Текст книги "Горная весна"

Автор книги: Александр Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Большую часть своего рабочего времени Шатров проводил обычно в размышлениях. Это были лучшие часы его трудовой жизни. Тот разведчик, кто не умеет терпеливо, на протяжении многих часов и дней, изучать материалы секретного следствия и раздумывать над ними, кто не обладает способностью соединять в себе «лед и пламень» – хладнокровие штабиста и стремительность и отвагу оперативника, – кто не приучен рассматривать предмет со всех сторон, кто не натренирован путем анализа явлений докапываться до истины, кто не умеет мысленно перевоплощаться в того или иного своего противника, кому чужд высокий полет догадки, фантазии, – такой разведчик не умеет по-настоящему трудиться и не может, стало быть, рассчитывать на большой успех в борьбе с врагами народа.

Шатров уединился в отведенном ему кабинете, внимательно, лист за листом, прочитал все дополнительные материалы, подготовленные Зубавиным. Некоторые страницы дела 183/13 он перечитывал дважды. Особенно долго задерживался он там, где говорилось о Любомире Крыже. Время от времени он делал в своем крошечном блокнотике, величиной со спичечную коробку, какие-то замысловатые записи, похожие на стенографические знаки. Перечитав последнюю страничку дела, Шатров собрал все бумаги, обрез к обрезу, разгладил их ладонью, захлопнул папку и завязал тесемки. После этого он некоторое время молча, дымя папиросой, шагал из угла в угол и раздумывал. Проходя мимо красной папки с делом 183/13, он трогал ее рукой, как бы убеждаясь, на месте ли она. В кабинет постучали:

– Разрешите, товарищ полковник?

На пороге раскрытой двери стоял майор Зубавин. Лицо его было озабоченным, а молодые, синие-синие глаза тревожно вопрошали: неужели я опять что-нибудь не доделал?

Шатров понимающе, с сочувствием улыбнулся.

– Не беспокойтесь, Евгений Николаевич. На этот раз не вижу существенных потерь. – Он подошел к столу, похлопал ладонью по красной папке: – Досконально изучил все, что сделали без меня. Здорово продвинулись вперед. Но… не зазнавайтесь, товарищ начальник. Конец мне еще не виден. Самое сложное, по-моему, только начинается.

– Согласен, товарищ полковник. Я тоже так думаю.

– Вот и хорошо. Значит, будем с чистой совестью мучить друг друга вопросами, сомнениями, догадками и разочарованиями.

Шатров сел в кресло. Минут пять отдыхал, откинув голову, закрыв глаза и ослабив все мускулы. Это хорошо помогало в дни усталости, заменяло хороший сон. Зубавин смотрел на неподвижное, скульптурно суровое лицо Шатрова и готовился отвечать на поток вопросов, который, как он предчувствовал, должен обрушиться на него. Так оно и случилось. Шатров открыл глаза и раздумчиво, как бы продолжая размышлять про себя, спросил:

– Вызывал у вас хоть какое-нибудь подозрение Крыж до заявления кассирши Книготорга?

– Нет. Несмотря на свое сложное прошлое, не давал никакого повода заняться собой. Маскировка была глубокой, с дальним прицелом.

– Наблюдает за Крыжем, конечно, опытный сотрудник?

– Да. Я выбрал одного из лучших, опытных работников и дал ему двух помощников.

– Есть какие-нибудь результаты наблюдения?

– По магазину – никаких. Нам чрезвычайно трудно определить, кто приходит покупать книги, а кто – по тайному делу.

– Не пропустите момент, когда в магазин зайдет Ступак.

– Я уже предупредил. Ступак до сих пор не заглядывал ни в магазин, ни на Гвардейскую.

– Ждите. Обязательно заглянет. Ну, а как поживает Крыж после работы? Есть за что зацепиться?

– Есть. Мы установили, что он почти ежедневно покупает то в одном, то в другом «Гастрономе» коньяк, сухую колбасу, сыр, копчености, лимоны.

– Что, он любит выпить?

– Нет, до сих пор считался трезвенником.

– Почему же он теперь пристрастился к коньяку? Сам пьет, в одиночку или гостей приглашает?

– Нет, гостей у него не бывает. И сам, насколько нам известно, не пьет.

