Текст книги "Отцеубийца"

Автор книги: Александр Казбеги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

А диамбег, самодовольно красуясь, стоял у входа в духан. Он принялся прохаживаться взад и вперед, делая вид, что не замечает никого вокруг. Староста без шапки бегал за ним на цыпочках, чтобы шумом шагов не нарушать течения его мыслей.

– Староста! – окликнул его диамбег.

– Слушаю, ваша милость! – и староста вытянулся в струнку перед диамбегом.

– Ты вчера сказал, что мне преподнесли убоину? – тихо, чтобы другие не слышали, спросил диамбег – Где она?

– Да, ваша милость, молочные ягнята. Я приказал загнать их в хлев, чтобы не замерзли.

– Молочные ягнята? – переспросил диамбег и нахмурился. Он несколько раз прошелся взад и вперед. – А для чего мне ягнята? – он пристально взглянул на старосту.

Староста, рассчитывавший на благодарность за свое старание, растерялся, не сразу нашелся, что ответить.

– Право, не знаю, ваша милость! – смущенно пробормотал он.

– Нет, ты только подумай, шестнадцать ягнят! Ведь не духанщик же я, не могу их зарезать и торговать ими по порциям?… Отвечай мне! – все больше горячился диамбег.

Староста сделал попытку успокоить начальника.

– Продадим, ваша милость, все-таки деньги будут!

– Что ты сказал?… – диамбег нахмурился, как туча. – Я буду продавать ягнят? Да в уме ли ты, глупый мохевец! – кричал он. – Я не шинкарь какой-нибудь! Знаешь ли ты, что за такие слова я могу тебя погубить, в Сибирь сослать.

Несчастный староста дрожал от страха. Он знал, что диамбег и в самом деле может, если захочет, его погубить. Побледнев и весь дрожа, он бессвязно бормотал:

– Не губи меня, ваша милость, крестьяне мы несознательные, по неведению своему тебя обидели, прости!..

– Мужики! – ревел диамбег. – Все вы такие, не одни только крестьяне. Знаю я вас! Сейчас же ступай и прикажи гнать ко мне матерей этих ягнят. Пусть гонят их прямо в Джварваке к моему пастуху, не то голову снесу!

– Извольте, ваша милость! – низко кланяясь, обрадовано подхватил староста. – Вы только гневаться не извольте, а я заставлю хоть целую отару к вам пригнать.

– Нет, вы посмотрите на него, на зверя этакого! Ведь молочных ягнят от груди оторвал, нет в ваших краях простой человечности, бессердечные вы все! Как же могут жить молочные ягнята без матери?

– Не разумеем, ваша…

– Довольно болтать! – оборвал его диамбег. – Летом они пососут грудь, а осенью вернем маток их владельцам. Понял? Ступай!

Староста исчез в толпе, бормоча про себя: «Разве хватит этому грешнику одних только ягнят?»

Подошел Гиргола и доложил начальству, что лошади поданы.

– Хорошо! Можешь не сопровождать меня в Квешети. Возвращайся, займись своими делами! – милостиво распорядился диамбег.

– Спасибо вашей милости!

– Да смотри, будь настороже, если где что появится…

– Понимаю, ваша милость. Мимо вас ничего не пройдет.

– Ну-ну! Надеюсь на тебя.

Из ворот выехала тройка, уже груженая вещами. Диамбег попрощался с хозяином и спокойно уселся в экипаж.

Видя, что диамбег уезжает, так и не заметив их, люди нерешительно двинулись к тройке.

– Мы к тебе, ваша милость, – робко заговорил один из крестьян.

– Чего?… – прорычал диамбег. – Трогай! – сказал он ямщику.

Ямщик не расслышал приказа седока.

– Жалоба у нас, ваша милость! Выслушай нас! – продолжал крестьянин.

– Ты что, не слышишь? Трогай, говорят! – и диамбег ударил ямщика по затылку. Тот испуганно дернул вожжи, и тройка в одно мгновение скрылась за выступом скалы.

Крестьяне так и остались стоять на месте, застыв от неожиданности и удивления. Потом один из них наклонился, поднял с земли камень и кинул его вдогонку уехавшему диамбегу.

