Текст книги "Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Однако не только дамы света и столичные сплетники проявляли интерес к Распутину. Слухи о его влиянии в Царском Селе тут же породили целую толпу разных темных личностей, которые начали искать знакомства с ним, окружать и обвивать его.

Вся эта шумиха и слухи не прошли мимо внимания властей. В 1909 году Дворцовый комендант В.А. Дедюлин счел своим долгом сообщить начальнику петербургского охранного отделения генералу A.B. Герасимову, что у «Вырубовой появился мужик, по всей вероятности, переодетый революционер», который бывает там в присутствии Царя и Царицы. Довольно быстро удалось установить, что к революционной среде Распутин отношения не имеет и что у него уже в это время существовала известная духовная близость с Самодержцем.

Последнее обстоятельство стало беспокоить Министра внутренних дел и премьера П.А. Столыпина, поручившего в 1909 году товарищу Министра внутренних дел и шефу корпуса жандармов генералу П.Г. Курлову установить за Распутиным наблюдение. Когда весть о том дошла до Царя, то он распорядился прекратить полицейскую слежку. Произошло это в 1910 году.

Приказание было выполнено, но озабоченность ситуацией у премьера не прошла. Он не сомневался, что близость к Царской Семье человека, окруженного скандальным ореолом и толпой каких-то темных личностей, неизбежно станет поводом для дискредитации власти. Враги Трона и Династии получают еще один козырь в свои руки.

Петр Аркадьевич, который мельком видел когда-то этого мужика, творившего молитву около постели его раненой дочери, решил ближе познакомиться с Распутиным. В начале 1910 года эта встреча в приемной премьер-министра и состоялась. Столыпин пригласил участвовать в ней и «мастера охранного дела» генерала П.Г. Курлова, который через много лет описал то незабываемое свидание.

«К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П.А. Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек. Министр молчал и только перед уходом Распутина сказал ему, что если его поведение не даст повода к иному к нему отношению, то он может быть спокоен, что полиция его не тронет. Вслед за тем я высказал Министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется – себе на уме – ине показался мне шарлатаном. “А нам все-таки придется с ним повозиться”, – закончил П.А. Столыпин нашу беседу».

Несмотря на деликатный характер темы – Распутин являлся желанным гостем Царской Семьи, – Столыпин решил донести свои опасения до Монарха. «Сильный премьер» был не из числа тех сановников, кто во имя карьеры желал любой ценой добиться лишь благорасположения начальства.

Это была первая серьезная попытка «раскрыть глаза Государю» на нежелательность общения с этим человеком.

Объяснение произошло ранней весной 1911 года. В пересказе третьих лиц сцена выглядела следующим образом: Николай II выслушал все очень внимательно, поблагодарил и в конце заявил: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, что Вы мне искренне преданы. Быть может, все, что Вы мне говорите, – правда. Но я прошу Вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу». Точная дата этой беседы неизвестна, но 4 июня, затри месяца до трагической гибели премьера, Царь записал: «После обеда имели радость видеть Григория по возвращении из Иерусалима и с Афона».

Состоялся ли этот разговор в действительности, происходил ли он таким образом, какие конкретные «компрометирующие» сведения сообщал премьер Царю; касались ли они личности Распутина, или речь шла лишь о морально-политической стороне дела – на все эти вопросы вряд ли удастся получить ответ. Однако общий контекст этого исторического эпизода, описанного тогдашним Министром финансов В.Н. Коковцовым, представляется исторически достоверным.

«Радость видеть» Император редко от общения с кем испытывал. И уж если этой эмоции нашлось место среди лапидарных и сухих ежедневных дневниковых записей, то надо думать, состояние духа у Него было действительно приподнятым. Как заметила А.А. Вырубова, Царь и Царица «верили ему, как отцу Иоанну Кроштадтскому, страшно ему верили; и когда у Них горе было, когда, например, Наследник был болен, обращались к нему». Распутин нес Венценосцам покой и надежду, но нахождение «Друга Григория» в Царском Селе давало предметный повод для выпадов и нападок.

В 1911 году обстановка вокруг Распутина начала приобретать очертания государственного скандала. Робкие уверения некоторых придворных, что общение Царя и Царицы с «этим мужиком» носит характер лишь «духовного общения», большинство публики не убеждало, да «такие глупости» и слушать не хотели. Для многих такая категория вообще не существовала.