Шатров усмехнулся:

– Осторожный любитель коньяка. Ну, Евгений Николаевич, так что же вы думаете по этому поводу: зачем Крыж, непьющий, покупает коньяк в таком количестве? Коллекционирует?

Зубавин молчал, смущенно улыбаясь.

– Не кажется ли вам, Евгений Николаевич, что этот коньяк пьет кто-то другой? – спросил Шатров.

– Соблазнительный этот вывод, товарищ полковник. Но… мы наблюдаем за домом Крыжа круглосуточно. До сих пор к нему никто не заходил.

– А может быть любитель коньяка вошел в дом Крыжа до того, как вы установили за ним наблюдение?

– Возможно.

– После работы Крыж всегда идет домой?

– Да, как правило.

– А раньше, год или месяц назад, он тоже всегда направлялся домой? Не изменились его привычки?

– Я не ставил перед собой такого вопроса, товарищ полковник, – покраснев, ответил Зубавин.

– Зря. Поставьте. И как можно скорее. Днем дом Крыжа на запоре, конечно?

– Уходя, запирает на два замка, внутренний и висячий.

Шатров лукаво прищурился:

– А что в это время, пока отсутствует Крыж, делается с печной трубой? Дымок над ней не курится? Этого не замечал ваш лучший оперативный работник?.. Жаль, жаль… Удалось вам установить, чем занимается Крыж дома после работы?

– Обедает. Пьет чай. Вытачивает из дерева на токарном станке разные безделушки. Переплетает книги. Читает. Бывает и так, что он исчезает из поля нашего зрения.

– Не понимаю.

– Мы имеем возможность наблюдать за ним только издали, с помощью стереотрубы, через окна, выходящие из кухни, столовой и спальни. И только одна комната, где библиотека, недоступна нам: окна всегда зашторены.

Зубавин достал из дела 183/13 плотный лист бумаги – план дома Крыжа.

– Точно соответствует натуре? – быстро спросил Шатров, изучая план.

– Как будто так. Сделан по данным горкоммунхоза.

– Какого года данные? Не устарели? Дом не переустраивался?

Зубавину еще раз пришлось смутиться: он не мог ответить и на этот вопрос.

– Товарищ полковник, мы завтра же будем иметь точные данные о доме Крыжа. Мы проникнем туда под каким-нибудь благовидным предлогом.

– Осторожнее, Евгений Николаевич. Боюсь, как бы Крыж не понял, что разгадан. Это для нас сейчас самое опасное. Мы провалим всю операцию, и Крыж ускользнет от нас подобно Дзюбе. Мы должны взять его живым. С арестами нам не следует спешить даже в том случае, когда будем иметь все основания для этого. Я оставил на свободе львовского покровителя Ступака, старого агента иностранной разведки, чтобы не вспугнуть его единомышленников. Будем крайне осмотрительны, Евгений Николаевич. Мы должны до конца распутать весь клубок, иметь в руках все нити и только тогда начнем аресты. – Шатров некоторое время помолчал, глядя на план. – Под каким предлогом вы проникнете в дом Крыжа?

– Пошлем к нему инспектора пожарной охраны для проверки электропроводки.

– Предлог жидковатый. Есть у Крыжа близкие друзья, способные нам помочь?

– Марта Стефановна и ее сын Лысак – плохие для нас помощники. Они исключаются. А других друзей у Крыжа нет. Он любит одиночество.

– И книги, – подсказал Шатров. – И резьбу по дереву тоже любит. На этой почве с ним кто-нибудь общается?

– Да, я совсем забыл! – воскликнул Зубавин. – Крыжа знают все резчики по дереву. Особенно он близок с Иваном Васильевичем Дударем.

– Дударь? Дударь… Это тот старик, который просигналил пограничникам о появлении Ступака?

– Он самый. Несколько дней назад, в воскресенье, Крыж был у него.

– Зачем приходил? Интересно! По делу или так?

– Как обычно: купил кое-что из рукоделий старика, поговорил от том, о сем и ушел.

– Хорошо! – оживился Шатров. – А постоялец Дударя был дома, когда приходил Крыж? Вы этим интересовались, Евгений Николаевич?

– Был дома. Но нам не удалось установить, говорили ли они друг с другом.

– Наверняка говорили! Ступак не случайно поселился там, где может бывать Крыж.

