Текст книги "Сила трения качения"

Автор книги: Александр Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Александр Громов
Сила трения качения

Больше всего на свете Виссарион Шпынь, дипкурьер на службе у правительства Лиги Свободных Миров, ненавидел космические полеты – именно то, с чем он постоянно сталкивался по долгу службы и от чего тяжко страдал, не собираясь, однако, подыскать себе другое занятие. Если работа не приносит удовольствия, его не заменит никакое жалованье – эту аксиому Виссарион не оспаривал. И действительно: не высокое жалованье и не премиальные за образцовую службу удерживали его от перемены профессии, а законная гордость специалиста высокого класса, сознающего, что мало кто способен справиться с этой работой лучше него. Быть может, на всю громадную зону Лиги наберется, если хорошенько поскрести, пяток таких людей, но уже десяток не наберется наверняка. Приятно ощущать себя одним из немногих!

Деньги – пыль. Совсем другое дело знать, что живешь на свете не зря, что после трудной миссии начальник с особым чувством жмет тебе руку, молчаливо признавая, что ты, вопреки всем опасениям, опять выполнил задание образцово, и уж верх удовольствия случайно подслушать реплику: «Когда диппочту возит Шпынь, я спокоен. Если не справится он, то не справится никто. С таким рвением и чувством ответственности сталкиваюсь впервые. Какое счастье, что он не карьерист! Ну просто образец человека на своем месте!..»

Приятно, слов нет. И все-таки космические перелеты были для Виссариона Шпыня той зловредной ложкой дегтя в бочке меда, которая всегда дает понять человеку, что он не в сказку попал и обязательно должен за что-то страдать. То ли за собственные просчеты, то ли за ошибки руководства, то ли за первородный грех, то ли вовсе без всякой причины. Родиться человеком и никогда не мучиться вообще трудно, если только не родился жизнерадостным идиотом, о чем вряд ли стоит жалеть. Добиться преобладания приятного над неприятным и примириться с тем, что неприятного все же не избежать, – только это и остается. Виссарион примирился.

Строго говоря, его мучили не космические перелеты как таковые, а попытки организма адаптироваться то к той планете, то к этой. В Лигу на правах полноправных членов входили десятки давно освоенных планет и сотни развивающихся колоний. Часто воздух на них был негоден для дыхания, отчего вне жилых куполов приходилось носить дыхательную маску и изъясняться так, будто болен гайморитом; планеты с агрессивными атмосферами вынуждали носить скафандр, разумеется, всегда подобранный не по росту и вообще неудобный; наконец, «курортные» кислородные миры тоже норовили подсунуть то аллергию, то инфекцию. Не доставляли радости иная сила тяжести, непривычная пища, своеобразные понятия о бытовых удобствах и диковинные обычаи местных жителей. Словом, Виссарион бывал просто счастлив, когда его служебные поездки ограничивались родной планетой, и, втайне жалея, что это случается так редко, понимал, что иначе и быть не может. Кого начальство употребит для выполнения действительно сложного задания, каких на родной планете не бывает? Кого пошлет торить новый, неизведанный маршрут?

Конечно, его, Виссариона Шпыня! Профессиональная гордость боролась с внутренним протестом и пока что брала верх.

Сколько опломбированных контейнеров он перевез и благополучно доставил по назначению, он не представлял, потому что счета не вел. Контейнеры бывали разные: от небольших, вроде кейса, до громоздких многотонных монстров на платформах с антиграв-подушкой. Случались грузы радиоактивные, биологически опасные и даже антропоморфные. Виссариону было все равно. Главное – вызубрить инструкцию по обращению с конкретным грузом, если таковая существует, скрупулезно ее придерживаться, ну и, естественно, до последнего издыхания защищать груз от посягательств.

В него стреляли, и не раз. Отсутствие шрамов и присутствие всех конечностей лишь подтверждало высокую выучку Виссариона Шпыня. Если дело доходило до нападения, привилегию «последнего издыхания» он до сих пор всегда оставлял за нападавшими.

