Текст книги "Основной компонент"

Автор книги: Александр Пономарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Читать эмоциональные впечатления барона от экспериментов и разглядывать рисунки, конечно, интересное занятие, но меня больше интересовала практическая информация. Только она могла уберечь меня от неприятностей, если бы вдруг довелось говорить с кем-нибудь о работах Валленштайна. С тем же Гиммлером, например. Я отложил дневник барона в сторону и взялся за тетради. В отличие от записной книжки, они хранили в себе целую кладезь научных знаний и просто пестрели обилием громоздких формул, таблиц и сложных графиков.

За три с половиной часа я едва одолел две пухлых рукописи. Оставалось осилить ещё четыре манускрипта и попытаться разложить по полочкам полученные сведения. Голова уже трещала от переизбытка информации. Я решил немного отдохнуть, но у провидения на меня были другие планы.

Едва я откинулся на спинку кресла, как дом содрогнулся от оглушительного звона. Сперва я подумал, что на улице прогремел взрыв, но, когда металлический звук раздался во второй раз, понял, что это звенит гонг, привезённый бароном из тибетской экспедиции. Запись о нём попалась мне в самом начале первой тетради, как и описание найденного во время той же поездки загадочного артефакта.

Я подождал немного, вдруг дверь откроет дворецкий или кто-то из слуг, но потом вспомнил, что за всё время моего присутствия в доме никто из челяди меня не побеспокоил. Странно, куда все подевались? Даже Сванхильды нет. (Имя баронессы я нашёл в записной книжке барона.) Может, Валленштайн отправил её вместе с прислугой в загородное имение, а сам остался спокойно доделать работу?

Гонг опять издал громоподобный звук. Я встал и потопал к двери, попутно ругая барона на чём свет стоит. Ну и вкусы у него, это ж надо догадаться домой такую хреновину притащить. Умом тронешься, если ночью гости неожиданно нагрянут.

Как назло, гонг прогремел в четвёртый раз. Злой как собака на того парня, что поставил столь радикальное средство оповещения, я приоткрыл дверь. Косой луч света выхватил из темноты стремительно летящие снежинки и рослую фигуру эсэсовца в генеральской шинели с серебристо-серыми лацканами. Чёрная фуражка с орлом на высокой тулье почти касалась лакированным козырьком крупной горбинки на носу. Бледно-голубые холодные глаза походили на кусочки льда, гипнотизируя и подчиняя любого, кто не мог противостоять его природному магнетизму. К счастью, на меня такие штучки не действовали, а потому я спокойно выдержал атаку ледяных глаз гостя и даже не моргнул.

– Сегодня хорошая погода, барон, – сказал незнакомец, войдя в дом с волной морозного воздуха. Захлопнув дверь, он поправил кожаные перчатки, стряхнул с рукавов снег. – Не желаете прогуляться?

Я замешкался, не зная как отреагировать на приглашение. Отказаться, ссылаясь на занятость? Но я не знаю, кто этот человек. Может, куратор проекта «Вервольф» и тогда отказ равносилен приговору. Согласиться – тоже не вариант. Вдруг этот наци из конкурирующей структуры рейха. Тогда на стол моего настоящего начальника (знать бы ещё, кто это) тут же ляжет донос от идейного доброхота, мечтающего о моём месте. А-а, была не была! Кто не рискует, тот не знает, что такое кипящий в крови адреналин.

– А почему бы и нет? Дайте мне немного времени, потом я весь в вашем распоряжении.

Я быстро влез в сапоги, надел шинель, нацепил на голову фуражку и вместе с гостем вышел за порог.

Ветер с разбойничьим свистом налетел из-за угла, бросил в лицо снежную крупу и захлопал полами шинелей. На вокзале чуть слышно запыхтел невидимый отсюда поезд. Рядом с памятником Беролине прогрохотали солдатские сапоги. Тёмные фигурки патрульных обогнули каменную женщину, пересекли пустынную в это время площадь наискосок и скрылись в чёрном коридоре уходящей вдаль улицы.

– Ну-с, куда вы меня приглашаете, господин оберфюрер?

