Текст книги "Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды"

Автор книги: Александр Архангельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Языковой национализм

На неделе между 25 сентября и 1 октября. – Челябинский суд приговорил сержанта Сивякова за издевательства над рядовым Сычевым к четырем годам колонии общего режима. – Рамзану Кадырову исполняется тридцать лет, и он сможет стать чеченским президентом. – А Еврокомиссия согласилась принять в ЕС Болгарию и Румынию.

Делюсь радостью. На выходные съездил в село Большое Болдино, где прежде никогда не был. Погода, к сожалению, была райская, сплошной багрец и золото; к сожалению – потому что трудно ощутить, какая тоска охватывала Пушкина, запертого холерой в этой равнинной скуке, лишенной Михайловских пейзажей и просторов, однозвучной, холодной, когда остается только пить – что делал народ, или писать – что делал Пушкин. Сегодня благодаря его трезвенности и невероятному трудолюбию продолжает существовать огромное село, районный центр, 5000 человек населения. Многие заняты в туристическом и околотуристическом обслуживании; селяне и селянки охотно пользуются местным брендом и продают на ярмарке кукурузу «пушкинскую», выжженные на березовых кругляшках портреты поэта, изображения всяческих русалок на ветвях и ученых котов. Пушкин – это местное нефтегазовое месторождение, литературная труба, по которой гонят болдинское вдохновение, и оно никак не иссякнет.

В Болдине проходил фестиваль «Живое слово», организованный известной тележурналисткой и продюсером Ниной Зверевой; ребята из региональных компаний съехались сюда, чтобы… чтобы что? Формально говоря, чтобы обсудить проблему языка современных медиа и выправить положение; при этом понятно, что за два-три дня ничего ты не выправишь, и за два-три года, а может, и за два-три десятилетия. Как изъяснялись наши политики на особом наречии, требующем сурдоперевода, так и будут изъясняться впредь (характерный пример: комментируя закон о защите языка, парламентарий бойко выговаривает следующую абракадабру: «Мы руководствовались желанием ввести четкие механизмы, регламентирующие последствия при нарушении государственного языка»). Как барабанили телерепортеры, выходя в прямой эфир: «буквально только что… буквально пять минут назад… буквально этим утром…», так и будут барабанить. Как путали радийщики «одеть» и «надеть», как делали газетчики по сто сорок ошибок в ста двадцати словах, так и будут. Про язык любимого Интернета вообще умолчим; отдельная песня.

Что же, затея Зверевой бесполезна? Как любил говаривать большой ценитель сложных языковых оборотов Егор Тимурович Гайдар, отнюдь. Когда исчезают империи, остается тяжелый осадок и у жителей метрополии, и у граждан колоний. У первых как будто что-то страшно важное отняли, вторым как будто что-то страшно важное не дали. Оставшись один на один со своей исторической судьбой, и те и другие начинают подсознательно – и при том лихорадочно – искать замену отнятому или недоданному. Как правило, находят в обостренном национализме. Первые раздраженно шипят: ах, вы от нас сбежали, чурки поганые? Не нравимся мы вам? Зато мы сами себе очень нравимся; вот какие мы! Вторые возмущенно отзываются: так вы наконец-то слезли с нашей шеи? Мы сейчас покажем городу и миру, как славно могли бы все эти годы жить без оккупантов; а ваши сородичи, оставшиеся на нашей территории, на своей шкуре почувствуют, что значит быть национальным меньшинством! Геть.

Неумеренные либералы тут же начинают бороться с болезненными проявлениями молодого, жгучего национального чувства и проповедовать всяческую дружбу народов и этнический нейтралитет. Все равны, все хороши, все приятные, смуглявенькие такие. Неумеренные державники, напротив того, охотно подливают масло в огонь: давайте, ребяты, вспомните о своих корнях, с кем воевали ваши предки, кого они мордой об стол возили, да любой забор в вашей деревне старше американской демократии, есть чем гордиться. С двух сторон те и другие сдавливают и без того уже помутненное национальное чувство, возгоняют его; одни – сражаясь с неизбежным и вызывая отторжение, вторые – доводя ситуацию до опасной черты, за которой кровь и катастрофа всеобщей ненависти. Примеры приводить не стану; они и так у всех на слуху, дня не проходит, чтобы новый случай насилия не был описан в газетах и показан по «ящику».