Один из немногих дипкурьеров, он имел право сопровождать груз без напарника, чем часто пользовался на коротких маршрутах. Если уж полагаться на кого-то, то лучше себя не найти. Не так уж трудно обойтись без сна в течение нескольких суток. Особенно с помощью препарата «АнтиМорфей», оставляющего и мысли ясными, и реакцию молниеносной, а то, что он якобы вреден для здоровья – наверняка вранье, как и многое прочее…

Но если даже это правда, все равно игра стоит свеч.

– Какой контейнер? – задал Виссарион насущный вопрос, узнав, что ему предстоит проложить новый маршрут к Бете Скунса.

Начальник отдела дальних перевозок задумчиво побарабанил по столу пальцами.

– То-то и оно, что никакого…

Виссарион выжидательно поднял брови и разумно смолчал. Все, что надо знать дипкурьеру, будет непременно доведено до его сведения без лишней риторики.

– Ты повезешь дубовый стол, – признался начальник, отчего-то законфузившись, и вдруг прыснул в ладошку. – Стол большой и круглый, три метра в диаметре, изготовлен по специальному заказу лучшими краснодеревщиками. Натуральный земной дуб. Груз важнейший, но совершенно не секретный, отчего нет нужды в контейнере. Вторая планета Бета Скунса, космодром там единственный, скорее даже не космодром, а посадочная площадка, наводка по радиомаяку. Сядешь на автоматике, сдашь данный предмет мебели посланнику Лиги, примешь почту, буде таковая окажется, и вернешься. Все ясно?

– Да. – Брови Виссариона опустились лишь на миллиметр.

– Понимаю… На первый взгляд, задание кажется нелепым, не так ли? – Испытывающий взгляд-сканер впился в лицо Виссариона и разбился о бесстрастие. – Гм. И тем не менее миссия ответственнейшая, груз должен быть доставлен в срок, ставки очень высоки. Видишь ли, Бета Скунса – новая и чрезвычайно перспективная система…

Об этом Виссарион и сам догадывался. Побывав на сотнях планет, принадлежащих Лиге Свободных Миров или тяготеющих к ней, о Бете Скунса он слышал впервые. Значит, новая. По-видимому, недавно открытая. А на бесперспективную планету его не пошлют.

– Система очень удобно расположена, – продолжал информировать начальник, – и со временем может стать крупным центром межзвездной транспортной сети. Помимо того, вторая планета просто кладезь полезных ископаемых. К великому сожалению, планета уникальна еще одним обстоятельством: наличием разумной жизни, причем аборигены в достаточной степени антропоморфны…

Виссарион, опустивший было брови, медленно вздел их снова. Разумная жизнь? Чрезвычайная редкость, если не считать распространившегося по Галактике человечества. Гуманоиды? Совсем уникальный случай. Но что, собственно, из этого следует и в какой степени связано с предстоящим заданием?

– Дикари, – с отвращением сказал начальник. – Каменный век. Межплеменные войны за охотничьи угодья, кровная месть, каннибализм и прочие прелести. Нас, людей, туземцы побаиваются, но не слишком – во всяком случае, за богов не принимают. Когда дерутся между собой, нередко достается и нам. Там уже полтора года работает наша дипломатическая миссия, и ее резиденция больше похожа на военный лагерь. Отбито шесть нападений, два человека похищены и съедены. Выходов у Лиги, в сущности, два: либо поголовно истребить туземцев, чтобы не путались под ногами, либо замирить их. Понятно, что замирение и гуманнее, и, надо думать, обойдется дешевле…

Соглашаясь, Виссарион опустил и поднял веки.

– …Предварительный зондаж, подарки вождям, выработка взаимоприемлемого решения – этот этап уже пройден. Теперь осталось лишь собрать вождей и заставить их произнести все необходимые в таких случаях клятвы. Дело за малым: поскольку в том дикарском мире никогда не слыхали о каких бы то ни было переговорах, их придется проводить по нашим, человеческим обычаям, а не по местным, которых нет…

– Понимаю, – бесцветным голосом произнес Виссарион.

