Текст книги "Поиски знаменитостей"
Автор книги: Александр Граевский
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Александр Моисеевич Граевский
Поиски знаменитостей
Поиски знаменитостей
Леша растерялся. Чуть не четверть часа он с жаром объяснял суть дела, а сейчас заметил, что ребята почти и не слушают его.
Он потеребил концы пионерского галстука и не совсем уверенно спросил:
– Понятно?
Никто не ответил.
– Играли ведь уже в такую географическую игру… Помните, на Южный полюс путешествовали?
– В том-то и дело, что играли! – Эдик Голубев крикнул это громко, на весь класс.
Эдик, конечно, известный бузотер и критикан, на него угодить трудно. Но сейчас… Сейчас он прав: скучно повторять ту же самую игру, в которую играли в первом полугодии. Правда, тогда «путешествовали» на Южный полюс, а сейчас предстоит «путешествие» по Уралу, но все равно – опять будут доклады, опять дневники, опять фотографии, вырезанные из газет…
Обычно, если что-нибудь не нравится, ребята шумят, спорят, стараясь перекричать друг друга. Сегодня же си дели молча, словно им все на свете надоело.
«Уж лучше спорили бы, что ли», – подумал Леша.
И тут вдруг, ни к селу ни к городу, Люда Бояршинова задумчиво произнесла:
– А вы знаете, ребята, нынче по нашей улице в полтора раза больше машин ходит, чем в прошлом году…
Все головы повернулись к ней. Леша от удивления даже рот открыл. Что такое? При чем тут машины?
Первым пришел в себя Эдик.
– Вот тебе и раз! – сказал он. – Ты, что же, на машинах, что ли, путешествовать предлагаешь?
– Ничего я не предлагаю, – пожала плечами Люда.
– А откуда ты знаешь, что в полтора раза? – спросил Леша. – Ты что, считала их?
Но Люда не сдавалась. Она слегка покраснела, глаза у нее заблестели, руки крепко уцепились за приподнятую крышку парты.
– Считала, – упрямо ответила она. И, видя, что многие не верят, стала рассказывать.
– Я в прошлом году вон как русского боялась. Все думала, что двойку на экзамене получу. Вот и загадала один раз: если встретится мне по дороге в школу тридцать три машины, тогда сдам экзамен, если нет – не сдам. Ну, насчитала всего семнадцать штук. А на другой день опять, потом опять. Только тридцать три ни разу не вышло. Конечно, глупо все это. Экзамен-то я и так на четверку сдала.
Эдик начал догадываться, в чем дело. Поэтому он ехидно ввернул:
– Нынче, значит, опять считала? Продолжение бабушкиных сказок. Я знаю, нынче ты не на русский, ты на физкультуру загадывала! У тебя ведь того, координация.
Громкий смех заглушил его слова. Все ведь знали, что у Люды не ладилось с гимнастикой. Еще вчера смеялись, наблюдая, как она делала вольные упражнения: казалось, что руки и ноги у Люды не свои и поступают, как им заблагорассудится. Николай Иванович сказал тогда что у нее пониженная координация движений.
– У тебя в голове координации не хватает! – рассердилась Люда. – Вот и мелешь все, что на язык попадет.
Обиженно отвернувшись к окну, она замолчала.
Леша попытался навести порядок. Но случай с Людой словно встряхнул ребят. Со всех сторон полетели выкрики:
– Надоело!
– Играли уже!
– Новое что-нибудь придумать надо!
Покрывая весь этот гвалт, с задней парты донесся громкий голос Эдика:
– Разрешите, товарищ председатель?
Он, Эдик, это умеет: изысканно вежливо попросит слово, выступит с блеском, а потом отправится обратно на свою парту и будет подзуживать всех, острить, громко смеяться, мешать всему классу.
Леша и на этот раз ждал какого-нибудь подвоха, однако закричал громко:
– Тише вы, Голубев имеет слово!
– У меня есть вопрос, – начал Эдик. – Бояршиновой вопрос и вообще всем. По-че-му? Да, да, почему на нашей улице стало больше машин? – Он торжествующе оглядел класс и, помолчав с минуту, повторил: – Почему?
