Текст книги "Культурное наследие"

Автор книги: Александр Щагольчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

САНЕК протискивался по битком набитой электричке, слушая возмущения, кого-то тесня, с кем-то меняясь местами, волоча большую, набитую шмотками и жратвой сумку. Электричка в середине девяностых, стала самым модным транспортом. Дёшево и сердито. Перекупщики, студенты, военные, интеллигенты, бичи, жульё, ханыги, карманники, босота  и т.д и т.п,в общем, кого хочешь? Все куда-то прут. На автобусе дорого, такси вообще стало для нормальных недоступным. Нормальными, Санёк считал всех, кто ездил на электричках. Потому, что те, которые ездят в персональных «Волгах», разве они нормальные? Может ли поехать человек на государственной машине, заправленной государственным бензином, с личным шофёром и двумя жлобами-телохранителями, зная, что в электричке давятся, задыхаясь от запахов перегара, лука из мешков, который везут перекупщики, кислого творога, кислой капусты, апельсинов, человеческого пота, дыма сигарет, анаши и ещё черти чего. Нормальный, наверное, отказался бы, видя эту нищету и убожество, от охраны и тачки. Хотя, всё в порядке, Санек ничего плохого в этом не находил. Жизнь она и есть жизнь, она для него прекрасна, какая бы она ни была. И где можно увидеть и услышать то, что ты видишь и слышишь здесь? Играют в карты, ругают правительство, матерятся в дело и без дела, объясняются в любви, пьют, закусывают, храпят, рассказывают новости вероятные и невероятные, читают газеты, рассказывают анекдоты, уговаривают женщин, которых можно не уговаривая, прямо в этой толкучке, стоя, и никто не поймёт, и не заметит, потому что селёдкам в бочке гораздо свободней, чем в наших электричках 90-х. Вот через всё это, Санёк пробирался к выходу. Он, кажется, делал невозможное. Но оказывается это где-то невозможно, а у нас это обыденно, естественно и ничего страшного, если что-то треснуло, или хрустнуло и вылезли, облитые кефиром и вымазанные в губной помаде. В тамбуре, а Санёк уже был здесь, он увидел однокурсника, с которым жил в общаге в одной комнате.

-Здорово Санёк!

-О, Воха, привет!

ВОВКА выше среднего, роста,23 летний брюнет, коротко стриженный, под ёжик, красивый он или нет непонятно, но девчата на него выпадали на глушняк.

 -Как дела студент?

Вовка расталкивал пассажиров. Кто-то матерился, кто-то говорил, что сам выходит. Электричка остановилась, и кошмар остался позади. А впереди свежий воздух, несколько станционных домиков, асфальтированная тропинка через поле, около полутора километров прямо к колледжу.

-Ну как дела?

– Та заколебался, папашка на сессию не хотел отпускать. Мой отъезд для него кранты. Всё хозяйство оставить на него, а хозяйство-сам знаешь. Так я ему там такое втирал, что здесь всё обязательно, что за пропуск занятий выгонят, что лекции обязательно посещать, в общем, всё на умняке.

-А ты как?

 -Да так же самое, правда я впрямь на умняке, ты ведь знаешь.

А дома без меня хватает, кому управляться.

Дорожка проходила по пустырю, мимо виноградника, мимо красивого с бетонированными берегами водохранилища, между зданий учебного корпуса и общагой, выходила в центр студенческого городка. Красивая площадь с памятником вечно живого, с протянутой на запад рукой, окружённого голубыми елями. Весь городок просто своеобразный прекрасный парк, попадая в который, ощущаешь блаженство. Особенно когда безлюдно и тихо. Везде идеальная чистота, которая как-то не вяжется со всеобщей грязью городов, некогда гордящихся своей чистотой и элегантностью. Одно слово Крым. А здесь чистота, как и в застойные времена.

Всех студентов удивлял этот порядок, который они всячески старались развалить, разрушить, сравнять со временем неразберихи. Но колледж, каким-то чудом, какой-то силой привычки держался скромно и элегантно, как обедневший дворянин, старался старое содержать в таком порядке, что бы оно всегда казалось новым и держать себя всегда с честью и достоинством истинного дворянина. Дорожки асфальтированы, аллеи стрижены, деревья величавы, редкостная бумажка может оказаться на клумбе, но её время не долго. Неизвестно кем, как и когда она убирается.

