Текст книги "Загадка сфинкса"

Автор книги: Александр Кондратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Два последних иероглифа были «старыми знакомыми» – они встречались в именах Птолмис и Александр. Чтение знака было, несомненно, «с», а их удвоение читалось «сс». Таким образом, читались 3 из 4 иероглифов: «Ра» – (неизвестный знак) – «с—с». Оставалось прочесть второй иероглиф. Но и он был известен из Розеттского текста! Там имелось сочетание этого иероглифа со «старым знакомым», знаком «с»; выражало оно понятие «рожать», «рождение», «рожденный», которое по-коптски читалось как «мисе». Во многих восточных письменностях, служащих для передачи семитских языкев – арабского, сирийского, финикийского и др. – очень часто не обозначаются гласные звуки. И Шампольон вполне разумно предположил, что и египетское письмо игнорировало гласные. Коптскому «мисе» в египетском написании должно соответствовать сочетание согласных «м» и «с», то есть «мс». Значит, второй знак в картуше должен иметь чтение «м».

Теперь можно было прочитать всю надпись. «Ра+м+с+с» давало в сумме – Рамсс. Между двумя последними «с» могла быть пропущена гласная «е». В итоге имя в картуше читается как «Рамсес». Этот могущественный фараон был хорошо знаком Франсуа Шампольону, автору двухтомного труда «Египет при фараонах»… Неужели и в самом деле иероглифы в картуше передают имя Рамсеса?

Шампольон в глубоком волнении начинает просматривать другие картуши в поисках новых имен. Вот перед ним совсем краткая надпись, всего из трех иероглифов. Причем два последних знака известны: один – это «м», второй – «с». Остается первый знак, изображающий птицу ибис, стоящую на особой подставке. В Египте – и Шампольон хорошо это знал – ибис почитался священной птицей, воплощением бога луны. Было известно и имя этого бога: и в греческой передаче, и в коптском языке оно звучало как Тот. Имя в картуше, таким образом, может быть прочтено как «Тот+м+с», то есть Тотмес или Тутмес. А слава фараона Тутмеса могла соперничать со славой великого Рамсеса!

И Шампольон, прочитав имена фараонов, жизнь которых отделена пропастью веков не только от наших дней, но и от эпохи изобретения греками алфавита, осознает значение сделанного им открытия. Загадка сфинкса решена, и мечта всей жизни наконец-то осуществилась! Ключ к тайне тысячелетий найден, система иероглифического письма постигнута…

Но нужно еще раз проверить выводы. Шампольон всю первую половину дня уделяет этой проверке. Нет, никаких ошибок не обнаружено, выводы верны и неопровержимы. Франсуа спешит к своему брату, работавшему неподалеку, в библиотеке Французского института. Вбежав в помещение, он бросает на стол захваченные с собой материалы – ключ к тайне сфинкса, воскликнув: «Я добился своего!» Волнуясь, он пытается рассказать об этом – и не может: силы оставляют Шампольона, «он не в состоянии больше держаться на ногах, его охватывает какое-то оцепенение» – и ученый теряет сознание.

14 сентября 1822 года – день рождения египтологии.

Пять суток спустя, придя в себя, Шампольон начинает оформлять свое открытие в виде доклада, который и делает 27 сентября (эта дата – своего рода «крестины» египтологической науки). «О египетском иероглифическом алфавите – письмо к г. Дасье, непременному секретарю королевской Академии надписей и изящной словесности, относительно алфавита фонетических иероглифов, применявшихся египтянами для написания на их памятниках титулов, имен и прозваний греческих и римских государей», – так называлась эта работа, которая была отпечатана литографским способом еще до устного доклада.

Но она была лишь первым «заявочным столбом». В 1824 году выходит монументальный труд Шампольона под названием «Очерк иероглифической системы древних египтян или изыскания об основных элементах этого священного письма, об их различных комбинациях и о связи между этой системой и другими египетскими графическими методами». Труд этот, по словам советского египтолога И. Г. Лившица, не потерял интереса и до наших дней.