– Чтобы тебе назад не вернуться! – с сердцем сказал он, словно и в самом деле от этого камня зависела судьба диамбега.

Крестьяне еще немного пошумели, поговорили о своих бедах, почесали затылки и разошлись.

– Нет у них ни чести, ни справедливости! До каких пор нам так мыкаться? – говорили они.

В Квешети начальник собирался обедать, когда к нему почтительно вошел диамбег и вытянулся перед ним в струнку. Он держал в руках бумажный сверток.

– А-а! – протянул начальник. – Это ты?

– Я, ваше сиятельство!

– Видел, каких мне прислали имеретинских легавых?

– Нет, еще не успел, ваше сиятельство!

– Ну, ну, ну! Это невозможно, красавцы, прямо как нарисованные! Постой, я сейчас тебе их покажу!.. Человек! Эй, человек! Ступай приведи сюда псов, что из Имеретии мне прислали! – приказал начальник вошедшему на его зов слуге.

– Уж, наверно, хорошие! Иначе кто бы посмел прислать их вашему сиятельству?

– Не нахвалишься! Вчера ходил с ними на охоту, и за один только час они семь зайцев подняли, понимаешь, семь зайцев!

– Удивительно!

– И как они ищут, и… раз уж напали на след, так будьте уверены, не упустят… Прямо подведут к зайцу! Семь зайцев подняли, и я всех семерых подстрелил!

– Ну, ваши собственные псы тоже не упустят, особенно Ласточка!

– Не Ласточка, а Нежная! – поправил начальник.

– Да, да, Нежная! – подхватил диамбег и несколько раз кашлянул. Он шагнул к начальнику и протянул ему сверток.

– Что это? – спросил начальник.

– Вот, ваше сиятельство, достал и преподношу вам. Начальник взял сверток и не спеша развернул. Глаза его загорелись от удовольствия.

– Ах, какая прелесть! – воскликнул он, держа в руках довольно большой ковш старинной работы. – Где ты достал такой?

– По дороге встретился с золотых дел мастером, ваше сиятельство, мне понравилась эта вещь, и я купил ее для княгини.

– Ах, спасибо, спасибо большое!.. Постараюсь не остаться в долгу…

– Ваша доброта для меня превыше всякой награды! Начальник снова принялся разглядывать ковш. Наступила тишина.

– Ваше сиятельство! – начал диамбег вкрадчивым, тихим голосом. – Я задержал одного человека и доставил его сюда.

– А кто такой?

– Зовут его Иаго Гогобаидзе.

– Ну и что?

– Задержан за кражу.

– За кражу надо наказать примерно.

– Да, ваше сиятельство, об этом я и прошу. В Хеви нет злейшего разбойника, чем этот человек!

– Ну, что ж? Мы с него взыщем!

– Лучше сослать, ваше сиятельство!

– Сошлем, сошлем! – успокоительно заверил начальник, снова взявшись за ковш.

В эту минуту в комнату ввалилась свора собак, и начальник позабыл обо всем. Он оставил ковш и принялся ласкать собак, потом взял щетку и стал их чистить и скрести. Диамбег восторгался псами, хвалил их, находил в них какие-то приметы, подтверждающие их необыкновенное обоняние. Наконец начальник передал ему щетку, и он тоже принялся скрести и чистить собак.

– Я пойду к жене, покажу ей твой подарок.

– Кланяйтесь низко княгине от меня, ваше сиятельство!

– Хорошо, хорошо! – обернулся в дверях начальник. – А ты пока хорошенько почисть собак. Что касается Иаго, то составь бумаги, мы передадим дело в суд…

Как только диамбег остался один, он сердито швырнул щетку и пихнул ногой легавую, которая отошла оскалясь.

– Собакам, что ли, молятся эти проклятые! – злобно проворчал диамбег.

Он направился в канцелярию составлять бумаги об Иаго. По этим бумагам выходило, что Иаго – человек опасный, что его обязательно надо удалить, выслать в Сибирь. Бумаги эти составил, подписал и направил следователю, прокурору и судье один человек. Через несколько дней начальник наложил на них резолюцию, и они вместе с обвиняемым были отправлены в уездный суд.