Получив у коменданта ключи, Вовка с Саньком ввалились в комнату, поставили на пол свои баулы и попадали на койки.

-Ух и жарища, пока допрёшь  от электрички, загнёшься.

Вовка достал сигареты.

– Санёк, можно здесь?

Он всегда спрашивал у Санька можно ли курить, и закуривал, не обращая внимания на возражения. Санёк иногда соглашался, но чаще ругался. Он не курил вообще и не пил уже четыре года. Санёк считал, что в комнате курить нельзя и пьянствовать тоже. Можно только иногда, когда на это есть причина. Вовка считал, что на это есть причина постоянно и поэтому курил. Санёк убеждал, что в комнате должно быть убрано и чисто, шмотки в гардеробе, книги в тумбочке. Стол должен быть занят только во время еды, едой, а во время занятий книгами и тетрадями. Койки должны быть заправлены. Но, увы, Вовка так не считал, и поэтому стол потихоньку загромождался посудой и хаваниной. На тумбочках появлялись самодельные пепельницы, сигареты и спички. За тумбочкой пустые бутылки. Санёк поначалу ругался, а потом подумал.

А кто его знает, как оно должно быть? Но всё равно продолжал борьбу за порядок, который исчезал с огромной быстротой. Вовка тоже хотел порядка, но ему хотелось и отдыха. Вырвавшись из дома, где всё контролировал строгий отец, а мать приходилось слушаться, потому что она больная. Он был здесь свободен, а свобода в том и заключалась, курить, где хочу, выпить когда хочу, не убирать, потому, что не хочу и конечно женщины, чем больше-тем лучше,23 есть 23,нечему удивляться.

– Классно! Отдых! Санёк, полтора месяца кайфа, всё по боку! Дома кошмар! Работа и добыча. Пятеро поросят, две коровы, утки, гуси, куры, огород и прикидываешь, всё на мне! Папашка совсем оборзел, забил на всё кроме работы и баб, а мне вертись, спать некогда. Жена, дочка малая. Он глубоко затянулся и в блаженстве откинулся на подушку.

– Мне легче, у меня внуки, как у тебя дети и на тестя оставлять всё запросто можно. Ты конспекты написал?

– Санёк, ты чё, как приехал с прошлой сессии, как бросил книги с тетрадями, так только вчера еле нашёл.

– Ну, ты даёшь! Что, вообще ничего?

-Ноль полный.

А как же...

– Всё Санёк, прекращай, завязывай про учёбу, пошли по общаге прошвырнёмся, глянем, кто из бабья приехал.

– Можно прошвырнуться, только давай разберёмся.

– Оно тебе надо? Успеем.

В это время на другой электричке точь-точь такой же, только ехавшей минут на десять, пятнадцать позже, ехала ЛАРИСА.

– И куда это все прут, какого хрена им дома не сидится? А вы куда всперлись, я, вас, что везти нанялась!?

Она была всем возмущена.

Ну мне понятно, думала она учеба, а эта старая дура, ей в могилу, а она тачку такую загрузила, что Шварцнегеру не уволокти. А этот козел старый.

– Молодой человек не дышите перегаром.

–  Как ты разговариваешь с женщиной!?

– Какая я тебе сука!?

Парень был не рад, что тронул эту невысокую, полную женщину лет 35, с пышными до плеч, русыми волосами.

Лариса была довольна, что она в центре внимания.  Ей очень нравилось, когда внимание выпадало на нее. Она привлекала его своим шумом.

– Так граждане, мне скоро выходить!  Громко оповещала она.

– Посторонитесь, и дайте пройти!

Она перла как на буфет. Каждый, попадавшийся ей на пути, не был обделен ее вниманием.

Сидевших, она тоже успевала заметить, разговаривая с теми, кого лихо расталкивала. Она  успевала, замечать красивые вещи на женщинах, проанализировать внешность и половые способности парня сидевшего у окна.

Электричка остановилась.

Лариса как-то своеобразно полу-вывалилась, полу-спрыгнула. Но у нее это вышло вполне прилично, даже с каким-то изяществом.

– Козлы вонючие! – Бросила она, сама не зная, кому это было адресовано, подняла сумки, и пошла по дорожке, по которой ровно десять минут назад  прошли Вовка с Саньком.

Общага начала оживать, как улей, если после пасмурных дней, наступал теплый и солнечный.

Приехавшие получали у комендантши ключи от комнат и постельное.

В двери общаги с сопением, вспотевшая, ввалилась, еле таща большие сумки, малышка-толстушка. Она вся бойкая и на понтах вошла к коменданту. Все, что она делала, получалось с шумом, разговор весь с понтом и вообще вся на полусерьезе своего какого-то умняка, не всем понятного.

Осведомившись о прибывших, успела спросить новости и рассказать на ходу свои, даже не слушая того, что ей ответили, она уже с шумом поднималась на второй этаж.

Лариса вошла в комнату. Там уже была ИРКА.

– О! Привет!

Лариса поставила сумки, и они поцеловались.

Они разговаривали. Их разговор был пересыпан отборным матом. Каждый может представить, как звучало, устала… и, что было высказано про электричку, и про все, что было связано с поездкой. На половину это было в рядок, а на половину просто не нужный мат.

Ирка воспринимала это нормально с привычкой, и улыбаясь.

Когда Лариса закончила свой длинный монолог, в котором был обматерен муж, который не приехал из рейса, до ее отъезда, и она голодная как  сука, будет ждать еще до субботы. Была обматерена свекровь, и нашкодивший в школе двенадцатилетний сын.

Ира, закурив сигарету, тоже возмущалась своей поездкой, но гораздо в легшей форме. Ей было легче, потому, что она спала с мужем.

– Ну, что после дороги перекусим.

Лариса расстегнула сумку и начала вынимать из нее продукты.

В дверь постучали.

– Войдите!

Вовка с Саньком вошли.

– Привет девчонки!

– Здравствуйте мальчики!

– Как дела красавицы!?

– Как легла, так и дала!

– Ну, Ларик ты молодец никогда не унываешь!

В ответ последовал мат и пару слов о том, что унывать вредно для сексуального здоровья.

– Кушать мальчики будите?

– Ну да. Только мы сей час, через пару минут.

Парни вышли и направились в центр поселка. Там в киосках навалом спиртного.

Лариса размещала пожитки, не переставая разговаривать. Ира накрывала на стол. Двери отворились, вошла, улыбаясь девушка.

Привет!

Она обнялась и поцеловалась с Ларисой, потом с Ирой.

– Ну как дела зайцы кролики.

– Все в порядке, Санек с Вовкой пошли за водкой.

Общага продолжала набирать громкость. В соседних комнатах, стучали, шумели.

Студенты заочники встречались почти после полугодовой разлуки. Привозили кто, что. Кто новости, кто сплетни, кто впечатления, кто домашние заботы, кто радость, кто тоску и только процентов пять привезли с собой хоть какие-то знания, полученные за этот перерыв, в домашних условиях по ночам, при свете настольных ламп. Электричество часто отключали, а по селам наоборот, редко включали.   Но все знали, что этих пяти процентов хватит на всех. Конспекты пойдут из рук в руки. Их будут переписывать. Одни что-то добавлять, сами не понимая, что и зачем, другие будут сокращать, что бы меньше писать  до такого минимума, что ни кто, ни когда, ни при каких обстоятельствах не поймет, о чем там идет речь. И если бы этот конспект попал лет через 300 потомкам, то они бы решили, что  это была какая-то, утерянная во времени и пространстве наука, и что это написано умнейшим человеком, потому, что тот компьютер из будущего вряд-ли расшифрует этот сокращенный до минимума конспект. И вряд-ли бы понял, о чем в нем ведется речь.

Но наш студент делал умную морду, и при подаче конспектов преподавателю, по нем было видно, что он провел не одну бессонную ночь над этим трудом. И если бы ни «Стиморол» с устойчивым запахом, было бы еще и слышно, что эта ночь прошла тоже без сна, но за другим чтением.

Вошли парни.

– О, НАТАХА привет!

Вовка вытащил из карманов две «Русских».

– Что Ларик за приезд!?

– Вовочка разве я  когда была против!?

Компания примостилась вокруг поставленного на середину комнаты стола, уставленного снедью.

Вовка разливал, Саньку не наливали, потому, что он не пил, и все к этому привыкли, и ни кто его не уговаривал.

Ларисе и себе Вовка налил по полной сто граммовой граненой рюмке. Ира остановила Вовка на половине, Наталка, по началу, отказывалась, но Вовка уговаривал не долго. И все пошло.

Все разрозовелись и начался разговор. Из их группы, в которой поначалу было 26 человек, осталось только 8, и то не известно, будут все или нет. Но они уже были здесь. Это была все-таки семья, в которой не было четкого взаимопонимания, но  и не было вражды друг к другу. А остального, любви, зла, ехидства, презрения и остальных чувств, во всех было понемногу. Кто-то хотел быть умней других, но знал, что он глупее. Кто-то хотел быть красноречивей, но оказывался пустозвоном. Кто-то хотел быть очень городским, но оказывался деревней деревни. Кто-то хотел быть красивей, но и это не получалось. Вот скромней почему-то ни кто не хотел быть кроме Санька, но и это не получалось, потому, что хамства в нем было не меньше чем у остальных, которые не хотели быть скромными. Кто-то был на понтах, но после третьей рюмки понты слетали, а кто не хотел быть на понтах, после третьей они у него появлялись.

Семья переваривала то, что вместе прожито. Вспоминали обиды, и тут же забывали. Рассказывали смешное и смеялись, хотя смешного ни чего не было.

– Ну что Ларик еще.

– А уже нету-ти.

– Ща зробэмо! Санек пошли.

Парни опять ушли.

Девчата начали говорить о них. Какие они козлы, и какие они хорошие.

Сашка не нравился потому, что не пьет и не курит. Хотя  всем он нравился. Крепкий, спортивно сложенный, не высокого роста, знающий жизнь не понаслышке, начитанный и по всему раскладу работяга, семью содержит в достатке. Но говорили о нем, примеряя к этой обстановке.

– Тоже мне мужик, не пьет, не курит, с бабами не спит, херни какой-то поначитался и мелет. Вроде хорошо умно в рядок, а ни хрена не понятно. Мелет какую-то правильность, а сам чи не святоша.

– Все равно обломаем.

– Слышь  девки, надо его с кем-то в постель упаковать.

– Это идея надо подумать.

– А может ты Ларик?

– Да, что я на него сама залезу?

– Конечно сама.

– Ага, а он возьмет и обломает. Вот с Вовкой да! Жеребец! Мы бы с ним раскачали общагу.

Лариса с удовольствием заржала, как молодая кобылица, представляя как бы все было с этим, молодым, еще хрустящим от столбняка парнем.

Уже стемнело, были опорожнены еще две принесенные бутылки. Санек ушел в свою комнату, читать умные книжки. Вовка пошел еще за водкой. Лариса шумела, Наталка во хмелю крутила свое кино, Ирка пошла проведать девчат из параллельной группы.

На улице стояла теплая крымская осенняя погода. Пьянящие ни с чем несравнимые запахи цветов и деревьев. Аллеи парка были освещены фонарями яркого дневного света. Учебные корпуса были ярко освещены и красовались среди этого благоухания в ярком свете фонарей.

Вовка прошел по дорожке, переступил через низкую железную ограду, окружающую большой прекрасный парк, из величественных кленов и платанов. Он не замечал красоты парка, не слышал этой неописуемой красоты, не видел звездного неба, не вдыхал этот пьянящий аромат. Он не хотел быть частью этого прекрасного мира природы. Голова была занята другим. Хотелось еще выпить, и бутылки в его карманах бодрили, и возвышали над всеми этими мелочами. Он был уверен в себе. Он знал, что половина девчат из общаги, разделят с ним постель без проблем, со второй половиной будут проблемы, но  тоже разрешимые. Но, сегодня он пойдет по пути наименьшего сопротивления.

Наталка уже пьяная ходила в туалет рыгать. Лариса и Вовка в этом деле были очень крепкими, и не известно было кто кого  может перепить. Они теряли контроль над поступками, но не теряли равновесия. Лариса мостилась к Вовке на колени, и тискала за все, что у него было и при этом опять ржала как молодая лошадь.

Ирка была чем-то не довольна. Она была гордой в себе, хотя все остальные на это ложили ноль. Но ей хотелось быть выше, и в то же время она хотела оказаться на Вовкиных коленях, но по его инициативе. А Вовку больше интересовала не допитая бутылка. Ирка злилась, напускала на себя гордыню и городской форс, но видя, что все пьяные, она становилась сама собой, простой деревенской девчонкой. Она курила, печально глядя куда-то перед собой, вздыхала чему-то своему, потом прилегла, обняла подушку и тихо уснула.

Вовка был уже перегружен. Мысли терялись одна за другой, иногда исчезая совсем, Но ноги еще ступали крепко, и мужской инстинкт, без помощи разума, привел его еще крепкую поступь к кровати девчонки из параллельной группы, где он доказал, что он еще в приличной форме, после чего крепко заснул, обняв прелестное создание.

Утро начиналось везде по-разному.

Лариса поднималась по привычке рано. По женскому обыкновению, по старшинству, как опытная мамаша, она принималась за приготовление завтрака. Кипешила около плитки, убирая вчерашний погром, одновременно анализируя, что надо собрать, и приготовить к занятиям.  После вчерашнего и даже чуть сегодняшнего она чувствовала себя отлично. В этом ей круто везло. Здоровье у нее было завидное, крепкое и душой и телом, чисто русской бабы. Хотя она была кокой-то прибалтийской помесью, на половину русской, на половину то ли латышка, то ли литовка. Именно эта половина где-то там под спудом ее возвышала над  другими, окружающими ее людьми. Именно эта половина заставляла ее не оставаться простой рабочей, а часто подменять бригадира, где она могла сравнить, что лучше, что выгодней, и где тебя больше считают человеком.  И не очень блеща знаниями и разумом, но именно тем упорством, она решила непременно выучиться и стать агрономом. А по ее энергичности ей это было обеспечено. Если даже не будет места, она его найдет благодаря своему напору, или кого ни будь, подвинет.

Ирка поднималась лениво, нехотя. Все ей казалось не так, хотелось с кем-то ругаться, кого-то в чем-то обвинять. Все вокруг в это время были мелкими, подлыми, одна она в это время была лучше всех, и всеми обижена. Но сон потихоньку уходил, уходило чувство обиды, уходила лень.

Все становилось намного проще, даже хорошо, потому, что на столе стояла кастрюля, из которой очень вкусно пахло, а в сковороде на плитке начинало шкварчать.  Лариса суетилась. Ирка пришла в нормальное состояние. Мир стал прекрасней и в то же время тревожней, потому, что после утренней трапезы, надо было нырнуть в мир познаний, чего ей совсем не хотелось. Но, что поделать. Вообще если бы не родители, вряд ли бы ее здесь увидели. Она с удовольствием бросила бы колледж, в любой момент, но стариков было жалко. Они старались ради нее, хотя она их не очень жалела, но и сильно огорчать не хотела.

Наталка поднималась нормально, хотя тошнило, и было не по себе. Ее жизнерадостная натура принимала это как за положенное. Люди пьют, значит можно напиться, гуляют, значит погулять, спят мужчины с женщинами, значит, нет проблем, учатся, значит и это надо, положено, чтоб тошнило, значит нормально, болит голова, тоже, надо идти на лекцию и слушать, все в порядке.

Она все воспринимала просто, ясно, могла учудить, что хочешь, только по тому, что это уже с кем-то, было, значит все нормально.

Вовка открыл глаза. Санек тормошил его за плечи.

– Воха подъем! Полчаса осталось.

– Встаю.

Вовка нехотя поднимался. Он был уставший после вчерашней попойки. Как он пришел в комнату, помнил смутно. Немного тошнило, но его молодой, крепкий организм боролся легко. Вовка умылся, почистил зубы и вошел в комнату свежий как будто ни какой попойки и женщин не было.   Он поправил на койке одеяло и сел за стол. Санек  уже приготовил завтрак. Есть не хотелось, но до обеда еще далеко, и поэтому надо было что-то вкинуть. И стоило, только начать есть, аппетит появлялся мгновенно. Эта привычка крестьянина передается от родителей и дедов. Организм знает, что если он не получит нормальную порцию пищи, то он не выдержит нагрузки крестьянской работы, а работы у сельского мужика за глаза. Начиная с рассвета и заканчивая неизвестно когда, бывает далеко за полночь. И это не просто работа, а тяжелый, требующий сил, энергии и выносливости труд. Поэтому стоило Вовке на похмелье перебороть себя и вкинуть, что ни будь во внутрь, аппетит появлялся зверский.

Они, пережевывая, немного посудачили о вчерашнем вечере. Санек говорил о том, что вечерами надо заниматься, Вовка соглашался. Он действительно хотел заниматься, но точно не знал, получится или нет. Если бы он жил с одним этим Саньком, который много читал, и не просто художественной литературы, а совершенно разной. Увлекался историей, литературой, философией, религиями разных народов и еще черти чем. Рассказывал очень интересно, все у него сходилось в рядок, земледелие, ботаника, философия, история, религия, культура, все имело связь и огромное значение в жизни человека.

Вовке хотелось заниматься, но его окружали и другие, которые и понятия не имели о науках, но зато хорошо ориентировались в жизни, разбираясь в спиртном и бабах, и любили пьяные компании. Вовке это было ближе, и он шел путем наименьшего сопротивления.

Сей час, во время завтрака он полностью соглашался с Саньком.

Позавтракав, они покидали общагу, покидали этот физический мир бытия. Выходили на аллею парка и шли к центральному учебному корпусу. Все вокруг благоухало, не смотря на  то, что шел последний месяц осени. Тепло, зелено, пьянящий запах. Это был мир прекрасного.

Переступив порог колледжа, все оставив позади, кроме того, что здесь должно быть.

Они окунались в этот мир познаний, мир науки, мир культуры и просвещения.

Здесь все как бы перевоплощались, все становилось совершенно другим. Колледж делал свое дело, он не терпел ни чего постороннего внутри своего организма. На лекциях все до единого писали конспекты, внимательно слушали и не чего лишнего. Не возможно было поверить, что там, в общаге они совершенно другие.

Вовка, как и все слушал, записывал, был внимательным.

Но занятия заканчивались. И только студенты переступали порог, они менялись, забывая все науки, всю культуру общения, ныряя опять в этот мир свободы от родителей, жен, мужей и детей.

Этот мир сессии.

Вовка тоже менялся.

В общаге Санек начинал готовить хавчик. Вовка смотрел на это, и ему становилось скучно. Перекусив, Санек доставал тетради, книги, и садился либо читать, либо писать.

Вовка с удовольствием мог послушать его умную болтовню, но не более пятнадцати минут.

Его тянуло, проболтаться по общаге. И он уходил. Там было веселей. Он обходил женские комнаты, в каждой задерживаясь, минут на двадцать. В одной он уговаривал несговорчивую, в другой сговорчивая уговаривала его, в третьей была его более-менее постоянная.

Симпатичная, стройная Татьяна.

По ее разговорам, она была влюблена в Вовку без ума. Ей было девятнадцать лет. Дома муж, здесь Вовка. В то же время она успевала по вечерам ходить к местным парням со своей подругой.

Вовке она нравилась. Все у них началось с прошлой сессии. И сей час, Татьяна была на седьмом небе. Она только приехала, распаковалась, и тут явился Вовка, который уже успел потискать не одну, и договориться со сговорчивой. Но теперь это отпадало.

Татьяна кинулась к нему, крепко обняла, подогнув ноги, повисла у него на шее,  прилипнув крепким поцелуем.

– Вовочка как я соскучилась!