Шатров подошел к окну и, чуть приоткрыв штору, посмотрел на предгорья Карпат, виднеющиеся поверх городских крыш. Где-то там, у ворот зеленой Верховины, жил Иван Васильевич Дударь.

– Мог бы Дударь в ближайший вечер проведать Крыжа? – поворачиваясь к Зубавину, спросил Шатров.

– Думаю, что сможет. И его приход не насторожит резидента.

– А выдержит поединок Иван Васильевич, не перехитрит его Крыж?

– Нет. Пограничник-следопыт знает все повадки лисы и волка, рыси и дикого кабана. Завтра же Иван Васильевич будет на Гвардейской.

Шатров вздохнул с облегчением, вытер лицо ладонями, словно умывался, и глаза его сразу посветлели, разгладились морщины на лбу.

– Ну, что вы скажете, Евгений Николаевич, о Горгуле и его шантажистах?

– Убежден, что тут не простой шантаж. Этот молодчик, Андрей Лысак, действовал не по собственной инициативе, а выполнял чью-то волю. Попытка разведать, что случилось с Белограем, конечно, прямое поручение того, кто завербовал Лысака.

Шатров не согласился с Зубавиным. Если Лысак уже завербован, то как ему позволили его хозяева пьянствовать в Цыганской слободке! Прямоват он, этот Лысак, не похож на агента. Возможно, он гуляка, прожигатель жизни, и только. Так или это не так, но с Андрея Лысака тоже нельзя спускать глаз.

Иван Васильевич Дударь в один из ближайших вечеров побывал в гостях у своего приятеля Крыжа. Вернувшись от него, он пошел на Киевскую. Ничего интересного, как казалось ему, он не мог рассказать Зубавину. Да, комнат в доме Крыжа три: спальня, столовая, библиотека, она же и мастерская. Ни в одной из них, насколько он заметил, никто, кроме хозяина, не живет. Никаких признаков. Зубавин спросил, один ли выход имеет библиотека. Да, один, В этом Дударь был твердо уверен. Все, что находится в этой комнате, Иван Васильевич сфотографировал, как он сказал, глазами. Одна дверь на кухню. Одно окно в – сад. Четыре шкафа с книгами. Верстак. Токарный станок по дереву. Полка с готовыми изделиями. Стойка сухих брусков. Два табурета. Стол накрыт клеенкой. На стене, оклеенной обоями, – большой портрет Тараса Шевченко. Больше ничего в библиотеке нет. Зубавин поблагодарил Ивана Васильевича и, проводив его к двери, распрощался.

Так и остался неразгаданным дом Крыжа. А разгадать его надо было во что бы то ни стало. И срочно.

Глава восемнадцатая

В один из майских вечеров, со вторника на среду, скоростной и высотный самолет, без всяких опознавательных знаков, с небольшим планером на буксире поднялся с придунайского аэродрома, расположенного в Южной Германии, и взял курс на юго-запад. Над Венгрией и Румынией он пролетел на такой высоте, в стратосфере, что до земли не доносился звук моторов. На дальних подступах к границе СССР неизвестные пилоты отцепили буксирный трос и повернули назад, на свою базу. Планер же, используя мощные воздушные потоки горных высот, продолжал полет.

Легкий, сделанный из дерева, бесшумный, недоступный радарным установкам, скользил он под ясным звездным небом, медленно теряя высоту. Никем не замеченный, пересек верховье Белой Тиссы и, оставив позади себя зелено-малиновые пограничные столбы, вторгся в Закарпатье, в край Полонии и горных хребтов.

Под крылом промелькнули одна за другой хорошо приметные горы Говерло, Свидовец. Белые извилины бурных, порожистых рек прорезали скалистые массивы поперек, сверху скал. Чернели хвойные леса.

Планер резко снизился в районе Сиротской поляны, зашифрованном резидентом «Юга» как квадрат «19-11». Приземлился на безлюдном, голом плоскогорье.

Открыв герметический колпак, из кабины пилота вышел плечистый, кряжистый человек в теплом комбинезоне, с пистолетом в руке. Он настороженно оглядывался – не видно ли где-нибудь пастушьего костра. Повсюду было темно и тихо. Лишь издалека, снизу, с горных склонов, ветер доносил сдержанный лесной гул.