Шампольон приводит неопровержимые доказательства, что в письме древних египтян существовали знаки двух категорий, совершенно различных – «одни выражали звуки, другие – понятия». Причем первые «сохраняют это фонетическое значение во всех иероглифических текстах, в которых они встречаются», а не только в иностранных именах. Он показывает, что «древние египтяне писали с помощью фонетических иероглифов даже имена своих богов, то есть имена существ, которые легче и уместнее всего выразить символически, если священное письмо египтян было в своей основе исключительно символическим, как это было склонно полагать до сих пор». Этими же алфавитными знаками записывались имена фараонов и простых людей и, наконец, обыкновенные слова – глаголы, существительные, прилагательные, союзы, предлоги, а также грамматические показатели.

Теперь, когда система письма была раскрыта, настал черед составления словаря и грамматики иероглифики. А с их помощью можно было начать и переводить египетские тексты, читая уже не отдельные имена или слова, а целые надписи. Шампольон приступил к этой работе. Однако много времени и сил ему пришлось затратить на другое, крайне неблагодарное дело. Начиная с появления «Письма к г. Дасье» и вплоть до самой смерти гениальному ученому пришлось вести жестокую полемику со своими многочисленными противниками. Последние выдвигали против Шампольона уйму обвинений, в том числе в плагиате, в подтасовке фактов и т. д. и т. п.

Глава III
Заговорил ли сфинкс?

«Я теперь уверен, что в нашем «Письме об иероглифическом алфавите» нечего менять. Наш алфавит правилен: он с одинаковым успехом применим, во-первых, к египетским памятникам римлян… и во-вторых, что представляет наибольший интерес, к надписям всех храмов, дворцов и гробниц времен фараонов».

(Шампольон)

Всякий раз, когда в печати появляется сообщение о дешифровке какого-либо древнего письма, вслед за ним приходит пора проверки и дискуссий. Ученые сопоставляют тексты, проверяют правильность предложенных чтений, ищут доказательства тому, что данное письмо можно расшифровать только этим способом, а не каким-либо иным. И почти всегда возникает полемика о том, насколько верна дешифровка. Одни ученые признают ее полностью, другие вносят существенные коррективы, третьи категорически отрицают ее правильность, четвертые предпочитают не спешить с окончательным приговором. Так было с расшифровкой линейного письма B, сделанной Майклом Вентрисом, расшифровкой карийского письма, предпринятой советским ученым В. В. Шеворошкиным, так было с расшифровкой клинописных надписей Двуречья и иероглифов индейцев майя. Полемику вызвала и расшифровка египетских иероглифов. Но, к сожалению, в этой полемике научные интересы очень часто отходили на задний план. И реальной причиной критики Шампольона оказывалось не желание найти истину, а уязвленное самолюбие исследователей («почему Шампольон, а не я, такой-то и такой-то?»), и ложный патриотизм («почему француз Шампольон, а не англичанин Юнг?»), и консерватизм («почему Шампольон отвергает мнение предшественников считавших иероглифы символами, а не алфавитным письмом?»), и, наконец, чисто политические мотивы (и правоверные католики, и ярые монархисты не могли признать, что ключ к загадке сфинкса нашел «бунтовщик» Шампольон, за свои революционные взгляды прозванный «Робеспьером из Гренобля»). Вокруг открытия Шампольона, говоря словами одного из египтологов, поднялся «многоголосый вой».

В английской печати появилось множество статей, косвенно, а порой и прямо обвинявших гениального французского ученого в плагиате. Так, в анонимной статье, вышедшей вскоре после публикации «Письма г. Дасье», утверждалось, что «алфавитные» знаки не могут передавать собственно египетские слова, а служат лишь для передачи греко-римских имен. Стало быть, никакого открытия Шампольон не сделал, а греко-римские имена, прочтенные им, были еще до этого прочтены Томасом Юнгом. Сам Юнг выступил в 1823 году со статьей, имевшей знаменательное название: «Сообщение о некоторых новых открытиях в области иероглифической литературы и египетских древностей, с приложением подлинного алфавита автора, дополненного Шампольоном». Иными словами, английский ученый считал себя первооткрывателем, а Шампольону отводил второстепенную роль, роль последователя и дополнителя.

Разумеется, это было не так. И Шампольон счел необходимым показать несправедливость обвинений в «плагиате» и принципиальное отличие своей методики от методики исследований, которой пользовался Юнг. «Почему Юнг внезапно остановился после своей попытки анализа двух имен, Птолемей и Береника, в то время как я, применив результаты моего анализа, прочитал без труда множество других имен?» – спрашивал Шампольон. И разъяснял: потому, что между его и юнговской системами «нет почти ничего общего».

