Текст книги "Война за Проливы. Решающий удар"

Автор книги: Александр Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

А еще у Австро-Венгрии оказалось вскрытым мягкое южное подбрюшье. Трансильванская группировка, которая казалась достаточной против румынской армии, разлетелась в прах при попытке противостоять трем армейским корпусам 5-й армии генерала Плеве (не путать с тем Плеве, который министр внутренних дел) и второй конной армии Брусилова. Там тоже все горит, шипит и пузырится. Там, в составе армии Брусилова, со своим Кавказским горно-кавалерийским корпусом орудует один из храбрейших людей этого времени – генерал-лейтенант Гуссейн-хан Нахичеванский: его джигиты в горах воюют даже лучше, чем на равнине. Контингенты, которые австрийскому командованию удается поднять по мобилизации, не успевают накапливаться, как их раздергивают по частям для латания дыр на разных направлениях. Но в каждом конкретном случае поступивших резервов не хватает для того, чтобы в корне переломить ситуацию – и русское наступление продолжается, а австрийские генералы продолжают требовать резервов, резервов и еще раз резервов, так необходимых для латания расползающегося как прелая тряпка фронта.

На нашем направлении обстановка аналогичная, разве что за исключением того, что мы воюем не только числом, но и умением, помноженным на качественное превосходство. Первоначальный состав, с которым мы начинали еще на русско-японской войне, еще весь в строю, а новое пополнение уже хорошо обучено и имеет опыт нескольких больших маневров. Срок службы в императорской армии в мирное время – шесть лет, и за этот срок можно не спеша и с толком обучить высококлассных специалистов. Но и в дни войны я такими кадрами тоже не разбрасываюсь, поэтому действую в соответствии с принципом, изреченным средневековым французским маршалом Вобаном[8]8
  Себастьен Ле Претр, маркиз де Вобан (1 мая 1633 – 30 марта 1707) – выдающийся военный инженер своего времени, маршал Франции, писатель. Выстроенные им крепости объявлены всемирным наследием человечества.


[Закрыть]: «Потратим побольше снарядов – прольем поменьше крови». Вот тут нам главной помощницей и становится тянущаяся из тыла железная дорога: по ней к нам в одну сторону везут ящики с боеприпасами (так что артиллерийские батареи никогда не испытывают снарядного голода), а в другую санитарными поездами со всем возможным комфортом вывозят раненых.

Кстати, о королевиче Георгии. У этого юноши в известном месте явно зашито шило, потому что, не усидев в моих адъютантах, он напросился на передовую – туда, где парни, подобно заправским альпинистам, лазят на склоны по веревкам, ходят по краю пропасти и совершают другие поступки, в обычной жизни называемые подвигом. И телохранительницы-побратимки геройствуют вместе с ним: карабкаются в гору по канату и метко стреляют в австрийских офицеров из снайперской винтовки.

Правда, перед тем как отпустить этого башибузука королевских кровей на вольные хлеба, я вызвал к себе командира той роты, штабс-капитана Долина, его второго офицера поручика Ветлицкого и заодно фельдфебеля Неделю (самого битого и бывалого из всех начальствующих чинов роты), после чего провел с ними долгую беседу. Мол, за всех троих они отвечают головой. А потом имел почти такой же длинный разговор с Анной и Феодорой. Если кто и способен укротить гонор Георгия, так это только они. В результате мой протеже ведет себя как все: труса не празднует, но и показной храбростью не кичится. Не принято это у меня в корпусе – и точка.

А раз так, быть может, безбашенный сербский королевич все-таки вполне удачно доживет до конца войны, навоюется и наберется жизненного опыта. А потом в назначенный момент примет власть из рук своего престарелого отца, и ни одна тварь не посмеет против него интриговать, потому что за его спиной все это время будем стоять мы. А такая заручка стоит дорогого.

12 июля 1908 года. вечер. Вена, Шаллаутцерштрассе, дом 6, Генеральный штаб Австро-Венгерской империи.

Присутствуют:

Император Франц Фердинанд;

Начальник Генштаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф.