Вовка тоже обнимал, и тоже что-то говорил, плел какое-то вранье, потому, что  скучал он вообще за бабами, но предпочтение отдавал собственной жене. Он любил всех женщин, когда они были с ним в постели, но переносить просто так и постоянно, он мог только жену. Просто так, без сексуальных развлечений он не мог с ними находиться наедине  более получаса.  Так и сей час, еще был белый день, и ложиться было рано, а просто так у него не хватало терпения, и он, втиснув какой-то предлог, вроде подготовки к следующим занятиям, уходил от Татьяны, которая всячески старалась его удержать.

– Вечером все будет.

Обещал он.

– Вовочка давай соберемся, посидим, сходи за Бородой. Это была  кликуха Вовкиного друга, который учился на курс впереди. Он был местным, жил в общаге, работал в колледже слесарем– сантехником и заочно учился. Он встречался с Татьяниной подругой Викой.

– Сей час Вика придет.

Вовка соглашался, и под предлогом, что надо идти искать Бороду и идти за пойлом, целовал Татьяну и уходил.

Время шло, за окнами начинало темнеть. В комнатах начинали распевать магнитофоны на разные голоса. Шуму было много. Те, которые приехали только сегодня, шли к тем, которые приехали вчера и наоборот.

Все радовались встрече и потихоньку собирались в группы. На столах появлялась приличная закусь, под столами обычная Российская. Начиналось все потихоньку, аккуратно без шума, но после третьей рюмки все забывали о порядке и тишине. Кампании начинали выходить на перекур, и одни переманивали других к себе. Постепенно все любители коллективной попойки и вообще коллективного шухера, перебирались в одну большую комнату, и превращались в одну большую шумную  компанию.  Здесь шутили, делились впечатлениями, наливали, пили, кто-то хотел переорать всех, кто-то врубал магнитофон на полную мощь, и приглашал всех танцевать. Постепенно в комнате становилось туманно от дыма. Разговор вели по группам обычно не о чем,

Все были навеселе, и каждый крутил свое кино.

Лариса маленькая и толстенькая извивалась в танце. Вовка пристраивался в плотную сзади, и повторял  все ее движения. Николай рассказывал что-то интересное девчатам, он действительно умел рассказывать. Колька орал, привлекая к себе внимание, и гнал какую-то дуру. Ему было все равно, что он высказывал, лишь бы на него обратили внимание.

Борода рассказывал о своих похождениях с женщинами. У него это получалось не в рядок, но хвастался он как мог.

Любой парень, который побывал не с одной женщиной, просто посмеялся бы над его глупыми рассказами. Но Бороде хотелось быть Дон-Жуаном. Но для нормального человека он быстрей выглядел клоуном.

Время проходило быстро и не заметно. Если бы сюда зашел человек с улицы, он, наверное бы задохнулся от табачного дыма, запахов пищи и водки, но находившиеся здесь, этого просто не замечали. Было  около двух часов ночи, когда все утихомирилось.

Борода сегодня предложил Вовке выгодную сделку. Ему на работе нужен помощник и не один. Он мог поговорить с начальством, и Вовку переведут на время сессии в слесаря, а за работу будут выставлять хорошие оценки по зачетам и экзаменам.

Вовку это вполне устраивало и на завтра, вернее уже на сегодня, он пойдет не на занятия, а крутить краны и прочищать толчки. Это ему казалось гораздо лучше, чем ходить на занятия.

Его не очень  волновало, будет он знать, или нет.

Вовка уходил от довольной, улыбающейся Татьяны. Она хотела, чтоб он остался до самого утра, но Вовка привык просыпаться в своей постели.

Нива с прицепом легко бежала по Московской трассе. За окном мелькали не паханные, брошенные колхозные поля, заросшие бурьяном, на половину разреженная придорожная лесопосадка. Предприимчивый народ пилил ее на дрова, те, кому не разрешено. Те, у кого на это есть разрешение, тоже пилят на дрова, но дрова продают тем, кому не разрешено пилить самим.

Леха глядя на все это грустил, и не потому, что  он думал об этом. Ему было совершенно по барабану, вспаханы поля или нет, выпилена посадка или нет. Он бы с удовольствием остановился, у какой ни будь кафешки, и выпил пивка. А кафешки в последнее время на этой трассе росли как грибы в теплую дождливую осень.

