355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Громов » Циклогексан (сборник) » Текст книги (страница 1)
Циклогексан (сборник)
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 02:35

Текст книги "Циклогексан (сборник)"


Автор книги: Александр Громов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Александр Громов
Циклогексан (сборник)

Циклогексан

Глава 1

Есть нечто отвратное в слове «скользун», вы не находите? Уж если изобретать неологизмы, то они по меньшей мере должны быть изящными, а этот уродлив и вульгарен. Правда, лучшего я пока не придумал. «Скользящий» или, допустим, «слайдер» – банальные красивости. Ну их. Сначала, когда мне чуть было не приспичило сочинять о путешественниках во времени, я точно знал, как их обозвать. Конечно же, хрониками. Тут смешная двусмысленность. Я даже собирался написать цикл романов с общим названием «Хроники хроников», но вовремя сообразил, что такое название больше подошло бы для летописи больничной палаты.

Ладно, пусть будут скользуны. Все равно я раздумал писать о хронопутешественниках. Параллельные пространства ничуть не хуже, и притом нет нужды ломать голову над временными парадоксами.

Мне давно хотелось написать что-нибудь этакое.

Фантастическое, конечно же. Фантастику не писал только ленивый, а я не из их числа. Я сам чищу картошку, а один раз, когда жена болела гриппом, собственноручно выгладил себе брюки. На службе я тоже на хорошем счету, хоть и знаю свой потолок. Вот он-то меня и не устраивает.

А еще больше жену. «Почему бы тебе не написать роман?» – спросила она меня, потеряв надежду на то, что в обозримом будущем я выбьюсь хоть в какое-нибудь начальство.

И то верно, почему бы не? Сам об этом подумывал. А то, что для сочинения фантастических историй нужно какое-то особенно развитое воображение, – чушь собачья. Стопроцентный миф. Все уже выдумано до нас. Бери готовый набор кубиков и строй из них хоть стену, хоть пирамиду, а лучше несколько. Дурак я, что ли, ограничиться одним романом? Это все равно, что покинуть рыбное место после первой выуженной рыбешки и начать забрасывать снасть там, где то ли будет клевать, то ли нет.

Вся проблема цикла, однако, заключается в том, что для начала придется написать первый роман. Он самый важный. Во-первых, не обойтись без становления главного героя. Можно с этого и начать, но лучше, пожалуй, прибегнуть к ретроспекциям. Во-вторых, надо придумать ему компанию, а еще лучше – команду для выполнения какого-нибудь задания, лучше невыполнимого. Пусть в начале романа кто-нибудь выковыривает персонажей из уютных гнездышек для дел великих. Пусть мой герой участвует в этом деле а-ля д’Артаньян, разыскивающий Атоса, Портоса и Арамиса. В-третьих, надо придумать героям это самое задание, да такое, чтобы читатель вспотел. Но это я придумаю потом, а пока – начнем, пожалуй?

Однажды я видел машину времени. Нет, не ту, с помощью которой любой остолоп может путешествовать из эпохи в эпоху, оставаясь в пределах одного мира, – такой, насколько мне известно, не существует. Я видел машину, вырабатывающую время. Она стояла в берлоге у моего дружка Олега Лаврова, была приторочена к маленькой, не больше аквариума, вселенной и сама-то смахивала на аквариумный насос. Олег развлекался, следя в глазок за тараканьим разбеганием галактик, каждая из которых была меньше микроба, а иногда шалил, пуская время в той мини-вселенной то быстрее, то медленнее. Не знаю, что думали об этом местные космологи и на какую темную энергию сваливали вину за странности мироздания, мне это не интересно. Я только сказал Олежке, чтобы он не пускал время вспять, а то фиолетовое смещение поубивает там всех на фиг. Если можешь не убивать, то и не убивай – по-моему, это хорошее правило.

Пожалуй, Олег наиболее отчаянный скользун из всех нас, ходит опасно далеко и берлогу себе оборудовал в мире, слабо похожем на Землю. Там и вселенной, находящейся в личной собственности, никого не удивишь. Там и люди не совсем люди. Ему это нравится. Мне – не очень. Мой мир, конечно, не смежный с Землей, но все же один из ближайших.