– Бросьте эти официальности, Отто, – поморщился эсэсовец. – Мы с вами давно знакомы, зовите меня по имени.

– По имени, так по имени. Мне, признаться, тоже не импонируют все эти звания и должности. Люди должны быть ближе друг к другу, а этот официоз только отталкивает и строит ненужные препоны, – сказал я, лихорадочно роясь в памяти барона в поисках имени и фамилии этого человека. В голову лезли груды ненужной информации: обрывочные сведения о ходе экспериментов, суточные нормы питания служебных собак и прочий бесполезный сейчас хлам. Наконец я отыскал в закоулках баронского подсознания нужную информацию. Позднего визитёра звали Макс Шпеер, он имел какое-то отношение к работам Валленштайна, но вот какое, я пока вспомнить не смог.

– Здесь недалеко прекрасное кафе «Тевтонский рыцарь». Я знаю, вы там частый гость, Отто. Почему бы нам не наведаться туда? Думаю, чашечка горячего кофе беседе не повредит.

Я растянул губы в дежурной улыбке. Немец ответил мне тем же, но глаза его при этом остались такими же холодными и колючими.

Когда Александерплац осталась позади, ветер снова ринулся в наступление. Он толкал нас в спину, бил в грудь, пытаясь свалить с ног, швырял пригоршнями снега в лицо и за шиворот. Придерживая фуражки руками, мы торопливо стучали подошвами сапог по стылому асфальту, неумолимо приближаясь к цели.

Через десяток шагов угол одноэтажного здания с полукруглыми окнами защитил нас от ветра. Словно приветствуя новых гостей, над черепичной крышей кафе громко захлопало нацистское полотнище.

Оберфюрер легко взбежал по ступенькам, толкнул звякнувшую колокольчиком дверь. На крыльцо упал жёлтый прямоугольник света, повеяло тёплом, запахом свежесваренного кофе, пива, жареной капусты и сосисок. Где-то в глубине зала плакали скрипки и рыдал аккордеон.

Мы с шумом ввалились в уютное кафе, и я поразился его стилизованному под рыцарский замок убранству. Под потолком на чёрных цепях висели тележные колёса с лампочками в ободе вместо свеч. Расставленные по углам рыцарские доспехи отражали мягкий свет начищенными до блеска латами. На оштукатуренных под грубую каменную кладку стенах щиты разных форм и размеров прикрывали скрещенные мечи, топоры, алебарды и пики.

Даже светомаскировочные шторы оказались при деле. На них умелой рукой неизвестного художника были нарисованы стрельчатые окна с красочными витражами. На одном рыцарь на белом коне бился с огнедышащим драконом, на другом пеший воин в латах сражался с великаном, а на третьем закованный в латы крестоносец атаковал кучку голых мавров с луками и копьями.

Две облицованные природным камнем квадратные колонны делили пространство зала пополам. В дальней половине находился пятачок эстрады, где ютился небольшой оркестр из трёх девушек в вечерних платьях и одного мужчины в концертном костюме. В ближней, как раз напротив двери, – расположилась барная стойка. Седой бармен с чёрной повязкой на левом глазу протирал пивные кружки, стоя аккурат между кассовым аппаратом и круглым дном широкой бочки на подставке. За его спиной виднелась батарея разнокалиберных бутылок.

Мебель тоже соответствовала духу рыцарской эпохи: десять массивных столов из тёмного от времени дуба с четырьмя расставленными вокруг них грубыми на вид стульями. Льняные скатерти ручной работы, салфетки в серебряных подставках и канделябры с наполовину оплывшими свечами (свечи горели только там, где были посетители) органично дополняли средневековый антураж.

Несмотря на вечер, в кафе было мало посетителей. Всего я насчитал пятерых. За столом возле окна с крестоносцем о чём-то шептались морской офицер с девушкой в простеньком синем платье с белыми манжетами и отложным воротником. Он держал её за руку, а она, скромно потупившись, изучала узоры на ободке тарелки.

Сбоку от квадратной колонны, откинулась на спинку стула дама средних лет в форме люфтваффе. Перед ней стояла початая бутылка шнапса, тарелка с закуской и хрустальная пепельница с кучкой смятых окурков. В левой руке женщины дымила зажжённая сигарета, а в правой подрагивала полная рюмка.