Он действительно уже все понял. Однако начальник решил расставить точки над всеми буквами, того заслуживающими. Надо думать, тщился оправдать дурацкое поручение.

– Уламывая туземных вождей, наши дипломаты много рассказывали им о том, как проходят переговоры в нашем мире. Туземцы, надо сказать, оказались довольно восприимчивыми и кое на что согласились с энтузиазмом. Особенно им понравилась идея встречи за круглым столом, где все равны хотя бы номинально… – Начальник вздохнул. – Говоря короче, вынь да положь им круглый стол, без него они в переговоры не вступят. Он для них теперь имеет сакральный смысл. На Бете Скунса сейчас паника: до начала переговоров осталось пятнадцать дней, местная древесина ни на что не годится, в штате тамошней миссии нет не только столяра, но даже плотника, и так далее. Посланник воззвал о помощи. И ведь мы ему в помощи не откажем, верно?

Виссарион кивнул, чуть заметно пожав плечами, что должно было означать: «За информацию признателен, но зачем же меня-то спрашивать? Приказывайте!»

– Приказываю принять груз и доставить его на вторую планету Бета Скунса лично в руки посланника Лиги, – отчеканил начальник. – Суть задания ясна?

– Так точно.

– Есть вопросы?

– С вашего позволения… Груз уже на космодроме?

– Более того, в трюме «Гонца». Отлет завтра утром.

– Как долог путь до Бета Скунса?

– Чуть менее трех суток.

Брови Виссариона снова поползли вверх.

– Что, удивляет столь роскошный запас времени? – усмехнулся начальник. – Страховка от случайностей. Стол на Бета Скунса нужен позарез, вот и создаем «запас прочности». Еще вопросы?

– Просьба, – сказал Виссарион, вернув брови на законное место. – Если есть возможность, я хотел бы стартовать не завтра, а сегодня.

– Гм. Хорошо, я выясню, есть ли такая возможность… Возьмешь напарника-стажера?

– С вашего позволения, я предпочел бы сопроводжать груз один.

– Смотри… – Начальник с сомнением покачал головой. – Твое право, но… напоминаю еще раз: задание ответственнейшее!

– В том-то и дело. – Только слепой не заметил бы, что настойчивое стремление Виссариона Шпыня не делить ответственность ни с кем импонирует начальству. – Разрешите выполнять?

Старая, как мир, истина: пусть вклад начальника в выполнение важнейшей миссии выражается лишь в уставном «разрешаю» – нельзя лишать его возможности внести хотя бы такой вклад, иначе он проникнется тайным комплексом неполноценности. Уставы пишутся умными людьми, тонко понимающими субординацию.

Через час Виссарион был уже на космодроме, имея при себе сопроводительные документы в нагрудном кармане, плазменный пистолет в кобуре под мышкой и баул со сменой белья, нехитрой дорожной едой и набором стимуляторов, включающим, разумеется, «АнтиМорфей». «Гонец», призовой рысак на коротких трассах, застыл в огороженном, тщательно охраняемом секторе на периферии взлетно-посадочного поля, напоминая издали то ли скромный вулканический конус, то ли небольшую пирамиду не очень богатого фараона. Кораблик почтово-посыльной службы был знакомый и любимый за скорость и надежность. Возле корабля переминались с ноги на ногу охранники – все как один рослые, с выступающими подбородками и в защитных мимикрирующих доспехах, в данный момент серых, как покрытие поля. У одного доспех барахлил и менял цвета подобно хамелеону, изображая то болото с осокой и лягушками, то песчаную пустыню с надвигающимся самумом, а то зеленый газон с разбросанными там и сям анютиными глазками. Шепотом бормоча ругательства, детина боролся с настройкой и безуспешно пытался съежиться под уничтожающим взглядом фельдфебеля.