Вывод. После распада империи обществу нужно предложить обеззараженный, дистиллированный национализм. Национализм любви к своему без ненависти к чужому. Национализм радости. Такой национализм, которым пропитано общеизвестное тургеневское стихотворение в прозе о русском языке; затасканное до такой степени, что и цитировать его почти неприлично, оно тем не менее содержит в себе формулу национального чувства, сосредоточенного на любви к языку, на восхищении его возможностями, его красотой и силой.

Все рассуждения насчет того, что в демократическом обществе нет инструментов мирного насаждения каких бы то ни было идеологических мифов, в том числе языковых; что кончилось время, когда избранное сословие интеллигенции обладало повышенными моральными правами и потому могло проповедовать, могло следить за чистотой языка и проч. – все эти рассуждения разбиваются о нашу ежедневную практику. Во-первых, и при демократии есть такие инструменты. Во-вторых, где вы демократию вокруг себя видели? В-третьих, сословие, вольно распоряжающееся судьбами языка, есть. Как раз те самые журналисты, которые – пускай не по чину, по воле исторической судьбы – заняли в нашем медийном мире то место всеобщего учителя, которое когда-то занимала интеллигенция. Учителя этого самого неплохо было бы как следует выучить; но деваться некуда – и таких фестивалей, как в Болдино, должно быть много. И таких проектов, как «Русская премия» (премия писателям, живущим в сопредельных странах и сохраняющих верность русскому языку), должно быть немало. А самое существенное: должно быть дано государственное задание школе, этой главной идеологической мясорубке: сосредоточиться на русском языке, сакрализовать его. И для начала преодолеть всеобщую безграмотность.

Мы не первые, кто переживает постимперский синдром; и Англия, и Франция сохранили языковое влияние на мир, утратив влияние военное и политическое; и английская Букеровская премия, и практика франкофонии – все это примеры успешной политики языкового национализма, в котором локализуется национальное чувство и восполняется чувство утраты. Надо идти тем же путем. Возводить язык в степень идеологическую и почти религиозную. Иначе придется повторять то определение, какое дал языку бессмертный языковой националист Владимир Даль. Язык – мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки к зубам пищи, для распознания вкуса ея, а также для словесной речи или у животных для отдельных звуков.

Порномасштабная война

На неделе между 2 и 8 октября. – 7 октября была убита Анна Политковская. – В тот же день Путину исполнилось 55 лет. – На блокаду штаба российских миротворцев в Тбилиси, обвиненных в терроре и поддержке Южной Осетии, Россия ответила блокадой Грузии; авиасообщение прекращено, грузинский бизнес под тотальным подозрением, грузин без визы высылают из страны.

Что происходит в Грузии? Ответить на этот вопрос – значит понять, что происходит в России.

Но сначала одна существенная оговорка. Насчет товарища Саака… ах, какого товарища. Молодому вождю кое-что удалось сделать для своей страны; он сдул политическую труху с мятежного Батуми, вытравил за пределы страны обнаглевшего Аслана Абашидзе и не допустил в нее отмороженного Игоря Гиоргадзе. Однако чем дальше, тем больше неадекватная власть Саакашвили припахивает гамсахурдианством, дешевой смесью театральщины, авантюризма, мелочности, недальновидности и самовлюбленности, чреватой манией преследования. Непонятная смерть Зураба Жвании, единственного по-настоящему сильного конкурента; повальные аресты среди оппозиции; постоянное провоцирование и без того взвинченных лидеров Абхазии и Южной Осетии; хамство, прикрытое лисьей улыбкой, в отношении России; не просто задержание подозреваемых военных, но вооруженное оцепление российского штаба в Тбилиси – все это звенья одной цепи. Цепи нарастающих ошибок Саакашвили, которые ведут Грузию в полный политический тупик, в историческое болото, из которого, боюсь, даже НАТО не вытащит.

И поэтому я – как гражданин, как наблюдатель – готов был бы поддержать любые разумно-жесткие ответные меры на грузинскую провокацию. Ответное задержание шпионов (реальных или вымышленных – не имеет значения). В удвоенном и даже утроенном размере: вы нам четверых арестованных – мы вам двенадцать высланных. Отзыв посла для консультаций. Резолюцию Совбеза или хотя бы заявление генсека ООН. Если есть подозрение, что кто-то из грузинского политического бомонда ведет свои финансовые дела в России, прямо или через посредников, то замораживание счетов, приостановка платежей. Мало? Ну, уж сколько можем – без нанесения рикошетного удара по самим себе.

Но все, что началось на прошлой неделе, а продолжилось на этой, имеет к государству Грузия все меньше отношения. И все больше отношения к государству Россия.

Эвакуированы сотрудники посольства, как если бы Тбилиси был Сайгоном; прекращено авиасообщение, как если бы Грузия была Сомали; отменена выдача виз – всем, даже по гуманитарным соображениям; детей граждан Грузии велено отчислить из русской школы при посольстве; внезапно выяснилось, что московские казино принадлежат грузинским авторитетам; что грузинский культурный центр не соблюдает гигиену, а грузинские рестораны не платят налоги. Даже банду грузинских киллеров – и ту внезапно обнаружили и арестовали; спасибо наглому Саакашвили – если бы не дал идиотскую команду окружить наш штаб, гуляли бы киллеры на свободе…

Неумеренные либералы комментируют эту ситуацию вполне гуманистически; жаль бедного соседа, что ж мы его так; при чем тут добродушный Зураб Константинович Церетели, у которого имелись то ли акции казино «Кристалл», то ли право аренды… Но давайте рассуждать прямо и трезво. Грузины как-нибудь со своими проблемами разберутся. Это их дело, их забота – поддерживать ли обезумевшего Саакашвили, отказываться ли от ведения бизнеса на территории России, давить ли на своих политиков, чтобы были сговорчивей, кланяться ли Америке, чтобы спасла. Еще глупее – жалеть владельцев «Кристалла» и «Голден-паласа». Мы должны смотреть на происходящее с другой точки зрения, с иной позиции. Прошу прощения – с эгоистической. Каким образом реакция наших вождей на грузинскую провокацию скажется на нашей собственной судьбе. К каким переменам во внутреннем устройстве приведет. И уже исходя из этого давать оценку.

Первое, очевидное и не самое главное следствие принятых решений: разом поменялся расклад сил в так называемых элитах. Те, кто ставил на одного преемника, подвинулись; те, кто ставил на другого, оживились. Оживление их несколько наигранное, поскольку гарант Конституции тут же напомнил, что в доме только один хозяин, и все мы знаем, как его зовут. Я имею в виду сдвоенное путинское заявление: с одной стороны, грузинская государственность названа полутеррористической, с другой стороны, Россия продолжит выводить свои войска и закрывать базы в соответствии с договором. Последний шаг на пути к малой победоносной войне не сделан. И всем ясно, чье это персональное решение.

Второе следствие, тоже очевидное. Хотя и более существенное. Сила была продемонстрирована Грузии, а применена будет в России. Не военная. Политическая. Часть властных кланов позволила себе поиграть в американских киногероев (а случившееся куда больше походило на качественный голливудский боевик, нежели на реальную американскую политику, ссылаться на пример которой стало теперь модно). Грузинская игра слишком быстро закончилась, и теперь ее правила сами собой распространятся на российское поле.

Следствие третье. Дана отмашка на полномасштабный передел легального и криминального рынков по всей стране. Жалеть грузинскую мафию как-то глупо, пусть она сама себя пожалеет. Но, во-первых, зачистка поля идет тотальная, мафию от немафии отличать никто не собирается; мирных грузинских торговцев просто разорят или обложат двойной данью. А во-вторых, если бы на место зачищенной мафии тут же явилась небесно-чистая, прозрачная, добросовестная рыночная система! Но ведь ничего подобного не будет, верно? Будет новый передел устоявшихся сфер влияния. Власть подвинет грузинские кланы, за их место начнут сражение азербайджанские, чеченские, коптевские, тамбовские, иные прочие группировки. Польется кровь. Да, не наша с вами. Вполне себе бандитская. Однако ж льющаяся кровь – всегда хороший довод, чтобы силовики упрочили позиции. См. пункт два.

Наконец, четвертое следствие. Самое тяжкое. Страна и так напряжена. Она искренне верит, что все идет хорошо, что народ и партия едины; при этом вокруг себя видит непорядок. И подсознательно ищет олицетворенного виновника собственных бед. Это происходит и безо всякой Грузии; но массовая политическая, милицейская, военная истерика по поводу грузинских дел действует на тлеющее раздражение как спиртовой раствор на разогретые угли. Уже полыхнуло в Кондопоге – задолго до всяких эвакуаций. Теперь степень риска возросла в разы. Нам все время твердят об оранжевом уровне опасности, а его давно пора повышать до коричневого.

Самое странное во всем этом, что перечисленные следствия формируют такую общественную среду, в которой неуютно находиться не только нам с вами, но и тем, кто принимает (по крайней мере, осуществляет) брутальные решения. Оттуда, из Тбилиси, идут сигналы к атаке, а здесь, в России, формируется запрос на другого вождя. Более крутого. Более отвязного. Уже рогозинские ролики, за которые «Родина» была снята с московских выборов, не кажутся чем-то из ряда вон выходящим… А такого вождя нынешняя элита предложить не сможет. Потому что слишком цивилизованна. Образованна. Осторожна. И богата.

Повторяю: мне лично не так уж и важно, как справится Грузия со своими бедами. Важно – как справимся мы со своими. Как несоразмерная реакция на саакашвилиевский маразм скажется на внутрироссийском соотношении сил. В политике не угол падения должен быть равен углу отражения, а угол отражения – углу падения. Иначе мы сами себя загоняем в пятый угол, из которого хорошего выхода нет.

Стреляли в Политковскую, целили в Путина, попали в нас

На неделе между 9 и 15 октября. – Путин в Дрездене прокомментировал убийство Политковской: власть в ее смерти не заинтересована, ее гибель нанесла ущерб гораздо больший, чем наносили публикации.

Прошу прощения, придется проявить сексизм. Многолетние наблюдения за женской языковой логикой привели к интересному наблюдению. На вопрос «зачем» женщины чаще всего отвечают «потому что». На вопрос «почему» – «для того чтобы». Неразличение причинности и целеполагания в данном случае принципиально и связано с особой языковой картиной мира; нет ни целей, ни причин, есть только мотивация поступка, который все равно будет совершен. Неважно, по какой причине. Необязательно знать, с какой целью.

Зато если вы спросите водителя-мужчину, как долго осталось ехать, он скажет: столько-то километров. А женщина за рулем сообщит: столько-то минут. Мужчина измеряет время пространством, женщина – пространство временем. И в данном случае она безупречно права; чтобы рассчитать свои действия после приезда, мы должны прикинуть оставшееся время пути; километры к нам и нашим действиям неприложимы.

Все это имеет самое непосредственное отношение к вопросу, который сейчас бурно обсуждается в обществе: кто убил Политковскую? С точки зрения следствия вопрос поставлен правильно. С точки зрения общества вопрос почти бессмысленный. Ну, предъявят вам сумасшедшего схинхеда, который имел к покойной такую личную неприязнь, такую личную неприязнь… Или обнаружат порученца беглого олигарха, очередного Михаила Каданева (это человек, который сел за убийство Юшенкова); кто-нибудь из нас помнит, как господин Каданев выглядит? Я лично вообще ни разу в жизни его не видел и надеюсь не увидеть никогда. А может, будет пойман отмороженный антикадыровец, который таким сложным путем хотел повредить чеченскому премьеру, только что отметившему свое тридцатилетие и получившему аттестат президентской зрелости. И что это объяснит? Нам-то куда важнее разобраться в том, зачем убили известную, но давно уже не слишком влиятельную журналистку, и сколько времени осталось всем нам до серьезного и почти уже неизбежного поворота современной российской истории.

Когда вопрос поставлен таким образом, кое-какие наносные версии убийства отсеиваются сами собой. Во-первых, очевидно, что жесткая публицистика Политковской была не причиной, а поводом для заказного преступления. Нравятся кому-то слова Путина, произнесенные в Дрездене, или нет, но по существу он прав: смерть Политковской нанесла куда больший ущерб действующей власти, чем наносили ее публикации последних лет. Они давно уже не вызывали той бурной общественной реакции, какая сопровождала их появление в девяностые и начале нулевых. Даже раздражения. Может быть, это плохо говорит об обществе, но это так, ничего тут не изменишь. Даже Михаил Леонтьев, и тот потерял интерес к облаиванию Политковской, а Леонтьев персонаж симптоматичный. Нервничали только кадыровцы; но эти законопослушные ребята в случае чего вполне могли обойтись без дополнительных трат на поездку в Москву и на командировочные; проблему Политковской они могли давно решить присущими им методами на своей территории, не залезая не чужую.

Во-вторых, приходится отмести и другую версию. Насчет заговора беглых олигархов. Не потому, что Березовский законопослушнее Кадырова, а потому, что он умеет считать ходы. Давайте договаривать до конца. Дело Политковской внешне напоминает дело Гонгадзе[7]7
  Журналист, убитый и обезглавленный на Украине, в преддверии президентских выборов; одна из записей разговоров в кабинете Кучмы будто бы указывает на «президентский» след в устранении оппозиционного журналиста.


[Закрыть]. Но только внешне. Да, статьи Гонгадзе тоже были не причиной преступления, а только поводом столкнуть Кучму. Однако ж сюжет убийства Политковской никогда не приведет к такой развязке. Почему? потому что Россия не Украина, Путин не Кучма, и никаких внутренних оснований для управляемой оранжевой, тюльпановой, желтой, фиолетовой и серо-буро-малиновой революции в сегодняшней Москве нет. Что же до народных волнений, то гибель одной-единственной журналистки, даже столь принципиальной и смелой, никакого впечатления на массы не произведет. Политковская не Листьев, а 2006 год – не 1995-й. Зачем Березовскому вкладываться в рискованный проект (а в нашем гнилом мире убийство, увы, тоже стало проектом, со своим бизнес-планом, затратами на входе и дивидендами на выходе), не сулящий никакого выгодного ему результата?

Ничего не объяснит и третий вариант: Политковскую убил отмороженный патриот, мстящий за поругание русского народа. Даже если такого патриота поймают и заморозят обратно. Патриоты сами по себе действуют редко и до крайности непрофессионально; тут же работа (работа…) проделана вполне грамотно. Палач свое дело знал.

Попробуем зайти в проблему с другой стороны. Кто в данном случае проиграл больше всех – и почему? Если не брать в расчет близких и друзей (а кто же их, бедных, берет в расчет; тут ведь, дорогие мои, политика), то главный проигравший – гарант Конституции. Не только и не столько потому, что на Западе Путину будет объясняться еще сложнее. Не только и не столько потому, что будущая энциклопедическая статья о его правлении, внешне фантастически успешном, будет подпорчена еще одной мрачной строкой. Но прежде всего потому, что кто-то незримый напомнил главе государства, что все решения контролировать невозможно даже при рейтинге 70 процентов; что его мечта об уходе в 2008 году на вершине успеха и славы находится под постоянной угрозой, поскольку тонкий покров стабильности, накинутый им на Россию, все равно что тонкая корка льда над незамерзающим болотом. И поскольку есть внутренние силы, способные послать черный подарок ко дню рождения человеку, облеченному почти царской властью: не будем забывать, что Политковскую убили в день рождения Путина.

Мы не знаем и вряд ли узнаем, кто, как и в какой форме принимал это жуткое решение; более того: оно могло заключаться – и скорее всего заключалось – не в прямом заказе на убийство Политковской, а в осознанной готовности закрыть глаза на чужой заказ, пропустить удар, не помешать врагу нанести удар по друзьям. Но это решение, несомненно, принималось. И если искать аналогии, то сравнивать убийство Политковской надо не с убийством Листьева и Холодова, а с убийством отца Александра Меня – при всей принципиальной несомасштабности этих фигур. В данном случае речь не о людях, а о схемах. Смерть Меня в 1990-м предшествовала Риге и Вильнюсу, а самое главное – предваряла Форос. Не буду развивать эту опасную мысль, но лично у меня никаких сомнений, что 7 октября 2006 года мы стали свидетелями стрельбы по скрытой цели сквозь явную мишень.