За соседним столом, подперев голову рукой, плакала пожилая фрау в чёрном платье и траурном платке на седых волосах, слушая жалостливую мелодию.

Ещё один посетитель (толстый бюргер в тёмно-сером костюме-тройке) сидел спиной к барной стойке и теребил мясистыми пальцами закрученный кверху ус, изучая «Völkischer Beobachther»². Поперёк его пуза протянулась массивная золотая цепь от часов, что заметно оттягивали карман жилетки. На столике паровала фарфоровая чашечка кофе, чуть поодаль стояла запотевшая бутылочка с минеральной водой и пустой стакан из тонкого стекла.

Я выдохнул, привалился спиной к хлопнувшей за мной двери. Снял фуражку и энергичным взмахом руки стряхнул с неё снег. Он быстро превратился в воду и теперь блестел лужицами на кафельном полу под брусчатку. Нос, щёки и уши щипало, похоже, я умудрился получить лёгкое обморожение. Макс выглядел не лучшим образом, его узкое лицо горело и по цвету мало отличалось от помидора.

Мы повесили шинели на стойку у входа и, стуча подошвами сапог по напольной плитке, направились к свободному столику. В это время в заведение ворвалась подвыпившая компания из пяти молодых мужчин и трёх женщин. И те, и другие громко смеялись, их лица горели румянцем, глаза светились бесшабашным весельем. Модницы щеголяли в песцовых шубках по колено; у двух женщин крашеные волосы выбивались из-под шляпок с меховой оторочкой, а у третьей голову покрывал тёплый платок приятного серо-голубого цвета.

Спутники фройляйн были в однотонных пальто и шляпах преимущественно светлых оттенков. Дорогие ботинки из натуральной кожи и брюки из шерстяной ткани говорили о статусе их владельцев. Судя по налёту интеллигентности на лицах, они, наверняка, имели отношение к научным или промышленным кругам. Возможно, решили отметить значимый успех в серьёзном эксперименте или сбрызнуть за повышение кого-нибудь из их компании.

Я наблюдал за моим немцем и видел, как он потемнел лицом при виде вызывающе шумной своры, в которой всё так и кричало о мотовстве. Его и без того холодные глаза превратились в колючие ледышки, желваки напряглись, а левая рука сжалась в кулак.

К подгулявшей компании уже спешил на толстеньких ножках круглолицый и розовощёкий хозяин заведения в чёрных брюках, светло-серой рубашке в тонкую полоску и белом переднике ниже колена. На лбу трактирщика блестели капельки пота, подкрашенные хной усы соревновались по пышности с бакенбардами, а гладкий подбородок плавно переходил в толстый слой жира под ним.

Двое из гулён, те, что были особенно пьяны, рванулись к нему наперерез с криками: «Хельмут, дорогой!». Привлечённые шумом посетители посмотрели на них. Девицы прыснули и громко засмеялись над плоской шуткой высокого весельчака с тонкими усиками и пышной шевелюрой, чем ещё больше подняли градус бешенства моего соседа.

Самый трезвый из шумной компании – брюнет в твидовом пальто – наконец-то заметил меня и оберфюрера. (Тот уже еле сдерживал себя и готов был вот-вот взорваться.) Хмель выветрился из глаз молодого человека за доли секунды. Ещё недавно они смотрели на мир с осоловелым выражением благодушия, зато сейчас, я это прекрасно видел, в них промелькнул страх. Он быстро шагнул за балагурами, дёрнул их за рукава и потащил к двери. В ответ на громкие протесты приятелей, он что-то им зашептал, стреляя глазами в нашу сторону. Весельчаки тут же утихли и быстро потопали к выходу. Даже девицы перестали громко смеяться и с удивительной проворностью шмыгнули на улицу.

Вскоре в кафе восстановился порядок: посетители вернулись к прежним занятиям, музыканты снова заиграли. Слегка побледневший Хельмут приблизился к нам и, поклонился, говоря шипящей скороговоркой:

– Добрый вечер, господин Валленштайн. Вижу, вы сегодня не один. Всё как обычно? – Я кивнул и мысленно порадовался: хоть узнаю вкусы барона, а то заказал бы что-нибудь не то, оправдывайся потом с чего вдруг поменял привычки. – Пожалуйста, проходите, господа, я сейчас.

