Текст книги "Нравы русских при Петре Великом"

Автор книги: Александр Корнилович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

А.О.Корниловичъ
Нравы русскихъ при Петрѣ Великомъ

И однимъ словомъ, на что въ Россіи ни взгляни, все Петра Великаго началомъ имѣетъ, и что бъ впредь ни дѣлалось, отъ сего источника черпать будутъ.

Журналъ Ив. Ив. Неплюева

Дозволено цензурою 14 іюня 1901 г. С.-Петербургъ

Императоръ Петръ Великій.

Съ гравированнаго портрета Свистунова.

I. Частная жизнь императора Петра I.

Вы не разъ удивлялись Петру I, вы слушали со вниманіемъ разсказы о подвигахъ его на полѣ брани, о его неутомимости въ дѣлахъ государственныхъ, его постоянной любви къ Россіи. Вы съ равнымъ участіемъ видѣли его въ холстинной курткѣ плотникомъ на Заандамской верфи, потомъ побѣдителемъ подъ Полтавою во время его тріумфальнаго въѣзда въ Москву и, наконецъ, по заключеніи Нейштадтскаго мира, торжественно принимающимъ благодарность народа. Но любопытство ваше завлекло васъ далѣе. Вы сдѣлали мнѣ вопросъ: какая была частная жизнь Петра I? Покажите мнѣ его, говорили вы, не повелителемъ многочисленнаго народа, а гражданиномъ, въ домашнемъ быту, посреди его семейства. Какія были его частныя занятія, его домашнія забавы?

Вотъ мой отвѣтъ.

Императоръ Петръ I былъ феноменъ своего вѣка. Физическія и нравственныя его свойства, добродѣтели и недостатки, занятія его по дѣламъ государственнымъ и частныя, которымъ онъ посвящалъ часы досуга, все въ немъ являетъ что-то необыкновенное, носитъ на себѣ отпечатокъ какого-то неизъяснимаго величія, безпокойной, никогда не устающей дѣятельности, которыя не могутъ не возбудить удивленія.

Начинаю описаніемъ его наружности. Петръ I былъ слишкомъ 2 аршина 14 вершковъ и столько отличался ростомъ отъ другихъ, что во время пребыванія его въ Голландіи, въ Заандамѣ, жены корабельщиковъ, работавшихъ на тамошней верфи, унимали дѣтей своихъ отъ шалостей, грозя гнѣвомъ высокаго плотника изъ Московіи. Онъ былъ крѣпкаго сложенія, имѣлъ лицо круглое, нѣсколько смугловатое, черные волосы, обыкновенно прикрытые парикомъ, большіе черные глаза, густыя брови, маленькій носъ, небольшой рожь и усы, придававшіе ему нѣсколько суровый видъ..

Сила его была соразмѣрна необыкновенному росту. Заспоривъ однажды съ Августомъ, королемъ польскимъ, въ Биржѣ въ 1701 году, онъ велѣлъ подать себѣ штуку сукна подбросивъ ее вверхъ, кортикомъ прорубилъ оную на воздухѣ. Въ другой разъ, сидя съ нимъ же за ужиномъ, онъ свертывалъ въ трубку по двѣ серебряныя тарелки вдругъ и потомъ между ладонями сплющилъ большую серебряную же чашу. Въ Амстердамѣ въ 1697 году, въ довольно сильный вѣтеръ, останавливалъ рукою мельничныя крылья, чтобъ лучше разсмотрѣть механизмъ нѣкоторыхъ частей. Впрочемъ, однажды Петръ чуть было не заплатилъ жизнью за подобную самонадѣянность. Это случилось въ 1717 году, въ Утрехтѣ, на шелковой фабрикѣ купца фонъ-Моллема. Дабы узнать быстроту воды, приводившей въ обращеніе колеса фабрики, государь вздумалъ было во время дѣйствія оныхъ остановить самое большое колесо; но оно подняло его, и, вѣрно, Петръ сдѣлался бы жертвою своего любопытства, если бъ одинъ изъ бывшихъ тутъ работниковъ, схвативъ его обѣими руками, не оторвалъ насильно отъ колеса. Походка его, обыкновенно скорая, дѣлалась еще скорѣе, когда онъ занятъ былъ какою-нибудь мыслію или увлекался разговоромъ. Одинъ изъ иностранныхъ министровъ, находившихся въ то время при россійскомъ дворѣ, а именно цесарскій посолъ графъ Кинскій, довольно толстый мужчина, говаривалъ, что онъ согласится лучше выдержать нѣсколько сраженій, нежели пробыть у царя два часа на переговорахъ; ибо долженъ былъ, при всей тучности тѣла, бѣгать за нимъ во все это время.