Шампольон признавал, что Юнг внес существенный вклад в изучение иероглифов: об этом он говорил уже в самом начале своего «Письма г. Дасье», отмечая заслуги английского ученого, так же как и других предшественников, исследовавших Розеттский камень, – Окерблада и де-Саси. Вместе с тем в том же «Письме» были показаны и ошибки Юнга, которые направили его «по ложному пути». В «Очерке иероглифической системы» Шампольон подробно объяснил свои расхождения с Юнгом, и всем здравомыслящим людям стало ясно, ни о каком «плагиате» речи быть не может. Тем не менее в Англии в течение многих лет продолжали выходить статьи, направленные против Шампольона и доказывавшие приоритет Юнга. Французский ученый счел ниже своего достоинства отвечать на враждебные выпады. «Зачем воскрешать старый, уже мумифицированный вопрос? – писал он своему брату в 1829 году из Египта. – Юнг все еще дискутирует относительно алфавита, между тем как я вот уже полгода нахожусь в самой гуще египетских памятников и поражен тем, что читаю на них более бегло, чем осмеливался воображать».

Современные египтологи, будь они из Франции, Англии, России, Егилта, Германии, целиком и полностью признают приоритет Шампольона в дешифровке иероглифов. Столь же несомненно, что именно Шампольон раскрыл подлинную структуру египетского письма. Между тем и в годы – жизни замечательного ученого, и в первые десятилетия после его смерти появилось большое количество работ, авторы которых заявляли, что Шампольон ошибается, и предлагали свой «ключ» к раскрытию тайны иероглифики. Причем авторы зачастую не стеснялись в выражениях, огульно обвиняя Шампольона во всяческих ошибках и грехах.

Генрих Юлиус Клапрот, востоковед и путешественник, проведший несколько лет в России и удостоенный звания академика Петербургской академии наук (впрочем, этого звания он был лишен «за недостойное поведение в 1812 году», во время Отечественной войны), имел свою собственную точку зрения на иероглифику египтян. По его мнению, она строилась на так называемом акрофоническом принципе: один и тот же иероглиф передавал несколько слов, начинающихся с данного звука (например, иероглиф, изображавший «зайца», должен передавать еще и слова, начинающиеся со звука «з» – «зима», «закат», «зенит» и т. д.). Отстаивая эту ложную гипотезу, Клапрот то и дело выступал в печати, всеми силами стараясь очернить Шампольона и дискредитировать его великое открытие.

Соотечественник Клапрота, теолог из Лейпцига Густав Зейффарт, также присоединил свой голос к хору, хулившему Шампольона. Он имел свою собственную «теорию» о иероглифике египтян и упорно отстаивал ее, несмотря на явную нелепость (о «научности» писаний Зейффарта красноречиво говорит название его фундаментального труда: «Неопровержимое доказательство того, что в году 3446 до Рождества Христова 7 сентября окончился всемирный потоп и всем народам были дарованы алфавиты»).

Католические круги в Италии также вели кампанию против Шампольона. Во Флоренции в 1830 году (когда ключ к иероглифам был давно найден), появилось переиздание пресловутого труда графа Палина. Итальянский арабист аббат Ланчи старался завербовать в ряды противников Шампольона и образованных людей России, где с давних пор проявляли большой интерес к Египту и его письменам. (Летописец «Повести временных лет» уже под 986 годом упоминает о стране пирамид!). Однако число противников в нашей стране оказалось гораздо меньше, чем число людей, понявших великое открытие Шампольона и выступивших в защиту отца египтологии.

Правда, популярный в те годы литератор и востоковед О. И. Сенковский (более известный под псевдонимом Барон Брамбеус) выступил в отечественной печати со статьями, которые современные ученые оценивают как «пошлое зубоскальство». Дипломат и ученый А. И. Гульянов, считавший, подобно Клапроту, что древние египтяне пользовались акрофоническим письмом, упорно доказывал свою правоту и, соперничая с Клапротом, пытался дискредитировать Шампольона. И все же большинство ученых России правильно оценило вклад гениального ученого в науку.