Хельмут ещё раз поклонился и крикнул бармену:

– Людвиг, один кофе без сахара и сливок!

– Мне то же самое, – сказал Шпеер и двинулся за мной к столу.

– Два кофе, Людвиг, и пошевеливайся, господа долго ждать не будут!

Мы сели за стол. Хельмут щёлкнул зажигалкой, подержал пляшущий огонёк над фитилями. Свечи затеплились, запахло растопленным воском. Толстяк пожелал нам приятно провести время и засеменил навстречу вошедшим в заведение офицеру и его спутнице в короткой шубке из чернобурки.

– Как меня бесят эти щелкопёры! – Макс недовольно фыркнул, поправляя узел чёрного галстука. – Вся страна трудится во имя Великой победы, а они пьют и гуляют без меры и совести, – он яростно скрипнул зубами, сжал сухие жилистые пальцы в кулак, сверкнув перстнем с голубоватым кристаллом в виде черепа. – Богатые выродки!

Мне показалось, Шпеер метнул в меня злобный взгляд, но уже в следующее мгновение он сидел как ни в чём не бывало, а лицо его снова дышало спокойствием и холодным безразличием. Я только хотел спросить Макса, зачем он привёл меня в «Тевтонского рыцаря», как возле нашего столика появился одноглазый Людвиг с подносом в руках. Он поставил перед нами чашечки с свежесваренным кофе, прищёлкнув каблуками, кивнул и удалился к себе за барную стойку.

Макс двумя пальцами взялся за причудливо изогнутую ручку, поднёс чашку к губам, сделал маленький глоток.

– Мм-м! Вкусно! Хельмут, чертяга, где-то ещё умудряется доставать настоящий бразильский кофе.

Я тоже пригубил напиток. Кофе и в самом деле оказался приличным на вкус. Во всяком случае, в разы лучше современной быстрорастворимой бурды.

– Проклятые русские! Из-за их невероятного упорства война слишком затянулась. – Макс сделал ещё один глоток и, дзинькнув донышком о блюдце, вернул чашку на стол. – Когда Наполеон уходил из России, самая низкая температура была минус двадцать пять градусов. Прошлой зимой она опускалась до пятидесяти двух, а сейчас стабильно держится на отметке в минус тридцать пять. Такое в Московии бывает раз в полтора столетия. Вы думаете, это знак свыше?

Я пожал плечами и поспешил поднести чашку ко рту. Ещё не хватало мне разговоров о политике. Слишком скользкая тема, особенно с моим знанием дальнейшей истории.

Шпеер тем временем продолжал:

– Русские надеются: морозы помогут им справиться с нашим духом, но в этом и кроется их главная ошибка. Подобные испытания закаляют и воспитывают нацию, она становится более крепкой. Мы не собираемся отступать, временные лишения и тяготы пойдут нам только на пользу. За зиму мы накопим силы, лучше подготовимся к наступлению и уже этой весной возьмём проклятый Ленинград. А там дойдёт дело и до Москвы. Вот увидите, Отто, в середине лета фюрер будет принимать парад победы, приветствуя наши доблестные войска на Красной площади.

Я снова кивнул, старательно изображая из себя патриота. До мая сорок пятого ещё далеко, вести сейчас пораженческие речи – всё равно, что подписать себе смертный приговор. К тому же мне глубоко плевать на веру фрица в скорую победу. Я просто хочу понять, для чего здесь оказался, выполнить предназначение и вернуться в родное время. Но для начала неплохо бы узнать зачем Шпеер вытащил меня из дома.

Я так его об этом и спросил, на что получил ошеломляющий ответ:

– Фюрер ждёт вас у себя в Бергхофе. У него возникли вопросы касательно вашей научной деятельности. Он поручил мне доставить вас к нему.

– Когда поедем?

Шпеер встал, скрежеща стулом о кафельный пол, чуть сдвинул рукав кителя указательным пальцем и демонстративно посмотрел на часы.