Виссариону не было до него никакого дела. Замечать все происходящее вокруг, мгновенно анализировать, мгновенно реагировать на опасность и не обращать внимания на то, что не мешает выполнению задачи, – вот нормальные профессиональные качества дипкурьера на службе правительства Лиги. Виссарион давно довел их до совершенства.

Предъявив документы, после чего ему без особого подобострастия отдали честь, он приказал опустить грузовой пандус. Груз был на месте, запакованный и закрепленный как надо на малой антиграв-платформе. Кое-где сквозь мягкую упаковку, предохраняющую его от толчков и ударов, просматривалась благородная фактура полированного дерева. Дикари, конечно же, будут в восторге… На первый взгляд, столешница трехметрового диаметра не показалась Виссариону очень уж внушительной. Сколько там у них племенных вождей? Рассядутся ли? Впрочем, пусть о том болит голова у посланника, на то и придумано разделение труда…

Изгнав лишние мысли и опечатав трюм, Виссарион поднялся в крохотный пассажирский отсек, убедился в отсутствии на борту посторонних, проверил программу полета и немедленно дал сигнал о готовности к старту. Он никогда не любил тянуть резину и молчаливо осуждал начальство за каждую минуту промедления. Сколь бы ни был велик запас времени, не стоит транжирить его понапрасну.

Старт на антигравитационной тяге прошел идеально. Предстоял выход из поля тяготения планеты, путь на маршевых двигателях до входа в Первый Канал, гиперпространственный прыжок в туманность Смоляной Котел, короткий переход до устья Седьмого Канала, еще один прыжок и сутки пути до Бета Скунса. Вся трасса полета пролегала в зоне влияния Лиги, не приближаясь ни к зоне враждебной Земли, ни даже к зоне дружественной Унии. Какой-либо инцидент по пути был маловероятен.

И тем не менее Виссарион не собирался спать. Что значит обойтись без сна трое суток? Чепуха.

А главное, он мог полностью сосредоточиться на своих прямых обязанностях, не отвлекаясь на управление кораблем. По профессиональной привычке Виссарион не доверял очень многому, но автоматике «Гонца» – в последнюю очередь.

Для начала он задействовал резервные мощности корабельного мозга и приказал проверить детектором живой массы все без исключения отсеки, начав с трюма. Почти на всех планетах Лиги водилась мелкая земная фауна – тяжелое наследие колониального прошлого. Грызуны, а также термиты и некоторые муравьи могли попортить груз, пробравшись в трюм. На дезинфекцию надейся, а сам не плошай. Получив утешительный доклад, Виссарион все же не успокоился, пока не расставил в разных закоулках корабля десяток мышеловок и не пустил в систему вентиляции аэрозоль, дурно пахнущий, зато убивающий наповал споры вредных грибков.

Иной на его месте, возликовав по поводу трех суток никем не контролируемого одиночества и, озабоченно размышляя, чем бы их занять, непременно погрузился бы в чтение, в просмотр голофильмов, в виртуальные игры, в стряпню и поедание изысканных блюд, а то и в создание при помощи синтезатора пищи изысканных алкогольных напитков и надегустировался бы до зеленых чертенят – но только не Виссарион.

Проверка, проверка и еще раз проверка! Все, что может помешать выполнению задания, должно быть выявлено и исключено. А если вдруг покажется, что все уже проверено и проверять больше нечего, то это вредное заблуждение, отмазка всякого лодыря. И если ты вдруг приходишь к выводу, что твоя служба не очень-то обременительна, то держи ухо востро: тут что-то не так. Прими «АнтиМорфей» и начинай сначала.

Программа полета. Лоция. Корабельная автоматика. Жизнеобеспечение. Двигательный отсек. Бортовое вооружение… Проверь. Перепроверь. Подумай, что еще не мешало бы проверить. Отыскав в инструкциях по уходу за техникой малознакомую процедуру, отработай ее до автоматизма. Задолби наизусть имеющуюся информацию о месте назначения. Почисти личное оружие. Короче говоря, делай что-нибудь!