Сразу же после выхода в свет «Очерка иероглифической системы» в журнале «Сын отечества» появилась обстоятельная статья, рассказывающая об открытии Шампольона и снабженная таблицей, где давались иллюстрации чтения иероглифов. В том же 1824 году статья была выпущена отдельной брошюрой, а три года спустя переведена на польский язык и издана в Вильно. Советский египтолог И. С. Кацнельсон показал, что автором этой работы, подписанной буквой «Б», был декабрист Г. С. Батеньков. Батеньков занимался изучением египетского письма вместе с известным общественным деятелем тех лет М. М. Сперанским (и об этих занятиях ему пришлось даже давать показания Следственному комитету по делу декабристов).

Директор Публичной библиотеки, президент Академии художеств А. Н. Оленин, один из образованнейших людей своей эпохи, стал горячим сторонником и пропагандистом Шампольона. Пользуясь «ключом», найденным отцом египтологии, Оленин самостоятельно интерпретировал некоторые надписи, начертанные на памятниках египетского искусства, «не увлекаясь мистическими и отвлеченными какими-либо соображениями».

Знаменательно, что в то время, как у себя на родине Шампольон терпел насмешки со стороны соотечественников, в Англии обвинялся в «плагиате», а в Германии подвергался атакам «ученых мужей», в России 29 декабря 1826 года (10 января 1827 года по новому стилю) отец египтологии был избран, в один день с Гете, почетным членом Петербургской академии наук. Это было наглядное доказательство признания его заслуг.

Открытие Шампольона с каждым годом завоевывало признание и в других странах – во Франции в его защиту выступил сам Сильвестр де-Саси, один из пионеров изучения Розеттской надписи, а также такие выдающиеся ученые, как Лаплас и Фурье. В Германии сторонником Шампольона стал один из величайших и разностороннейших ученых Вильгельм фон Гумбольдт. В Италии отец египтологии нашел своего лучшего и талантливейшего ученика, Ипполито Росселини. Наконец, в Англии нашлись честные люди, которые, откинув ложный патриотизм, признали, что не Юнг, а Шампольон является первооткрывателем и только с помощью его методики можно достичь успеха в расшифровке египетских письмен.

Таким образом, «многоголосому вою» хулителей все громче стал противостоять мощный хор сторонников Шампольона. Сам же отец египтологии понимал, что лучшим доказательством правоты будет прочтение и перевод египетских текстов. После публикации «Очерка иероглифической системы» он, продолжая работу над грамматикой и словарем, с головой уходит в изучение текстов, в течение многих веков хранивших молчание.

У себя на родине, во Франции, Шампольон нашел сравнительно небольшое число египетских памятников. Ведь все богатейшие находки, сделанные экспедицией Наполеона, в том числе и Розеттский камень, были конфискованы англичанами и направлены на хранение в Британский музей, где они находятся и поныне. Тогда ученый едет в Италию, прежде всего в Турин, где хранилось наибольшее в мире собрание египетских древностей. В Турине среди лоскутков папируса, которые сотрудники музея считали негодным хламом, Шампольон открывает подробный список фараонов, правивших Египтом с древнейших времен. Это был бесценный документ, легший в основу хронологии страны пирамид.

Кроме Турина, Шампольон посещает другие итальянские города, в том числе «вечный город» Рим, где он успешно читает надписи на обелисках, которые так неудачно пытался некогда расшифровать Афанасий Кирхер. Поездка по Италии проходила не только в поисках памятников Египта. Шампольон читал лекции о иероглифическом письме и его дешифровке, вызывавшие большой интерес. И здесь слушатели разбивались на два лагеря – противников и сторонников. В итальянской печати публиковались хвалебные отзывы о Шампольоне. Но вместе с тем в газетах и журналах печатались статьи, где он изображался то плагиатором, то бунтовщиком, то безбожником, ибо Шампольон говорил о многих тысячах лет существования египетской цивилизации, что противоречило догматам церкви о сотворении мира.

Вернувшись во Францию, Шампольон продолжает свои изыскания: пополняет словарь, пишет новые разделы грамматики, переводит египетские надписи. И у себя на родине ему приходится выслушивать то похвалы, то хулу, то получать награды (орден Почетного легиона), то оскорбления (много раз ему, отцу египтологии, отказывали с должности профессора египтологии в Коллеж де Франс). В 1828 году Шампольону удается убедить французское правительство снарядить научную экспедицию в Египет. И вслед за мечтой о дешифровке иероглифов сбывается вторая мечта детства – увидеть страну пирамид воочию. В середине 1828 года Шампольон во главе экспедиции прибывает в Египет, где, по образному выражению Керама, попадает «примерно в такое же положение, в каком очутился бы зоолог, сумевший по остаткам костей и окаменелостей восстановить облик динозавра, если бы он внезапно перенесся в меловой период и увидел бы это доисторическое животное воочию».