Человек, прилетевший на планере, был не только пилотом, но и особо доверенным лицом «Бизона». Его задача не ограничивалась тем, что он доставил в район квадрата «19-11» груз взрывчатки. Шеф разведцентра «Юг» наделил своего ближайшего подручного, по кличке «Кобра», чрезвычайными полномочиями: он должен был проникнуть в Явор с подложными документами, сфабрикованными на имя Кучеры, и, не открывая себя ни резиденту Крыжу, ни Джону Файну, тайно контролировать, как выполняется операция «Горная весна». В случае необходимости «Кобра» имел право однажды, по своему усмотрению, предстать перед Крыжем и Файном, предъявить им личное послание «Бизона» и решительно вмешаться в их действия. Он также был уполномочен покончить с Файном и резидентом Крыжем, если над ними нависнет серьезная угроза провала.

Не увидев и не услышав ничего подозрительного, «Кобра» спрятал пистолет и начал раздеваться. Сбросив теплый комбинезон, он открыл люк планера, извлек оттуда первый конвектор с взрывчаткой – пятидесятикилограммовый брезентовый мешок, перетянутый ремнями. Легко взвалив на плечи конвектор, ориентируясь по наручному светящемуся компасу, «Кобра» направился к лесному массиву, темнеющему на краю плоскогорья. Через час, пройдя несколько километров лесной чащей, по глухой охотничьей тропе, он доставил взрывчатку в условленное с Джоном Файном место – в старую, заброшенную штольню, вырытую когда-то изыскателями. Не отдыхая, выкурив сигарету на ходу (он торопился до рассвета перетащить груз), «Кобра» вернулся к планеру, достал еще один конвектор, взвалил его на плечи и отправился во второй рейс. Обладая огромной физической силой, отлично натренированный, хорошо зная местность (он был родом из Закарпатья), «Кобра» успел, прежде чем зажглась заря, перетащить в штольню все четыре мешка взрывчатки и сбросить планер с плоскогорья в глубокий овраг. И только после этого он позволил себе отдохнуть. Забравшись в лесную чащу, метров за пятьсот от того места, где был замаскирован планер, он наломал еловых веток, устроил удобную постель и лег спать, держа пистолет в руке. Едва заснув, он проснулся и беспокойно начал прислушиваться: не появились ли на Сиротской поляне солдаты органов безопасности, не прочесывают ли они лес, разыскивая того, кто прилетел на планере. Вокруг было тихо, слышалось только щебетанье птиц. «Кобра» достал из кармана коробку с питательными таблетками. Утолив голод, он опять завалился спать. Проснулся ночью. Проспал дотемна. Вечером он по знакомой тропе пробрался к штольне, залег в ближайшем кустарнике, чтобы скрытно проконтролировать, когда и кто заберет доставленный груз. Если Ступак сегодня ночью сумеет забрать взрывчатку и переправить ее на Гвардейскую, то завтра днем – можно сжечь планер, выходить из Карпат и окольными путями, через Киев, пробиваться в Явор.

В среду вечером, закончив работу в Черном потоке, шофер Ступак с разрешения начальника лесоучастка инженера Борисенко отправился в район дальней, так называемой Сиротской, поляны якобы за дровами для своих хозяев.

На тридцать восьмом километре Верховинского щебеночного шоссе он свернул на глухую лесную просеку и остановился. Отсюда до заброшенной штольни было не больше ста метров. Перетащив по одному мешки со взрывчаткой к машине, Ступак разложил их на дне кузова и осторожно завалил буковыми и еловыми кругляшками.

В Явор спустился без всяких происшествий и задержек.

На Гвардейской его ждали: как только подъехал к дому № 9, ворота распахнулись и черная фигура Крыжа выступила из-под ветвистого дерева. Резидент вскочил на подножку грузовика и махнул рукой:

– Давай прямо.

Ступак въехал во двор медленно, на малом газу, выключив большой свет, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания жителей Гвардейской улицы. В глубине двора, около сарая, притормозил, выключил мотор и, стараясь не шуметь, разгрузил дрова.

– Ну, а это добро куда прикажете? – шепотом спросил он, кивая на брезентовые мешки, туго увитые ремнями.

– Неси сюда.

Ступак взвалил «посылку» на спину и, широко расставляя ноги, твердо упираясь в землю, осторожно пошел следом за Крыжем. Поднялись по крутой лестнице на крылечко. Прошли темные сени и очутились в большой, заставленной книжными шкафами и ярко освещенной комнате – домашней библиотеке.