Петръ любилъ веселиться въ обществахъ, на праздникахъ, которые давались ему въ честь, любилъ видѣть вокругъ себя блескъ и пышность; но въ частной жизни представлялъ во всемъ образецъ строжайшей умѣренности. Обыкновенная одежда его была самая простая; лѣтомъ черный бархатный картузъ или треугольная поярковая шляпа, французскій кафтанъ изъ толстаго сукна сѣраго или темнаго цвѣта, съ фабрики купца Серикова, тафтяные камзолъ и нижнее платье, цвѣтные шерстяные чулки и башмаки на толстыхъ подошвахъ и высокихъ каблукахъ, съ мѣдными или стальными пряжками. Зимою тотъ же нарядъ, кромѣ того, что вмѣсто бархатнаго картуза носилъ онъ шапку изъ калмыцкихъ барашковъ – вмѣсто суконнаго кафтана надѣвалъ другой, изъ красной матеріи, въ коемъ переднія полы подбиты были соболями, а спинка и рукава бѣличьимъ мѣхомъ, и вмѣсто кожаныхъ башмаковъ, – родъ сапоговъ изъ сѣвернаго оленя, мѣхомъ вверхъ. Царь неохотно разставался съ сею простотою и даже не измѣнилъ ей въ 1717 году въ Парижѣ, гдѣ въ молодость Людовика XV пышность и частыя перемѣны въ одеждѣ составляли отличительную черту людей лучшаго общества. Пріѣхавъ туда, онъ заказалъ себѣ новый парадный парикъ; ему принесли сдѣланный въ послѣднемъ вкусѣ, широкій, съ длинными кудрями. Государь обрѣзалъ его по мѣркѣ прежняго своего парика, такъ что онъ едва только прикрывалъ волосы. Нарядъ его, состоявшій изъ кафтана безъ галуновъ, манишки безъ манжетъ, короткаго парика, шляпы безъ перьевъ и черной кожаной портупеи черезъ плечо, до того отличался отъ прочихъ, что, спустя нѣсколько времени послѣ отъѣзда его изъ Франціи, оный вошелъ у парижанъ въ моду подъ названіемъ habit du tzar или habit du farouche. Случалось иногда, что при аудіенціяхъ или въ большихъ церемоніяхъ онъ являлся въ одеждѣ, болѣе приличной празднуемому торжеству; но всегда при окончаніи онаго тотчасъ ее сбрасывалъ. Были, однакожъ, дни, въ которые и онъ любилъ наряжаться съ нѣкоторою пышностію: такъ, напримѣръ, при спускахъ кораблей, Петръ встрѣчалъ гостей, всходившихъ на вновь спущенное судно, въ богатомъ, шитомъ золотомъ адмиральскомъ мундирѣ и въ андреевской лентѣ черезъ плечо. Въ день коронаціи императрицы Екатерины имѣлъ онъ на себѣ голубой гродетуровый кафтанъ, шитый серебромъ самою государынею. Когда она поднесла его супругу, Петръ взялъ кафтанъ въ руку и, взглянувъ на шитье, тряхнулъ имъ, отъ чего нѣсколько канители осыпалось на полъ. «Смотри, Катенька», сказалъ онъ ей, указывая на упавшія блестки, «слуга смететъ это вмѣстѣ съ соромъ, а вѣдь здѣсь слишкомъ дневное жалованье солдата».

Вообще Петръ, щедрый въ награжденіи заслугъ, показывалъ чрезвычайную бережливость во всемъ, что касалось до него собственно, и могъ ли онъ жить расточительно, имѣя для своихъ расходовъ не болѣе 969 душъ въ Новгородской губерніи. Въ первое путешествіе свое по чужимъ краямъ, прибывъ вечеромъ инкогнито съ небольшою свитою въ Нимвегенъ, онъ остановился въ трактирѣ и потребовалъ ужинать. Ему дали 12 яицъ, сыру, масла и двѣ бутылки вина. Когда надлежало расплачиваться, трактирщикъ, вѣроятно, узнавъ, кто былъ его гость, запросилъ сто червонныхъ. Петръ велѣлъ гофмаршалу своему Шепелеву заплатить сіи деньги, но не могъ забыть этой издержки и, угощая въ Петербургѣ пріѣзжавшихъ на судахъ голландцевъ, всякій разъ почти съ упреками напоминалъ имъ о корыстолюбіи нимвегенскаго трактирщика. «Мнѣ мотать не изъ чего», говаривалъ онъ въ другое время: «жалованья заслуженнаго у меня немного, а съ государственными доходами надлежитъ поступать осторожно: я долженъ, отдать въ нихъ отчетъ Богу». Часто ходилъ онъ въ башмакахъ, имъ самимъ заплатанныхъ и чулкахъ, штопанныхъ его супругою; носилъ по году и по два одно платье, и въ 1723 году давалъ персидскому послу Измаилъ-беку отпускную аудіенцію въ томъ самомъ голубомъ кафтанѣ съ серебряными нашивками по борту, въ которомъ въ 1717 году явился въ первый разъ къ французскому королю Людовику XV.

Ѣздилъ онъ лѣтомъ въ длинной, выкрашенной въ красную краску одноколкѣ на низкихъ колесахъ, парою; зимою въ саняхъ, запряженныхъ въ одну лошадь, съ двумя денщиками, однимъ, который сидѣлъ съ нимъ рядомъ, и другимъ, ѣхавшимъ сзади верхомъ. Одинъ только разъ, 25 мая 1723 года, удивилъ онъ петербургскихъ жителей необыкновенною пышностію. Увидѣли его окруженнаго отрядомъ гвардіи, въ выложенномъ краснымъ бархатомъ длинномъ фаэтонѣ тогдашняго вкуса, цугомъ, съ лакеями позади въ ливреѣ. Онъ поѣхалъ за городъ навстрѣчу князю Гр. Ѳед. Долгорукому и графу А. Г. Головкину, которые, пробывъ около 15 лѣтъ въ званіи посланниковъ при разныхъ дворахъ, возвращались въ Россію просвѣщенными европейцами. Петръ, остановившись въ 4 верстахъ отъ города, ждалъ ихъ около четверти часа. Когда они подъѣхали, посадилъ къ себѣ въ фаэтонъ, провезъ по главнымъ улицамъ столицы во дворецъ, куда созваны были знатнѣйшія особы, и тутъ, передо всѣми, изъявилъ имъ свое благоволеніе, принесъ новую дань уваженія ихъ познаніямъ и утонченной образованности.

Та же простота, какую наблюдалъ царь въ одеждѣ и въ экипажѣ своемъ, господствовала и въ его обращеніи. «Если хотите остаться моими друзьями», говорилъ онъ заандамскимъ корабельщикамъ въ 1698 году, «то обходитесь со мною не какъ съ царемъ; иначе я не буду ученикомъ вашимъ. Я ищу не почестей, но полезныхъ знаній. Оставьте всѣ церемоніи; мнѣ свобода въ тысячу разъ милѣе, нежели несносное принужденіе, котораго требуетъ свѣтъ». Указомъ отъ 30 декабря 1701 года, рабское обыкновеніе предковъ нашихъ повергаться на землю или падать на колѣни при встрѣчѣ съ царствующими особами было замѣнено поклономъ. Бывало, если на улицѣ кто-нибудь изъ проходящихъ, поклонившись, останавливался передъ государемъ, онъ подходилъ къ нему и, взявъ за кафтанъ. спрашивалъ: «Чего ты!» и если тотъ отвѣчалъ ему, что остановился изъ уваженія къ его особѣ; – «эхъ, братъ», продолжалъ Петръ, ударивъ его по головѣ: «у тебя свои дѣла, у меня мои; зачѣмъ тратишь время по пустому; ступай своей дорогой». Запрещено было въ письмахъ къ государю называться словомъ холопъ, давать себѣ уменьшительныя имена Ивашки, Мишки, и т. п., или снимать шапки передъ царскимъ дворцомъ, какъ сіе водилось въ старину, и теперь еще въ обыкновеніи у насъ въ нѣкоторыхъ дворянскихъ домахъ для крестьянъ, приходящихъ па барскій дворъ. «Какое различіе между Бога и царя, когда воздавать будешь равное обоимъ почтеніе?» говорилъ онъ при семъ случаѣ. «Къ чему уничижать званіе, безобразить достоинство человѣка? Оказывать дому моему въ жестокіе морозы безплодную почесть, обнажая голову, вредно для здоровья, которое милѣе мнѣ въ подданномъ всякихъ пустыхъ поклоновъ. Менѣе низости, болѣе усердія къ службѣ и вѣрности къ государству и ко мнѣ – вотъ почести, которыхъ я хочу». Вообще не было человѣка настойчивѣе Петра въ церемоніальныхъ этикетахъ; но, съ другой стороны, нельзя было обходиться съ людьми откровеннѣе и дружелюбнѣе въ частной жизни.

Вотъ примѣръ, какъ онъ мало чинился съ особами, которыхъ даже совсѣмъ не зналъ. Находясь въ Парижѣ, онъ хотѣлъ видѣть заведеніе Сенъ-Сиръ для воспитанія дворянскихъ дѣвицъ и основательницу онаго госпожу Ментенонъ, которая нѣкогда управляла Людовикомъ XIV и всею Франціею и въ то время проводила послѣдніе годы своей жизни въ сей обители покоя. – Ему сказали, что г-жа Ментенонъ почла бы за счастіе видѣть его, но что она лежитъ больная и потому не можетъ принимать никакихъ посѣщеній. «Это не мѣшаетъ», отвѣчалъ государь: «я ей не буду въ тягость; мнѣ надобно ее видѣть; она много принесла услугъ королю и Франціи, хотя, увлекаясь суевѣріемъ и дѣлала глупости, гнавъ протестантовъ». Съ сими словами поѣхалъ онъ въ Сенъ-Сиръ, вошелъ, не сказавшись, въ комнату Ментенонъ, отдернулъ занавѣсы ея кровати, дружески поклонился больной и, сѣвъ на постель у ногъ ея, «извините», сказалъ онъ ей, «что я пріѣхалъ не во время и, можетъ быть, не соблюлъ всѣхъ формъ приличія, являясь къ вамъ; но я прибылъ въ вашъ край, чтобъ видѣть все замѣчательное въ Парижѣ и въ Версалѣ: въ такомъ случаѣ могъ ли уѣхать изъ Франціи, не заявивъ вамъ моего уваженія». Засимъ, не давъ ей отвѣчать и не спуская съ нея глазъ, спросилъ у нея, чѣмъ она нездорова? «Болѣзнь моя есть старость», отвѣчала встревоженная Ментенонъ слабымъ голосомъ. – «Мы всѣ рано или поздно потерпимъ отъ нея», сказалъ монархъ, всталъ, пожелалъ ей выздоровленія и, поклонившись, вышелъ вонъ.

Въ Петербургѣ царь былъ то же, что отецъ въ большомъ семействѣ. Онъ крестилъ у однихъ, при чемъ родильницамъ давалъ на зубокъ, при поцѣлуѣ въ голову, по рублю серебромъ; пировалъ съ другими; плясалъ на свадьбѣ у такого-то и ходилъ за гробомъ у иного. Случалось ли ему имѣть къ кому-нибудь дѣло, вельможѣ, купцу или ремесленнику, онъ часто, взявъ съ собою камышовую трость съ набалдашникомъ изъ слоновой кости, болѣе извѣстную подъ именемъ дубинки, отправлялся къ нему запросто пѣшкомъ, и если находилъ хозяина за обѣдомъ, то безъ чиновъ садился за столъ; приказывалъ подавать себѣ то же, что подносили другимъ, толковалъ съ мужемъ, шутилъ съ женою, заставлялъ при себѣ читать и писать дѣтей, требуя, чтобъ обходились съ нимъ безъ чиновъ. Онъ былъ весьма пріятенъ въ обществѣ, въ немногихъ словахъ говорилъ много и любилъ изъясняться аллегоріями. Считалъ Эзопа однимъ изъ величайшихъ философовъ въ свѣтѣ и часто, въ отвѣтъ на длинныя разсужденія, прочитывалъ одну изъ его басенъ. Отправляясь въ походъ противъ турокъ въ 1711 году, просилъ онъ содѣйствія у римскаго императора Карла VI, который подавалъ въ томъ надежду царю, но не обѣщалъ ничего положительнаго. Когда походъ подъ Прутомъ былъ конченъ, императорскій посолъ встрѣтилъ Петра въ одномъ мѣстечкѣ въ Польшѣ, поздравляя его отъ имени своего государя съ тѣмъ, что онъ такъ счастливо избавился отъ опасности. Петръ, выслушавъ посланника весьма хладнокровно, спросилъ у него, знаетъ ли онъ по-латыни, и, послѣ утвердительнаго отвѣта, взялъ со стола Эзопа, пріискалъ ему басню о козлѣ и лисицѣ, сошедшихся у колодца, подалъ се посланнику и, сказавъ ему: «теперь желаю вамъ доброй ночи», вышелъ изъ комнаты. – Часто видали его на улицахъ идущимъ подъ руку съ честнымъ фабрикантомъ или иноземнымъ матросомъ; иногда бродящимъ въ толпѣ, прислушиваясь къ молвѣ народной.

Но, обращаясь открыто со всѣми, онъ того же требовалъ отъ всѣхъ для себя, и худо тому, кто задумалъ бы въ разговорахъ или поступкахъ съ нимъ позволить себѣ малѣйшую ложь. «За признаніе – прощеніе; за утайку нѣтъ помилованія», повторялъ онъ часто: «лучше грѣхъ явный, нежели тайный».

Онъ любилъ правду, даже и въ такихъ случаяхъ, когда она могла бы другому показаться оскорбительною, и радовался, слушая въ 1697 году въ англійскомъ парламентѣ пренія оппозиціи и министровъ. «Усматривающій вредъ и придумывающій добро объявлять можетъ мнѣ прямо, безъ боязни; полезное слушать я радъ и отъ послѣдняго; руки, ноги и языкъ не скованы, а доступъ до меня свободенъ». Такъ говорилъ онъ не разъ своимъ приближеннымъ. «Князь Яковъ въ Сенатѣ», отзывался онъ о Долгоруковѣ, «прямой помощникъ. Онъ судитъ дѣльно и мнѣ не потакаетъ; безъ краснобайства рѣжетъ прямо правду, не смотря на лицо». Случалось иногда, что въ пылу гнѣва, увлеченный пламеннымъ характеромъ, Петръ обнаруживалъ негодованіе противу тѣхъ, которые безъ покрова открывали ему истину; но зато какое раскаяніе показывалъ онъ послѣ, какъ щедро награждалъ потерпѣвшихъ въ такомъ случаѣ отъ его горячности? Я могъ бы насказать множества тому примѣровъ; приведу одинъ. «Ты хочешь истребить лихоимство, пишешь приказы, наказываешь корыстолюбцевъ, а самъ берешь взятки», говорилъ Петру Ив. Ив. Бутурлинъ, когда, воротившись изъ второго путешествія по чужимъ краямъ, онъ повелѣлъ изслѣдовать неустройства, случившіяся въ его отсутствіе. Государь весь измѣнился въ лицѣ. «Не гнѣвайся, а слушай далѣе», продолжалъ Бутурлинъ. «Когда мы ѣхали черезъ Тверь, мнѣ отвели квартиру въ домѣ какой-то купчихи. За столомъ входитъ въ комнату староста и требуетъ сто рублей въ счетъ суммы, которую городъ опредѣлилъ поднести тебѣ въ подарокъ. Не имѣя денегъ, она проситъ подождать; но староста настаиваетъ: или тотчасъ деньги, или въ тюрьму. Она отдаетъ съ себя жемчугъ; но онъ остается при своемъ требованіи, и бѣдняжку, вѣрно, отвели бы, когда бы я не ссудилъ ее своими. Вотъ тебѣ добровольный подарокъ». – Петръ обнялъ Бутурлина, одарилъ его, велѣлъ возвратить взятыя деньги и принялъ мѣры, чтобъ впредь не случалось болѣе подобныхъ безпорядковъ.

Во время своего пребыванія въ Петербургѣ царь жилъ лѣтомъ во дворцѣ Лѣтняго сада, зимою въ Зимнемъ, находившемся на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Эрмитажъ. Онъ ложился въ 10 часовъ, вставалъ лѣтомъ и зимою въ три утра, и ходилъ часъ по комнатѣ; читалъ въ это время С.-Петербургскія вѣдомости, которымъ иногда самъ держалъ корректуру, или пересматривалъ въ рукописи переводы книгъ, сдѣланные по его повелѣнію. Петръ зналъ хорошо по-латыни, по-нѣмецки и по-голландски, и понималъ французскій языкъ, хотя не могъ на немъ изъясняться. Остерманъ и пасторъ Глюкъ переводили съ нѣмецкаго; Кононъ Зотовъ, Волковъ и Гарлицкій съ французскаго; Шафировъ и Кошевичъ съ голландскаго, а съ латинскаго также Копіевичъ и новгородскіе монахи подъ руководствомъ Ѳеофана Прокоповича. Ни одна книга не выходила изъ печати, не бывъ пересмотрѣнною самимъ государемъ. Въ 4 или 5 часовъ Петръ, безъ чаю и кофею, выпивъ рюмку анисовой водки, отправлялся съ тростью въ одной и записною книжкою въ другой рукѣ смотрѣть производившіяся въ Петербургѣ работы, а послѣ того въ свой натуральный кабинетъ, на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Смольный монастырь, или въ Адмиралтейство. Однажды назначилъ онъ вновь пріѣхавшему въ Петербургъ бранденбургскому посланнику фонъ-Принцу пріемную аудіенцію въ 4 часа утра. Аудіенція сія была, вѣрно, единственная въ своемъ родѣ. Посланникъ, не полагая, чтобъ государь вставалъ такъ рано, думалъ, что не опоздаетъ, явившись во дворецъ въ пять: но уже не засталъ Петра. Онъ былъ на верфи и работалъ на марсѣ какого-то военнаго корабля. Фонъ-Принцъ, имѣвшій важныя порученія и не могшій вступить въ переговоры съ русскими министрами, не видавъ царя, принужденъ былъ отправиться вслѣдъ за. нимъ въ Адмиралтейство «Пусть побезпокоится взойти сюда, если не умѣлъ найти меня въ назначенный часъ въ аудіенцъ-залѣ», сказалъ Петръ, когда ему доложили о пріѣздѣ. Посланникъ принужденъ былъ, по веревочной лѣстницѣ, взбираться на гротъ-мачту, и государь, сѣвъ на бревно, принялъ отъ него вѣрющую грамоту и обыкновенныя при подобныхъ случаяхъ привѣтствія подъ открытымъ небомъ, на корабельномъ марсѣ.

Въ шесть или сель часовъ Петръ отправлялся въ Сенатъ или которую-нибудь изъ коллегій и оставался тамъ до одиннадцати, слушалъ дѣла и споры сенаторовъ, излагалъ свои мнѣнія, надписывалъ на дѣлахъ рѣшенія. Дѣятельность его при семъ случаѣ достойна удивленія. Одинъ современный писатель говоритъ, что онъ въ одинъ часъ дѣлалъ болѣе, нежели другой успѣлъ бы сдѣлать въ четыре. Зато государь умѣлъ и беречь время. Это примѣтно въ его разговорахъ, указахъ, письмахъ и во всемъ, что выходило изъ подъ его пера. Нигдѣ не найдете больше ясности и менѣе многословія. 16 марта 1711 года, отправляясь въ Прутскій походъ, написалъ онъ о совершенно разныхъ предметахъ 32 собственноручныхъ указа въ Сенатъ, изъ коихъ ни одинъ не занималъ болѣе четырехъ строкъ. Въ 11 часовъ Петръ обыкновенно уходилъ изъ Сената, при чемъ подносили ему рюмку анисовой водки и крендель. Время до полудня назначено было для пріема просителей. Государь давалъ имъ аудіенцію въ средней галлереѣ Лѣтняго сада, построенной на берегу Невы, или въ хорошую погоду въ главной аллеѣ. Туда могъ приходить всякій: и богатый и неимущій, и знатный вельможа и человѣкъ простого званія. Петръ отбиралъ у просителей просьбы, выслушивалъ ихъ жалобы и немедленно давалъ свои рѣшенія. Въ 11 часовъ ворота Лѣтняго сада запирались. Царь садился за столъ и всегда почти обѣдалъ въ своемъ семействѣ. Чтобъ кушанья не простывали, столовая его была обыкновенно рядомъ съ кухнею; поваръ передавалъ въ первую блюда прямо изъ печи, чрезъ окошечко, и всегда одно за другимъ, а не вмѣстѣ. Молодой редисъ, лимбургскій сыръ, тарелка щей, студень, ветчина, каша и жареная утка въ кисломъ соусѣ, который приправлялся лукомъ съ огурцами или солеными лимонами, были любимыми блюдами Петра, необходимымъ условіемъ его обѣдовъ. Мозельскія, венгерскія вина и вино эрмитажъ предпочиталъ онъ всѣмъ прочимъ. У прибора его клались всегда деревянная ложка, оправленная слоновою костью, ножикъ и вилка съ зелеными костяными черенками, и дежурному денщику вмѣнялось въ обязанность носить ихъ съ собою и класть передъ царемъ, если даже ему случалось обѣдать въ гостяхъ.

Петръ не терпѣлъ многочисленной услуги и вообще называлъ лакеевъ шпіонами, которые худо слышатъ, а еще хуже разсказываютъ слышанное. Дежурный денщикъ служилъ государю, императрицѣ и великимъ княжнамъ. Онъ находился при царѣ безотлучно днемъ и ночью; былъ довѣренною его особою и занималъ мѣсто камердинера, адъютанта, секретаря. Въ послѣдніе, годы своего царствованія Петръ имѣлъ слѣдующихъ денщиковъ: Аѳанасія и Алексѣя Татищевыхъ, Ив. Мих. Орлова, Мурзина, Поспѣлова, Алекс. Борис. Бутурлина, любимца имп. Елисаветы Петровны; Андрея Конст. Нартова, который училъ его точить; наконецъ Древника, взятаго въ Гамбургѣ, и Василія Нелюбохтова, который прежде былъ придворнымъ пѣвчимъ. Для дальнихъ посылокъ употребляемы были Шемякинъ и Чеботаевъ, а для спальныхъ услугъ камердинеръ Полубояровъ. Государь столько любилъ денщиковъ своихъ, что часто въ большихъ собраніяхъ, прервавъ важный разговоръ, обращался къ нимъ и шутилъ съ ними по цѣлымъ часамъ. Вообще Петръ ѣлъ мало вдругъ, не былъ разборчивъ въ пищѣ и не терпѣлъ причудъ въ другихъ. Такимъ образомъ онъ охотно поилъ тѣхъ, кои притворялись, что не могутъ употреблять вина; кормилъ сыромъ и устрицами особъ, которымъ сіи кушанья были противны; и столько любилъ щекотать боявшихся этого, что многіе притворялись таковыми, жеманились и смѣялись отъ души, когда ихъ щекотали, чтобъ только угодить государю. Онъ садился за столъ по нѣскольку разъ въ день, и если ему случалось заходить куда-нибудь въ послѣобѣденное время, то хозяинъ, вышедъ къ нему навстрѣчу, приводилъ его прямо въ комнату, гдѣ накрытъ былъ столъ съ разными холодными кушаньями. Впрочемъ, пріемъ такого рода дѣлался не для одного царя, а былъ въ нравахъ тогдашняго времени.

Откушавъ, Петръ обыкновенно читалъ голландскія газеты и дѣлалъ на поляхъ замѣчанія карандашемъ, съ означеніемъ, что должно переводить въ С.-Петербургскія вѣдомости; потомъ уходилъ на свою яхту, стоявшую передъ дворцомъ, ложился тутъ и отдыхалъ часъ или два. Иногда, во время торжественныхъ обѣдовъ, онъ для этого вставалъ изъ-за стола, приказавъ, однакожъ, гостямъ не расходиться прежде его возвращенія. Въ четыре часа уходилъ онъ въ токарную или въ кабинетъ. Сюда приходили къ нему по дѣламъ канцлеръ графъ Головкинъ, вице-канцлеръ баронъ Шафировъ и т. с. Остерманъ, генералъ-прокуроръ Ягужинскій, генералъ-фельдцейхмейстеръ графъ Брюсъ, графъ П. А. Толстой, сенаторъ князь Я. Ѳ. Долгорукій, князь Меншиковъ, генералъ-полнцеймейстеръ Девіеръ или другой кто-нибудь изъ его министровъ. Одни только князь Ромодановскій и фельдмаршалъ Шереметевъ могли входить безъ доклада; ихъ однихъ государь всегда провожалъ до двери своего кабинета; всѣ прочіе, даже сама императрица Екатерина Алексѣевна, должны были напередъ сказаться. Окончивъ дѣла государственныя, Петръ развертывалъ свою записную книжку, въ которой отмѣчалъ все, что ему приходило въ тотъ день на мысль, и, удостовѣрившись, что все означенное въ ней исполнено, остальное время дня посвящалъ собственнымъ занятіямъ.

Ничто не поселитъ въ васъ столько уваженія къ памяти Петра, какъ сіи занятія, предпринимаемыя безъ свидѣтелей, или иногда въ мирномъ кругу немногихъ, искренно преданныхъ царю особъ, раздѣлявшихъ съ нимъ его труды. По дѣятельности Петра, по его любви ко всему полезному вы можете судить, сколько занятія сіи были разнообразны; но, несмотря на это разнообразіе, всѣ имѣли одну постоянную, неизмѣнную цѣль.

Хотите ли знать ее? – «Трудиться надобно, братецъ», говорилъ Петръ Ив. Ив. Неплюеву, когда опредѣлялъ его лейтенантомъ во флотъ: «я и царь вашъ, а у меня на рукахъ мозоли, а все для того, чтобъ показать вамъ примѣръ, и хотя бъ подъ старость увидѣть мнѣ достойныхъ изъ васъ помощниковъ и слугъ отечеству».

Площадь, извѣстная нынѣ подъ именемъ Царицына луга, усажена была во время Петра деревьями въ нѣсколько аллей. Между деревьями разбросаны были небольшіе домики съ тесовыми крышками, принадлежавшіе собственно Петру. Въ одномъ изъ нихъ содержался слонъ и два льва, привезенные въ Петербургъ въ 1714 году изъ Персіи тамошнимъ нашимъ посланникомъ Волынскимъ; въ другомъ поставленъ былъ славный Готторпскій глобусъ, имѣвшій до 14 футовъ въ діаметрѣ и подаренный Петру Первому въ 1715 году правителемъ герцогства Голштинскаго; въ третьемъ домикѣ находились математическіе инструменты, нѣсколько минераловъ, небольшой физическій и анатомическій кабинеты. Тутъ въ одномъ углу стоялъ токарный станокъ; въ другомъ лежали мѣдныя доски съ приборомъ для рѣзанія на мѣди и гравированія; въ третьемъ модели различныхъ машинъ; на полу разбросаны были орудія, необходимыя для плотника, столяра, слесаря. Здѣсь, послѣ краткаго отдохновенія отъ дневныхъ трудовъ, государь проводилъ почти ежедневно по нѣскольку часовъ за работою.

Море было любимою стихіею Петра. Одинъ голландскій шкиперъ сказалъ ему, когда государь объявилъ, что предпринимаетъ катанья по Невѣ, чтобы не забыть морскихъ эволюціи: «Нѣтъ, царь, ты не забудешь, я чаю, ты и во снѣ командуешь флотомъ». Всѣ его дворцы въ Петербургѣ и окрестностяхъ или построены на морскомъ берегу, или окружены каналами, надъ которыми онъ частію самъ трудился. Онъ утверждалъ, что морской воздухъ есть лучшее для него лѣкарство отъ болѣзней, и если случалось ему занемогать въ приморскомъ городѣ, то приказывалъ переносить себя на одно изъ судовъ, стоявшихъ въ гавани. Въ Петергофѣ онъ говаривалъ, что ему душно во дворцѣ и въ садахъ, и всегда ночевалъ въ Монплезирѣ, омываемомъ водами Финскаго залива. Домикъ сей, построенный на голландскій образецъ, напоминалъ ему время его молодости, его воспитанія: на стѣнахъ развѣшены были картины работы Адама Сило, учителя его въ теоріи кораблестроенія; онѣ представляли виды голландскихъ приморскихъ городовъ, и между прочимъ на одной изображенъ былъ самъ царь на верфи Остъ-Индской компаніи въ Амстердамѣ. Движимый сею страстію къ морю, Петръ всегда присутствовалъ при спускахъ кораблей, проводилъ по нѣскольку часовъ съ зрительною трубою въ Монплезирѣ или въ Екатерингофскомъ подзорномъ дворцѣ, ожидая прибытія купеческихъ судовъ къ Петербургу; выѣзжалъ навстрѣчу тѣмъ, которыя приходили къ Кронштадту, и самъ, какъ искусный лоцманъ, вводилъ ихъ въ гавань, за что получалъ отъ хозяевъ по талеру или по кронѣ. Онъ позволялъ иноземнымъ шкиперамъ свободный къ себѣ доступъ; охотно слушалъ разсказы о ихъ путешествіяхъ, объ опасностяхъ плаванія по Балтійскому морю и не разъ, за кружкою вина, съ глиняною трубкою въ зубахъ, проводилъ цѣлые вечера въ таковыхъ бесѣдахъ. Долго находившись въ Голландіи, государь свелъ тамъ знакомство со многими корабельщиками: они привозили ему въ подарокъ сыръ, императрицѣ полотно, и пряники для малолѣтнихъ великихъ князей Петра Петровича и Петра Алексѣевича. Царь, съ своей стороны, заботился о томъ, чтобъ имъ въ Петербургѣ доставить все возможное удовольствіе.

Занимаясь утромъ на адмиралтейской верфи практикою кораблестроенія, онъ вечеромъ трудился надъ теоріею: перечитывалъ съ капитанъ-лейтенантомъ Мухановымъ составленныя симъ послѣднимъ правила навигаціи, чертилъ на бумагѣ изображенія различныхъ судовъ, сравнивалъ ихъ размѣры, вычислялъ степень сопротивленія воды и степень глубины, потребной для разнаго рода кораблей. Ѳ. А. Мухановъ учился въ чужихъ краяхъ вмѣстѣ съ Петромъ мореходному искусству и столько успѣлъ въ ономъ, что прозванъ былъ русскимъ голландцемъ. Петръ говаривалъ, что онъ лучше понимаетъ оснастку корабля; но въ наукахъ, которыя нужны для моряка, уступаетъ преимущество Ѳедору. Однажды, когда они перечитывали вмѣстѣ навигацію сего послѣдняго, вышелъ у нихъ споръ, который положено было рѣшить на морѣ. Мухановъ командовалъ 50-пушечнымъ фрегатомъ «Арондель». Въ назначенный для состязанія день приглашены были на корабль всѣ флагманы и нѣкоторые знатнѣйшіе вельможи. Русскій голландецъ одержалъ верхъ, и Петръ въ благодарность подарилъ корабль образомъ Спаса, а въ память того, что ночевалъ въ тотъ день въ каютѣ Муханова, отдалъ ему съ себя рубашку.

Изученіе мореходнаго искусства ознакомило царя съ астрономіею, механикою и архитектурою. Онъ учился первой изъ сихъ наукъ въ 1697 г. у извѣстнаго роттердамскаго астронома Гартзукера и для наблюденій приказалъ себѣ выстроить небольшую обсерваторію на городскомъ валу въ Амстердамѣ. Въ Петербургѣ государь весьма часто проводилъ по нѣскольку часовъ вмѣстѣ съ графомъ Яковомъ Вадимовичемъ Брюсомъ въ Готторпскомъ глобусѣ, разсматривая обращеніе небесныхъ свѣтилъ, изображенныхъ на внутреннихъ онаго стѣнахъ. Въ 1715 году, по случаю солнечнаго затменія, онъ, для предупрежденія всякихъ толковъ, за мѣсяцъ до затменія издалъ объ этомъ указъ; построилъ надъ домикомъ, гдѣ былъ глобусъ, обсерваторію, и въ день затменія, приказавъ собраться на Царицынъ лугъ сенату, членамъ коллегій, канцелярскимъ служителямъ и особенно духовенству, провелъ тутъ цѣлый день, подводя каждаго къ трубѣ для наблюденій и объясняя причины видѣннаго явленія.

Искусный въ корабельной и въ военной архитектурѣ, Петръ имѣлъ также понятіе о гражданской. Почитаю излишнимъ говорить, сколь много способствовалъ онъ приращенію Петербурга, имъ самимъ основаннаго. Самъ составлялъ и чертилъ планы строимыхъ тутъ домовъ; любилъ, когда его приглашали къ закладкѣ оныхъ, и съ чистымъ, душевнымъ удовольствіемъ осушалъ заздравные кубки въ честь хозяина и архитектора, обыкновенно испиваемые въ такихъ случаяхъ.

Механика была одною изъ любимыхъ наукъ Петра. Онъ практически занимался ею въ Амстердамѣ у знаменитаго фанъ-деръ-Гейдена, трудился у него надъ дѣланіемъ часовъ и въ знакъ признательности оставилъ ему нѣсколько моделей своей работы. Вообще онъ былъ самый послушный и понятливый ученикъ, безъ ропота исполнялъ самыя трудныя порученія, переносилъ строгіе выговоры. Вотъ тому доказательство. Герцогу Марльборугу, находившемуся въ Голландіи въ 1697 году, хотѣлось видѣть Петра. Онъ пріѣхалъ нарочно изъ Ло въ Амстердамъ и явился для этого къ хозяину, у котораго царь былъ въ ученіи. Домъ сего мастера находился на берегу залива Эй; передъ окнами между плотниками работалъ Петръ. «Я назову его по имени», сказалъ мастеръ Марльборугу: «онъ оборотится и вы успѣете свободнѣе разсмотрѣть его». Въ это время нѣсколько человѣкъ пронесли на плечахъ большое бревно. «Петръ изъ Заандама, что жъ ты зѣваешь? поди помогать другимъ», продолжалъ мастеръ, обратясь къ царю. Государь тотчасъ всталъ, бросилъ топоръ и, подставивъ плечо свое подъ бревно, перенесъ его съ другими въ надлежащее мѣсто. Въ другой разъ, въ Заандамѣ (въ сентябрѣ того же года) случилось ему проходить мимо пильной мельницы. Петру показалось, что она дѣйствуетъ медленно; онъ хотѣлъ что-то въ ней поправить, но отъ того ли, что забылъ опустить щиты и тѣмъ остановить воду, или что захотѣлъ сдѣлать это слишкомъ поспѣшно, чуть не испортилъ колесъ и самъ не попалъ подъ оныя. «Лучше бы тебѣ оставаться въ своей Московіи, нежели пріѣзжать сюда мѣшаться не въ свое дѣло и причинять убытокъ честнымъ людямъ», сказалъ ему подоспѣвшій хозяинъ мельницы. Царь, не отвѣчавъ ни слова, ушелъ съ потупленнымъ взоромъ; но черезъ нѣсколько дней прислалъ мельнику богатый подарокъ съ просьбою быть къ нему впередъ снисходительнѣе.