Это был душный воскресный вечер: над прогретыми солнцем мостовыми колыхалось раскаленное марево, листья деревьев в парках понуро обвисли, и даже речные воды не приносили долгожданной прохлады. Обычно такая погода разряжается короткой, но бурной грозой, во время которой с небес низвергаются реки воды, а ураганный ветер ломает деревья и срывает с домов крыши. А потом наступает тишь да гладь, да Божья благодать, ласково сияет с умытого неба солнышко, а в посвежевшем воздухе пахнет прохладой.

Правда, такое послегрозовое благолепие увидят далеко не все. Некоторых зашибет падающим деревом или убьет шальной молнией, – но это уже детали, не интересующие счастливчиков, которые благополучно переживут буйство стихии. Вот и в политике все точно так же. Долгое и душное царствование императора Франца-Иосифа рано или поздно, но непременно, должно было завершиться всесокрушающей грозой. И то, что эта гроза в мире царя Михаила грянула на шесть лет раньше, чем в нашей истории – целиком и полностью заслуга русского императора и его советников, которые, обустроив восточный фасад России, перешли к устранению угроз на ее западных рубежах. Австрийский император Франц-Иосиф, да еще турецкий султан Абдул-Гамид, пережитки прошлого девятнадцатого века, как два созревших фурункула, вызывали у руководства Российской Империи отчаянное стремление вскрыть эти нарывы острым скальпелем и, вычистив от накопившегося гноя, навсегда залечить их на теле европейской цивилизации.

Австро-Венгрия к такому развитию событий была не готова. Ее генштаб планировал агрессивную войну с проведением мобилизации под предлогом противостояния Сербии и Черногории, затем должен был последовать быстрый разгром противников на Балканах с последующим переносом центра тяжести кампании на Восточный фронт. При этом половину, или даже больше, русских сил должен был связать боями германский союзник. Но вместо этого государство Габсбургов стало жертвой превентивного удара русскими корпусами постоянной готовности, когда на проведение мобилизации уже не было ни времени, ни сил, а в тылу вовсю полыхало восстание боснийских сербов, жаждущих влиться в свое национальное государство. Первые же сражения показали, что за четыре года, прошедших с момента завершения скоротечной японской кампании, русская армия и император Михаил не тратили время зря, а тщательно готовились к грядущей грозе, то есть войне.

И сегодня, двенадцатого июля, на девятый день войны, в Вену почти одновременно пришло несколько известий, означавших, что с ветхого здания лоскутной империи Габсбургов окончательно сорвало крышу. Первым, рано утром, пришло сообщение, что попытка деблокировать окруженный в Лемберге одиннадцатый армейский корпус закономерно закончилась неудачей. Сводная армейская группа генерала Кусманека, была наспех составлена в основном из дислоцированных в Словакии частей пятого и шестого армейских корпусов. Продолжавшееся более сорока восьми часов встречное сражение деблокирующей группы против четырех русских корпусов закончилось оглушительной победой русской стороны и оттеснением остатков австро-венгерских войск на рубеж перевалов через Бескиды. Сражение шло даже ночью, благо в ясном небе стояла полная луна, а русские, имея значительный численный перевес, могли действовать в ритме чехарды, постоянно вводя в бой отдохнувшие подразделения. Австрийцы, лишенные возможности заменять свои части на поле боя, чтобы дать им отдых, действовали в один эшелон, вследствие чего к концу сражения их солдаты едва таскали ноги.

Австрийцам не помогло даже то, что удар они наносили в нащупанный стык между двумя русскими армиями. Командующий Западным фронтом генерал Кондратенко оперативно свел Первый Гвардейский, Четвертый Сибирский корпуса (из состава третьей армии), а также Десятый и Одиннадцатый Армейские корпуса (из состава Четвертой Армии), во временную армейскую группу генерал-лейтенанта Данилова, чем предотвратил в ходе сражения беспорядок и местничество, еще не до конца изжитые в русской армии. Генерал Данилов встретил австрийский удар упорной активной обороной центральных (десятого армейского и четвертого сибирского) корпусов, в то время как фланговые (первый гвардейский и одиннадцатый армейский) корпуса начали обходной маневр, сминая слабое боковое охранение австрийской группировки. Попытка генерала Кусманека усилить фланги с намерением избежать опасности окружения привела лишь к тому, что его центр потерял пробивную мощь, увязнув в маневренной русской обороне. Вечером одиннадцатого числа при очередном натиске свежих русских частей, атаковавших сразу с трех направлений, австрийские войска, не имевшие отдыха более тридцати шести часов, не выдержали и побежали. Многие солдаты падали и засыпали прямо на ходу, просыпаясь уже в русском плену.