Здесь и материки имеют примерно те же очертания, что на Земле, хотя есть и отличия. Например, Гренландия в этом мире – часть материка, Камчатка – остров, а Мадагаскара и вовсе никакого нет. Не могу сказать, чтобы я об этом сожалел. Зато страна, напоминающая Россию, здесь имеется, и язык похож, хоть и смешон. Климат более морской, как ни странно. Летом не очень жарко, зимой не очень холодно. Благодать.

Казалось бы, одни эти особенности должны были повернуть развитие местной цивилизации по-своему – и какая уж тут Россия, если вся человеческая история с древнейших времен пойдет иначе? Ни русских не должно быть, ни французов, ни американцев, ни суринамцев каких-нибудь. Их место должны занять иные, не известные нам народы. А вот ничего подобного. Близкорасположенные миры влияют друг на друга, вы этого не знали? Так знайте.

И взаимное их влияние обеспечивает работой нас, скользунов – ненормальных, то и дело шляющихся по иным мирам благодаря природным способностям и тонкослоистой структуре Метавселенной.

Хотя насчет «ненормальных» – это еще как сказать. Вы бы отказались попробовать, что это такое – переместиться в любой мир по своему выбору и вернуться обратно, если не понравится? Вот то-то и оно. На моей памяти никто из тех, кому предлагали, не отказывался – все заглатывали наживку вместе с крючком и грузилом.

Потому как есть и несомненные плюсы. Один из них – полная возможность устроить себе уютную нору в том мире, который наиболее по душе.

Моя берлога – обыкновенная двухкомнатная квартира на третьем этаже четырехэтажного жилого дома в городе с сорокатысячным населением. В моем родном мире на месте этого города плещутся волны, тюлени гоняются за треской, а белухи рожают белушат. Но здесь Белого моря нет вообще, а жаль. Широта и долгота моей берлоги соответствуют месту, лежащему между островом Большой Жужмуй и островами Варбарлуды. Обожаю беломорские топонимы.

Причин, почему я избрал для берлоги именно этот мир, несколько, и вот одна из них: по распределению воды на планете почти все соседние миры больше похожи на Землю, чем на этот мир. В них на этом месте вода. Случись что – удирать легче в такие миры, где нет поблизости моря и путь свободен на все четыре стороны.

Правда, застать меня врасплох не так-то просто.

Балыкину, однако, это удалось. Он даже сумел меня напугать, неслышно проникнув в квартиру. Наверное, открыл замок ногтем. Похоже, он скользнул в этот мир где-то неподалеку, поскольку не выглядел утомленным дальним переездом. Мастер.

И начальство, что гораздо хуже.

– Плохо выглядишь, – сообщил он мне после обмена приветствиями.

– Лучше, чем месяц назад, – сказал я, показав ему сизый шрам на шее. – Уже поправляюсь.

Он покачался с пятки на носок, осматривая помещение. Вздернул бровь, углядев печку, камин и поленницу от пола до потолка. Ухмыльнулся, наткнувшись взглядом на кресло-качалку со скомканным пледом, и решил, что я стою того, чтобы рассмотреть меня более внимательно.

– А досталось тебе, – признал он, без особого, впрочем, сочувствия.

– Зайцы погрызли, – мрачно объяснил я.

– Шутки шутишь?

– Если бы.

– Тогда рассказывай.

Я вздохнул.