– Сейчас.

– Но позвольте! – опешил я, чувствуя, как заколотилось сердце. – Мне надо подготовиться, взять документы!

– Хочу дать вам совет, Отто. – Шпеер растянул губы в холодной улыбке: – Не стоит испытывать терпение фюрера. Он легко может сменить милость на гнев и тогда… – немец снова оголил зубы, и я заметил, какие у него острые, чуть выдающиеся вперёд длинные клыки.

– Спасибо, Макс, – я тоже встал из-за стола и посмотрел немцу в глаза. Пульс ещё зашкаливал, но где-то внутри организма уже зарождалось глубокое спокойствие. Раз я не могу избежать этой встречи, нет смысла напрасно тратить нервную энергию. – Мы поедем или полетим?

– Любопытство ещё никого не доводило до добра, – резко ответил Шпеер и дёрнул правой щекой.

«Контуженый или неврастеник, или и то и другое», – подумал я, вынимая из бумажника банкноту в десять рейхсмарок, положил деньги на стол и по взгляду немца понял, что не продешевил.

Пока сидели в кафе, город преобразился. Ветер стих. Облака растворились в мазуте неба. Алмазная пыль звёзд вкупе с крупным бельмом луны посеребрили крыши и фонарные столбы. Вдоволь налюбоваться видами ночного Берлина не хватило времени. Не успели мы выйти на крыльцо, как со стороны невидимой отсюда площади послышался нарастающий звук мотора. Вскоре из-за угла вывернул автомобиль с прикрытыми светомаскировочными щитками фарами. Тарахтя двигателем, машина подрулила к кафе и, скрипнув тормозами, остановилась.

Я замер, глядя на плавные обводы крыльев, длинный капот с трёхлучевой звездой над радиаторной решёткой и выпуклую крышу «мерседеса». Это был один из знаменитых на весь мир «фюрервагенов». Я видел их фотки в инете, скажем так, в той ещё жизни, а теперь вот довелось лицезреть легенду немецкого автопрома воочию.

Шпеер легко толкнул меня в плечо:

– Вы что застыли, Отто? Садитесь в машину, фюрер не любит ждать.

Он открыл дверь, подождал, когда я сяду на заднее сиденье, захлопнул её и сел рядом с водителем.

«Мерседес» рыкнул двигателем, заскрипел снегом под колёсами и покатил по ночному Берлину. За окном замелькали чёрные скелеты деревьев и залитые лунным молоком силуэты городских зданий. Чтобы не терять время понапрасну (Гитлер наверняка устроит мне настоящий допрос), я откинулся на спинку удобного сиденья и, под ровный рокот мотора, стал вспоминать всё, что успел узнать из тетрадей Валленштайна.

Итак, барон был единственным отпрыском знатного рода. С детства увлекался как мистикой, так и наукой и в Аненербе попал из-за этих увлечений. В тридцать восьмом году Валленштайн вернулся из Тибета с таинственным обломком. Подробнее изучив находку, он пришёл к выводу, что это осколок древнего артефакта, неизвестно как попавшего на Землю. Может, он прилетел из космоса миллионы лет назад, а может, проник сюда из иного измерения.

Полученная с помощью этой штуки вакцина творила с живыми организмами чудеса, делая то, что мировая наука не смогла достичь и за десятилетия прогресса. Она давала человеку больше сил, многократно повышала устойчивость к огнестрельным ранениям, ускоряла регенерацию повреждённых тканей.

Этот препарат вполне мог стать идеальным средством для воплощения в жизнь идеи фюрера о создании сверхчеловека, если б не его побочные действия. У всех подопытных, после введения вакцины в мышечные ткани, происходило радикальное изменение внешнего вида. Барон пытался нейтрализовать отрицательный эффект, но всё, чего ему удалось достичь после многочисленных опытов, – это придать жертвам его экспериментов звериный облик.