В ходе сражения деблокирующая группировка не только не выполнила свою задачу (что обрекало окруженный в Лемберге корпус на уничтожение), но и понесла значительные потери в личном составе и вооружении. До половины австрийских солдат, принимавших участие в этом сражении, было убито, ранено или попало в плен. Также отмечались случаи массовой капитуляции австрийских солдат славянских национальностей (в своей массе верными Двуединой монархии остались только поляки и хорваты). Во время бегства (то есть спешного отступления) группировка генерала Кусманека утратила почти всю артиллерию, и только усталость после тяжелейшего сражения не позволила русским войскам ворваться на карпатские перевалы на плечах стремительно откатывающегося противника.

Одно это известие было достойно общегосударственного траура, но после него почти синхронно пришли новости с юга и юго-востока. На юге, в Трансильвании, многочисленная русская кавалерия окончательно опрокинула двенадцатый армейский корпус, после чего весь юг Венгрии, как во времена Аттилы и Бату-хана, заполыхал заревами пожарищ. Обходя укрепленные города, всадники царя Михаила подобно саранче уничтожали все, до чего могли дотянуться, в первую очередь обращая свое настойчивое внимание на железнодорожные станции и поместья аристократов, и словно бы брезгуя жалкими хижинами крестьян. На юго-востоке русская пехота наконец-то прорвалась через Яблунецкий и Торуньский перевалы – и это означало, что упорная оборона на севере Карпат теряет всякий смысл. На протяжении пятисот километров фронт рухнул, и залатать эту дыру уже нечем, ведь в мире царя Михаила Германия – уже не союзник Австро-Венгрии, способной прислать на выручку свои контингенты, а претендент на часть наследства будущей покойницы.

И, будто всех этих известий было недостаточно для полного счастья, после полудня в Вену пришла новость, что генерал Бережной прорвал последний заслон на границе Словакии и Галиции, побрав при этом в плен большое количество ополченцев-словаков (как же побрал, сами сдались), и теперь в полной оперативной пустоте движется на Прессбург-Братиславу. А там, после того как часть войск отправилась усмирять сербский мятеж в Боснии, а часть оказалась включенной в группу генерала Кусманека, находится только небольшой гарнизон, который русским войскам на один зуб. Именно после этой новости император Франц Фердинанд приказал заложить коляску и выехал в Генштаб – разобраться с генералом фон Хётцендорфом в его родной стихии. Потеря этого пункта будет означать, что к горлу Двуединой монархии, даже без учета ожидающегося германского вторжения, приставлен нож, и необходимо капитулировать как можно скорее, пока большая часть страны еще не охвачена войной и будущему королю Богемскому и венгерскому еще есть кем править. А ну как Богемию и Моравию оттягают к себе немцы или русские, а Венгрия окажется изрядно урезанной и разоренной войной до состояния пепелища…

Франц Конрад фон Хётцендорф встретил своего сюзерена нерадостно.

– Ситуация, ваше императорское величество, описанию цензурными словами не поддается, – сказал он, – а применять лексикон прусской казармы в присутствии столь высокопоставленной особы, как вы, я не хочу.

– Согласен с вами, – сухо кивнул Франц Фердинанд, усаживаясь в кресло, – поэтому давайте поговорим по существу. Скажите, мой дорогой Франц, мы уже проиграли эту войну?

– Я бы так не сказал, – проворчал генерал Конрад фон Хётцендорф, – у нас еще есть возможность потрепыхаться с месяц или около того.