Было тихо. Волей-неволей каждый подумал: «А правда, почему стало больше?» Эдик подождал еще немного и заявил:
– Эх вы! Наблюдатели! Да строительство началось на углу Дачной. Сразу три больших дома строят. Вот и заходили самосвалы взад-вперед.
Все опять зашумели, засмеялись. Один Леша молчал. Внезапно возникшая мысль захлестнула его и, торопясь не упустить ее, он забарабанил кулаком по столу, сразу потеряв всю серьезность.
– Стойте, ребята! Это же интересно очень! Ведь мы о своей улице очень мало знаем!
* * *
Нет, ему определенно не везет! У других ребят такие интересные соседи. Просто завидно становится. У одного за стенкой архитектор живет. У другого во дворе – участник революции 1905 года. А у него… Леша с досады плюнул. Дорога из школы домой была сегодня что-то чересчур длинной.
На отрядном сборе решили, что каждый постарается узнать об улице, на которой он живет, как можно больше. А потом подготовят сообщения, оформят альбомы и проведут отрядный сбор «Наша улица». И еще решили об этом пока никому не говорить, а то идею обязательно перехватят.
Тайну, правда, сохранить не удалось. Уже на другой день старшая пионервожатая поймала Лешу в коридоре и стала допытываться, что вчера обсуждали на сборе. Он хотел вывернуться, но оказалось, что она уже все знает. Но и после этого идея – изучить свою улицу – не потеряла для ребят привлекательности. Главное – сами придумали, никто не подсказывал.
Подойдя к дому, Леша усмехнулся. Вспомнил свой вчерашний разговор с дворником, тетей Марусей. Он тогда попытался выяснить, сколько лет стоит этот двухэтажный деревянный дом, кто в нем раньше жил. Тетя Маруся взглянула на него так, словно Леша с ума сошел, а потом рассердилась.
– Дом не лошадь, – сказала она, – ему в зубы не заглянешь. Это лошади в рот поглядят и скажут, сколько ей лет. А кто раньше здесь жил, так рук-ног не оставил. Кто их знает. Люди, надо думать, жили.
На этом и кончился разговор. Леша еще раз внимательно посмотрел на дом и вдруг заметил такие вещи, которых раньше никогда не видел. Дом потемнел от времени, его облицовка, некогда окрашенная в желтый цвет, облупилась. По карнизу шло затейливое деревянное кружево. Одно из окон верхнего этажа было переделано из двери, значит, раньше там был балкон. Наличники окон также украшены деревянным кружевом, причем рисунок на верхних и нижних окнах не повторялся. Водосточные трубы сделаны в виде каких-то драконов с открытой пастью, на трубах виднелись почерневшие ажурные украшения. Видимо, этот дом когда-то был красивым, нарядным. Леше представилось вдруг, что летом здесь открывали окна верхнего этажа и из них доносилась музыка. Почему? Он и сам не знал, почему вдруг подумалось ему такое.
Еще раз оглядев дом, Леша шагнул в ворота. Нужно разузнать подробно, кто же все-таки живет вместе с ним в этом доме. Как это сделать, он еще не придумал. Ясно было одно: без разговоров с самими соседями не обойтись. «Сами расскажут о себе», – решил Леша, наконец. А вечером уже стучал в дверь соседней квартиры, где жил Сергей Всеволодович, пожилой, начинающий седеть мужчина с небольшими усиками. Про него Леша почти ничего не знал. Сергей Всеволодович никогда не разговаривал с ребятами и даже не всегда отвечал на приветствия. Леша решил сделать сначала неприятные визиты. Дома он несколько раз репетировал перед зеркалом, как постучит, как будет объяснять цель своего прихода. В зеркале отражался белоголовый мальчик с белым аккуратным воротничком. Недаром Эдик Голубев звал Лешу «типичным отличником». Наружность у Леши, действительно, была даже чересчур порядочная.
Однако, когда за дверью сначала послышались шаги, а затем на пороге появился Сергей Всеволодович, Леша растерялся и забыл все, что усвоил на репетициях перед зеркалом.