Гитлер узнал об исследованиях барона, предложил тому совместить биоинженерию с мистическими идеями (это с его подачи у проекта появилось название «Вервольф», то есть оборотень) и потребовал создать универсальных солдат, способных склонить чашу весов в глобальной войне на сторону Германии. То, что они выглядели не как люди, его не пугало, наоборот, в этом он видел сакральный смысл. Дескать, нелюди зачищают Землю от унтерменшев, освобождая жизненное пространство для избранных. В качестве стимула к активной работе и для устранения большей части административных барьеров, он дал Валленштайну звание штандартенфюрера СС, целый отдел в подчинение и пообещал по результатам исследований щедро наградить всех, кто был занят в этом проекте.

Всё! На этом мои познания заканчивались. Если б у меня было время ознакомиться хотя бы с большей частью баронских записей, возможно, я смог бы сейчас выработать тактику поведения на предстоящей встрече. Хотя, чего там вырабатывать? Чёрт знает, что у Гитлера на уме. Ладно, буду надеяться на русский авось. Всегда помогало, вдруг и на этот раз кривая вывезет.

Глава 3

«Мерседес» сбавил скорость, свернул налево, проехал еще немного и заскрипел тормозами. Я посмотрел в окно. За слегка запотевшим стеклом расстилалось белое поле аэродрома. Воздушный порт окружала живая изгородь из присыпанных снегом деревьев (в неверном свете луны они казались хребтом диковинного зверя). Метрах в тридцати от машины на открытой стоянке дремали серебристые тушки самолётов. За ними виднелись купола ангаров и гребни крыш складских помещений. Стволы зенитной артиллерии настороженно смотрели в тёмное небо. Самих зенитчиков отсюда было невидно, но я не сомневался: они дежурят возле орудий, готовые в любой миг открыть огонь по самолётам неприятеля, если те вдруг появятся в этой части Германии.

На самом краю взлётного поля средневековой башней возвышался цилиндр навигационной вышки с короной трапециевидной чаши на вершине. Жёлтые окна диспетчерской ярко светились, щедро рассыпав вокруг высокой колонны лепестки отражённого света. Рядом с бетонной громадой жарился в лучах прожектора тонкий шест с танцующим на ветру красно-белым тряпичным конусом.

Я чуть подался вперёд.

– Значит, мы всё-таки полетим к фюреру.

– Да, – бросил Шпеер, не поворачиваясь ко мне.

Прошло несколько минут. «Фюрерваген» продолжал вхолостую тарахтеть двигателем. Я подождал ещё немного и только решил узнать: когда будет наш самолёт? – как с неба на землю упали широкие столбы яркого света. Что-то тихо гудящее и огромное, как кашалот, зависло над нами. Судя по всему, дирижабль.

Я прижался щекой к стеклу, но ничего не увидел, кроме алмазного блеска косо падающих снежинок. Попытку опустить стекло и высунуть голову наружу прервал громкий щелчок пистолетного затвора.

– На вашем месте я бы этого не делал. – Повернувшись ко мне боком, Шпеер держал воронёный ствол «парабеллума» на уровне глаз. – Сидите спокойно, вам это видеть не положено. Если дадите слово, я уберу пистолет. В противном случае… – он изобразил губами звук выстрела и посмотрел мимо меня, словно уже видел на стёклах и потолке кровь и выбитые пулей мозги.

Я кивнул, медленно убрал руку от двери и положил на колено, глядя в спинку переднего кресла. Что-то гулко ударилось о крышу, я вздрогнул, инстинктивно поднял глаза к потолку, но тут же опустил, опасаясь реакции Шпеера. Над головой громко загудело. «Мерседес» плавно поплыл вверх.

Я не удержался, скосил глаза к окну. В серой темноте, за пределами ограниченной деревьями территорией аэродрома, угадывались серебристо-чёрные пики леса. За ними извилистой лентой застыла скованная льдом река с поблёскивающими на дальнем берегу тонкими ниточками рельсов.

Через пару мгновений зимний пейзаж сменился полумраком транспортного отсека. Расположенные в ряд рёбра шпангоутов делали его похожим на внутренности кита. Сходство с чревом морского гиганта усиливал красный свет аварийного освещения.

Спустя секунду под ногами с лязгом захлопнулся люк. Я ощутил лёгкий толчок и почувствовал, как «мерседес» присел на рессорах, вставая колёсами на твёрдую поверхность.

Равномерный гул извне усилился. Похоже, командир экипажа врубил невидимые отсюда двигатели на полную мощность, увозя нас в сторону австрийских Альп.

– Через час будем на месте, – объявил Шпеер и попросил водителя включить радио.

В машину ворвался лающий голос Гитлера. Доклад об успехах Германии часто прерывался криками толпы: «Хайль!» и громкими аплодисментами. Речь длилась почти тридцать минут, а потом зазвучали военные марши с патриотическими песнями. Шофёр по знаку оберфюрера убавил громкость, и музыка тихо полилась в салон.

Незаметно для себя я задремал и проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо:

– Приехали, Отто, выходите из машины! Отто, да проснитесь же вы!

Спросонья я не сразу понял, что здесь делает этот узколицый фашист и едва не засветил ему в глаз. Потребовалось несколько секунд, прежде чем до меня дошло, где я и кто этот фриц. Шпеер снова упомянул о фюрере и о том, что Гитлер не любит ждать. Я кивнул, дескать, всё понял и вышел из машины.

В небе раздалось сильное гудение. Я осторожно приподнял голову, увидел длинную сигару дирижабля с огромными винтами в широких кожухах по бокам продолговатой кабины. Воздушное судно удалялось, ощупывая землю лучами прожекторов. Светлые пятна бежали по заснеженным холмам, скакали по черепичным крышам, пока не взобрались на высокую стену ограждения (по ней прохаживались автоматчики с оружием наготове). Преодолев преграду, пятна заскользили по склонам гор, ныряя в овраги и прыгая по вершинам елей.

Снег под сапогами Шпеера заскрипел. Я двинулся следом за оберфюрером и вскоре оказался у входа в светящееся окнами здание с двускатной крышей.

– Дальше пойдёте один. – Шпеер кивнул солдату с карабином за спиной.

Охранник прищёлкнул каблуками, боднул подбородком изогнутую стальную бляху на груди и потянул на себя ручку высокой двери с витражами.

– Смелее! – хлопнул меня по спине оберфюрер.

Я проследовал мимо часового и нос к носу столкнулся с Гитлером в отделанной карельской берёзой прихожей. Сутулый, ростом чуть ниже среднего, коротконогий, с широкими бёдрами и относительно узкими плечами, он мало походил на свои изображения на плакатах и парадных портретах. Там фюрер выглядел намного лучше. На самом деле низкий впалый лоб, длинный нос, щёточка усов над бледными, плотно сжатыми губами и маленькие глазки фиолетового оттенка производили неприятное впечатление.

– Хайль Гитлер! – я звонко прищёлкнул каблуками, вскидывая руку в приветствии.

– Добрый вечер, барон. – Хозяин Бергхофа покосился на часы в левом углу прихожей. На них восседал бронзовый орёл с широко расправленными крыльями. Птица держала в когтях свастику в венке и как будто охраняла ход истории от любого, кто вздумает перевести стрелки часов в обратную сторону. – Вам повезло: ещё пять минут – и наш разговор состоялся бы в казематах Мюллера.

Я почтительно улыбнулся, передал бесшумно возникшему рядом солдату шинель и фуражку.

– Мой фюрер, я приехал сразу, как узнал о вашем приказе от оберфюрера Шпеера, – сказал я, приглаживая волосы на затылке.

Гитлер кивнул, сделал приглашающий жест и повёл меня по коридорам обширного дома. Я шёл на шаг позади него, стараясь не сильно крутить головой по сторонам. Это давалось мне с трудом и не потому, что интерьер резиденции фюрера оказался так же красив, как внутреннее убранство дворцов Петербурга. По сравнению с их величием и пышностью, Бергхоф казался затрапезной усадьбой провинциального бюргера. Просто на стенах в изобилии висели картины в золочёных рамах с инкрустацией из янтаря и драгоценных камней. Вот я и разглядывал шедевры живописи.

Держать себя в тонусе и несильно глазеть по сторонам помогали рослые служанки в баварских национальных костюмах. Они то и дело выходили из многочисленных комнат в коридор с метёлочками для сбора пыли в руках, стопками книг или пустыми подносами, делали книксен перед фюрером, со мной здоровались кивком и спешили прочь по своим делам.