– Помнишь, как мы расстались в Виварии? Ну так вот…

Виварий – это кличка одного из миров, смежных с нашим. Очень заслуженная кличка. Пожалуй, даже слишком мягкая. На нашей многогрешной Земле человечество тоже далеко не сахар, но в большинстве людей все-таки живут и доброта, и сострадание, и умение бескорыстно помочь ближнему, если тому нужна помощь. Тем общество и держится. Виварий – совсем иное дело. Четверть его населения следовало бы засадить пожизненно, еще четверть повязать и лечить в психушке чем-нибудь сильнодействующим, а за оставшейся на свободе половиной следить в оба – тогда подготовленный землянин еще мог бы худо-бедно там существовать, постоянно держась настороже. Можно было бы гадать, почему цивилизация Вивария не сожрала сама себя еще в палеолите, но мы это знаем. Сброс негатива идет в соседние миры, да и аборигены-скользуны Вивария не зевают. Не знаю, когда они догадались, что любое локальное изменение в соседнем мире отражается на их собственном, но точно не вчера. И вовсю пользуются этим.

Как ни странно, нашей группе поначалу сопутствовал успех, и миссию мы выполнили. Потом пришлось рассредоточиться и в темпе уносить ноги. К тому времени мне настолько осточертел Виварий, что я был готов скользнуть куда угодно, в любой мир, только бы в нем не было подлецов и отморозков. Подсознание сыграло со мной дурную шутку. Не успев как следует пораскинуть мозгами – да и некогда было, – я приказал себе очутиться в мире, где все хищники, двуногие и четвероногие, вымерли миллион лет назад.

И такой мир, конечно же, нашелся…

– Мне бы сразу сообразить, что экосистема не любит прорех, она их заполняет, – повествовал я без энтузиазма. – Нет, решил отдышаться, как дурак. Природа замечательная, солнышко светит, птички поют… И тут зайцы – стаей. Каждый ростом с большого кенгуру, и зубки что надо. Если природе не хватает хищников, она их сделает из того, что есть под рукой. Только я это потом сообразил, уже после того, как они на меня набросились… ну и вот… – Я еще раз показал шрам.

– Растерялся? – с прищуром спросил Балыкин.

– Нет, пожалуй. Просто не поверил сразу.

– Непрофессионально, – осудил Балыкин. Я не спорил.

Все мы пока еще любители-дилетанты. Давно ли освоили переброску себя из мира в мир? Крутой спецназовец, наверное, не сплоховал бы, да только нет среди скользунов крутых спецназовцев. Кое-что умеем, не зря мучились в тренировочных лагерях, но с профессионалами большинству из нас не тягаться.

Почти из любого дохляка при должном старании, мотивации и запасе времени можно сделать мачо. Однако мы должны быть не только сильными, умелыми и психологически устойчивыми, но еще и умными. С этим сложнее. Не каждый человеческий материал пригоден для создания гибрида костолома, шахматного гроссмейстера и лицедея. И никто из нас, к сожалению, не гибрид. Так… некоторое приближение к недостижимому идеалу.

Одни из нас в чем-то сильнее, другие сильнее в другом. Поэтому мы вынуждены работать в группе. Тот лучше стреляет, этот лучше прячется, третий – гений коммуникативности, четвертый – стратег…

Когда группа теряет кого-то, это снижает ее возможности, но далеко еще не вычеркивает из игры. Группа может позволить себе терять людей. Когда из-за глупой случайности, а когда и осознанно, если игра стоит свеч.

Неуютно ощущать себя свечкой, что когда-нибудь сгорит дотла, но все правильно. Так и должно быть.

– Через неделю буду как новенький, – пообещал я.

И по молчанию Балыкина понял, что нет у него для меня недели. Даже дня, наверное, нет.

– Чаем хоть угостишь? – спросил он. – Или что тут у вас, понимаешь ли, пьют?

Он всегда интересуется, понимают ли его.

– Чай и пьют. – Я ушел на кухню и поставил электрический чайник. Балыкин заглянул следом и удивился, что, понимаешь ли, не керогаз.

– Почему керогаз? – в свою очередь удивился я. – Мир как мир, не очень отсталый. Медицина хорошая… Электричество, компьютеры… пока, правда, не персональные. Первый спутник в прошлом году на орбиту вывели…

За окном заурчал двигатель, затем бибикнул клаксон, и Балыкин выглянул наружу из-за шторы.