В стране пирамид Шампольон проводит полтора года, проделав поистине титанический труд. Только рукописное наследие, оставленое им в связи с египетской экспедицией, занимает около 20 огромных томов. «Египет пройден шаг за шагом, и я останавливался всюду, где только время сохранило какие-либо остатки античного блеска; каждый памятник был предметом специального исследования; я попросил зарисовать все барельефы и скопировать все надписи, которые могли пролить свет на первоначальное состояние народа, имя которого связано с древнейшими литературными преданиями, – пишет Шампольон. – Материалы, которые я собрал, превзошли все мои ожидания. Мои портфели хранят в себе величайшие сокровища, и я считаю себя вправе сказать, что история Египта, его религии и созданного им искусства станет нам известна и будет правильно оценена только после опубликования рисунков, явившихся плодом моего путешествия». А в письме к брату он говорит о том, что «мои ожидания не обманули меня, и многое из того, что я лишь смутно предполагал, приняло здесь осязаемые формы и неопровержимую достоверность». Найденный им «ключ» помогал читать не только надписи на предметах, находящихся в европейских коллекциях, но на родине иероглифов, в Египте, – на храмах, дворцах, статуях и гробницах эпохи фараонов.

Из Египта Шампольон привез более полутора тысяч зарисовок и окончательное подтверждение правильности своей дешифровки. Не дав себе времени на отдых, вернувшись во Францию, он принимается за обработку привезенного материала. Иероглифическая грамматика и словарь также отнимают массу времени и сил. А между тем чрезмерный труд, постоянное напряжение, годы лишений, выпавших на его долю в молодости, злобные и несправедливые выпады противников и завистников – все это подтачивает силы Шампольона. В ночь с 3 на 4 марта 1832 года гениального ученого не стало. Последние месяцы жизни, предчувствуя свою кончину, он все время и все силы отдавал работе над иероглифической грамматикой, ибо справедливо полагал, что смерть должна унести в могилу его тело, а не знания, завещанные людям.

Глава IV
Камни в фундамент пирамиды

«Он не унес с собой в могилу науки, зародыш которой заложен в его творениях… он оставил нам иероглифическую грамматику, которая служит залогом тому, что созданная им наука никогда не погибнет».

(Из некролога, 1832 г.)

После Шампольона остались рукописи обширного иероглифического словаря и не менее обстоятельной грамматики. Казалось бы, ничто не мешало строительству величественного здания египтологии, фундамент которого заложил Шампольон. Однако после его смерти молодая наука зашла в тупик. Тексты, поддававшиеся расшифровке, когда за них брался Шампольон, хранили молчание, когда их пытались прочитать другие исследователи иероглифов.

В чем же тут дело? Быть может, все-таки Шампольону не удалось найти ключ к письменам? И единственная его заслуга состоит лишь в том, что он пошел немного дальше своих предшественников, прочитал несколько египетских имен – и только?

Будущее показало, что Шампольон был прав. А причина временного тупика египтологии заключалась в том, что «наследство, оставленное рано умершим Шампольоном его последователям, еще не представляло собой стройной и окончательной системы знаний, – писал один из крупнейших египтологов мира А. Эрман. – Он гениально постиг чтение слов и предложений, но так и не смог полностью уяснить себе систему письменности, которую научился читать».

Шампольон полагал, что помимо 24 основных алфавитных знаков в иероглифике было еще более сотни знаков, имевших сходное чтение, но другое начертание. Он полагал их вариантами основных (как в русском письме есть «д» и «∂»). Однако дальнейшие изыскания показали, что это не так. Эти несколько десятков знаков были не вариантами, а совершенно самостоятельными иероглифами. Причем передавали они не один согласный звук (как «основные»), а два. В знаменитом картуше с именем фараона Тутмоса второй знак – помните? – был прочтен Шампольоном как «м». На самом деле он передавал две согласных – «м» и «с»; третий же знак, означавший «с», лишь «подтверждал» чтение предыдущего знака. И, таким образом, начертание имени было Тот-мс-с, а не Тот-м-с. Лишь благодаря своей гениальной интуиции Франсуа Шампольон ухитрялся правильно читать египетские тексты, хотя не совсем верно понимал структуру иероглифического письма.