Наше путешествие закончилось у высокой двери из капа-корня. Гитлер потянулся к бронзовой ручке, но та плавно повернулась, и в коридор вышла девица под метр девяносто с грудью больше, чем круглые корзины в её руках.

– Мой фюрер, – служанка присела в реверансе. – Я всё сделала, как велела фрау Браун.

– Спасибо, Гретхен, – Гитлер потрепал девицу по щеке.

И без того пламенеющее веснушками лицо немки покраснело ещё сильнее. Теперь по цвету оно мало чем отличалось от заплетённых в чёрные косички пунцовых ленточек. Фройлян поклонилась и, не поднимая глаз, протопала мимо, звеня начищенными до блеска медными пряжками коричневых кожаных башмаков.

Фюрер проводил её взглядом, показал на дверь и следом за мной вошёл в просторное помещение.

Здесь всё поражало воображение большими размерами: толстые дубовые плахи на высоком потолке, монументальные полотна старинных мастеров в массивных резных рамах, панорамное окно во всю стену, длинный стол на шести могучих ногах, огромный шкаф со стеклянными дверками, весь заставленный кубками, подарками и грамотами на витых серебряных подставках. Исключение составляла композиция в дальнем углу из журнального столика и стоящих вокруг него кресел с обивкой из красного фетра.

Почти все они оказались заняты важными шишками, из которых я безошибочно определил лишь Геринга и Гиммлера. Остальные были мне неизвестны. Зато я с уверенностью могу сказать: Гитлер созвал к себе в резиденцию представителей разных родов войск. По крайней мере, среди приглашённых точно был адмирал. Чёрная форма и золотые позументы на кителе говорили сами за себя.

Гитлер кивнул на стоящие возле окна фигуристые вазоны с пышными букетами цветов и сказал с нескрываемой гордостью в голосе:

– Евина работа. Она сама их вырастила во-о-н в той тепличке.

Фюрер показал на видимый из окна заснеженный склон горы (уверен, днём я там наверняка бы увидел сияющий в лучах солнца домик из стекла и металла), взял меня под локоть и увлёк к собравшейся на совет верхушке нацистской Германии. Кивнул на одно из двух свободных мест и сел в предназначенное для него кресло.

– Господа, – начал Гитлер после длительной паузы. – Шесть месяцев назад барон фон Валленштайн доложил об открытии, способном, по его словам, помочь нам в короткие сроки победить в затянувшейся войне. Он попросил о финансировании проекта. Я пошёл навстречу и не только приказал выделить необходимую сумму, но и подключил к работам исследовательский институт, чтобы, так сказать, форсировать научные разработки. – Он посмотрел на меня плотоядным взглядом: – Время вышло, барон, пришла пора доложить о результатах.

Гитлер удобнее устроился в кресле, вытянул вперёд ноги в начищенных до блеска сапогах и сцепил пальцы на животе.

«Ну вот и всё, Саня, допрыгался», – подумал я, встал, чувствуя, как стучит кровь в висках, и откашлялся в кулак. Сделал это вроде как с целью прочистить горло перед долгой речью. На самом деле, так я надеялся хоть немного справиться с волнением и не допустить дрожи в голосе на первых словах.

– Господа, летом тридцать восьмого я, герр Альтхайм, и ещё несколько учёных из Аненербе провели экспедицию в забытый всеми уголок земного шара. Там мы искали доказательства существования древней цивилизации, прародительницы великой арийской расы…

Я быстро приближался к концу второй тетради и уже готовился импровизировать, опираясь на рисунки из записной книжки, но в эту секунду Гитлер поднял указательный палец. Я замолчал. Фюрер трижды хлопнул в ладоши, и в гостиной появился тот самый солдат, что забрал у меня на входе шинель и фуражку. Сейчас он нёс в руке пухлый пакет, в каких раньше хранили фотографии. Осторожно протиснувшись между Гитлером и лысеющим генералом с моноклем в глазу, он положил свёрток на край стола и незаметно покинул комнату.