За хлопотами Виссарион пропустил оба гиперпространственных нырка – феерическое зрелище мгновенной смены созвездий, окутанных вуалью черенковского свечения, – и завораживающую угольную черноту туманности Смоляной Котел. Давно прошли времена, когда его, зеленого новичка на курьерской службе, еще волновала посторонняя эстетика. Потом он стал к ней равнодушен и приобрел жизненное кредо: делай свое дело, а любоваться оставь тем, кому делать нечего.

И когда в атмосфере второй планеты звезды Бета Скунса корабельный мозг внезапно завопил через все динамики, что сигнал радиомаяка пропал, Виссарион не растерялся. Нештатная ситуация требовала немедленного решения, и оно было принято в долю секунды: дать команду «Гонцу» садиться самостоятельно, выбрав площадку по своему усмотрению. Риск казался незначительным.

Существовало и другое естественное решение: прекратить спуск, подняться на низкую, но стабильную орбиту, попытаться выйти на связь с резиденцией дипломатической миссии и спокойно дождаться возобновления работы маяка, после чего повторить попытку посадки. Правда, тут имелись целых два «но»: было неизвестно, отчего замолчал маяк и можно ли надеяться вновь поймать его сигнал, прежде чем будет исчерпан лимит времени, а кроме того, околопланетное пространство изобиловало метеоритами. И Виссарион, мгновенно проанализировав все «за» и «против», решил садиться. Что с того, что он терпеть не может чужие миры и охотнее переждал бы на орбите? Чем хуже исполнителю, тем лучше делу – разве не так? Почти аксиома.

Нет такого обидного слова, которым он не обозвал себя впоследствии за это решение!

Удар был чудовищным – и почему-то боковым. Виссариона вынесло из кресла и, припечатав о переборку, вышибло из его легких весь воздух. Клацнули зубы. Полыхнуло в затылке. Корабль заскрежетал, сильно накренился и взвыл дурным аварийным воем. Где-то заискрило, завоняло горелой пластмассой, и сейчас же под струями пены издыхающей гадюкой зашипел огонь. Смолкло, и стало почти тихо. Лишь снаружи завывало и временами взревывало – приглушенно, но жутковато.

Авария при посадке – это еще не диагноз, а только анамнез. Причину аварии Виссарион установил сразу: ураган. Просто-напросто «Гонца» у самого грунта подхватило порывом ветра такой силы, что с ним не справились компенсаторы, и швырнуло в сторону, за пределы облюбованной кораблем площадки. Вероятнее всего, на скалы, где и заклинило. Корпус корабля мелко вибрировал под напором ветра. Шлифуя наружную обшивку, тонко визжал песок.

С первого взгляда стало ясно: дело дрянь. Корабельный мозг отключился, и настойчивые попытки Виссариона возобновить его деятельность не принесли успеха. Множественность замыканий как в основных, так и в резервных цепях не позволяла бороться с утечкой энергии. Через десять минут умное и послушное судно должно было стать еще одной мертвой грудой металла, уроненной людьми на дикую планету. Как будто их было недостаточно!

Несвоевременные эмоции недостойны профессионала. Действия Виссариона были быстрыми и рациональными. Во-первых, пока не издохли резервные батареи, он послал в эфир сигнал бедствия, не особенно надеясь на то, что он будет принят, ибо теперь и ребенку было ясно, что ураган такой силы отломает любую антенну, – вот, кстати, и причина молчания радиомаяка. Но это надо было сделать хотя бы для очистки совести. Во-вторых, он извлек из умирающей памяти корабля топографическую карту района посадки – всего лишь десятикилометровку, но более подробной карты второй планеты Бета Скунса, по всей видимости, не существовало в природе. В-третьих, он определился с местом посадки и изобразил на свежераспечатанной карте жирную точку.