В углу, в глубоком кресле, положив ногу на ногу, с дымящейся сигаретой в углу рта, в купальном халате, с ключом в руках сидел Джон Файн. Дубашевич хорошо знал «Черногорца» в лицо.

Перед отправкой в Закарпатье «Бизон» собрал к себе основных исполнителей операции «Горная весна» – Файна, Дубашевича, Хорунжего – и познакомил друг с другом.

Крыж похлопал по массивному табурету, стоящему под портретом Тараса Шевченко:

– Кладите сюда!

Ступак опустил конвектор на указанное место и, тяжело дыша, утирая мокрое от пота лицо, приветливо улыбнулся в сторону Файна:

– Здравствуйте, товарищ Червонюк! Вот и встретились!

Файн нагнул голову и поверх выпуклых стекол очков посмотрел на Дубашевича так, будто всего полчаса назад расстался с ним. Это было притворство, поза, игра. Файн играл роль матерого шефа, который умеет творить самые сложные дела с ледяным спокойствием.

– Да, встретились, – проговорил он без всякого энтузиазма, бережно сбивая пепел с сигареты. – Здравствуйте.

Не ожидавший такого холодного приема, Ступак остановился на полдороге к «Черногорцу» с протянутой рукой.

– Ну, чего же вы прохлаждаетесь? – удивился Файн. – Где еще три мешка? – Несите их сюда поскорее!

Ступак молча повернулся и вышел. Перетащив все мешки, он снял кепку, вытер мокрую голову и, тяжело дыша, сурово-требовательно посмотрел на «Черногорца»: ну, поговорим, мол, барин. Если не захочешь поговорить, так я тебя заставлю. Ну!

– Ну как, Ступак, съездили? – спросил Файн.

– Все в порядке, – ухмыляясь, буркнул Дубашевич.

– Видел ли кто-нибудь вас на Сиротской поляне?

– Ни один человек не встречался,

– По дороге не было никаких происшествий?

– Никаких.

– Прекрасно!

Файн поднялся. Забыв на время о той роли, которую играл, он подошел к конвекторам, осмотрел их со всех сторон, похлопал по ним ладонью.

– Самое трудное сделано, теперь все зависит от нас с вами! – с радостным оживлением, вполне искренним, продолжал Файн.

Дубашевич переступал с ноги на ногу, и, осклабясь, показывая желтые зубы заядлого курильщика, сказал:

– А мы с вами не подкачаем, товарищ Червонюк!

Слова Дубашевича не понравились Файну. «Мы с вами»! Да как это быдло осмелилось разговаривать с ним так панибратски! Профессиональный громила, поджигатель, убийца из-за угла, бандеровский палач, жалкий наймит возомнил себя равным ему, Джону Файну, заслуженному разведчику, будущему генералу и миллионеру, которому суждено стать одним из воротил центрального разведывательного управления! Хорошо бы, конечно, проучить эту скотину, но, к сожалению, нельзя. Опасно. Если этого быка раздразнить, так он, пожалуй, насмерть забодает.

– Слушайте, вы, «Учитель», – процедил сквозь зубы Файн, – поменьше хвастайтесь!

– А я не хвастаюсь, товарищ Червонюк. Давайте мне хоть сегодня эту штуку, – Ступак кивнул на конвекторы, – и я подниму на воздух туннель.

– Тише, ради бога, тише! – зашипел Крыж, с ужасом глядя на дверь.

Не обращая внимания на хозяина, Ступак пнул ногой брезентовый мешок:

– Может быть, прихватить их с собой, а?

– Оставьте! – все более и более раздражаясь, бросил Файн. – Не своевольничайте! Ваше дело – исполнять то, что вам прикажут.

– Так приказывайте, в чем дело?

– Рано! На гидростанции были?

– Не пришлось еще.

– Постарайтесь как можно скорее попасть туда.

– Уж и так стараюсь, дальше некуда. Можно перестараться. – Ступак надвинул на голову кепку, шагнул к двери, – Я поеду домой.

Файну хотелось обругать своего помощника самыми последними словами, но он сдержался.

– Поезжайте, – сказал он.

Ступак вышел. Скрылся и Крыж.