Жизнь Нуну текла по привычному руслу. Она работала с утра до вечера, ложилась спать с курами, закрывала глаза, но часто не могла заснуть до рассвета, и образ Иаго неотступно стоял перед ней, иногда – прежний, светлый и радостный, чаще – теперешний, омраченный страданиями и горем. Но, думая о нем, Нуну сама страдала, сердце ее не знало покоя, и она слабела от постоянных тревог.

Страдания ее были тем тяжелей, что не с кем ей было поделиться ими, не было рядом с ней человека, которому могла бы она доверить свои думы, свои душевные невзгоды, и она хоронила их в себе. Подруга ее Марине в это время уехала к своей тетке в другую деревню.

Махия, которая давно перестала ссориться с Нуну и только изредка взглядывала на нее со злобной усмешкой, более едкой, чем грубые слова, втайне приняла непоколебимое решение – рано или поздно сыграть эту свадьбу, выдать Нуну, хотя бы силой, за брата Гирголы.

А вестей об Иаго не было, словно земля поглотила его. Никто его не видел. Никто не слыхал о нем.

Вернувшись домой, Гиргола зачастил к Махии, и всегда у них находилось, о чем пошептаться, пошушукаться. Онисе как будто вовсе не замечал его, всегда норовил при нем уйти на работу, всячески его избегал.

Как-то раз Гиргола пришел в такое время, когда вся семья Онисе была в сборе. В доме к тому же гостил еще один приезжий старец. Нуну, которая не могла глядеть на Гирголу без отвращения, услышала издали его голос и, вскочив с места, кинулась к двери. Но гость заметил ее у порога и прегради ей путь.

– Куда убегаешь, девушка, зачем от меня уходишь? – воскликнул он.

– Пусти меня, чтоб тебе ослепнуть! – хмуро пробормотала Нуну.

– За что ты меня ненавидишь? Разве я сделал тебе что-нибудь плохое? – обиженно опросил Гиргола.

– Прочь, прочь! – сурово сказала Нуну и выскользнула из его рук.

Гиргола проводил девушку грустным взглядом.

– Измучила меня, – тихо проговорил он. – Но, богом клянусь, не уйдешь от меня, чего бы мне это ни стоило!

Подошел Онисе вместе со своим гостем-старцем. Они поздоровались с Гирголой, и хозяин пригласил гостей войти в дом.

– Пожалуйте! Махия будет тебя угощать, Гиргола, а нам нужно по делу! – обратился Онисе к гостю.

– Нет, Онисе, сделай милость, не уходи, – попросил Гиргола. – Да вот и дедушка здесь, – добавил он, – старый человек, его совет дорог.

Онисе угрюмо взглянул на гостя – довольно, мол, всяких разговоров, все дела поручены жене. Гиргола понял, но настаивал на своем.

– У меня дело как раз к тебе, Онисе! – оказал он.

Старец собрался уходить.

– Нет, нет, – удержал его Гиргола. – Совет старшего – божье благословение всякому делу, останься с нами!

Они вошли в дом. Махия встретила их с приветливой улыбкой.

Долго сидели все молча, ожидая важного разговора.

– Что же ты хотел сказать нам, Гиргола? – нарушил молчание старец.

– Какое у тебя дело? – добавил Онисе.

– Дело важное, дорогие мои, – сказал Гиргола, – на весь мир я опозорен!

– Что ты, что ты? Почему же так? – спросил Онисе.

– А потому, что отказываете нам, девушку к нам не отпускаете!.. Если мы были вам не угодны, не следовало брать выкупа, а уж когда взяли, почему задерживаете девушку?

Наступило тягостное молчание.

– Что же вы молчите? – воскликнул Гиргола.

– Что нам говорить? Что можем мы сказать тебе? – упавшим голосом отозвался Онисе.

– Все-таки, скажите что-нибудь… Род ли наш вам не ко двору, выкуп ли мал? За что пожелали вы опозорить меня на всю общину? Ведь правда, дедушка? – обратился Гиргола к старцу.