Результат неприятно поразил даже его. Две точки на карте – место приземления и место назначения – широко разошлись. Крошечный поселок дипломатической миссии Лиги находился примерно в трехстах километрах к западу. Странно было, что корабль не польстился на участки равнины, расположенные куда ближе к поселку. Впрочем, подумал Виссарион, «Гонца» могло отнести ураганом. Или же он осознанно выбирал место под защитой скалистого гребня – и прогадал.

В сущности, на данном этапе причина была делом десятым. Куда важнее были следствия и вытекающие из них выводы. Виссарион освежил в памяти сведения о планете. Почти двойник Земли по массе, диаметру, соотношению воды и суши и скорости вращения. Сила тяжести на поверхности – на один процент выше стандартной. Луна крошечная, и вместе с ней по орбитам бегают тучи орбитального мусора естественного происхождения. Красочные метеорные и метеоритные дожди. Воздух пригоден для дыхания, опасные для человека микроорганизмы отсутствуют. Богатство флоры и фауны. Климат – от субтропического до умеренного. Не планета, а благодать. Без пяти минут курорт.

Да, но триста километров пути!.. При самом беглом взгляде на карту становилось ясно, что равнинные участки скорее являлись исключением, чем правилом. Реки. Леса. Болота. Один горный хребет. Бог знает что еще – ведь карта приблизительная, результат беглой орбитальной съемки. Связи с миссией нет. Связи нет и не будет вообще ни с кем. Неизвестно, знает ли кто-нибудь о его местоположении. Скорее всего нет. Триста километров пути, груз массой не менее трехсот килограммов и двенадцать суток в запасе. Есть о чем подумать…

Груз не пострадал – Виссарион тщательно проверил его, чуть только установил, что ни капли энергии из резервных батарей выдоить уже не удастся. Антиграв-платформа оказалась заряжена на две трети – что ж, совсем неплохо. Лучше бы, конечно, на сто процентов, но ведь она предназначена для погрузки-разгрузки, а не для перемещений на большие расстояния. Кому придет в голову проверить зарядку, если на пульте управления не горит красный предупреждающий сигнал и если от платформы только-то и требуется, что съехать с грузом из трюма по пандусу? Космодромная обслуга была ни в чем не виновата, зато по своему адресу Виссарион сказал несколько нелестных слов.

Только теперь, когда срочной работы не осталось, начали болеть ушибы – плечо, шея, таз, колено. На затылке вздулся пульсирующий желвак. Виссарион приладил к нему холодный компресс, а остальные ушибы смазал. Пройдет.

После чего он заснул, спокойно и без сновидений, не прибегнув к транквилизаторам. Все равно, пока ураган не стихнет, нечего было и думать получить помощь или предпринять самостоятельные действия. Когда от человека ничего не зависит, ему лучше расслабиться.

События вернулись в зависимость от Виссариона спустя сутки, когда ураган стих. Открывать аварийный люк обесточенного корабля пришлось вручную. Ветер был еще силен и временами мешал дышать, но не двигаться. Наружный осмотр показал правильность вчерашней догадки: корабль действительно налетел на скалистый отрог и, накренившись, застрял. К счастью, пандус грузового отсека оказался обращен к равнине, а не к скалам. Равнина полого понижалась к болоту, обозначенному, кстати, и на карте. Дальний берег болота не просматривался.

– Так, – без выражения сказал Виссарион.

Иногда он говорил сам с собой, ничуть не считая эту привычку признаком скрытой шизофрении. Наоборот, она помогала ему. Но в данный момент он ограничился простой констатацией: помощь не пришла, а значит, его сигнал не был принят. Какие действия ему следовало предпринять в связи с этим обстоятельством и пониманием долга – было понятно. И лучше всего данные соображения уложились в словечко «так».

Другой на его месте сказал бы «влип». Но Виссарион так не думал.