Впервые на это указал в 1837 году Рихард Лепсиус. А много лет спустя, в начале 1866 года, во время археологических раскопок в дельте Нила, ему удается найти надпись, подобную Розеттскому камню: египетские иероглифы сопровождаются параллельным текстом на греческом языке. И когда Лепсиус осуществил перевод иероглифики, следуя методике Шампольона, тот полностью совпал с греческой частью. После этого все сомнения отпали: да, Шампольон был настоящим «Эдипом», и ему действительно удалось расшифровать египетские письмена.

Кроме Лепсиуса, в фундамент пирамиды египтологии в 40–60 годы прошлого века закладывают весомые «камни» и другие последователи Шампольона. Правда, его самый талантливый ученик, итальянец И. Росселини, ненадолго пережил своего учителя. Но ему на смену приходят новые энтузиасты: англичане – самоучка Самуэль Бэрч и юрист Ч. В. Гудвин, французы – коммерсант Франсуа Шаба и виконт де Руже, ирландец священник Э. Хинкс. Люди эти пришли в египтологию «со стороны», но сумели внести в молодую науку ценный вклад. Берлинский школьник Карл Бругш, на удивление всему ученому миру, в 1848 году выпускает солидную работу, посвященную демотическому письму, которое из-за многочисленных «стенографических» упрощений знаков справедливо считается сложней, чем иероглифика. В дальнейшем Бругш издает «Демотическую грамматику» и семитомный «Иероглифо-демотический словарь», не потерявшие своего значения и по сей день.

Де Руже, Гудевин, Шаба издают и переводят тексты, написанные второй разновидностью египетского письма – иератикой (иератикой написано большинство папирусов, содержащих основные произведения египетской литературы и науки). В 1867 году С. Бэрч выпускает большой «Иероглифический словарь», который на протяжении более полувека был незаменимым пособием для всех египтологов.

По мере того как растет число египетских памятников, открытых в стране пирамид археологическими раскопками, становится ясным, что археологи не могут обойтись лопатой и заступом, – столь же необходимым для них является знание египетского письма. Лепсиус, Мариэтт, Мэсперо открывают славный список археологов, совмещавших расколки с чтением и переводом иероглифических текстов. А вскоре становится ясным, что в орбиту египтологии попадают не только лингвистика и археология, но и история религии, культуры, медицины, история математики и других наук, существовавших в Древнем Египте.

Не стоит на месте и изучение системы письма египтян. Лепсиус выявил существование фонетических знаков, которые, однако, не являются алфавитными – они передают сочетания двух согласных, а порой трех и даже четырех. Бэрч и Хинкс уточняют вопрос о так называемых детерминативах, или определителях. Шампольон называл их «видовыми» и связывал употребление с именами богов, географических названий и других имен собственных. «Египетские собственные имена людей, богов, священных местностей и т. п. все были знаменательны сами по себе», – писал он в своем «Очерке иероглифической системы», и «при известных обстоятельствах было важно предупредить об их функции «собственных имен». (Сравните в русском: имя Лев и хищник «лев», прилагательное «царицын» и бывший «Царицын» и т. п. – детерминативом имен собственных здесь служит большая буква). Бэрч и Хинкс доказывают, что сфера употребления знаков-детерминативов (которые не читаются, а лишь указывают на смысл слова) гораздо шире: они ставились египетскими писцами и после имен собственных, и после существительных, глаголов, прилагательных и даже междометий – только служебные слова, вроде местоимений, союзов, частиц, да наиболее употребительные глаголы не сопровождались этими «немыми» знаками-указателями.

Спустя полвека после смерти отца египтологии ее фундамент – понимание системы письма (причем понимание четкое, научное, а не интуитивное, какое было у Шампольона) – можно было считать завершенным. И на этом фундаменте началось строительство величественной пирамиды современной египтологии, какой представляется эта наука в наши дни. Вслед за письмом настал черед египетского языка, его фонетики, лексики, грамматики. Начало его подлинно научного изучения положил профессор Берлинского университета Адольф Эрман (1854–1937).