– Правда, правда, они должны ответить, должны сказать что-нибудь! Онисе, почему молчишь?

– Что я могу поделать? Девушка грозится покончить с собой, не хочет за его брата замуж итти, не принуждать же ее?

– Да-а! – вздохнул старец. – Раз девушка не хочет, тогда разговор другой…

– Зачем взяли выкуп, зачем обнадежили нас? – снова заговорил Гиргола. – Нас двое братьев, и оба мы ляжем костьми, но от девушки этой теперь не отступимся…

– Что за речи, Гиргола, что за речи? Любовь принуждения не терпит! – начал было старец, надеясь убедить Гирголу.

– Зачем выкуп взяли, если не было согласия девушки? – упрямо твердил Гиргола.

– Ну, взяли выкуп, ну и что же? Разве не бывало такого в Хеви? Случалось, что община разводила даже после женитьбы, если не было любви и согласия между молодыми. Какая же это семья, если нет в ней мира?

– Это прежде так бывало, в давние годы была у общины такая власть. А теперь у нас не то. Теперь все по закону делается… Разве не так, дедушка? Раз взяли выкуп, должны отдать девушку; при чем тут теми или кто бы там ни был? Я не стану считаться со старыми обычаями, пойду прямо к мдиванбегу, к начальнику и девушку заберу, и Онисе погублю, если захочу! Ей-богу, погублю его вместе со всей семьей!

– Нет, Гиргола, постой, так не годится! Разве христианский это поступок – венчать девушку с нелюбимым человеком? Разве это справедливо? Зачем тебе жаловаться чужим? Если обидели тебя твои соседи, соседи же и разберут, рассудят вас; собери старейших, попроси у них совета!

– Нет, дед, не хочу я слушаться теми, я – человек закона и хорошо знаю законные пути! – с угрозой сказал Гиргола и поднялся.

– Хорош же твой закон, если он велит обвенчать с твоим братом девушку, которая его не любит! – сердился старец.

– Я на царской службе и не позволю, чтобы меня делали посмешищем для людей! – горячился Гиргола.

– Не оскверняй чести теми! Глас народа – глас божий! – сказал дед.

– Дался вам наш теми! – воскликнул Гиргола. – Мне он нипочем. Я действую по закону… А впрочем, довольно разговоров! Отдаете вы нам девушку или нет? – грозно спросил он.

– А кто ее держит, кто? – жалобно сказал Онисе, который отлично знал цену угрозам Гирголы.

– Всегда вы так говорите, а конца делу не видно!

– Как же быть, если девушка не любит? – снова заговорил старец.

– Нет, дедушка, нельзя нам больше медлить с этим делом, – сказала молчавшая до сих пор Махин.

– Он на царской службе, – смелей заговорил Онисе. – Где уж нам с ним спорить! Пусть лучше забирает эту несчастную девушку!

– Что ты сказал? – вскипел старик. – Тьфу, нет у тебя чести, нет шапки на голове, баба ты, баба трусливая! Так перепугался, что гонишь девушку из своего дома к нелюбимому человеку!.. Трус ты, трус, лучше не жить на свете такому, как ты…

– Не сердитесь, дедушка! – сказала Махин. – Разве лучше будет, если всех нас сошлют в Сибирь из-за одной бедной девушки?

– А за что сошлют в Сибирь? Значит, нет правды на свете, нет справедливых людей? – горячился старик. – Этакие вот обезьяны могут вас запугать? Горе мое, что я не молод, а то показал бы ему, как шутки шутить!

– Богом клянусь, если не отдадут нам Нуну, удалю отсюда Онисе и вовек не видать ему здешних облаков! – воскликнул Гиргола.

– Кто? Ты удалишь?… Ах ты, корявый!.. Где мой нож? Ты у меня сейчас замолчишь…

И старик кинулся в драку с Гирголой, но Онисе и Махия схватили его за руки.

Старик не унимался и все рвался к Гирголе, который стоял, держась за рукоятку кинжала. Онисе кое-как угомонил старика, вывел его на двор и проводил.

– Ничего! – грозился Гиргола. – Я до него доберусь, душу вымотаю на барщине, на оброке…

Онисе вернулся, и все трое стали мирно беседовать.

– Нет, дорогой, мы тебе не препятствуем в этом. Приходите, когда вздумаете, и забирайте ее, – говорил Онисе.

– Ты только согласие дай, а там пусть кто-нибудь посмеет стать мне поперек пути! Увезу ее хоть сегодня же! – хвастался Гиргола.

– Только не от нас, Гиргола, – вмешалась Махия, – у нее родня еще есть, не отдадут ее по доброй воле.

– Откуда же? – удивился Гиргола.

– Мы пошлем ее либо в горы, либо на мельницу. Тебя заранее известим, а там поступай, как знаешь.

– И вам придется на первое время увезти ее из деревни, – добавил Онисе.

– Это уж я знаю! – весело воскликнул Гиргола. – Но когда же, когда? – с нетерпением добавил он. – Вот уже две недели брат мой дома сидит, пришлось взамен его взять пастуха. Надо Нинию поскорее туда отправить, а то без хозяйского глаза все стадо утечет, как вода.

– А как же, утечет, утечет! – подтвердил Онисе.

– Ты держи ухо востро, подготовься, и как только подвернется удобный случай, тут же тебя извещу! – сказала Махия.

Они еще немного побеседовали и разошлись в добром согласии.

Гиргола вызвал себе на подмогу нескольких головорезов, прославившихся бесчинствами и разбоями, и ждал от Махии вестей о Нуну.

Как-то раз собрались сельские девушки на гору Гергети за земляникой и черникой. Часто устраивали они летом такие прогулки, не столько ради ягод, сколько ради того, чтобы отдохнуть и развлечься.

Девушки сходились на площади села и поджидали там своих подруг.

– Махия, можно и мне пойти за ягодами? – спросила Нуну у своей тетки.

– Ступай, кто тебе мешает! – ответила тетка, как-то странно улыбнувшись. – Я сама давеча хотела тебе это предложить, надо рассеяться, развлечься, а то с каких пор не видно улыбки на твоем лице!

Нуну вздохнула и, взяв корзину, молча вышла из дома.

Как только Нуну переступила порог, Махия вся преобразилась. С озабоченным и тревожным лицом она осторожно приоткрыла дверь и стала следить за быстро удалявшейся девушкой. Нуну скрылась между домами, тогда Махия торопливо окликнула мальчика, игравшего в кости перед самым домом.

– Беги скорей к Гирголе, окажи, чтобы сейчас же шел ко мне, дело, мол, очень важное!

Мальчик побежал исполнять поручение, а Махия стала с нетерпением ждать Гирголу, чтобы сообщить ему о прогулке Нуну на Гергетскую гору, – наконец-то желание его исполнится!

Девушки шли с песнями, играли, шутили, перекидывались стихами.

Целые месяцы проводили они в тяжелом труде, были прикованы к своим домам, и теперь, почувствовав себя на свободе, искренне, всем сердцем отдавались веселью.

Нуну, всегда первая в играх и песнях, шла теперь печальная, озабоченная, задумчивая. Ее подруга Марине, недавно вернувшаяся из дальнего села, боялась проронить слово, не смела заговорить с Нуну, чтобы грубо не коснуться ее сердца, не разбередить ее сердечную рану. Нуну могла бы расплакаться при девушках и вызвать насмешки.

С шумом и смехом вошли девушки в рощу святой Троицы, которая считалась святым заповедником и потому сохранила свою первозданную прелесть.

Все разбрелись собирать землянику, чернику, боярышник. Нуну и Марине незаметно отстали от подруг и спустились к реке Чхери. Они освежились холодной водой и уселись на берегу.

Долго сидели, не решаясь прервать молчание.

– Что случилось, Нуну, почему не расскажешь ничего мне? – заговорила наконец Марине.

– Что мне рассказать! – с тоской воскликнула Нуну. – Наши взяли выкуп сполна, шьют мне подвенечное покрывало, Гиргола готовится к свадьбе, а от Иаго все нет и нет никаких вестей, – и Нуну залилась слезами.

– Значит, все-таки решили отдать тебя замуж за Нинию.

– Решили! – горько улыбнулась Нуну. – Клянусь богом, свадебное покрывало станет моим саваном, но только Ниния не введет меня в свой дом!

– А что ты можешь сделать?

– Об этом узнает теми!

– Ах, горе мне! Если Иаго не вернется, ты не выйдешь замуж, так что ли?

– Нет, не выйду!

– Разве это можно?… А вдруг Иаго уже давно выпустили, разве ты узнаешь, куда он пошел?

– Что ты говоришь, моя Марине? – удивилась Нуну.

– Правду говорю, бог свидетель!

– Не говори так, а то поссорюсь с тобой! – сурово сдвинув брови, сказала Нуну. – Иаго не может мне изменить, мы поклялись друг другу перед богом!

– Как знаешь!.. – Марине задумалась.

Сама Марине тоже любила, был и у нее возлюбленный, и она не променяла бы его ни на кого на свете, не изменила бы ему никогда. Но она видела безысходную печаль Нуну, мало было надежды на возвращение Иаго, и она попыталась набросить тень на любовь Иаго, помочь подруге разлюбить его. А Нуну дала ей такой суровый отпор, что теперь она жалела о своих словах.

– Значит, ты не сможешь забыть своего Иаго? – помолчав, спросила она.

– Нет, нет, моя Марине, скорее умру, чем с ним расстанусь. Его арестовали, погубили из-за меня… Могу ли я покинуть его?…

– Ты права, милая, изменить ему ты не можешь! – горячо согласилась Марине.

– Чем мне помочь ему, какое средство найти? Сгораю я, сохну, его ожидая, и ниоткуда нет мне утешения. Если б могла, продалась бы в рабство, лишь бы его спасти!

Вдруг позади них раздвинулись ветки и вооруженные люди выскочили из засады. Девушки вскочили и в страхе прижались друг к другу.

Среди напавших девушки узнали Гирголу, он подбежал к Нуну и оттащил ее в сторону.

– И теперь будешь упрямиться? – спросил он с насмешкой.

Нуну, вся дрожа от страха, не могла вымолвить ни слова, и побледневшая Марине тоже застыла на месте.

– Пусть-ка придет Иаго, пусть поможет тебе! – издевался Гиргола над Нуну. – Идем! – приказал он ей, грозно тараща глаза.

– Куда? – растерянно спросила Нуну.

– Я знаю, куда! – усмехнулся Гиргола и потащил ее за руку. Только теперь опомнилась Нуну, она напрягла все свои силы и вырвалась из рук Гирголы.

– Не пойду с тобой, пока жива! – закричала она, и глаза ее загорелись, как угли. – Не выйду замуж за твоего брата, я ненавижу его, а тебя презираю, оба вы – бабы трусливые!.. – кричала Нуну.

– Иди, говорят тебе! – заревел Гиргола, снова схватив ее за руку.

– А-ах! Баба, баба трусливая! И зачем только шапка мужская на тебе, повязал бы голову моим платком, он тебе больше к лицу! – кричала Нуну, оскорбляя насильника, яростно сопротивляясь.

– Помогите мне! – окликнул Гиргола своих. Те, лихо подбоченившись, спокойно и равнодушно глядели на эту борьбу. Но на зов Гирголы они все, как один, кинулись к Нуну и подхватили ее.

Марине, оцепеневшая от испуга и неожиданности, вдруг пришла в себя и, сорвав с головы шелковый платок, бросила его к ногам мужчин.

– Окажите мне честь, оставьте ее в покое! – воскликнула она, надеясь, что этот обычай, священный для каждого горца, укротит озверевших насильников.

Если бы обезумевший от горя отец с оружием в руках настиг убийцу своего сына, даже и он не попрал бы просьбы женщины, остановился бы перед брошенным к его ногам женским головным платком, но можно ли было ожидать этого от Гирголы, развращенного царской службой, давно уже растоптавшего все обычаи гор! Что значили для него мольбы женщины, что значила лечаки, так почитаемая некогда на его родине?