На сборы ему хватило получаса. При других обстоятельствах он управился бы и за пять минут, но сейчас ему нужно было проявлять разборчивость, придирчиво выбирая лишь то, без чего невозможно обойтись, бракуя громоздкие, тяжелые и не позарез необходимые предметы снаряжения. Вещевой склад был полон всякой всячины, однако Виссарион, основательно перерыв его, отобрал немногое и набил скромных размеров рюкзак. Добавил к собранному запас концентратов на две недели, четыре литра воды, перецепил кобуру плазменника так, чтобы не мешала лямка рюкзака, повесил на пояс большой, смахивающий на мачете нож и счел сборы законченными.

Еще час ушел на то, чтобы вручную опустить тяжеленный пандус. За это время окончательно исчезла надежда получить помощь от миссии. Предстояло поработать самому.

– Поработаем, – согласился Виссарион, забираясь на антиграв-платформу.

Он прекрасно знал, когда начнется настоящая работа – когда, отдав всю энергию, запнется, задрожит и хлопнется на брюхо антиграв-платформа. И произойдет это довольно скоро. Быть может, даже над болотом, но хорошо бы после…

Теперь он жалел, что не взял напарника. Можно было бы послать его в миссию налегке, а самому остаться присматривать за грузом и ждать высланного из миссии транспорта. О том, чтобы хоть на минуту оставить груз без охраны, Виссариону и в голову не могло прийти, как президенту Лиги не приходит в голову высморкаться в скатерть на торжественном банкете. Суровые должностные инструкции ничто в сравнении с естественными табу.

Негромко загудев, платформа поднялась над ребристым полом трюма и, повинуясь управлению, скользнула вниз над пандусом. Виссарион не стал оглядываться на брошенный корабль – в нем не осталось ничего, о чем стоило жалеть.

– Полетаем, – сказал Виссарион.

Любой пилот, даже атмосферник, постыдился бы назвать полетом унылое скольжение в полуметре от поверхности. Но что недозволено пилоту, то допустимо для того, кто ни за что не сменит свою профессию на воробьиное счастье барахтаться в воздухе. Аппарат не касается грунта? Не касается. Значит, полет. Виссарион был точен в терминологии.

Зато в ней не были точны те, кто составлял карту. Ровная поверхность зыбуна перемежалась торчащими там и сям обомшелыми валунами, целыми полями корявого кустарника и даже купами деревьев на островках. Препятствия раздражали. Большинство приходилось огибать по пологой дуге, а некоторые, тянущиеся на километры, и перепрыгивать, даром тратя энергию.

Платформа держала скорость хорошего бегуна-стайера, не больше. О лицо колотились летающие насекомые; мелкие норовили забить глаза и ноздри, крупные били, как картечь, и отскакивали, не успевая ужалить. Бесшумно работал антиграв-привод. Ветер монотонно пел в ушах – к сожалению, встречный ветер! Виссарион пригибался, пытаясь сделать свое транспортное средство хоть немного более аэродинамичным. Кажется, это мало помогало.

Пусть так! Не ждать же, когда ветер соизволит переменить направление. Начальство не простит дипкурьеру опоздание. Он сам себе его никогда не простит. Опоздание равносильно невыполнению задания!

Спустя час из-за горизонта понемногу начала подниматься неровная темная полоска – показался берег. А еще через пять минут антиграв-платформа противным писком и красным мигающим индикатором дала понять: энергия на исходе, необходима подзарядка.

– Сейчас, – сказал Виссарион, покусав губы. – Сей момент найду тебе заправку. Тут недалеко, парсеков сорок всего-навсего…

Медленно-медленно приближался берег. Островки с купами деревьев остались далеко позади; постепенно сошел на нет и кустарник. Теперь то, что мелькало под днищем платформы, полностью соответствовало понятию болота, да еще гиблого. Поросший местными мхами зыбун внезапно сменялся сотнями метров стоячей черной жижи, кое-где пузырящейся зловонными газами. Болото казалось исполинским неподвижным животным, состоящим из одного желудка – ненасытного, но терпеливого, хорошо знающего, что свою добычу он так или иначе получит. Не в этот раз, так в следующий.