Требовались более «материальные», «осязаемые» и «понимаемые» причины. Поставщики «достоверной информации» их вскоре и предоставили. Именно в 1911 получает распространение бесстыжая сплетня о сексуальной близости Царицы и Распутина.

Глава IV. Генерал с масонской отметиной

С самого начала появления Распутина на петербургском небосклоне многие не сомневались, что «старец» – лишь эмблема, только титул неких закулисных сил, намеревавшихся погубить Власть и Россию. Такая точка зрения быстро возобладала в тех кругах, которые было принято называть «лояльными». Как ранее отмечалось, именно из этой среды и вышли самые шумные и наиболее видные «борцы с тьмой», на самом деле оказавшиеся распространителями антигосударственной пропаганды.

Если поведение Гучкова и Родзянко еще можно как-то объяснить патологической политической близорукостью, изобразить «жертвами» собственного неуемного, даже безумного честолюбия, то в случае с генералом В.Ф. Джунковским (1865–1938) дело обстояло не совсем так. Существуют серьезные основания предполагать, что здесь имелся и вполне определенный, целенаправленный умысел, наличествовала вполне реальная цель – сокрушить государственную систему.

Царский генерал в роли ниспровергателя Царского режима?.. Возможно ли такое? Да, вполне. Подобных примеров более чем достаточно. В этой связи можно вспомнить имена не только офицеров на Сенатской площади в 1825 году («декабристы»), но и сослаться на значительно более поздние примеры.

Немалое число высших военных чинов Империи в последний период ее существования разделяли не только «скептическое» отношение к власти. В их среде были и «либералы», и даже «республиканцы», которые отреклись от клятвенной верности Царю, изменили присяге задолго до того, как Монарх сложил с себя властные прерогативы. И потом соответствующим образом себя и зарекомендовали. Служили на командных должностях кто в Красной армии, а кто в иных органах «славной рабочекрестьянской власти».

Имя генерала М.А. Зайончковского ранее уже упоминалось. Вот еще несколько громких имен, носивших ранее «царские вензеля на погонах», но служивших потом красным. Генерал-лейтенант, генерал от кавалерии, Главнокомандующий (с марта 1916 года) армиями Юго-Западного фронта А.А. Брусилов (1853–1926). ПомощникначальникаштабаВерховного главнокомандующего генерал от инфантерии В.Н. Клембовский (1860–1921). Выпускник Пажеского корпуса и военный Министр Временного правительства генерал-майор А.И. Верховский (1886–1936). Генерал от инфантерии, военный Министр (10.09.1915—15.03.1916) и председатель Особого совещания по обороне государства A.A. Поливанов (1855–1920). Флигель-адъютант и генерал-майор Свиты Его Императорского ВеличестваП.А. Лечицкий (1856–1923). Генерал от инфантерии и военный Министр Царя (15.03.1916—03.01.1917) Д.С. Шуваев…

В числе таковых беспринципных «служак» оказался и бывший начальник Корпуса жандармов товарищ (заместитель) Министра внутренних дел флигель-адъютант и генерал-майор Владимир Федорович Джунковский, тесно сотрудничавший затем с ЧК-ГПУ-НКВД [17 – Интересные факты об этом приводятся в работах: Голицын С.М. Записки уцелевшего. М., 1990; Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997.]. В 1915 году Императрица Александра Федоровна назвала Джунковского «нечестным человеком». Таковым он был и тогда, и остался потом.

Хотя его служба у коммунистов и не изобилует подробностями, но сам факт не подлежит сомнению. Именно он разработал для большевистского руководства «законодательство о паспортах», ставшее одной из форм политико-административного закабаления людей в коммунистической России.

Пресмыкательство перед «народной властью», впрочем, не позволило бывшему блестящему офицеру Преображенского полкаумереть в тишине и покое. В феврале 1938 года по решению «тройки» НКВД его расстреляли на Бутовском полигоне под Москвой.

Прожив более полувека из своих семидесяти трех лет при «ужасном царском режиме», Джунковский успел сделать изумительную карьеру, которой могли позавидовать самые удачливые баловни судьбы. Владимир Федорович окончил Пажеский корпус, затем служил в Лейб-гвардии Преображенском полку, ас 1891 года выполнял обязанности адъютанта при Московском генерал-губернаторе Великом князе Сергее Александровиче. Близость к дяде Царя, аккуратность, воспитанность и распорядительность сделали имя Джунковского известным при Дворе.