– О-о! – махнула рукой Марине. – Нет, вы не мужчины, нет у вас ни чести, ни совести, ни стыда…

– Болтай, болтай себе! Многого ты этим добьешься! – с насмешкой огрызнулся Гиргола.

– Я-то сама ничего не добьюсь, но у отца Нуну есть братья, они не простят тебе, Гиргола.

– Ты чего ко мне пристала, девка проклятая?

– Не бесчесть нас, Гиргола, – ведь ты мужчина, шапку носишь на голове.

– Да я здесь с согласия Онисе, он мне сам посоветовал ее похитить. Кого же ты защищаешь, чего требуешь от меня?… А теперь отойди подальше, не то, богом клянусь, на месте тебя уничтожу!

– Кого ты уничтожишь, баба ты подлая? – крикнул юноша, неожиданно выскочивший из чащи. Он схватил Гирголу за руки. – Отойди в сторону, если есть в тебе хоть капля мужества!

Это был Коба, возлюбленный Марине. Он шел на охоту в горы и, услышав шум и крики, свернул в лес.

Коба и Гиргола сошлись. Разгорелась борьба. Оба были сильные и ловко увертывались друг от друга.

Гиргола старался оттеснить Кобу к пропасти и столкнуть его туда. Коба понял этот коварный замысел, напряг все силы и свалил Гирголу. Он выхватил кинжал и занес его над врагом. Тогда один из людей Гирголы, подскочив сзади, ударил прикладом ружья по занесенной руке и Коба выронил кинжал. Гиргола воспользовался этим и вскочил на ноги. Между тем Коба быстро схватил левой рукой упавший кинжал и двинулся на того, кто помешал ему в единоборстве с Гирголой. Тот отступил и нацелился из ружья. Коба ловко подскочил к нему и, отодвинув левой рукой дуло ружья, изо всех сил вонзил ему в грудь кинжал по самую рукоять.

Тотчас же извлекши из раны кинжал, Коба огляделся по сторонам. Гиргола и его сообщники уже успели похитить Нуну. Вскочив на коней, они спасались бегством со своей добычей. Коба увидел всадников, мчавшихся по гребню горы. Он рванулся вперед, хотел их преследовать, но они были уже далеко. Он заскрежетал зубами в бессильной злобе.

– Подожди ты у меня, Гиргола! – пригрозил Коба. – Доберусь я до тебя! Пусть не растут у меня над губой усы, если я спущу тебе это!

Он вернулся на место боя, где лежал с искаженным лицом поверженный убитый враг.

– Зачем ты напал на меня, зачем заставил пролить свою кровь, несчастный? – с презрением глянул на него Коба.

И только теперь вспомнил он о своей любимой. Марине лежала в глубоком обмороке. В жаркой схватке Коба этого не заметил.

Он кинулся к ней.

– И женщин стали убивать! – он думал, что она ранена. – Какое настало время! – горько воскликнул он. – Лучше смерть, чем такая позорная жизнь!

Марине пришла в себя. Близость друга, который спасся от опасности и вот теперь цел, невредим и рядом с нею, так ее потрясла, так переполнила благодарностью ее сердце, что слезы полились у нее из глаз.

Она крепко обняла его, и в эту минуту ей казалось, что все беды уже миновали и нет больше горя на земле. Она целовала его, ласкала, вся замирая от счастья.

Увы, скоро пришлось им стряхнуть с себя блаженное забытье и вернуться к горькой действительности. Коба убил человека, а этого было достаточно, чтобы разлучить его с родиной, иначе ему грозила тюрьма или смерть.

Они ужаснулись тому, что произошло. Им следовало тотчас же расстаться, и как тяжко было для них это расставание?

Девушка кинулась догонять своих подруг, а Коба подхватил ружье и ушел бог весть куда…

И в тот же вечер, не посчитавшись с тем, что Нуну отказывалась от брака, сопротивлялась, не хотела стоять в церкви рядом со своим женихом, поп сочетал ее с Нинией теми узами, которые могла расторгнуть одна только смерть.