Текст книги "Победу не отнять! Против власовцев и гитлеровцев!"

Мы долго молча отступали.

Досадно было, боя ждали,

Ворчали старики:

«Что ж мы, на зимние квартиры?

Не смеют, что ли, командиры

Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?»

М. Ю. Лермонтов

Положение России на международной арене сегодня незавидное и заставляет вспомнить древнеримскую мудрость: «Vae victis! – Горе побежденным!»Потери, поражения одно ощутимее другого – дипломатические, моральные, политические, экономические… Похоже, что все должники России заключили тайный союз с ее кредиторами, чтобы все взять от ослабленной страны, ничего при этом не отдавая. Нам, воспитанным на идеалах общечеловеческих ценностей, всемирного братства трудящихся, грядущего слияния народов в одну земную нацию и грядущего же царства всеобщего равенства и справедливости, внезапно открылась истинная картина ожесточенной и беспощадной борьбы наций и государств за выживание, за ресурсы, за право входа в «золотой миллиард», за мировое господство и т. д. Мы воочию убедились, что под прикрытием красивых и благовидных концепций в международных отношениях по-прежнему господствует право силы и далекое от всякого снисхождения отношение к слабому. В частности, сегодня со всех сторон слышится главная заповедь уголовного мира, обращенная к России: «Умри ты – сегодня, а я – завтра».

Наглядным и убедительным примером сказанного является история с трофейными ценностями культуры, развернувшаяся с начала 90-х гг. Непосредственный участник событий, я расскажу, как это было.

Первый приступ сикофантов

Пока Советский Союз был цел и силен, а Германия разделена на две половины, вопрос о трофеях не поднимался. Точно так же, как и сегодня он не поднимается в отношении США или Англии. Понятно, почему ни СССР, ни Россия не считали нужным обращаться к этой теме: ведь в соответствующих решениях, сопровождавших выдачу ГДР Дрезденской галереи, а также еще 1,5 млн единиц культурных ценностей в середине 1950-х гг., говорилось о том, что Советский Союз считает тему раз и навсегда закрытой после этого акта «доброй воли». К сожалению, недалекие наши правители, жестоко ошибившись в прогнозах относительно политических последствий добровольного возвращения «Дрезденки», совершили еще одну ошибку в отношении тех сокровищ, что оставались после этого в России. Вместо того чтобы по примеру США публично легализовать трофейные ценности, официально «разлив» их по музеям и библиотекам и введя тем самым в мировой культурный обиход и научный оборот, «культуртрегеры» советского пошиба заперли трофеи в запасниках, породив этим подозрения, сомнения и домыслы в отношении вполне ясной проблемы.

В дальнейшем поведение России резко отличалось от поведения ФРГ в отношении культурных ценностей, перемещенных в результате Второй мировой войны. У нас априори считали, что выяснить местонахождение отечественных ценностей, вывезенных агрессорами – чрезвычайно сложно, а вернуть их на Родину – и вовсе невозможно, ведь они по большей части находятся в частных руках. Поэтому, за исключением эпизодически пробуждавшегося интереса к поиску Янтарной комнаты, никаких иных волнений в связи с этой темой в советском общественном сознании не возникало. Что же касается вещей из бывших немецких собраний, то насчет них в наших коллекционерских кругах ходили, разумеется, слухи и легенды. Но в открытой печати на подобные сюжеты существовало табу; таким образом, почти никто из советских людей не знал, где, что и сколько у нас хранится.

Совсем иначе отнеслись к делу немцы, десятилетиями не ослаблявшие усилий для того, чтобы выяснить, где в СССР находятся те или иные культурные ценности; в отличие от нас, они знали, что основная часть их бывшего имущества сосредоточена в государственных хранилищах. Намерение рано или поздно его вернуть (как фрагмент общего реваншистского замысла по пересмотру всех итогов ВОВ) никогда не оставляло побежденного агрессора. С этой целью в Бремене на базе университета был создан центр по сбору соответствующей информации. Руководителем центра является проф. В. Айхведе, которому удалось создать в России агентурную сеть, состоящую из людей, умеющих работать с архивными материалами.

Один из наиболее активных немецких сикофантов, некий г-н А. Л. Расторгуев (ныне член берлинского общества «Утраченное искусство в Европе»), в течение многих лет был связан с Айхведе коммерческим интересом, комплектуя для последнего библиотеку по части «россики». Ничем особо не отмеченный в искусствознании (его кандидатская диссертация посвящалась узкой проблеме перспективы в творчестве художников итальянского Возрождения), он, однако, подвизался на кафедре искусствоведения МГУ и был вхож в музейные и коллекционерские круги, где и находил интересующие немцев сведения. Летом 1990 г., будучи заранее оповещен о грядущем объединении Германии, он, вероятно с «подачи» Айхведе, написал «Проект решения вопроса о судьбе памятников искусства, архивных материалов, рукописей, библиотек и т. п., вывезенных из Германии в качестве военных трофеев и находящихся в настоящее время в спецфондах музеев и в государственных хранилищах СССР».

Основная мысль проекта, поражающего односторонним подходом, такова: нам надлежит вернуть немцам все самое лучшее, самое ценное и уникальное, а себе в качестве возмещения утрат оставить тиражный антиквариат, а также то, что невозможно разыскать по спискам и идентифицировать. Проект был опубликован в январе 1991 г. в «Русской мысли», сыграв роль спускового механизма для информационной кампании в СССР, с высокой скоростью развернутой сторонниками возвращения трофеев и немецкими агентами.

Тем временем, позаботившись о том, чтобы соответственно обработать общественное мнение и адаптировать его к запланированному возвращению в Германию трофеев, немецкая сторона предприняла свой главный ход, на который и возлагала все надежды. Используя германофильские и русофобские интенции министра иностранных дел СССР Э. А. Шеварднадзе (этнического немца по матери), она подготовила Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между СССР и Германией, который был подписан Горбачевым 3 октября 1990 г. В Договоре содержится ст. 16, где говорится: «Пропавшие или незаконно вывезенные культурные ценности, находящиеся на их (сторон. – А. С.) территории, должны возвращаться владельцам или их наследникам». Поражает изощренное, иезуитское коварство немецкой стороны, превосходно осведомленной о том, что в немецких хранилищах сегодня нет четко идентифицированных советских культурных ценностей; таким образом, договор планировался ею в данном пункте как заведомо односторонний, налагающий обязательства только на СССР. (Время показало, что хитрецы просчитались, но об этом ниже.)

Между тем активность СМИ и агентов влияния, подогретая немецкими посулами и благотворительностью, выразилась как в «сенсационных» публикациях (например: К. Акинша, Г. Козлов. «Трофеи войны. Советы скрывают художественные сокровища»; интервью В. Ремизова с А. Расторгуевым, где пересказывался пресловутый «Проект»; статья последнего «Военнопленное искусство», где он хвастает тем, что первым раскрыл «один из самых давних и долгих секретов СССР» – о трофеях, которые он именует «украденным» добром; статьи М. Мурзиной, Н. Бобровой, Н. Зубкова, Г. Цитриняка, в которых также проводилась мысль о желательности возвращения «незаконно удерживаемых» ценностей и т. д.), так и в обращении к М. С. Горбачеву от лица некоей Ассоциации искусствоведов, побывавшей за немецкий счет в Кельне, где она подписала совместное заявление с германской Ассоциацией критиков. Однако, несмотря на то что эти напористые акции растянулись до самого конца 1991 г., успеха они не имели.

Во-первых, политическая нестабильность, августовские события, ликвидация СССР отвлекли нас от проблемы трофеев, а во-вторых, помешала твердая и принципиальная позиция Минкульта СССР во главе с Н. Н. Губенко, первым в то время решительно вставшим на рубеже наших интересов в этом вопросе. Естественно, когда проблема с СССР разрешилась окончательно, а Минкульт был, соответственно, ликвидирован, атака возобновилась с новой силой. В одном только феврале 1992 г. в «Известиях» вышла ликующая реляция А. Зверева «Военнопленное искусство выходит из заключения», а в «Независимой газете» – огромное интервью с Акиншей и Козловым «Произведения исусства: границы и долги. „Военнопленное искусство“ должно перестать быть трофейным – счета придется оплачивать сообща». Сегодня оба автора, обласканные «мировым журналистским сообществом», живут и работают за рубежом, открыто получая деньги за продолжение своих изысканий по трофейной теме, но в то время факт их ангажированности был скрыт, а яро антироссийская позиция – закамуфлирована под «объективную», «интеллигентную».

Кампания по обработке общественного мнения была мощной, слаженной, хорошо продирижированной. Одновременно такая же кампания развернулась в пользу выдачи хасидам библиотеки любавического ребе Шнеерсона. Обе они шли «в связке», и казалось, что судьба культурных ценностей в обоих случаях уже решена. Все висело на волоске. Одинокий голос Н. Губенко, прозвучавший на конференции 25 ноября 1991 г. в Минкульте, был заглушен и не дошел до широкой аудитории. Подготовленная по его просьбе статья сотрудника министерства А. Шереля вышла в официозе «Россия» в октябре того же года (а также отдельной брошюрой тиражом всего одна тыс. экз.) и тоже не могла иметь решающего влияния на общественное мнение. И первая общественная реакция против выдачи трофеев – принадлежащая автору этих строк статья «Вся Россия плохо лежала» («Советская Россия» 12 декабря 1991 г.) – тоже, конечно, ничего изменить не могла. Хорошо помню свое ощущение того времени: передо мной – глухая стена, закулисный сговор уже состоялся, сопротивление бесполезно, противостояние невозможно. Бессильный гнев душил…

Случилось чудо. Возмущение Верховного Совета откровенно беззаконными требованиями хасидов, их безобразным, хулиганским поведением в стенах «Ленинки» [37] было так велико, что высший законодательный орган решил 19 февраля 1992 г. отказать в их требованиях, несмотря на давление со стороны Бурбулиса, Хасбулатова, Шохина и других высокопоставленных лиц. Это решение нарушило спланированный общий ход событий и подвигло немецкую сторону предпринять новый шаг, чтобы укрепить плацдарм для следующего этапа наступлений. Понимая, что на волне антисоветской истерии руководство новой России, настроенное к тому же антигорбачевски, может взять под сомнение обязательства, данные Горбачевым в Договоре от 13 октября 1990 г., немцы заключили с Ельциным Соглашение от 16 декабря 1992 г. о культурном сотрудничестве, ст. 15 которого копирует ст. 16 Договора 1990 г.

Долги и расчеты верховного бурбона

Надо сказать, что президент Ельцин вообще-то был бесконечно далек от всякого понимания проблем и значения культуры. О его личном отношении к трофеям лучше всего говорят такие эпизоды:

– передача им в ноябре 1992 г. в дар Венгрии двух трофейных картин (как гласит правительственное распоряжение № 2060-р – «в порядке реституции» (!), хотя по мирному договору 1947 г. Венгрия как страна-агрессор лишалась каких-либо прав на имущественные претензии к СССР);

– передача по его распоряжению в марте 1993 г. в дар Германии (через министра иностранных дел ФРГ К. Кинкеля) пяти старопечатных трофейных книг из так называемой Готской библиотеки;

– попытка (скрытая от общества) передать в 1993 г. в дар Германии так называемую Бременскую коллекцию рисунков первоклассных мастеров. Эта акция была остановлена Н. Губенко, в последний момент просветившего Ельцина относительно стоимости подарка и неприличности такого «жеста доброй воли»;

– попытка передать в дар Германии Готскую библиотеку весной 1994 г. Это стало достоянием гласности и вызвало грандиозный скандал в прессе, в результате которого ценнейшие книги, под которые немцы уже выделили специальный самолет и которые уже стояли запакованные в подвалах библиотеки ИНИОНа, остались в России;

– наложение в марте 1997 г. вето на Закон о перемещенных культурных ценностях, принятый Госдумой и Советом Федерации абсолютным большинством голосов;

– передача, в нарушение Закона о ввозе и вывозе культурных ценностей и Моратория Госдумы на одностороннюю передачу каких-либо трофейных ценностей, в дар Германии архива министра иностранных дел В. Ратенау (1867–1922) во время визита в Баден-Баден в апреле 1997 г.

Все эти – осуществленные и сорванные – акции ясно свидетельствуют об одном: для президента Ельцина, как и для его советских предшественников, трофейные ценности, оплаченные кровью миллионов и призванные хоть отчасти возместить непоправимый ущерб, понесенный культурным достоянием России, – не более чем мелкая разменная карта в политической игре. Нет сомнений, что Ельцин чувствовал себя вправе распоряжаться ими, как он считает нужным, по-хозяйски. Не приходится сомневаться и в том, что, подписав вышеупомянутое Соглашение о культурном сотрудничестве, он неоднократно заверял затем немецкую сторону, что новые отношения между двумя странами, гарантом коих он является, непременно позволят удовлетворить притязания Германии.

Последнее такое заверение, по моим сведениям, было дано в январе 1997 г. в Завидово лично канцлеру Колю, после чего Коль торжественно обещал своим избирателям, что вернет трофеи из России. Стоит напомнить читателю, что, по оценке немецкой прессы, стоимость трофеев составляет 100 000 000 000 (сто миллиардов!) немецких марок [38] .

Однако такие обещания давались и ранее под вполне определенные кредиты. Щедрые финансовые вливания со стороны ФРГ в период президентской избирательной кампании 1996 г., помогшие Ельцину выплатить долги по зарплате и пенсиям и поднять свой рейтинг, говорят о том, во-первых, что его заверения были учтены противной стороной, а во-вторых, что позиция президента в отношении закона о перемещенных ценностях не зависела от норм права, законов логики и интересов России, а целиком определялась закулисными соглашениями. Тайный сговор был осуществлен на самом высоком уровне, чем и объясняется бешеное противодействие Ельцина законному решению вопроса.

Подписывая еще в середине декабря 1992 г. упомянутое Соглашение, Ельцин, скорее всего, считал, что возврат трофеев – дело близкого будущего, не стоящее к тому же особого внимания. Однако в дальнейшем ситуация изменилась: накал страстей, взвинченных публицистическим штурмом «выдавальщиков», поутих, в обществе возникло чувство протеста против беспардонного нажима пронемецких сил. В июне 1992 г. газета духовной оппозиции «День» опубликовала мою статью «Компрадоры» на тему трофеев. А в подбор к ней – составленное мною же инициативное письмо о создании Лиги защиты национального достояния России, подписанное, наряду с автором, многими видными деятелями культуры: директором ГМИИ И. А. Антоновой, предводителем российского дворянства А. К. Голицыным, академиком Д. С. Лихачевым, председателем Комиссии по культуре Верховного Совета Ф. Д. Поленовым, тогдашним директором Эрмитажа В. А. Сусловым и другими. К сожалению, недостаток организационных возможностей и материальных средств не позволил в то время воплотить идею Лиги, и она была зарегистрирована только в апреле 1997 г. Но подобная заявка сыграла своевременную и важную роль: позиция общества по вопросу о выдаче трофеев перестала казаться однозначно капитулянтской.

По этой причине наша исполнительная власть, которую вернее было бы именовать «распорядительной», не стала принимать на себя всю ответственность, а утвердила 28 декабря 1992 г. Положение о Государственной комиссии по реституции (далее – ГКР), созданной правительственным постановлением от 23 июня 1992 г. Во главе Комиссии был поставлен министр культуры, впоследствии член думской фракции «Выбор России», Евгений Сидоров, послушный и чуткий исполнитель намерений верховного правителя. Для тех, кто лично участвовал во всей трофейной эпопее 1990–1992 гг., было ясно: власть создала Комиссию, лишь «делу дать хотя законный вид и толк» – решенному в принципе делу. С этого момента, однако, вопреки расчетам немецкой стороны и ее российских пособников, ход «дела» принял иной характер. А спор о трофеях приобрел символическое значение битвы не только за наше национальное достояние, но и за наше национальное достоинство, не только за наше прошлое, но и за наше будущее.

Козлы в огороде

Для того чтобы верно оценить первый этап деятельности ГКР, следует обратиться к хронике ее заседаний. Но перед этим процитирую ст. 13 упомянутого Положения от 28 декабря 1992 г.: «Члены ГК, в том числе и выбывшие по различным причинам из ее состава, эксперты, привлекаемые к работе ГК, не имеют права делать публичных заявлений от имени ГК, публиковать известные им материалы и информацию, касающиеся работы ГК, кроме случаев, когда они специально уполномочены на это решением ГК». Таким образом, работа Комиссии изначально должна была протекать исключительно келейно, в обстановке секретности, вопреки публичным установкам на гласность и демократию. К сему: ст. 9 Положения предписывает дважды в год издавать «Бюллетень Государственной комиссии по реституции культурных ценностей»; до сих пор, однако, не вышло ни одного номера. Почему? Что должна была скрывать Комиссия? Это становится ясным при анализе первого же года ее деятельности.

« Заседание № 2.04.12.92.

2.1. Росархиву – внести в Правительство предложение о передаче личного фонда канцлера Германии И. Вирта [39] .

Заседание № 4.09.02.93.

4.5. Согласиться с передачей Германии оставшейся части Готской библиотеки.

Заседание № 7.02.07.93.

7.1. Считать возможным возвращение архивных документов французского происхождения, хранящихся в ЦХИДК, Французской республике…

7.2. Согласиться с предложением Росархива о возвращении архивных фондов голландского происхождения…

7.3. Росархиву подготовить Госкомиссии предложения по возвращению архивных фондов немецкого происхождения, хранящихся в ЦХИДК.

Заседание № 8.14.09.93.

8.4. Пиотровскому М. Б. – подготовить предложения по возвращению Балдинской части Бременской коллекции.

8.6. Согласиться с предложением Государственного Эрмитажа о возвращении Австрийской национальной библиотеке коллекции папирусов.

Заседание № 10.24.12.93.

2. Одобрить в целом проект распоряжения Президента РФ „О передаче Германии оставшейся части Готской библиотеки“. Внести в текст… уточнение о возвращении части Готской библиотеки как акт доброй воли, учитывая законность ее вывоза из Германии в 1945 г.

Заседание № 11.02.03.94.

7. Считать возможным возвращение Балдинской части коллекции Бременского Кунстхалле Правительству ФРГ».

Я намеренно прерываю на этом месте цитирование одного из подлинных документов ГКР, чтобы обратить внимание читателей на следующее обстоятельство. В правительственном Постановлении от 28 декабря 1992 г. говорилось (п. 2): «Государственной Комиссии совместно с центральными органами федеральной исполнительной власти активизировать работу по подготовке материалов и предложений по претензиям в отношении российских культурных ценностей, находящихся за пределами территории Российской Федерации, для предъявления их иностранным государствам». В прилагавшемся к Постановлению Приложении конкретизировалось (п. 3): «На Государственную Комиссию возлагается решение следующих задач: обеспечение защиты государственных интересов РФ при рассмотрении вопросов реституции культурных ценностей; недопущение причинения ущерба культурному наследию народов РФ».

Однако красивые слова остались только на бумаге. Не были ли они изначально лишь неким камуфляжем? За полтора года своей деятельности ГКР не вернула в Россию ни даже серебряной ложечки, ни чашки из дворцовых сервизов! Не предъявила ни одной претензии! Только одно было предметом ее забот: выдать, отдать, передать, возвратить…

Немаловажный штрих к портрету ГКР: среди ее экспертов того периода – известный нам Расторгуев, а также д.ю.н. Марк Моисеевич Богуславский [40] , немало потрудившийся над обоснованием односторонних выдач, а ныне живущий и работающий в Германии.

1993 год был годом затишья. Келейно работала ГКР, готовя выдачу за выдачей. Возложив все свои надежды на ее деятельность, примолкли расторгуевы. Наша сторона, успокоенная молчанием противника и отсутствием зримых событий, занялась другими проблемами.

Ситуацию «взорвали» немцы. В конце октября, посчитав, видимо, все дело уже решенным, в «Ленинку» заявились незваные гости: замдиректора Государственной библиотеки в Берлине, директор Саксонской библиотеки в Дрездене, директор Музея книги в Лейпциге и председатель экспертной группы по библиотечному делу правительственной реституционной комиссии ФРГ. Санкцию на осмотр ими хранилищ главной библиотеки России, включая секретную комнату-сейф, дал Е. И. Кузьмин, молодой человек, писавший диплом у министра Сидорова в бытность того ректором Литинститута, а после вознесшийся до положения начальника всех библиотек России.

Немцы вели себя по-хозяйски: вынимали и раскладывали на полу любые книги, восхищались условиями хранения, давая ясно понять, что мы сохранили эти книги как раз для Германии. Между прочим, фонд инкунабул «Ленинки» на пять шестых состоит из трофеев, не говоря уж о Библии Гутенберга [41] . Травмированная немецкой бестактностью, напуганная угрозой непоправимой потери, директор Музея книги РГБ Т. И. Кондакова позвонила мне в слезах. Практически сразу после этого я узнал о том, что Готская библиотека должна быть выдана в Германию.

Ответом на немецкую угрозу были мои статьи «Третье ограбление России» [42] , «Кто лукавит?» [43] , «Махнем не глядя?» [44] , «Кто владеет – да владеет, а кто потерял – тот уже потерял» [45] , где рассказывалось со многими подробностями, как немцы организовали (еще до войны!) и осуществляли планомерный, централизованный, целенаправленный грабеж книжных и музейных собраний СССР, уничтожая при этом инвентарные книги и каталоги, чтобы запутать все следы грабежа. Статья заканчивалась призывом к интеллигенции: «Хватит молчать и делать вид, что это нас не касается. Проиграть войну не стыдно (имелась в виду Третья мировая, „холодная“. – А. С.). Стыдно склониться перед наглостью победителей. Стыдно им служить. Да не попрекнут нас этим потомки».

Эта статья имела двоякие последствия. Во-первых, к Минкульту пришла толпа возмущенного народа (до сих пор не знаю, кто это организовал) и на долгом и гневном митинге сожгла чучело министра Сидорова. Последний не осмелился выйти к митингующим и вообще, как мне передавали, был сильно напуган. Выдача Готской библиотеки затормозилась. А во-вторых, я познакомился с доктором исторических наук О. Ф. Кудрявцевым, который развернул в академических кругах Москвы сбор подписей против этой выдачи, а также с доктором книговедения, деканом библиотечного факультета МГИК А. М. Мазурицким, также выступившим в печати с возражениями против выдачи немцам трофейных книг. Втроем мы выступили на радио «Резонанс».

Так началось сражение за Готскую библиотеку. Оно имело большое, далеко не частное значение: в ходе его едва ли не впервые в России (если не считать недопущения поворота северных рек) общество одержало победу над «распорядительной» властью, не позволив ей самодурственно распорядиться национальным достоянием.

Но и конкретный предмет, из-за которого мы сражались, не был пустышкой. Чтобы читатель почувствовал, так сказать, цену вопроса о Готской библиотеке, приведу выдержку из своей статьи «Махнем не глядя»: «Министр „ошибается“, говоря о 3 тысячах единиц: их примерно в два раза больше: 5815 наименований, среди которых есть и многотомники. Весомую часть этого количества, почти 1,5 тысячи, составляют книги XVI–XVIII вв. Это цельный комплекс, посвященный истории, философии и теологии; книги на всех европейских языках собирались в течение веков с большим пониманием и ответственностью. В них отражена история не только Западной Европы, но и Польши, Венгрии, Прибалтики, России и даже Молдавии и Валахии. Особое внимание уделено истории реформации в Германии, Швейцарии и Франции; многих книг по этой теме нельзя найти в других книжных собраниях России. Среди первоклассных редкостей – многочисленные издания Альдов, Плантена, Эльзевиров, желанные для всех библиофилов мира. В бывшем СССР „альдинами“, например, могли похвастать лишь коллекции Ленинской библиотеки и Публичной библиотеки в Ленинграде. Но наибольшую ценность представляют даже не эти раритеты, а книги поистине неповторимые, единственные в своем роде. Это прижизненные издания великих людей: основателей протестантизма – Мартина Лютера, Жана Кальвина, Бугенхагена, знаменитого гуманиста Эразма Роттердамского, философов Фрэнсиса Бэкона, Вольтера, Томазо Кампанеллы, историка Гуго Гроция. Чрезвычайная редкость – инвектива Генриха VIII, написанная, возможно, Томасом Мором, против лютеровской ереси (Лондон, 1521). Не менее редок анонимный перевод Библии на немецкий язык, выполненный еще до Лютера (Bibel teutsch –Аугсбург, 1518). Редка и прекрасна одна из самых красивых Библий XVI в. Практически не встречаются на антикварном рынке и очень важны для любой библиотеки мира ранние памятники европейской периодики XVII в., например, „Голландский меркурий“ (Амстердам, 1678), „Европейский дневник“ (Франкфурт-на-Майне, 1659–1683). К числу весьма знаменитых изданий относится целиком гравированный сборник „Символы и эмблемы“ И. Камерариуса (1677). Многие книги богатейше иллюстрированы гравюрами, например, „Немецкий гербовник“ (390 иллюстраций), „Топо-хроно-стематографика Германии“ Г. Букелинуса, „Военная история принца Евгения Савойского, принца-герцога Мальборо и принца Нассау-Фризского“ Ж. Руссе де Мисси. Всех редкостей и ценностей нашей части Готской библиотеки, о которой так пренебрежительно отозвался Е. Ю. Сидоров, в газете не перечислишь. Здесь требуется детальная, всесторонняя и гласная экспертиза. Таковая пока не проводилась. Но и сказанного довольно, чтобы понять: даже эта небольшая, „застрявшая“ у нас часть Готской библиотеки – драгоценный книжный клад».

Мы выступали по радио и в печати, провели пресс-конференцию в российско-американском пресс-центре, опубликовали весьма решительное письмо за подписью 92 известных ученых против односторонних выдач, без эквивалентного возмещения и гласного всестороннего обсуждения, каких бы то ни было трофеев. Власть, в лице Сидорова и его заместителя М. Е. Швыдкого, пыталась оправдывать свои действия, но так злобно, неуклюже и неубедительно, выказав такую дремучую некомпетентность, что только повредила себе в общественном мнении: всем стало ясно, до какой степени лакомый кусок вынимают у нее изо рта. Готская библиотека, уже упакованная в ящики, готовая отправиться в Германию с Ельциным, чтобы «подсластить» визит, осталась на месте. Важный прецедент невыдачи был создан.