Это был по-светски безукоризненный господин, украшение балов и приемов, великолепный бальный кавалер, да и вообще образованный, с широким кругозором человек, живо интересовавшийся не только салонными новостями, но имевший неподдельную тягу к театру и литературе. Вся театрально-богемная Москва знала и уважала «милого Владимира Федоровича». Эта известность однажды спасла ему жизнь.

Когда в 1918 году большевики развернули красный террор, то среди прочих был схвачен и подлежал расстрелу и Джунковский. Однако до этого в тот раз дело не дошло. В Совнарком поступило письмо в защиту Джунковского, под которым стояли имена, не нуждавшиеся ни в каких рекомендациях: A.B. Нежданова, М.Н. Ермолова, О.Л. Книппер-Чехова, В.И. Немирович-Данченко. «Подписанты» умоляли отпустить Джунковского, который «был лояльным советской власти». Голос был услышан; Джунковского отпустили.

Государственная карьера Джунковского началась в 1905 году, после убийства Великого князя Сергея Александровича. В июле того года он получает пост Московского вице-губернатора, а в ноябре становится Московским губернатором. В 1908 году Джунковский получает звание генерал-майора. В 1905 году Царь делает его флигель-адъютантом, то есть включает в состав Императорской Свиты. В январе 1913 года сорокавосьмилетний генерал принимает должность товарища Министра внутренних дел и командира Корпуса жандармов.

Назначение на пост заместителя Министра внутренних дел потребовало от Джунковского переезда в Петербург, где он и обосновывается в начале 1913 года. С этого времени и начинается его борьба «с темными силами».

В своих обширных воспоминаниях, написанных уже после обвала 1917 года, Джунковский немало места уделяет Распутину и своей борьбе с ним. «До назначения моего товарищем Министра я никакого отношения до Распутина и его поведения не имел, но в душе у меня, благодаря доходившим до меня слухам, которые, к сожалению, оказались хотя и преувеличенными, но верными, составилось о Распутине совершенно определенное мнение, и относительно него у меня составилась такая же определенная тактика моего поведения без всяких компромиссов, если бы он решил когда-нибудь явиться ко мне».

Итак, слухи сформировали образ, и хотя они, «слухи», оказались «преувеличенными», но почему-то «верными». Что происходило на самом деле в душе Джунковского, мы уже никогда не узнаем.

Директор Департамента полиции С.П. Белецкий свидетельствовал, что Джунковский с самого начала своей петербургской карьеры относился к Распутину «резко отрицательно». Никогда лично с Григорием Распутиным не встречавшись, ничего доподлинно о нем не зная, генерал уже был «готов к битве». Наверное, Софи Тютчева «просветила», она много лет была его задушевной подругой.

Можно уверенно говорить о том, что этот генерал Царской Свиты состоял в одной из масонских лож. Русская писательница и публицистка Нина Берберова, которой в эмиграции стали доступны закрытые архивы масонских лож, называет его в числе наиболее видных деятелей русских «вольных каменщиков» [18 – Берберова H.H. Люди и ложи. Харьков – Москва, 1997.]. Эту же точку зрения разделяют и многие другие. Сам этот факт полностью опровергает все заверения Джунковского о его «преданности Государю» и монархическому строю, которые он делал много раз. Подобный симбиоз «симпатий» просто был невозможен.

Неизвестно, получал ли Джунковский какие-либо «рекомендации» от своих «братьев» по тактике борьбы с «распутинской кликой», а проще говоря – с Царской властью, но не подлежит никакому сомнению, что его деятельность нанесла огромный вред престижу Монархии.

Стараниями генерала общественные деятели и столичная публика получили целый ворох «улик» и «фактов», которые при ближайшем рассмотрении – всего только фальшивки. Свитский генерал действительно являлся не только, как бы теперь сказали, «промоутером» увлекательного распутинского детектива, но и одним из создателей его «фабулы».

Понадобились многие годы, прежде чем «шедевры Джунковского» начали вызывать сначала скептическое, а затем и критическое отношение. В период же его «бескомпромиссной борьбы» в атмосфере общественного психоза о критическом восприятии таких поделок речи вообще не возникало. Все это воспринималось как «непреложные истины». Остановимся на двух главных «документах», до сих пор остающихся «краеугольными камнями» «Распутиниады».

Во-первых, это так называемые «полицейские донесения» о жизнедеятельности Распутина. Они охватывают несколько лет, и об их происхождении и характере подробно речь пойдет дальше. Второй документ относился к частному эпизоду жизни Распутина, но его воздействие на современников и всю последующую историографию оказалось просто каким-то демоническим. Речь идет о случае в ресторане 26 марта 1915 года. На этом «эпохальном событии» пока и остановимся.

Вечером того дня в известный московский ресторан «Яр» прибыла небольшая компания, которая сняла отдельный кабинет, заказала себе ужин и после некоторого времени отбыла восвояси. Об этом событии никто никогда бы не узнал, если бы не два обстоятельства. Первое – среди ужинавших в ресторане находился Григорий Распутин. Второе, еще более важное, – эту историю решил лично расследовать всесильный тогда шеф Корпуса жандармов.

Здесь самое время пояснить один момент: в это время к Распутину были приставлены полицейские чины, которым вменялось в обязанность две функции: охранять подопечного и регулярно сообщать начальству о его встречах, поездках и вообще о его времяпрепровождении. Эта информация напрямую поступала к Джунковскому, и он ее внимательно анализировал. По прошествии нескольких недель после того ужина у шефа жандармов при чтении этих сводок «вдруг возникло» желание подробно разобраться в ресторанном событии.

Есть основания предполагать, что в этот период Джунковский готовил досье с компроматом на Друга Царской Семьи. С этой целью еще 11 апреля 1915 года полиция совершила налет на квартиру издателя и публициста А.Ф. Филиппова, входившего в число близких знакомых Григория Распутина. Эта акция была санкционирована командиром Корпуса жандармов, получившим «неофициальную информацию» о том, что у названного лица имеется дома грампластинка (!) с записью разговора Распутина о посещениях Царской Семьи. Полицейский налет результатов не принес, и вот тогда-то обескураженный Джунковский и решил разыграть «ресторанную карту».

Он потребовал от Московского градоначальника (шефа полиции) A.A. Адрианова сделать ему подробное донесение. Тот прибыл в Петроград и предстал перед заместителем Министра лично, так как, по словам Джунковского, ресторанную историю не решился «изложить письменно». Однако именно такое требование он и получил.

Прошло еще некоторое время, но донесения не поступало. Тогда Джунковский послал в Москву «особое лицо с письмом, с тем, чтобы градоначальник препроводил мне свой ответ с этим лицом». Подобное рвение просто восхитительно! В стране столько всего происходило, а глава жандармов обеспокоен лишь одним: получить подробности о поведении Распутина в ресторане через два месяца после события! Нераспорядительность подчиненных Джунковский объяснял тем, что все боялись «возбудить против себя неудовольствие этого проходимца и шарлатана».

В конце концов 27 мая шеф жандармов получил от Московского градоначальника… рапорт пристава 2-го участка Сущевской части подполковника Семенова, содержащий описание события. Этот рапорт, вопреки всем нормам делопроизводства, не имел даты, но такие мелочи обеспокоенного товарища Министра не смутили. Его интересовало лишь пикантное содержание.

«Его превосходительству Московскому градоначальнику. Рапорт. В ночь с 26 на 27 марта сего года в ресторан “Яр” приехал Распутин в компании с Соедовым, Решетниковой и еще какой-то молодой женщиной и вызвали в ресторан Кугульского. Распутин приехал уже выпивши. Вся компания заняла отдельный кабинет, пригласили русский хор и заказали себе ужин. Распутин требовал, чтобы хор пел, заставлял плясать циничные танцы, сам плясал русскую, подсаживал к себе певиц и говорил с ними всякие двусмысленности, приглашал к себе на квартиру. Распутин позволял себе непочтительно упоминать имя Императрицы, говоря: «Воображаю, как на меня злилась бы, если бы увидела меня сейчас». Затем, показывая на свой кафтан, хвастал певицам, говоря, что кафтан ему шила Сама Императрица. Распутин вообще вел себя крайне цинично с самого начала, как только пришли певицы, он. (далее в тексте было зачеркнуто полторы строчки, что просто немыслимо в официальной бумаге. – А.Б.) говоря, что он всегда так знакомится с женщинами. За все платила бывшая с Распутиным молодая женщина, которую он заставлял платить и певицам. Распутин дал нескольким певицам записки, написанные им. В записках были различные изречения, например, «Люби бескорыстно» и т. д. Вся компания пробыла в кабинете около двух часов и уехала. Распутин всем объявлял, кто он такой. Подполковник Семенов».

Итак, заместитель главы самого мощного ведомства России получил вышеозначенный текст, оформленный с грубейшими нарушениями делопроизводства. Однако это Джунковского не возмутило. Его захватило содержание. На Распутина получена наконец-то «неопровержимая улика». Во-первых, теперь можно документально утверждать, что «Царев Друг» ведет разгульный образ жизни. Во-вторых, что самое главное, позволяет себе непочтительно и даже пренебрежительно отзываться о Высочайших Особах.

«Мастера полицейского сыска» не удивило, что в своем рапорте, описывая происшедшее, Семенов обязан был сослаться на показания конкретных лиц, на основании которых и восстанавливалась картина. Ведь не сам же подполковник пировал в кабинете с Распутиным, ему ведь кто-то об этом рассказал. Кто?

Однако в данном случае обычная технология составления донесения была непостижимым образом нарушена. Все это прошло мимо внимания Джунковского и нареканий с его стороны не вызвало, хотя в иных случаях он был щепетильным до невозможности. «Паркетный генерал» вышел на старт и устремился к намеченной цели – фабрикации компрометирующего досье. В этом он проявил массу усердия и изобретательности, достойных лучшего применения. Если бы с такой же энергией боролись с подлинными врагами Империи…

Находясь на посту Московского губернатора ряд лет, шеф жандармов прекрасно был осведомлен о кадровом составе службы полицейского сыска и охраны в первопрестольной столице. Он знал, к кому надо обращаться. Перво-наперво он сразу же послал личный приказ начальнику Охранного отделения в Москве полковнику А.П. Мартынову, поручив тому, помимо градоначальника, подвергнуть «донесение о кутеже» дальнейшей разработке.

В отличие от градоначальника Адрианова полковник Мартынов оказался куда более покладистым и «тотчас исполнил данное ему поручение». В своих воспоминаниях Джунковский приводит обширный текст донесения Мартынова, из которого следует, что указанная компания во главе с Распутиным не только была пьяна, а главный герой заставлял исполнять «циничные танцы», ной в оскорбительном тоне отзывался о Царской Семье.

В этом донесении появились новые акценты и детали. Оказывается, «собутыльники» обсуждали важную коммерческую сделку, которую задумали журналисты H.H. Соедов и С.Л. Кугульский: получить от казны многомиллионный контракт на поставку белья для армии. Когда они изложили свой план Распутину в кабинете ресторана, тот пообещал проекту полную поддержку и «указывал на несомненное покровительство ему в этом деле, которое он рассчитывал встретить в лице высоких особ».

Небольшое отступление. Полковнику А.П. Мартынову удалось после революции эмигрировать, и там он написал воспоминания «Моя служба в Отдельном Корпусе жандармов», ныне изданные и у нас в стране [19 – См. «Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. М., 2004.]. Обо всей этой истории там нет ни звука, хотя о своих отношениях с Джунковским Мартынов написал подробно. Его восприятие Джунковского не просто критическое, но резко негативное. По его словам, «это был, в общем, если можно выразиться кратко, но выразительно, круглый и полированный дурень, но дурень чванливый, падкий на лесть и абсолютно бездарный человек».

Молчание Мартынова о Распутине не было случайным. По прошествии лет вся эта история выглядела бы совсем непристойно. Ведь Корпус жандармов должен был заниматься охраной политического порядка в стране, а не инспирацией угодных начальству бумаг. Трудно было не понимать, что «событие в Яре» никакого политического значения не имеет, а потому Мартынов и промолчал.

Джунковский же считал совершенно иначе, но совсем не потому, что «не осознавал». Тут была далеко идущая цель. Кто ее сформулировал и обозначил, не имеет значения, но не подлежит сомнении, что она существовала: дискредитация Императора Николая II и Его Семьи. Начал он заниматься этим недостойным делом сразу же, как только обосновался в петербургских апартаментах.

Первая такая публичная демонстрация состоялась в мае 1913 года в Костроме, где проходили торжества по случаю Трехсотлетия Дома Романовых. В своих воспоминаниях В.Ф. Джунковский писал: «Эти два дня в Костроме никогда не изгладятся из моей памяти, я был счастлив, что Господь сподобил меня быть свидетелем этого ни с чем не сравнимого патриотического подъема в народе. Одно только, что оставило во мне осадок, – это присутствие Распутина».

Командир Корпуса жандармов ведал в Костроме охраной порядка. Почему же появление Григория Распутина так взволновало генерала и «оставило осадок»? Неужели возникала «угроза безопасности»? Конечно же нет. Никто без него и не узнал бы, что Распутин в числе многих и многих тысяч в те дни посетил Кострому и молился в храме. Достоянием публики этот факт сделал Джунковский. Именно он раструбил о пребывании Распутина в Костроме, уверяя всех и каждого, что это было сделано «по личному распоряжению Императрицы».

Дворцовый комендант В.Н. Воейков по этому поводу писал, что на него «такое вмешательство в личную жизнь Царской Четы произвело удручающее впечатление». По его словам, такие люди, как Джунковский, «вероятно», не понимали, «что их вредная болтовня вносит расстройство в неустойчивые умы». Да все они понимали. Это не какая-то «высшая математика», это же азбука монархизма.

Надо было действительно быть полным «дурнем», чтобы не осознавать, что раздувание антираспутинской кампании на руку лишь врагам Коронной Власти. Но Джунковский, при всей его очевидной нравственной ущербности, умственной отсталостью все-таки не страдал.

В 1915 году Джунковский уже одержим «идеей борьбы». «Факты» из донесения полковника Мартынова показались шефу жандармов столь «важными», что он счел необходимым «составить на основании их докладную записку и представить ее Государю, так как не высказать своему Монарху правду о Распутине я считал для себя нарушением присяги». Итак, правоверный подданный решил «исполнить свой долг» и «раскрыть глаза» правителю при первой же возможности. Случай не заставил себя долго ждать.

В мае 1915 года в Москве произошли беспорядки, вызванные слухами о «немецком засилье» и принявшие форму погромов многих магазинов, контор и промышленных предприятий, которые якобы принадлежали немцам. Эти события очень обеспокоили Царя, и Он потребовал от Министерства внутренних дел немедленного их прекращения, проведения расследования и предоставления Ему полного отчета.

Эта миссия и была возложена на Джунковского, который на два дня выезжал в Москву для «личного ознакомления» с событиями на месте. Первое, что было сделано высоким ревизором из столицы для «наведения порядка и наказания виновных», – снятие с должности «несмышленого» градоначальника А.А. Адрианова, хотя его вина в «бездействии» во время погромных событий и не была очевидной.

Московские беспорядки генерал расследовал, одновременно ведя и параллельное дознание о мартовской пирушке в «Яре». Джунковский не сомневался, что одной из причин беспорядков, вызванных слухами о предательской деятельности русских немцев, являлось «наглое поведение Распутина, имевшее место в Москве еще так недавно», которое, по мнению «честного верноподданного», «бросило тень на Царскую Семью». Это просто абсурдное умозаключение бывший генерал не постеснялся включить в мемуары!

Упомянутая выше «тень» показалась «верноподданному» недостаточно выразительной, и вся его деятельность была направлена к тому, чтобы, во-первых, краски были гуще и мрачней, а во-вторых, чтобы об этой «ужасной истории» узнало как можно большее число людей.

… Вечером 1 июня 1915 года шеф Корпуса жандармов делал доклад Царю о расследовании причин беспорядков. В дневнике Николай II записал: «В 10 часов принял Джунковского по возвращении его из командировки в Москву по случаю беспорядков и погромов».

В тот вечер Царь услышал не только об этом. Дальнейшее известно лишь со слов Джунковского. По окончании официальной части, докладчик попросил у Монарха разрешения «высказать то, что давно меня как верноподданного волнует». Николай I «несколько изменился в лице» и сказал: «Пожалуйста, говорите». Прозвучал монолог Джунковского о времяпрепровождении Распутина, о его «кутежах», «пьяных дебошах», «связях с сомнительными личностями». Закончив обвинительную речь, заместитель Министра внутренних дел достал из портфеля свою записку и передал ее Монарху. При этом он особо подчеркнул, что записка существует лишь «в единственном экземпляре».