– Не думаю, – покачал головой император Франц Фердинанд. – Все будет закончено уже через две недели. Добив Краков, русские высвободят целых две армии, поле чего либо бросят их на Богемию, либо по пробитому Бережным проходу введут их с севера на венгерскую равнину. Пока война затрагивала только малообжитые окраины и Галицию, которую мы потеряем в любом случае, но в ближайшее время это должно измениться. После утраты нашей армией Прессбурга под ударом окажется сердце нашей страны, которое русские разорят с превеликим удовольствием. Когда все закончится, то я не хочу править сожженной и вытоптанной страной, поэтому капитулировать нам лучше уже сейчас.

– А вы уверены, Ваше Императорское Величество, что, подписав акт капитуляции, останетесь на троне своих предков? – спросил генерал Конрад фон Хётцендорф.

– Уверен, – твердо сказал Франц Фердинанд, – австрийскую корону, конечно, нахлобучит на свою голову кайзер Вильгельм, возмечтавший собрать под своим скипетром всех немцев, а вот титулы короля Богемии и короля Венгрии у меня никто не отнимет. Не тот человек император Михаил, чтобы включать в состав своей державы чуждые ей куски. И в то же время, если мы проявим ненужное упрямство и нерасторопность, Богемия может уплыть из наших рук, оказавшись в составе Российской империи. Конечно, оставленные мне территории несколько урежут в пользу победителей, но вот то, что останется под моей властью, должно сохраниться в целом, не разграбленном состоянии. Вы поняли мою монаршью волю, дорогой Франц?

– Да, Ваше Императорское Величество, понял, – склонил голову начальник австрийского генерального штаба, – и не смею вам перечить. Сразу, как только вы сообщите мне, что договоренность с русским царем достигнута, я отдам приказ о прекращении боевых действий.

– Ну вот и замечательно, – сказал Франц Фердинанд, вставая, – я сейчас поеду в министерство иностранных дел, чтобы лично отдать приказ о начале переговоров. Пусть наш посол в Швейцарии встретится с российским послом и для начала сообщит, что я прошу экстренного перемирия. Уверен, что император Михаил на это не согласится, предложив в ответ безоговорочную капитуляцию – и я приму ее в самые кратчайшие сроки. В противном случае все закончится настолько плохо, что мне даже не хочется об этом думать. Желаю вам, дорогой Франц, продержаться те несколько дней, что понадобятся мне на все эти дипломатические демарши.

Сказав это, Франц Фердинанд вышел, а начальник австрийского генерального штаба вдруг задумался о том, что он будет делать, когда наступит это самое «потом»: примет германское подданство и поступит на службу к кайзеру Вильгельму или переберется в Будапешт, чтобы служить нынешнему господину. Но прийти к какому-либо мнению он так и не успел: его размышления прервал грохот сильнейшего взрыва, произошедшего прямо перед парадным подъездом, от которого во всем здании генерального штаба с жалобным звоном и треньканьем вылетели стекла. Несколько секунд спустя сквозь стоны раненых и истошное ржание умирающих лошадей донеслось несколько отчетливых выстрелов из автоматического пистолета, но генерал Конрад фон Хётцендорф их уже не слышал, потому что сбегал вниз по парадной лестнице, чтобы оказаться там, где и случилась непоправимое.

Первое, что он увидел, оказавшись у парадного входа, была разнесенная вдребезги коляска, мертвый кучер в щегольской ливрее, раненые, иссеченные осколками часовые почетного караула у входа. Но главным было тело императора в окровавленном мундире и с раздробленными ногами, лежавшее прямо возле коляски. Чуть в стороне двое дюжих солдат (видимо выскочивших на грохот взрыва из караулки) заламывали руки незнакомому фон Хётцендорфу человеку в мундире майора генерального штаба. А уж это было странно до невозможности, потому что всех майоров генерального штаба он знал в лицо…

Подбежавший караульный офицер, тряся контуженой головой, доложил, что все произошло в тот момент, когда император только собирался сесть в коляску. Бомбу метнули с проезжавшей мимо пролетки, но покушавшийся, очевидно, не рассчитал силу броска: взорвалась она под днищем коляски, а не внутри, как, надо думать, рассчитывали террористы. Этот взрыв убил кучера, искалечил лошадей, ранил стоящих у входа часовых и, видимо, раздробил императору ноги, потому что тот сразу упал. В этот момент к нему, как будто на помощь, подбежал вон тот человек в мундире майора с генштабовским плюмажем на каске – он-то и выпустил в еще живого императора в упор всю обойму из автоматического пистолета Браунинга. Ну а потом его тут же схватили, как сейчас схватят и бомбометателя, которого взрывом выбросило из пролетки в протекающую тут же вдоль Шаллаутцерштрассе речку Вена (ага, ту самую, что и дала название городу). Больше начальник караула ничего не знает и знать не желает, потому что, мол, не его это дело – расследовать дела о цареубийствах. Тут как бы самому в живых остаться и не загреметь под фанфары.

13 июля 1908 года. полдень. Вена, Шаллаутцерштрассе, дом 6, Генеральный штаб Австро-Венгерской империи.

Делом об убийстве пусть и некоронованного (банально не успели) но все же самого настоящего императора Австро-Венгерской империи занялась военная контрразведка, самым естественным образом, «по праву первой ночи», заполучившая все улики по этому делу. А возглавлял это почтеннейшую организацию широко известный в нашей реальности полковник австро-венгерской армии Альфред Редль[9]9
  Альфред Редль (14 марта 1864 – 25 мая 1913) – австрийский офицер контрразведки, начальник агентурного отделения разведывательного бюро генерального штаба. Руководил военной контрразведкой Австро-Венгрии в преддверии Первой мировой войны, славился внедрением в разведывательную практику передовых технических средств.
  С 1900 года работал в разведывательном бюро австрийского генерального штаба. В 1903 году Редль был завербован варшавским отделением русской разведки под угрозой предания огласке его гомосексуальных связей и вошёл в историю шпионажа как один из самых известных двойных агентов того времени.


[Закрыть], по совместительству агент русской разведки с 1903 года – такая вот ирония судьбы. В течение десяти лет этот человек, который должен был стоять на страже военных секретов Двуединой монархии, выдавал русскому командованию австрийских агентов в Петербурге, а также передал план австрийского вторжения в Сербию. И в той, и в другой версии истории информация, полученная через этого человека, позволила сербской армии с успехом противостоять австрийцам на начальном этапе мировой войны (до полумиллиона убитых с австрийской стороны).

Кстати, бомбист, выловленный из-вод Вены солдатами, оказался не мальчишкой, и не щуплым юношей, как казалось первоначально, а худющей и злющей чернявой девкой, отчаянно матерящейся, путая русские и немецкие слова (идиш – испорченный вариант немецкого языка). Евреями (причем российского происхождения) оказались и кучер пролетки, схваченный доблестными шуцманами в двух кварталах от здания генштаба, и даже человек в мундире майора. На первый взгляд, казалось бы, все ясно: за убийством императора Франца Фердинанда должен стоять русский царь Михаил – и точка. Хотя, с точки зрения профессионалов контрразведки, взятые на горячем личности ничем не напоминали ни ликвидаторов ГУГБ, ни агентов Службы Специальных Операций ГРУ ГШ. Те – настоящие специалисты, а Франца Фердинанда убивали люди, которые больше рассчитывали на эффект внезапности, чем на какие-нибудь особые хитрости. К тому же у русских, и так уже почти выигравших свою войну, полностью отсутствовал всяческий мотив к убийству императора Франца Фердинанда.

Все прояснилось после того, как сотрудники полковника Редля применили к убийцам императора такое передовое техническое средство как электрошок (никаких сантиментов, все только в интересах дела). Нет, распяленная голышом на специальном станке девка как раз-таки держалась стойко, хоть ты зажарь ее живьем… а вот «майор» сразу потек – как шоколадка в горячей ладошке ребенка. Помимо свой принадлежности к боевой организации эсеров, разгромленной в России ужасным ГУГБ, он выдал адрес конспиративной квартиры, где группа готовилась к совершению преступления. Австрийские контрики (впрочем, без всякой надежды на успех) метнулись туда и успели прихватить руководителя террористической группы (уже в состоянии агонии), а также собиравшегося на выход некоего человека в полном здравии, который при задержании предъявил французский дипломатический паспорт на имя господина Мориса Равеля.

Однако факт наличия дипломатического паспорта не возымел ни малейшего последствия. Офицеры контрразведки скрутили подозрительного господина, заткнули ему рот и вынесли из дома в мешке, как и труп руководителя террористической группы. Потом, мол, разберемся, кто и к чему причастен. И не прогадали. На очной ставке «майор» опознал таинственного господина (ибо даже последнему идиоту понятно, что никакой это не «Морис Равель») как некоего «месье Поля», пообещавшего руководителю группы за жизнь императора Франца Фердинанда миллион французских франков. Сыщики удивились такой наивности террористов, ибо от исполнителей грязных дел стараются избавиться чуть ли не раньше, чем те выполнят свою работу. Об этом свидетельствует труп руководителя группы, на котором сыщики обнаружили французские (опять же) документы на имя русского политического эмигранта Александра Яковлевича Гудкова. Документы, как установили специалисты, настоящие, а вот само имя может быть и поддельным. Как, собственно, и у «месье Поля».

Впрочем, заполучив в свои руки «представителя заказчика», следователи контрразведки на время оставили в покое непосредственных исполнителей теракта (ибо эти сявки слишком мало знают) и переключились на «француза». Начальник Генштаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, за неимением бесспорного наследника престола объявивший себя регентом Австро-Венгерской империи и военным диктатором, требовал от следствия четкую и недвусмысленную информацию о том, кто же все-таки является заказчиком и бенефициаром этого преступления. И вот, когда следствие свернуло на французский след, в конце тоннеля наконец забрезжил яркий свет.

«Месье Поль» едва не потерял сознание, когда понял, что ему предстоит подвергнуться допросу третьей степени – когда истину из подследственного извлекают с той же бесцеремонностью, с какой добывают жемчужину из раковины моллюска. Он пытался чистосердечно рассказать своим палачам, что является капитаном французской армии Франсуа Ребером, состоящим на службе в пресловутом Втором Бюро[10]10
  Второе Бюро Генерального Штаба Третьей Республики занималось разведывательными и контрразведывательными операциями в колониях и за пределами французской территории; внутри французской Метрополии после злоупотреблений дела Дрейфуса контрразведка была отдана в подчинение МВД.


[Закрыть], но те поверили «месье Полю» далеко не сразу, сначала подвергнув его стандартной процедуре дознания. Слишком уж неожиданным было это признание. Франция была последней из стран, которые можно было бы заподозрить в причастности к этому преступлению. Но если «месье Поль» (то есть капитан Франсуа Робер) даже под пыткой повторяет, что получил приказ лично от начальника Второго Бюро полковника Шарля Жозефа Дюпона, то, значит, так оно и есть. К тому же не стоит забывать, что до скандального дела Дрейфуса Вторым Бюро руководил тогда еще полковник, а ныне генерал Пикар, в настоящий момент занимающий пост военного министра в кабинете Жоржа Клемансо…

Конечно, полковник Редль предпочел бы методы понадежнее, чем банальная пытка, путь даже электрошоком. По некоторым данным, у русских имелась так называемая «сыворотка правды», применение которой позволяло, не тронув подследственного и пальцем, получать из него саму квинтэссенцию истины. Но ГУГБ надежно бережет этот секрет, так что всем остальным приходится действовать исключительно по старинке. Жалея о невозможности допросить с электрошоком полковника Дюпона, генерала Пикара и французского премьера Клемансо, полковник Редль завязал на тощенькой папке с надписью «Дело об убийстве императора Франца Фердинанда» ботиночные шнурки, после чего отправился на доклад к регенту (военному диктатору) Австро-Венгрии генерал-полковнику Францу Конраду фон Хётцендорфу, едва ли не ежечасно осведомлявшегося о ходе расследования.