– Грузовик привез дрова – это два, – пробормотал он. – Иди запасайся, пока соседи не разобрали. Ах да, у тебя же целая поленница… Как здесь живут без центрального отопления, вот что мне неясно. А еще спутники, понимаешь ли, запускают.

– Кое-где есть и центральное, – заступился я за этот мир. – Но больше дрова. Почему нет? Людей здесь мало, и миллиарда на всю планету не наберется, а лесов много, жги – не хочу. Да и уютнее, когда в доме есть камин.

– А печка?

– Экономичнее. Когда надо просто прогреть квартиру, топлю печку. Когда хочу отдохнуть – камин.

– Сидишь у камелька, – подхватил Балыкин, – щуришься на огонь, как кот Васька, сосешь, понимаешь ли, коктейль через трубочку… А кто она?

Ну ясно. Мара аккуратна и никогда не оставит одежду валяться на стульях и подоконниках, всегда рассовывает ее по шкафам, но женская рука в квартире чувствуется сразу – тут вазочка, там кружевная занавесочка… Моя берлога не холостяцкая.

– Ее зовут Мара, – объяснил я. – Она медсестра, сейчас на дежурстве.

– Понятно. О безопасности не спрашиваю. Раз уж ты выбрал этот мир…

– Значит, считаю его безопасным для себя. У тебя иные сведения?

Спрошено было только для того, чтобы Балыкин помотал головой. Шея у него толстая и короткая, так что крупная голова поворачивается, как башня танка.

– Аборигены доверчивы и неагрессивны, – решил все-таки пояснить я. – Преступности мало, войны вялые, оружие массового поражения ни разу не применялось. Очень хорошие люди, я по сравнению с ними просто Джек-потрошитель. Еще плюс: не слишком любопытны, уважают приватность. За все время, что я здесь, у меня никто не спросил документы, веришь?

– И Мара?

– Говорю же: никто. Для Мары я реэмигрант, подхвативший на чужбине акцент. Работаю от случая к случаю инструктором по туризму и рыбалке, вожу в тайгу группы туристов-экстремалов. Возвращаюсь, естественно, замученный, а то и раненый… как в этот раз.

– Сказал, что волки напали?

– Ну не зайцы же…

– Удобно, что подруга – медсестра, – полушутя заметил Балыкин. – Пожалуй, ты неплохо устроился. Перевязки на дому, понимаешь ли, компрессы… А где чай?

Я принес ему чайник, заварку, сахар и чашку в цветочек.

– А сам что же? – спросил он, валясь в плетеное кресло возле журнального столика.

– Не хочется. Впрочем, если ты боишься, что я тебя отравлю…

Балыкин хрюкнул в чашку, показав, что оценил шутку. Налил чай и вбухал в него сразу пять кусков желтоватого сахара. Он всегда был сладкоежкой – утверждал, что ему надо питать мозг.

Лучше бы он вылечил свой хронический насморк. Сейчас еще ничего, а как у моего шефа обострение – невозможно же рядом с ним находиться! Слон не так громко трубит, как Балыкин сморкается.

– В твоем подъезде лифт, понимаешь ли, странный, – сообщил он, шумно отхлебнув и не выразив неудовольствия качеством напитка. – Без кнопок. Я не разобрался.

– А зачем кнопки, если педали есть? – удивился я. – Ящичек в углу видел? Откидываешь крышку, а с той стороны у нее седло. Садишься и крутишь. Как проедешь этаж, так звякнет колокольчик. Проще простого.

От удивления Балыкин обжегся.

– Погоди… Лифт без электричества, что ли?

– С электричеством, – тепреливо объяснил я. – Лампочку на потолке видел? Здесь не каменный век. Электричество есть, мотора только нет. Педали крутить надо. Для чего мотор, когда всего четыре этажа?

– Тогда зачем лифт? – хмыкнув, спросил Балыкин. – Лестница же есть.

Соображал он туговато – наверное, сахар еще не достиг его извилин.

– Как это зачем? – удивился я. – А если старичок или старушка, или инвалид? Или детскую коляску надо поднять-опустить? Тут надо мной живет баба Фаня на одной ноге. Ей нужно спуститься – она мне стучит сверху костылем. Нужно подняться – ну, тогда с улицы покричит.