Далее, если верить Джунковскому, а верить ему можно лишь с большой осторожностью, Николай II убрал сей документ в ящик письменного стола, сказав: «Благодарю вас». Перед расставанием Он якобы попросил подданного и в дальнейшем так же верно исполнять свой долг и все Ему сообщать «непосредственно».

Окрыленный успехом, генерал, что называется, выпорхнул из Царского кабинета и вернулся домой «в большом волнении». Закончив описание этого своего «патриотического» поступка, Джунковский резюмировал: «после этого в течение двух месяцев Государь не пускал к себе Распутина, а ко мне все время был более милостив, чем когда-либо, очевидно, моя записка произвела впечатление».

Произвела, несомненно, но не на Царя, а на столичную публику, к которой она попала с подачи Джунковского уже вскоре после приема у Венценосца. Однако только этим подлогом дело не ограничивается. Вся эта ресторанная история, в том виде, как ее изобразил генерал и каковой она стала достоянием публики и газет, вся она не просто тенденциозна, но и лжива.

Начнем с конца. Доклад состоялся 1 июня, а уже 9 июня Царь занес в дневник: «Вечером посидели с Григорием». Ясно, что разговор о «двух месяцах» отлучения Григория от Царского Дома не имеет под собой никаких оснований. Теперь, что называется, углубимся в существо вопроса и поговорим более подробно о пресловутом ресторанном кутеже.

Вначале о действующих лицах «веселой компании». Их, помимо Распутина, как помним, было четверо: двое упомянутых журналистов и две женщины: Решетникова и некая молодая незнакомка, «платившая за все», личность которой осведомителям Джунковского так установить и не удалось.

Никого из поименованных полиция почему-то не опросила. Никаких показаний ни от «певичек» из хора, «исполнявших циничные танцы», ни от официантов, ни от владельца заведения полиция не получила. Следы таких действий нигде в полицейских документах не отразились. А это уже, что называется, «полный нонсенс». Так русская полиция не работала, там было достаточно высоких профессионалов, но генерал Джунковский был не из числа таковых. Ему хватило и сплетен.

Теперь о Решетниковой. Звали ее Анисьей Ивановной, она была вдовой московского купца и ревностной христианкой. Именно в ее доме не раз останавливался Распутин, когда бывал проездом в Москве. Беспощадная молва зачисляла ее в разряд самых бесстыжих последователей «старца» и даже приписывала ей «половую разнузданность». А «развратнице» к моменту указанного события было без малого почти 80 лет! (Решетникова родилась в 1837 году.) Постановщики «Распутиниады» врали без оглядки, без всякой видимости правдоподобности.

Обосновывая свое желание донести до Монарха «правду», Джунковский писал: «Все эти факты (!!! – А.Б.), собранные о Распутине, показались мне вполне достаточными, чтобы составить на основании них докладную записку и представить ее Государю». Какие «факты»? Рапорт пристава? Но там ведь не было ничего такого, что могло бы заставить обеспокоиться шефа жандармов. Была лишь обмолвка о том, что Распутин якобы «непочтительно упоминал имя Императрицы». Кто это слышал? Кто был свидетелем? О том – ни звука.

«Докладная записка» Джунковского не сохранилась, но ничего подлинного она не могла содержать, так как такового материала в распоряжении шефа жандармов попросту не имелось. Были слухи, сплетни, предположения, но ведь этого мало для того, чтобы обращаться к повелителю Империи. Это для таких нервных деятелей, как Родзянко, это для возбужденной публики – «пуля». Кто там будет разбирать, рассматривать, устанавливать, «факты» ведь.

Здесь уместно сделать еще одно отступление. Хотя «записка» Джунковского не найдена, но существует другой «умопомрачительный» документ, относящийся, очевидно, к началу 1914 года. Он носит название: «Официальная справка о Распутине» и был опубликован сравнительно недавно [20 – Официальная справка о Распутине // Русское прошлое. № 6, СПб., 1996.]. Публикаторы предположили, что авторство принадлежит директору Департамента полиции С.П. Белецкому. Однако есть основания считать, что тут «руку приложил» именно В.Ф. Джунковский, так как некоторые тезисы «справки» текстуально совпадают с пассажами из его мемуаров. Приведем лишь два фрагмента, ясно демонстрирующие, какой образ «лепили» Григорию Распутину люди, подобные Джунковскому.