Эрман прежде всего сумел показать, что хотя на протяжении почти трех тысяч лет система письма оставалась практически неизменной, язык текстов менялся со временем и можно выделить несколько больших периодов его развития. Более того: во II тысячелетии до н. э. возник особый новоегипетский язык, отличный от древнеегипетского. И для древнеегипетского, и для новоегипетского языков Эрман составил грамматики, отвечающие всем требованиям лингвистической науки (а ведь говорить на них перестали тысячи лет назад!). Берлинский египтолог показал, что в египетском письме фонетические знаки передавали исключительно согласные звуки, и окончательно развеял надежды некоторых исследователей отыскать в иероглифических текстах «огласовку» (надежда обнаружить гласные жила вплоть до XX века). Наконец, по инициативе этого неутомимого труженика в конце прошлого века было начато составление капитального словаря египетского языка.

Работа велась с исключительной тщательностью и широтой и имела международный размах: материал для словаря собирали египтологи всех стран мира. Картотека слов содержала 1 500 000 карточек и отражала все известные тексты как иероглифические, так и иератические. Словарь в пяти объемистых томах, вышедший в 1925–1931 гг., содержал около 16 тысяч слов египетского языка и дополнялся пятью томами, где приводились ссылки на источники, откуда были взяты эти слова, а также изданным в 1950 году «Немецко-египетским указателем слов».

Ученики Эрмана, в первую очередь Курт Зете, написавший капитальный труд в трех томах о египетском глаголе (этот труд, по словам профессора Коростовцева, «до настоящего времени является одним из основных достижений египетской филологии»), продолжили и развили работы своего учителя. Под влиянием его идей английский египтолог Алан Гардинер основал свою школу. В 1927 году он выпустил «Египетскую грамматику» (неоднократно переиздававшуюся), которая является итогом многолетнего изучения языка.

Египтологические исследования широко развернулись и на родине Шампольона, во Франции, в Египте, США, Дании, Чехословакии, ГДР и ФРГ.

Основу русской египтологии заложили в последней четверти прошлого века В. С. Голенищев, О. Э. Лемм, Б. А. Тураев. Голенищев заинтересовался Египтом еще в юности. Будучи студентом, он выступил на международном конгрессе востоковедов с докладом, посвященным открытию уникального папируса, хранившегося в Эрмитаже. Позднее и в собраниях нашей страны, и в зарубежных коллекциях ему посчастливилось отыскать и опубликовать, с комментариями и переводом, целый ряд замечательных памятников, которые вошли в золотой фонд египетской литературы. Помимо того, Голенищев опубликоваал множество статей, посвященных различным разделам египетской филологии. Многие годы своей долгой жизни (1856–1947) ученый провел в Египте, где им была основана кафедра египтологии при Каирском университете. В том, что сейчас на родине сфинкса успешно работает своя собственная школа египтологов (Бадави, Хаммад и другие ученые), большая заслуга Голенищева.

Профессор Лемм начал преподавать египтологию в 1887 году в Петербургском университете (до той поры в России она не читалась, и Голенищев получал образование за границей). Лемм создал ряд глубоких исследований, посвященных коптским текстам, и выпустил одну из первых в мире хрестоматий иероглифических текстов.

Ученик Лемма и Эрмана, Б. А. Тураев, несмотря на то, что прожил немного (он умер в возрасте 52 лет), создал ряд классических трудов как по истории Древнего Востока, так и в области египтологии и неразрывно связанной с ней коптологии. Благодаря ему русские читатели получили возможность ознакомиться с переводом классических произведений Древнего Египта. Талант исследователя и переводчика сочетался у Тураева с талантом педагога, В числе его учеников были основатель советской школы египтологии В. В. Струве и ряд других известных ученых.

Академику Василию Васильевичу Струве, наряду с работами, посвященными структуре древневосточных обществ, принадлежит много трудов, относящихся непосредственно к египтологии. Тут и публикация папирусов, и обстоятельное исследование математического трактата древних египтян, и большой труд об историке Манефоне (список фараонов, содержащийся в сочинении Манефона, оказал когда-то неоценимую услугу Шампольону при расшифровке древних картушей). С 1916 года и почти до своей кончины (15 сентября 1965 года) Струве преподавал на восточном факультете Ленинградского университета. За это время он воспитал множество учеников, успешно работающих на ниве отечественной египтологии и в наши дни. К ним относятся профессор М. А. Коростовцев, автор работ, посвященных египетскому языку и текстам; Ю. Я. Перепелкин, один из лучших в мире знатоков эпохи фараона-реформатора Эхнатона; Н. С. Петровский, автор первой советской грамматики египетского языка и ряд других.