А в кабинете у регента (читай диктатора) с самого утра творился гибрид лупанара с бедламом, объятый пожаром во время наводнения. Помимо самого генерал-полковника, вынужденного руководить страной, проигрывающей войну против превосходящего противника, там же присутствовали министр-президент (премьер-министр) Цислейтании[11]11
  Цислейтания (от лат. Cisleithania – «земля до реки Лайты») – в 1867–1918 годах, название одной из составных частей монархии Австро-Венгрии, земли, непосредственно подконтрольные австрийской имперской (а не венгерской королевской) короне. В австро-венгерский период под «Австрией» подразумевали Цислейтанскую половину государства в противоположность Транслейтанской, или Венгрии в более широком смысле. Территориально земли австрийской короны включали не только современную Австрию, но также Чехию и Словению, значительные области современных Хорватии, Польши и Украины, а также некоторые районы Италии (Гориция, Триест, часть Тироля). В составе Австро-Венгрии цислейтанские (австрийские) земли имели отдельный от венгерских парламент (Рейхсрат), правительство (возглавляемое министром-президентом) и некоторые другие органы управления.


[Закрыть] Макс Владимир фон Бек, министр иностранных дел Алоиз фон Эринталь, а также наследники покойного императора (чтобы им пусто было): младший брат Фердинанд Карл и племянник Карл Франц Иосиф. Оба этих боковых побега на почти засохшем дереве рода Габсбургов подходили для занятия престола в воюющей стране примерно так же, как кони для хорового пения. Сорокалетний Фердинанд Карл не состоял в пристойном для престолонаследника браке и не имел детей, но был обременен туберкулезом, отчего часто терял сознание, а также запутался в длящейся с 1902 года внебрачной связи с простолюдинкой Бертой Грубер. А Карл Франц Иосиф[12]12
  В нашей истории с 1916 года император Австро-Венгрии Карл I.


[Закрыть] и вовсе являлся девятнадцатилетним юношей, то есть до наступления возраста двадцать один год считался несовершеннолетним, а следовательно, в течение еще двух лет нуждался в опеке регентским советом.

– Давайте говорить по существу, господа, – в самом начале встречи сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, – война, которую Австро-Венгерской империи объявил Континентальный Альянс, наша армия уже проиграла, даже при том, что ни один германский солдат в бою еще не побывал. Сразу скажу, что у нас нет никакой возможности переломить ход боевых действий. Русские, отказавшись от мобилизации и сосредоточив напротив наших границ одни лишь части постоянной готовности, опередили нас в развертывании, а также их армия превзошла нашу в качестве вооружения и уровне боевой подготовки. За несколько минут до смерти покойный император Франц Фердинанд побывал у меня в этом самом кабинете и высказал пожелание, чтобы наше правительство как можно скорее, пока война не разорила Центральную Венгрию, Богемию, Моравию, Верхнюю и Нижнюю Австрию, подписали акт о капитуляции перед Континентальным Альянсом. С болью в душе я был вынужден согласиться с Его императорским Величеством, потому что если посмотреть на ситуацию здраво, то эта война была проиграна нами еще до ее начала.

– Да, так и есть, – подтвердил Алоиз фон Эренталь, – с того момента, как от нас отшатнулся кайзер Вильгельм, вокруг Австро-Венгерской империи стала складываться обстановка все большей политической изоляции. Сначала из-под нашего контроля ускользнула Сербия, потом Болгария, румынский король был скорее лоялен Берлину, чем Вене, а наши ситуативные союзники – Британия, Франция и Турция – думают больше о своих интересах… При этом наш бывший союзник Германия теперь смотрит на нас как на будущую добычу. Кайзером Вильгельмом овладела идея загнать под свой скипетр всех немцев, так что кто бы ни наследовал злосчастному Францу Фердинанду, титул австрийского императора и, соответственно, земли Верхней и Нижней Австрии он в добровольно-принудительном порядке должен будет уступить германскому кайзеру. Когда-то Австрия вместе с Пруссией и Россией на троих разделили Речь Посполитую, и вот теперь настало время, когда делить будут уже нас самих…