– И ты педали крутишь?

– Для бабы Фани – да. Ну, бывает, еще кто-нибудь попросит…

– Лифторикша, – прыснул Балыкин. – И не раздражает?

– С соседями лучше жить в мире. Да мне и не трудно. Никому здесь не трудно.

– Человек, понимаешь ли, продукт среды, – изрек Балыкин и, достав из кармана огромный несвежий платок, впервые за эту встречу трубно высморкался. – В этом мире люди добрые и простодушные… ну и ты привык быть таким же. Зря. Засиделся ты в своей берлоге, размякаешь, вижу. На Землю бы тебя отправить на недельку, куда-нибудь на городскую окраину, чтобы отучился расслабляться, а потом, понимаешь ли, на Виварий на денек-другой – и был бы ты у нас в форме…

Сожаление прозвучало в его голосе, и даже почудились мне извиняющиеся нотки. Впрочем, это ничего не меняло. Если я нужен Балыкину немедленно, то он меня немедленно и получит. В этом у нас обоих не было сомнений.

– Срочное дело? – помог я ему, подавив вздох.

Он помолчал немного. Слышно было, как во дворе визжат дети, катающиеся с горки, и как в квартире бабы Фани орет зажравшийся кот, требуя чего повкуснее.

Балыкин, конечно, понял, что никуда я отсюда не рвусь, да и как было не понять. Но понял он и то, что не стану я и отнекиваться, тыча ему в нос шрам и рассказывая ужасы о плотоядных зайцах.

– Ты найдешь Степана и Германа, – заговорил он уже в приказном тоне. – Я – Юлию и Терентия нашего, понимаешь ли, Семеновича. Времени мало. Сбор в штабе завтра в двадцать два ноль-ноль. Там, понимаешь ли, и введу вас в курс дела.

– Заказ? – только и спросил я.

– Можно и так сказать. Ну, мне пора. Не провожай.

Шумно выхлебав остатки сиропа, называемого им чаем, Балыкин выбрался из кресла – невысокий, коренастый, вечно настороженный. Бронемашина, готовая к бою. Повертел напоследок башней, хмыкнул.

– Да, чуть не забыл спросить, – обернулся он. – Мне просто интересно: какой тут у них, в раю этом вялом, понимаешь ли, государственный строй?

– Тоталитарная демократия.

Он подвигал ушами, силясь, как видно, представить себе этот гибрид кота и кита.

– Бывает хуже, – только и сказал.

Я не спорил. Любому скользуну это известно: еще как бывает. Нас не удивишь ни анархической монархией, ни олигархической теократией. Мироздание велико.

Он ушел, а я сварил себе кофе. Хороших, на вкус землянина, кофейных сортов здесь не водилось – один из немногих минусов этого мира, – но в данный момент гурманские удовольствия интересовали меня в последнюю очередь. Я был озадачен, и не сказать, чтобы приятно. Для начала, чтобы размяться, поймал себя на слове и подумал: а почему, собственно, я назвал землянином только себя? Разве аборигены этого мира – не земляне? На местном аналоге русского языка слово «Земля» произносится как «Зимла», и точно так же обозначает не только планету, но и почву. Ну хорошо, аборигены – зимлане, а не земляне. Вот уж громадная разница!

Анатомических различий не видно. Психологические – существуют, но носят, пожалуй, характер поправок. И на Земле ведь у каждой нации свой менталитет.

Нормальное взаимное влияние близкорасположенных миров. Каким-то образом оно проявляется и помимо нас, скользунов, но каков механизм влияния – неясно. Мы действуем локально – а тут речь идет о глобальном взаимном влиянии. Над его механизмом почем зря ломают голову теоретики, вот хотя бы Терентий наш, понимаешь ли, Семенович… Опять-таки, даже смежные миры влияют друг на друга по-разному, и коэффициент влияния представляет собой многомерную матрицу с неуверенно определяемыми элементами… Есть кое-какие гипотезы, есть даже одна-две теории – нет лишь толку от них, поскольку по большому счету воз и ныне там.