– Здравствуйте, – пролепетал он. – Я – мне… можно…
– Вы ко мне, молодой человек? – Сергей Всеволодович поднял брови.
Леша молча кивнул и громко проглотил слюну.
– Ну что ж, прошу.
В комнате сильно пахло табаком. В глаза прежде всего бросалось множество газет. Они беспорядочной грудой лежали на столе, несколько штук валялось на кровати. Кипы газет, пожелтевшие от времени, свешивали свои углы с книжного шкафа, за стеклом которого тускло поблескивали золотым тиснением переплеты солидных, толстых книг. Шкаф был старинный, темный, словно его очень долго коптили.
Сергей Всеволодович молча придвинул Леше стул и молча же стал набивать трубку, которую взял со стола. Пока он возился с трубкой, пока разжигал ее, попыхивая огоньком спички, Леша немного успокоился и огляделся. Хозяин не торопил его, ждал.
В молчании прошло несколько минут. Наконец, Леша набрался смелости.
– Сергей Всеволодович, – сказал он, я, в общем, мы… решили познакомиться с улицей…
Сергей Всеволодович удивленно поднял брови, но перебивать не стал. Леша понял, что выражается туманно, и поспешил пояснить.
– На сборе отряда решили, понимаете? А то мы даже толком не знаем, кто на нашей улице живет и чем она замечательна. А ведь у нас должно быть много интересного. Правда?
Сергей Всеволодович в ответ только неопределенно хмыкнул. Леша, между тем, продолжал:
– Я вот и пришел к вам. Может быть, вы тоже интересный человек. Правда?
Его собеседник с сомнением покачал головой и, наконец, заговорил:
– Ошиблись вы, молодой человек, – произнес он, затянулся, пустил струйку дыма к потолку. Затем добавил: – Ничего у меня интересного нет. Живу, работаю, как все.
Леша видел, что разговор не получается. Сергей Всеволодович молчал, а о чем говорить еще, Леша не знал. Посидев с минуту, он вздохнул, встал и сказал:
– Ну, раз ничего интересного нет, так я пойду.
– Пожалуйста.
Уже у двери, взявшись за ручку, Леша спросил:
– А почему у вас газет так много?
Сергей Всеволодович пожал плечами, слегка улыбнулся.
– Газет? – переспросил он. – Газет, действительно, много. Но ведь газета – вещь полезная, молодой человек. Лишней не будет.
Леша из этого объяснения ничего не понял. Однако он сделал серьезное лицо, понимающе кивнул головой и, попрощавшись, вышел.
* * *
Настроение, конечно, сразу упало. По плану, составленному Лешей, нужно было теперь идти к Музе Владимировне, которая жила в третьей квартире. Муза Владимировна славилась на весь квартал, как великая сплетница. Леша сразу представил, как она не даст ему рта раскрыть, все будет выспрашивать, что они кушали сегодня на завтрак, и не пьет ли папа за обедом рюмку водки. В отличие от Сергея Всеволодовича, эта соседка любила разговаривать с ребятами, считая их отличным источником информации. Только ребята не любили ее. Она вечно сюсюкала, была приторна и прилипчива, как несвежая ириска.
Леше стало казаться, что из всей этой затеи ничего не выйдет. С другой стороны – нельзя же прийти завтра в класс с такими результатами, верней, совсем без результатов. Нужно что-то придумать.
И тут Леша вспомнил о Павле Филипповиче. Павел Филиппович – пенсионер. Он с женой Анной Ильиничной занимает угловую комнату на втором этаже – одно окно во двор, другое – на улицу. У окна, которое выходит на улицу, стоит небольшой верстачок, а в простенке развешаны самые разнообразные инструменты.
Хозяина этой комнаты зимой чаще всего можно застать сидящим у верстачка. Павел Филиппович – мастер на все руки. Он и валенок подошьет, и кастрюлю запаяет, и плитку починит, и даже умеет делать спиннинговые удилища. Эти удилища он делает всегда с удовольствием, такие заказы выполняются без очереди. Дело в том, что сам Павел Филиппович – страстный рыболов. Забрав целый воз самых разнообразных удочек, он пропадает все лето на озерах. Летом его у верстака не застанешь. Зато зимой он трудится с утра до вечера, и нет у него отбоя от заказов – вся округа любит этого приветливого, всегда веселого старичка, да и работает он самым добросовестным образом.
Ребята обожали Павла Филипповича. Во-первых, он брал их с собой на рыбалки, а во-вторых, часто чинил им лыжи, точил и приклепывал коньки, мастерил садки и западенки для птичек. Своим умением он никогда не кичился и многих ребят научил делать полезные вещи.
У Леши дружба с Павлом Филипповичем завязалась после того, как они несколько раз ходили вместе на рыбалку. Павел Филиппович обучал Лешу хитрой рыбацкой науке, учил наблюдать природу. А Леша, отличаясь от других ребят тихим характером и выдержанностью, не лез купаться рядом с удочками, не засыпал по утрам, глядя на поплавки, и не отказывался от такой неприятной обязанности, как чистка рыбы.
Но, незадолго до начала занятий в школе, произошел случай, после которого Леша норовил не попадать соседу на глаза. Выпросился он с Павлом Филипповичем на одно озеро, которое находилось далеко от города и на которое сам Павел Филиппович выбирался лишь раз в год – уж больно хорошо там под осень окуни клевали.
Вперед шли целый день. Ночь Леша проспал как убитый. Днем же, когда стало пригревать солнце, отошел от берега, лег в траву и снова заснул. Кепка, лыжная куртка и ботинки остались на берегу возле удочек. Хватился Павел Филиппович своего спутника – нет его. Озеро пользовалось дурной славой: в нем утонуло несколько человек. Поэтому старик перепугался не на шутку. Битых два часа бегал он по берегу, пытался прощупать шестом дно, кричал, звал. В конце концов услышал Леша его призывы, проснулся. Ох и попало ему тогда от рассерженного старика! Расстроился Павел Филиппович, пошла рыбалка прахом. С тех пор и не заглядывал к нему Леша, стыдно было вспоминать все обидные и горькие слова, какие наговорил старик в сердцах.
Но сейчас ему очень захотелось посидеть на низеньком, обтянутом кожей чурбанчике, на который обычно усаживал Павел Филиппович своих юных гостей, посмотреть на его ловкие руки, услышать веселые стариковские прибаутки и негромкий смешок. А главное – хотелось, чтобы его выслушали, да не с усмешечкой, а серьезно, дали совет. В этом отношении Павел Филиппович был незаменимым собеседником. Он никогда не смеялся над ребячьими идеями, как бы фантастичны они ни были.
Не прошло и пяти минут, как Леша уже сидел на том самом чурбанчике, наблюдая, как ловко паяет Павел Филиппович кастрюлю. Закончив работу, он сдвинул на лоб очки в железной оправе, подмигнул Леше и спросил:
– Ну, что скажешь, Алеха-оха? Просто так старого навестить пришел, или дело завелось?
Леша все изложил по порядку, начиная со сбора и кончая своим неудачным посещением Сергея Всеволодовича. Пожаловался, что у них в доме, пожалуй, вообще интересных людей нет.
– Взять того же Сергея Всеволодовича, – ораторствовал Леша, – ничего у него нет замечательного. Он ведь бухгалтером работает, приход-расход… Только газет мною, а зачем – сам, наверное, не знает. Ну, что я о таком на сборе скажу? Чем он нашу улицу прославил?
Павел Филиппович слушал внимательно, только время от времени как-то неопределенно хмыкал, не поймешь: одобрял или сомневался.
Когда Леша, наконец, выговорился, оба помолчали, Старик явно собирался с мыслями. Он не торопясь продул мундштук, вставил в него половинку сигареты, закурил. После этого заговорил не так, как обычно, – шутливо, с прибаутками, а по-другому – негромко, будто раздумывая.
– Торопыга ты, Алеха-оха. Ты думаешь так. Приду, мол, я к человеку и спрошу: чем вы таким интересны и знамениты? А он тут же и выложит. Так, мол, и так, я есть знаменитый революционный деятель и беляков в гражданскую войну порубал видимо-невидимо. Ну, а ежели он такого не скажет, значит, и нечего с ним цацкаться – не интересный он. Так, что ли?
– Да нет, – промямлил Леша, – только ведь, Павел Филиппович, не все же люди одинаковы. Есть знаменитые, а есть и просто так…
– А я, по-твоему, какой? Знаменитый или просто так?
Леша не ожидал такого вопроса и не знал, что ответить. Действительно, как быть с Павлом Филипповичем? Можно его отнести к тем людям, которые украшают улицу, – к знаменитым? Но что он, собственно, сделал такого?
Павел Филиппович спросил:
– Чего покраснел? Стесняешься сказать: где, мол, тебе, старому, в знаменитости лезть. Ан нет, вот начну я сейчас хвастать, узнаешь тогда, на чем мир стоит.
Старик улыбнулся, похлопал Лешу по плечу.
– Беляков я не рубал, деятелем не был, но, промежду прочим, горжусь тем, что я рабочий. Всю жизнь рабочий. Да. Таких как я – миллионы. И все нашими руками сделано. Понял? Вот такими рабочими руками.
Леша невольно посмотрел на руки Павла Филипповича. Руки были морщинистые, с потемневшими ногтями, на первый взгляд неуклюжие. Но стоило им что-нибудь взять, как они, казалось, преображались, столько в них появлялось ловкости, точности, расчета. Смотреть, как работает Павел Филиппович, было для Леши большим удовольствием.
– Знаменитость, – передразнил Павел Филиппович Лешу. – Вот и разбери теперь, кто знаменитость, а кто нет. То-то, Алеха-оха. Кто работает хорошо, тот, брат, тоже знаменитость. Понял? Промежду прочим, Сергея Всеволодовича на работе сильно уважают. Я слыхал от людей. Живет, правда, нелюдимо. Так у него в войну два сына погибли и жена. А газет много держит, потому что он политикой интересуется, в кружке преподает. Кружки такие есть, там всякое международное положение изучают. Ты, стало быть, не торопись его в эти, как там, в незнаменитые, одним словом…
* * *
Сколько теперь было каждый день в классе разговоров! Олег Балашов рассказал, что познакомился с настоящим мастером спорта. У Ляли Колонковой дом скоро снесут, на его месте будут строить новый, большой. А у Сережи Чиркова во дворе до революции был конный обоз, и дровяники, оказывается, сделаны из бывших конюшен.
Новостей было так много, что Эдик Голубев окрестил всю эту шумиху «эпохой великих географических открытий». Впрочем, сам он тоже всем хвастал, что успел побеседовать с участником гражданской войны и что у них за забором сад самого знаменитого в городе мичуринца.
Сегодня случилось так, что после уроков Леша и Эдик вышли из школы вместе. Они редко вдвоем ходили домой, хотя и жили в одной стороне. Разговор зашел все о том же – о предстоящем сборе.
– Понимаешь, – говорил Эдик, – хочется что-нибудь здорово интересное откопать. Да вот людишки в нашем доме больше все какие-то серенькие живут. Я уже в соседний квартал собираюсь экспедицию организовать. Только там Людка Бояршинова живет, она обязательно шум поднимет. Скажет, что я у нее хлеб отбиваю.
Леше стало неприятно слушать болтовню Эдика. После разговора с Павлом Филипповичем он уже несколько дней внимательно присматривался к жильцам своего дома и каждый день открывал что-нибудь новое и очень интересное. Тайком от Павла Филипповича Анна Ильинична показала его портрет, который несли на майской демонстрации еще в годы первой пятилетки. Про Сергея Всеволодовича папа сказал, что это «очень интересный, знающий человек» и что он «лучший пропагандист в районе». За стенкой живет Коля Филимонов, молодой парень. Леша знал раньше только то, что Коля работает на заводе. А когда зашел к нему, то увидел на стенке две грамоты в аккуратных рамках. Оказывается, Коля член бригады содействия милиции и уже несколько раз выследил самых настоящих преступников.
Вот только про Музу Владимировну так ничего хорошего узнать и не удалось. К ней же идти Леше по-прежнему не хотелось…
Эдик продолжал разговаривать о своих планах. Он даже предложил Леше вместе сходить в соседний квартал. Они в это время подходили к Лешиному дому. Из ворот вышел Сергей Всеволодович и зашагал им навстречу. Леша поздоровался, Сергей Всеволодович в ответ поднес руку к шляпе. Когда он прошел, Эдик спросил:
– Это кто такой?
– У нас в доме живет, – сказал Леша, и добавил: – Бухгалтер.
– Бухгалтер? – Эдик презрительно поморщился. – Неинтересно.
– Вот и врешь, – с нажимом возразил Леша. – Он человек интересный. Он хороший человек. Понял?
Эдик в ответ только растерянно моргал.
Слоник на счастье
Для того чтобы прогнать сон, нужно встать, встряхнуться. Санек знает это, но никак не может решиться. У костра тепло. Его неяркое пламя освещает составленные в кучу котелки.
Да, надо встать, подбросить в костер дров, походить, вдохнуть в себя ночную бодрящую прохладу. А вставать так не хочется!
Но вот Санек, наконец, решился. Опираясь на ружье, лежавшее до этого на коленях, он вдруг резким движением поднялся.
Там, где кончается небольшой, освещенный костром круг, сразу же начинается ночь. Июльская ночь с темно-синим бесконечным небом, с россыпями звезд, с беззвучным порханием зарниц на горизонте. Санек долго смотрит на эти зарницы, думает.
В противоположной стороне едва угадывается сияние городских огней. Чуть светлей там небо, будто именно там взойдет солнце. Километров пятнадцать, наверное, отошли от города. Санек вспоминает, как интересно рассказывал старичок, который водил их по камнерезной мастерской. Сколько там, оказывается, секретов всяких! А какие вазы делают камнерезы, какие фигурки!..
Санек улыбнулся. Вспомнилось, как старичок презрительно махнул на груду белых слоников: «Это так, дуракам на счастье! Счастье, слышь, приносят».
Старик еще долго что-то ворчал о «широпотребе», а потом показал ребятам свою последнюю, еще не оконченную работу – большой чернильный прибор, украшенный фигурами собак.
Ребята просто застонали от восторга. Собаки стояли и, казалось, разглядывали ребят.
– Такую вот вещь сработать – действительно счастье получишь, – сказал старичок, польщенный восхищением ребят. – Это не слонов штамповать.
Потом, когда тронулись в путь, только и разговоров было, что о камнерезах. Больше всего, конечно, собаки понравились. Настоящие лайки!
«Спит, наверное, старичок», – подумал Санек и опять улыбнулся.
Он еще раз посмотрел в сторону города, потом подошел к костру. Со всеми предосторожностями достал из кармашка брюк часы. На всю группу одни – беречь надо. На белом циферблате отчетливо видны черные линии стрелок. Два часа. Через полчаса его должен сменить Федька Мокрушин. Минут через пятнадцать нужно будет его будить.
Впрочем, Федьку, наверное, будить не придется. Не раз уже ребята удивлялись необъяснимой Федькиной способности – просыпаться в тот самый час, когда нужно. А Федька только посмеивается – эка невидаль!
Не успел Санек подумать об этом, как в палатке кто-то завозился, заворочался. Через минуту оттуда на четвереньках выполз Федька.
Не поднимаясь, он потряс головой, будто хотел отогнать от себя сон, широко зевнул и только после этого стал на колени.
– Караулишь? Сколько там на больших серебряных намотало? – бросил он, протирая глаза.
– Третий начался, – откликнулся Санек. – Ты, друг, что-то рано сегодня.
– Э-э, все равно, – махнул рукой, поднимаясь с колен, Федька. – Перед смертью не надышишься, перед вахтой не выспишься.
Еще раз зевнув, он с хрустом потянулся.
– Доставай будильник да иди дрыхни. – Федька шагнул к костру, уселся, поджав под себя ноги, и уставился на огонь бессмысленным, отсутствующим взглядом. Потом плюнул в костер и полез в карман.
– Эх, закурить, чтобы дома не журились!
На свет появилась измятая пачка папирос. Федька достал из костра прутик с обугленным концом, прикурил.
– Опять ты… – Санек укоризненно покачал головой.
Федька повел плечами, промолчал. Потом поднял глаза и, выпустив струйку дыма, проговорил:
– Тянет, Сань, понимаешь. Привык. Тут уж ничего не сделаешь…
– Врешь, – перебил его Санек. – Тряпка ты, и все! Подумаешь: тя-я-нет!
– Ладно, ладно, не гуди. Сказал ведь, что брошу. Только трудно сразу, я постепенно.
Федька взял валявшуюся на земле пачку папирос, стал засовывать ее в карман. Вдруг лицо его озарилось улыбкой. Улыбка у Федьки была хорошая, подкупающая. Загорелый, белозубый, с вьющимися темными волосами, он, когда улыбался, становился таким привлекательным, что нельзя было не улыбнуться ему в ответ.
Порывшись в кармане, Федька, наконец, что-то достал.
– Видал? – На открытой ладони лежал белый каменный слоник, одна сторона его розовела от пламени костра. – Талисман, ха-ха! Слоник на счастье…
Тут Федька осекся. Санек смотрел на него, вытянув шею и чуть пригнувшись, будто прыгнуть собрался. Улыбка сбежала с Федькиного лица. Только уголки губ остались чуть приподнятыми, отчего лицо стало жалким, безвольным, растерянным.
– Ты, ты… – Санек не мог оторвать глаз от слоника. Федька медленно сжал пальцы, потом быстрым движением сунул руку в карман, насупился.
– Так, значит, ты… Ах ты…
Федька молчал. Голова его опускалась все ниже, из-за спутанных волос не видно стало глаз. Не хотели ребята брать Федьку в поход. Застали его однажды в раздевалке, когда он шарил по чужим карманам…
Упросил ребят взять Федьку Санек. Нравился ему этот горячий, безалаберный мальчишка. Они не то, чтобы дружили, но разговаривали часто и с удовольствием. Уже в конце учебного года Федька начал ходить на занятия кружка туристов и сразу же обнаружил много талантов – умел чинить обувь, был всегда весел, на привалах работал за двоих. И все-таки холодок между ним и ребятами таял медленно. Если бы не авторитет его приятеля, считавшегося одним из основателей кружка, не бывать бы Федьке в походе.
Санек рассвирепел. Лицо покрылось красными пятнами, резко выступил крутой подбородок. Рука его невольно сжала ружье.
– Турист называется! Вот придем домой, матери расскажу… На что позарился… Да ты…
Федька что-то пробормотал, не поднимая головы, вдруг выдернул руку из кармана, замахнулся…
– Не смей! – Санек даже прикладом пристукнул. Он сразу успокоился, посуровел. – Ты… ты сейчас его обратно отнесешь. Понял?
Федька опустил руку, недоуменно посмотрел. Он хотел что-то возразить, но Санек перебил его, коротко бросив:
– Вышибем. Не отнесешь если…
Федька медленно поднялся. На секунду он представил, как ребята соберутся вокруг костра, как заговорят все разом… А потом… Потом приедешь один в поселок, проходу не будет. Дался ему этот слон…
А Санек уже деловито смотрел на часы.
– Сейчас пять минут третьего. Сегодня дневка у нас, никуда не уйдем. Часам к девяти вернешься.
Федька постоял, зябко повел плечами.
– Там… Там же нет никого… Ночь ведь…
– Ничего. Сторож должен быть. Сторожу отдашь.
Федька ничего не ответил, разом растаял в темноте. Слышно было, как он торопливо спустился с пригорка, громко хрустнула под ногой ветка. Потом все стихло. Только кузнечики неустанно заводили свою скрипучую однообразную песню.
Санек снова сел к костру. Спать ему уже не хотелось. Восточный край неба чуть побледнел. Ночь еще не кончилась. Но там, на востоке, уже чувствовалось зарождение нового дня. Медленно, исподволь надвигался он, теплый, светлый, солнечный день.