– Лучше в следующий… – прошептал Виссарион.

Похоже, платформа так не думала. Запищал второй и последний предупреждающий сигнал. Пока еще ничего страшного не случилось, но должно было случиться с минуты на минуту. Край болота приблизился уже настолько, что стволы чахлых деревьев, просунувших корни в трещины скального выхода, отдельные валуны и низкорослые кусты ясно различались без всякой оптики.

Бинокль, подумал Виссарион. И сейчас же выругал себя за несообразительность. Раньше надо было начать избавляться от лишнего груза, гораздо раньше!..

Прекрасный бинокль, шедевр электронной оптики, булькнул в трясину первым. С безумной скоростью Виссарион рылся в рюкзаке, безжалостно бракуя то, без чего можно обойтись, если очень постараться. Половину провизии – долой! Четыре литра воды – долой! Авось местные речки и ручьи не отравлены. Походный набор инструментов – долой. Хватит и одних плоскогубцев, а остальное заменит нож…

Он оставил аптечку, крошечный фонарик, компас, моток прочной веревки и сам рюкзак, выполненный из почти невесомой ткани. Остальное сглотнула трясина. Что бы еще выбросить для облегчения платформы?.. Ботинки? Штаны?

Не поможет.

Плазменник?..

Ни в коем случае. Оружие здесь запросто может пригодиться – это раз. Служебная инструкция велит дипкурьеру иметь его при себе – это два.

Виссарион понял, что запаниковал. Для всякого другого паника заключалась бы в бессвязных воплях и истерических метаниях, а для него – в диких мыслях. Это же надо додуматься – сопровождать груз без оружия!..

Мысль выбросить в болото груз не могла прийти ему в голову – для этого не хватило бы и самой отчаянной паники, потребовалось бы буйное помешательство. Скорее уж Виссарион выбросился бы в трясину сам.

Так же бесшумно, как работал до того, антиграв-привод дал первый сбой: платформа задрожала и клюнула носом. Нет, выправилась, тянет… Черт, снова дрожит… И проседает все ниже…

Медленно, по сантиметру, платформа теряла высоту. Виссарион не глядел вниз – не хотелось впадать в первобытный ужас. Он смотрел только вперед – на приближающийся берег.

Тот и вправду приближался, теперь гораздо медленнее, чем раньше. Мертах в ста от него тошнотворная гиблая жижа разнообразилась моховыми кочками и метелками жестких травянистых растений. Дотянуть бы…

Чпок! Платформа коснулась плоским днищем поверхности жижи. Подскочила, трясясь, как в лихорадке, задела снова… Чпок! Чпок-чпок-чпок!..

Протестующе загудел на высокой ноте антиграв-двигатель, пожирая последние крохи энергии. Виссарион более не колебался. Ждать было нельзя: платформа с полным грузом не дотянет не только до твердого берега, но и до кочек.

На то, чтобы принайтовить один конец веревки к ушастой скобе для крепления груза, а другим обвязаться вокруг пояса, ушли считаные секунды. После чего Виссарион сделал глубокий вдох и шагнул в топь.

Он сейчас же ушел в трясину по грудь. Пузырящаяся жижа шевелилась под ним и вокруг него, ощупывая, облизывая, смакуя редкий деликатес. Спасибо, что не сглотнула сразу, с головой, – Виссарион видел, как платформа сразу пошла бодрее. Разматывалась веревка. «Только бы не запуталась!» – мелькнула не то мысль, не то мольба.

Растопырив руки, он не шевелился – отчаянно борющиеся помогают трясине против себя – и все-таки погружался гораздо быстрее, чем ему хотелось. Сначала по шею. Потом по глаза. А когда натянувшаяся веревка рванула, пребольно врезавшись в тело, на поверхности топи уже не оставалось никакого Виссариона. Но он был жив, расчетливо деятелен и полон надежды – надежды на то, что, подтягиваясь по веревке, он успеет выбраться раньше, чем умрет.