Независимость «Учителя», его самоуверенность взбесили Файна. Он не выносил людей самостоятельных, умеющих постоять за себя. Ему по душе были только те, кто боялся его, кто служил ему, превозносил его, льстил ему, кто пророчил ему великое будущее и принимал его голый карьеризм за энергичную и умную деятельность.

Проводив Ступака, Крыж вернулся в дом. Он плотно прикрыл входную дверь, дважды повернул ключ в замке, поправил шторы на окнах, а на конвекторы накинул ковровую скатерть. Вот на ком Файн отыграется! Этот не опасен, этот молча, терпеливо перенесет любые нападки и оскорбления.

– Ну и труслив же ты, Любомир! Не к лицу это резиденту.

– Я только осторожен, сэр, – учтиво, мягко ответил Крыж.

– Труслив! Если не осмелеешь, далеко не пойдешь.

– Мне и не надо далеко ходить. Я свое уже отходил. Вот бы вам побывать там, где бывал я, насладиться жизнью так, как я.

– Да, знаю. В молодости ты побродил по свету, покутил, поразвратничал. Прошлого не вернешь. – Файн открыл шкаф, достал из-за книг бутылку с коньяком и два хрустальных узких и высоких стакана. – Чокнемся, Любомир, по-русски и выпьем за твое будущее,

– Спасибо.

Они чокнулись, выпили. Файн вновь наполнил стаканы.

– Интересно, Любомир, каким вам представляется ваше будущее?

– Мое будущее? – Крыж пожал плечами. – Не представляю никак.

– Так уж и не представляете? Неужели у вас нет никаких планов на год или два вперед? Неужели не мечтаете?

Крыж отхлебнул коньяку, глубоко вздохнул:

– Если бы не мечты, нечем бы и на земле было держаться.

– Ну, и какие они, ваши мечты? Рассказывайте!

Резидент отрицательно покачал головой:

– Не будем, сэр, ковыряться в кровавых ранах.

– Так… Не хотите открыть железный занавес своей души. Что ж, я могу сделать сам. – Файн поднял стакан с коньяком на уровень глаз и, глядя на Крыжа сквозь янтарную, искрящуюся солнечными блестками жидкость, начал поднимать «занавес его души». – Вы, Любомир, днем и ночью просите всевышнего, чтобы он послал на земной шар гибель Советам. После установления в Яворе западного образа жизни вы надеетесь получить от нас за свои заслуги пост городского головы, а в придачу – новый двухэтажный дом на Ужгородской, где теперь детсад № 18, виноградники на Соняшной горе, принадлежащие колхозу «Заря над Тиссой». Так или не так, Любомир?

Крыж принужденно засмеялся:

– Почти так.

– Став городским головой, диктатором Явора, – продолжал Файн с воодушевлением, – вам захочется посадить на электрический стул не только всех местных коммунистов, их родственников, но также и всех, кто дружил с ними, кто сочувствовал им. И вы не пожелаете успокоиться до тех пор, пока не достигнете цели – не отомстите за свое низкое существование при Советах. Что же касается вашего быта, личной жизни, то вы привольно развернетесь! У вас в доме будет индивидуальный бар, ресторан, казино, дюжина молодых наложниц.

Файн поднес стакан к губам, медленно, смакуя, выпил коньяк, закусил яблоком.

– Но есть и другой вариант вашего будущего, Любомир. Однажды мы обнаружим, что вы недостойны нашего доверия, не окупаете того количества денег, которые получаете. Тогда… тогда вы попадете под грузовую машину или утонете в Каменице, повеситесь в собственному саду на старой яблоне или выпьете какой-нибудь яд. Может случиться и так, что ваш труп вообще не будет найден. Как видите, Любомир, выбор у вас небольшой. – Файн аккуратно заткнул пробкой бутылку с коньяком, спрятал ее в книжный шкаф и, потягиваясь, зевая, отодвинул с дверцы тайника портрет Тараса Шевченко, взялся за ремни конвектора. – Ну, мой друг, поработаем!

Крыж молча кивнул. Руки его были сжаты в кулаки. Он на волосок был от того, чтобы броситься на «товарища Червонюка», размозжить ему голову.

Файн и не подозревал, какого зверя разбудил. Когда все мешки со взрывчаткой были переброшены в тайник, Файн сел на них и рядом с собой посадил Крыжа:

– Ну, Любомир, догадались, зачем нам прислали такое количество взрывчатки?

Резидент угрюмо покачал головой:

– Нет.

– Догадывайтесь, я разрешаю! Да веселее!

– Гидростанция? – осторожно, неуверенно спросил Крыж.

– Не угадали, Любомир. Туннель!

– Какой?

– Тот, что по соседству с домом вашего друга Дударя.

Крыж резко побледнел и так вскочил с брезентового конвектора, словно мешок был раскаленным.

– Не бойтесь, – усмехнулся Файн. – Не вы будете взрывать туннель, а специалист своего дела.

– Ступак? – вырвалось у Крыжа.

– Да.. Если же ему что-нибудь помешает, то это сделает ваш Андрей Лысак.

– Андрей Лысак? Какой же он специалист?

– Не беспокойтесь, сделает! Должен сделать.

– Но он даже не посвящен в наши дела.

– Посвящайте как можно скорее и действуйте. План операции проще простого. Один из этих конвекторов, снабженный взрывным устройством, будет погружен вместе с углем на паровоз, где работает Лысак. Когда паровоз войдет в туннель, Лысак под каким-либо предлогом выбирается на тендер и сбрасывает мешок вниз, на подошву туннеля. За свою жизнь молодой человек пусть не тревожится: взрывное устройство сработает не раньше, чем поезд пройдет через туннель.

«Лжешь ты, гадина!» – подумал Крыж. И он не ошибся. Файн действительно врал. Он отлично знал, что конвектор взорвется в то же мгновение, как только коснется подошвы туннеля.

– Ясно задание, Любомир? – спросил Файн, доставая из сумки пачку новеньких сторублевок.

– Ясно.

– Ну, раз так, то берите аванс, – Файн бросил деньги на колени Крыжу. – Получите в десять раз больше, Как только выполните задание. Доброй ночи!

Ранним утром другого дня, по дороге на работу, Крыж завернул на Железнодорожную улицу, к Лысакам. Открыла ему калитку бывшая монашенка. Она очень удивилась, увидев в такой ранний час друга своей хозяйки.

– Пан Любомир, что-нибудь случилось? Разбудить Марту Стефановну?

– Не надо. Андрей тоже спит?

– Нет, одевается. Он же сегодня начинает свою практику на паровозе.

– Знаю. Вот ради этого я и пришел. Поздравить хочу парня, пожелать счастливого пути.

– Справедливо делаете, по-божески. – Мария освободила проход калитки. – Милости просим.

Андрей стоял перед зеркалом в новеньком «рабочем» комбинезоне и повязывал галстук, когда Крыж вошел к нему в комнату.

– Доброе утро, Андрейка!

Широкая, радостная улыбка расплылась по одутловатому лицу Лысака:

– А, это вы, дядя Любомир! Здравствуйте! Легки на помине! Я только что о вас подумал.

– Интересно, как же ты подумал: плохо, хорошо?

– А почему же мне плохо о вас думать? Не имею никакого права.

– Для этого, мой мальчик, не требуется никакого права. Надо только иметь злое, неблагодарное сердце. А твое сердце, к счастью, и доброе и благодарное. – Крыж осмотрел Андрея с ног до головы, от батевских скороходов до пражского галстука. – Ты на работу собираешься, как на большой праздник. Правильно! Молодец! Работа в жизни человека – настоящий праздник.

Андрей с недоумением оглянулся через плечо на дядю Любомира. Почему он вдруг так заговорил? Крыж протянул Лысаку руку:

– Ну, Андрейка, счастливого пути! Скатертью дорога. Желаю тебе стать лучшим машинистом Закарпатья! Будь всегда здоров и крылат. – Крыж обнял Андрея, крепко поцеловал и, вытирая влажные глаза, торопливо пошел к двери. Но на пороге остановился, будто вспомнив что-то: – Андрей, у тебя память хорошая? – спросил он, нежно глядя на юношу.

– Да как будто неплохая. А что?

– Есть у меня к тебе одна небольшая просьба, Андрейка. Запоминай все, что увидишь по дороге. Решительно все. И особенно присматривайся к железнодорожным туннелям.

– Зачем, дядя Любомир?

– Потом расскажу. Так сделаешь? Сделаешь чисто и аккуратно, я знаю. – Крыж похлопал по розовой, выскобленной бритвой щеке Лысака и вышел.