Злобно осклабившись, Франц Конрад фон Хётцендорф сказал:

– По плану Михаила-Завоевателя, из тела Австро-Венгерской империи будут выкроены два независимых королевства: Чехии, включающей Богемию и Моравию за вычетом земель, населенных преимущественно немцами, а также Венгрии, от которой отрежут Трансильванию и территории, населенные славянскими народами. Все остальное будет разделено «по справедливости» между победителями и их союзниками. Русские возьмут себе Галицию, Буковину и Словакию, румынам обещана Трансильвания, сербам – Босния, Герцеговина и населенные этим народом земли Хорватии. На Триест, Тироль и остальные территории, населенные славянами-католиками, претендует Италия… Предотвратить такого развития событий мы не сможем, а следовательно, прежде чем что-нибудь делать, надо понять, стоит ли вообще сотворять из присутствующих здесь осколков династии калифов на час только ради того, чтобы польстить их самолюбию?

После этих слов военного диктатора на несколько минут настала тишина, которую нарушил министр-президент Цислейтании.

– Вот так проходит слава мира, – с горечью сказал он, – еще недавно мы были одной из самых могущественных мировых держав, а сегодня нас делят как запеченного в духовке гуся, выложенного на праздничное блюдо. Я не буду задавать вопросов по поводу того, как такое могло случиться, ибо нашему военному поражению предшествовала внутренняя слабость. Сейчас надо говорить не о прошлом, посыпая голову пеплом, а о будущем…

– У нас нет будущего, господин фон Бек, – прервал своего давнего оппонента Алоиз фон Эренталь, – нас разорвут на куски, которые тут же будут сожраны победителями.

Министр иностранных дел и министр-президент Цислейтании представляли собой два противоположных полюса в австро-венгерской политике. И если Алоиз фон Эренталь представлял собой консервативное начало, агрессивно настроенное ко всему внешнему миру, то Макс Владимир фон Бек придерживался либерально-интернациональных позиций в своей деятельности, и за два последних года (пока находился у власти) провел множество реформ, смягчающих жизнь простонародья и усиливающих демократические начала в обществе. Так, при нем (вопреки сопротивлению ультраконсервативного Франца-Иосифа) было введено всеобщее избирательное право для мужчин, страхование рабочих на случай травм и увечий, и, кроме того, страхование пенсий. Также перед самой войной он добивался того, чтобы в Цислейтании вошел в действие всеобъемлющий кодекс законов о труде, списанный с аналогичного сборника законов, разработанного для Российской империи известным ренегатом от социал-демократии господином Ульяновым-Лениным. И вот теперь всем этим трудам предстояло пойти прахом. Галиция, как мнилось этому человеку, попадала под власть жестокой тирании, где есть замечательный трудовой кодекс, но нет вообще никакой демократии. Чехия уплывает в самостоятельное плавание, и непонятно, чего там еще нарешают господа чешские депутаты, обуянные местечковым патриотизмом. И лишь Австрия и некоторые другие земли, переходящие под власть Берлина, и дальше смогут пользоваться всеми преимуществами, которые дает сочетание либеральной демократии и махрового абсолютизма.

– Будущее у нас, господин фон Эренталь, есть в любом случае, – возразил министр-президент Цислейтании. – Это даже не подлежит обсуждению. Даже после того как мы потерпим окончательное поражение в этой войне, жизнь все равно продолжится в том или ином виде. Я считаю, что ради того, чтобы это продолжение не оказалось мучительно болезненным, уже сейчас следует предложить освободившуюся австрийскую императорскую корону кайзеру Германской Империи Вильгельму Второму. Одно дело – быть завоеванным грубой военной силой, и совсем другое – войти в состав единого немецкого государства добровольно, изъявляя при этом верноподданническое почтение. Король умер – да здравствует король, а ни одного из присутствующих здесь господ рейхстаг Цислейтании не собирается признавать в качестве своего законного императора. Так и в самом деле можно потерять вообще все.