Вроде не понятно. Все жалуются на плохую жизнь, на бандитов которые буквально везде, и обирают всех. Рэкетиров знают в лицо лучше, чем  директоров предприятий государственных и частных. Рэкету платят все, кроме мелких местных  предпринимателей на месте, где они живут, и торгуют по мелочам.

Например. Если ты когда-то работал на Северо-крымском канале и вместе с тобой работали парни уже отбывшие срока. А были такие, что уже не по одной ходке. Будучи тогда в одной рабочей упряжке, вы вместе с ними работали, вместе с ними играли в карты, вместе выпивали. И теперь по прошествии 10 – 15 лет, вы обыкновенный мужик, который от безысходности пашет в селе как каторжанин, занимаясь теплицами, выращиванием свиней и бычков, стоя на рынке, торгуете своей продукцией. К вам подходят молодые крепкие парни и начинают объяснять, что надо платить. А вы в этом городе проработали, больше чем они прожили и вы не барыга, а трудяга.

Вы начинаете разговаривать довольно жестко, потому, что знаете многих в городе. Они поначалу борзеют, но вы не сдаетесь. Обычно один из них уходит. Потом к вам подходит мужик ваших лет. Холеный, ухоженный, во рту золото, на мизинце печатка, тоже золото, на остальных пальцах, как и раньше, когда вы вместе вкалывали, наколотые перстни.

Прикид у него по фирме и цепь на шее такая же, как у твоего Рекса, только золотая.

Он подходит, узнав вас, он расплывается в улыбке.

– О-о-о!!! Здорова! Вотета встреча!?

– Леха ты!?

Он подходит такой приблатненно-холеный и вас обнимает по настоящему, по братски. Вам даже становится как то не в жилу. Молодые гвардейцы сразу отходят в сторону и тихо шепчутся.

Кажется, они рамсы попутали и Леха по кличке Бандит, может обидеться.

Но Леха в хорошем настрое, он добрый, он встретил кореша. Хотя одну пайку  не хавали, и вы понятия не имеете о зоне, если не по их же рассказам. Но вы вместе зимой и летом, по дождю и грязи укладывали дренажные трубы, бетонировали канал по морозу, и тянули вторую очередь Северо – Крымского.

– Ты как всегда пашешь? Удивляюсь, ты вроде, когда  раньше если с братвой в загуле, то в доску наш, ни раз в КПЗ попадал, а срока ни одного. Он весело смеется.

– Ты че Леха поплюй.

– Да ладно я тебя знаю, ты и там бы мужиком был.

– А ты как? Я уже забыл, когда тебя последний раз видел. Тогда помню тебе за драку трешку дали, потом вроде еще.

– Да-а-а. Последняя третья ходка на девять, от звонка до звонка. Теперь видишь, работаю, слежу за порядком. На мне рынок и вокзал. Он оглянулся на стоявших, насупившихся как нашкодившие школьники пацанов.

– Че потухли? Не видите кореша встретил, мы с ним вместе!.. Вам в это не въехать.

Он махнул рукой и улыбнулся широким золотом своего рта.

– Ремло те че не ясно, что дядя должен отметить встречу со мной?

Один из парней моментально исчезает, и ровно через пару минут на рыночном прилавке, рядом с вашей капустой и помидорами, освобождается место. Пацаны так шустрят, просто не вероятно. Водка, колбаска, чебуреки горячие, пиво, печенье и конфеты. Ремло открывает и ловко разливает в две рюмашки.

– ТЫ че Леха!? Мне нельзя, я за рулем.

– За каким рулем!? Ты сей час со мной.  Ща свисну, и тебя менты до хаты сопровождать, будут.

Он опять весело смеется, глядя на своих бойцов. Те смеются довольные, их пахан доволен, значит все путем.

– Не знаю Леха как-то не в жилу.

– Все класс пей.

– А ты?

– Я не-е. Ты ведь помнишь, я тогда от пьянки чуть не сдох. Завязал. Чифирку еще позволяю, а так диета. У меня теперь свой айболит, говорит, буду пить, кранты.