Прихлебывая невкусный кофе, я подумал о словах Балыкина. Что он, собственно, имел в виду, буркнув «можно и так сказать»? Что за миссия нам предстоит? И где?

Ничего не понятно. Ничего, кроме состава группы. Ни сути задания, ни сроков, ни мира, в котором придется работать. Не люблю, когда темнят, хотя у нас это дело обычное. Как будто в добродушном мире Зимлы меня схватят и начнут допрашивать, загоняя иглы под ногти!

Вздохнув, я написал Маре записку: «Не вини мя, позван в опрометь. Страда-робота. Дожидай чрезо невесть дни. Цалуваю». Вздохнул. Мара будет недовольна, но, когда я вернусь – если вернусь, – скандала не закатит. А позвонить моему несуществующему начальству из несуществующей турфирмы с претензией, почему, мол, вызвали на работу недолеченного, ей, конечно, и в голову не придет. Она мне доверяет. Здесь все всем доверяют.

Ах, какой мир! Балыкинская ирония просто глупа. Ну и что же, что здесь нет персональных компьютеров и мобильной связи? Да я согласен в пещере жить, если компания хорошая, вождь разумен, а соседние племена – не людоедские!

Еще раз вздохнув, я начал собираться. Много времени это не заняло – мой рюкзачок всегда наготове, Мара к нему не притрагивается. Да там и нет ничего такого, что я хотел бы скрыть от ее глаз, – обычный набор для путешествий.

До свидания, уютная моя берлога, до встречи, педальный лифт! Пока меня нет, придется бабе Фане просить повертеть педали соседа с четвертого этажа. Она его не любит – он грубиян. По местным, разумеется, меркам.

Морозный воздух и солнце – в лицо! Черт меня побери, до чего же не хочется ускользать отсюда! Вон деревья – я к ним уже привык. Вон могучие гранитные лбы выперлись из почвы по прихоти доисторического ледника и вклинились между домами, один из них до третьего этажа ростом и с одной стороны пологий, с него дети катаются на санках. Кто-то не пожалел сил проложить на самый верх дощатый трап с перекладинами и оградить верхнюю площадку перилами. И никакому уроду не придет в голову сломать полезную, хотя и доморощенную конструкцию или изрисовать ее похабщиной. Нет, этот мир – по мне. Состарюсь – поселюсь здесь навсегда. А пока – прав Балыкин – я несколько расслабился…

И я принялся приводить в порядок инстинкт самосохранения – по пути на вокзал старался не подставлять спину, был готов упредить любое опасное движение любого встречного, милые улыбающиеся лица прохожих объявил харями коварных врагов и вообще был настороже. Ничего, конечно, не случилось и не могло случиться со мною на планете Зимла. Разве что несчастный случай, да и то вряд ли.

На вокзале пришлось ждать поезда, а потом еще шесть часов трястись в вагоне, наблюдая, как над самыми сугробами стелется дым из паровозной трубы. Дым вовсе не хотел пачкать замечательное синее небо. Потом за окном стемнело, и уже глубокой ночью я добрался наконец до города, чьим аналогом на Земле является Петрозаводск. Я мог бы ускользнуть прямо из квартиры, но разрешения не соблюдать легенду Балыкин мне не давал. На улице и на вокзале меня мог видеть кто-нибудь из знакомых аборигенов, и очень хорошо, если видел. Я уехал по делам, пусть он так и доложит Маре. Надо полагать, образовалась внеплановая группа туристов, или охотников, или морозоустойчивых подледных рыболовов, а все инструкторы в разгоне, один я в пределах досягаемости. Вот я и вызван, дело обычное.

Такси от вокзала брать не стал. Прошелся пешком, миновал освещенную фонарями часть города, забрел в подворотню между дощатым забором и бревенчатой стеной какого-то дома. Оглянулся – никого.

В виде перестраховки выждал с минуту – и скользнул.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю