Текст книги "Ни шагу назад!"

Автор книги: Александр Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13

Это мой бывший механик-водитель. Ещё из первого экипажа. Меня когда под Августовым подбили, думал, что один уцелел, Ан нет. Вот и он нашёлся! Парень смотрит не меня, затем его лицо озаряется слабой улыбкой:

– Товарищ капитан!

– Уже майор.

– Извините, товарищ майор, не знал…

– Да ничего, Коля, ничего. На халате петлиц нет, откуда же ты знал? Как тут оказался то?

Парень мрачнеет, затем начинает рассказывать…

После того, как в танк попали, он сумел распахнуть люк и вывалиться наружу. От ожогов потерял сознание, очнулся – уже в плену. Его наш врач лечил. А какое лечение? Лекарств – нет, еды – нет. С водой, и то туго… Но выжил. Месяц проболтался в лагерном лазарете, и выжил. Потом их повезли в глубь страны, на Запад. Заставили работать на каком-то заводе. Восстанавливали. Они обнаружили туннель, через который удалось сбежать. Попали к партизанам. Там воевал, как говорится, не за страх, а за совесть. Был опять ранен, вывезли самолётом на Большую Землю. Вылечили, и снова в бой. Он побоялся признаться, что танкист, назвался водителем, попал в автобат.[10]10
  Автомобильный батальон.


[Закрыть] А потом, уже под Ленинградом, ехал за снарядами, да угодил под бомбёжку. Очнулся уже в санбате, и без ног. И уже четыре месяца по госпиталям кочует. Культи плохо заживают…

Страшно. Молодой парень, сколько ему? Двадцать вроде. А уже калека. Николая увезли. А я лежу, курю папиросу за папиросой и смотрю в потолок. Сколько мне ещё лежать? Месяц? Два?..

…Начало марта. Меня, наконец, выписывают. Вручают предписание и я еду в Москву, в ГУБТ.[11]11
  Главное Управление Бронетехники.


[Закрыть] Там меня принимают, внимательно смотрят бумаги и выписывают направление…в Нижний Тагил. Удивлён до глубины души. И это ещё мягко сказано! Что я там забыл?! Выясняется, что еду я в «Танкоград». Место, где находится крупнейший в стране танкостроительный завод. Получаю документы, добираюсь на трамвае до вокзала. Шагаю прямиком к военному коменданту вокзала. При виде моих грозных бумаг с множеством печатей и подписей подполковник пугается и вручает мне посадочный талон на литерный поезд, отправляющийся поздно вечером. С непроницаемым видом беру картонный прямоугольник и выхожу прочь. До отправления ещё почти пять часов. Чем бы заняться? Вспоминаю, что в Москве живёт Алёна Пилькова, жена Валерия. Съездить что ли к ней в гости? Впрочем, неудобно. Она сейчас одна, без мужа. Что соседи потом Валерке напоют? Хотя хочется узнать, как с ним, что слышно? Ладно, на обратном пути, может, удастся… Не отправится ли мне на Красную Площадь, к Мавзолею? Сказано – сделано! И вот я шагаю по легендарной брусчатке… Лобное место. Именно здесь казнили крестьянских вожаков, поднявших восстание против царизма Степана Разина, Емельяна Пугачева. Собор Василия Блаженного. Неземная красота витых куполов. Хоть и церковь, символ мракобесия, но построено! Какое то благоговение переполняет меня. Благодарность к тем, давно умершим труженикам, возведшим такое чудо! И это всё хотели уничтожить?! «Правда» уже писала о планах Гитлера затопить Москву. Уничтожить всех жителей. Я горжусь, что и мне, одному среди многих, удалось помочь сорвать его людоедские планы! Не зря проливал кровь, дрался с фашистами, ведь это же Москва, Столица первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян!

Воздух густой. Весной пахнет. Снег уже ноздревато серый, сложен в какие то кучки, ещё бы, весна по календарю. Да и по погоде. Скоро станет теплее, будет легче гнать коричневую чуму прочь из нашей страны. Как там писал карикатурист? Вроде: не бывать фашистской свинье в нашем советском огороде? Кажется так…

К моему сожалению, Мавзолей закрыт. Стоят часовые с винтовками «СВТ». Я постоял возле небольшой коричневой гранитной пирамидки, где покоится тело Великого Человека, поднявшего угнетённый народ на борьбу за светлое будущее. Затем пошёл прочь. Куда? А просто, побродить по Москве. Посмотреть на неё. Полюбоваться. Стоит наша столица, и стоять будет! Как бы не хотели фашисты и империалисты всего мира её стереть с лица земли, чтобы и памяти о ней не осталось. Науськивали Гитлера на нас, науськивали, а он им отомстил! За всё! Сперва Францию уничтожил, а потом и Англию в спину, можно сказать, пырнул. Теперь то Черчилль нас лучшими друзьями называет, чуть ли не спасителями всей Британии, а я ещё помню, как англичане нам ультиматум выдвигали! И авиаэскадрилью агитационную «Наш ответ Керзону», вторую тоже, так и назвали «Ультиматум». А ещё помню, как Максим Горький приезжал к нам в Мурманск. Мне как раз шестнадцать лет исполнилось…

И чего это меня на историю потянуло? А Москва изменилась. И хотя в небе по-прежнему аэростаты воздушного заграждения, но сам народ изменился. С лиц людей ушло выражение ожидания. Того, неуловимо страшного, ожидания решения своей судьбы, жить им, или умереть? Отстоят или не отстоят их город? Мне рассказывали, что восемнадцатого числа октября прошлого года рванули все Шариковы-Швондеры и прочие – соны, – аны, – вичи со своими подпевалами отсюда бегом, через шоссе Энтузиастов, колоннами, На машинах, вывозя наворованное у народа, утаенное от Комиссии Партийного Контроля. А простые люди остановили их и разогнали, заставили силой вернуться в Москву, а иначе бы сдали город. Чего им его защищать? Один товарищ Сталин не побежал, остался в Кремле. И не отдал врагам сердце страны![12]12
  Москвичам этого не простили. Было организованно тщательное расследование, и очень многие были репрессированы за это. Но, к слову, знаменитому конструктору Яковлеву, во время попытки бегства выбили зуб. Создатель истребителей «ЯК» об этом, как и о собственной трусости, в монументальной автобиографии, возносящей его на вершину гениальности и прозорливости, скромно умолчал. Факт рассказан человеком, лично сделавшим это. Он ещё жив и бодр, невзирая на возраст…


[Закрыть]

С такими мыслями я бреду по Москве. Люди улыбаются мне, военные отдают честь. Может, зайти в ресторан? По аттестату я получил кучу денег… Но есть пока не хочется. Посмотрев на часы, с огорчением направляю свои стопы на вокзал. До поезда осталось чуть больше двух часов. Зато посмотрел город. Едва приближаюсь к площади трёх вокзалов, как мимо мчится кортеж. Несколько чёрных «ЗиСов», пара «Эмок». Невольно замираю на тротуаре и отдаю честь. Автомобили пролетают мимо, затем вдруг берут к обочине и останавливаются. Из одной выходит лощёный офицер НКВД и направляется ко мне. За три шага переходит на строевой и, отдав честь, спрашивает:

– Товарищ Столяров?

– Так точно!

Лейтенант с облегчением улыбается неожиданно открытой улыбкой и продолжает:

– Вас просят пройти в машину.

Понятно, что там кто-то из очень высоких чинов, но на всякий случай я шёпотом переспрашиваю:

– А кто?

– Лев Захарович. Мехлис.

Вот это номер! Узнать на ходу, остановиться! Похоже, что он мой ангел-хранитель! Подхожу к «101-му», дверца уже предупредительно распахнута. Залезаю внутрь. Ну, ничего себе! В машине не только товарищ Мехлис, но и ещё один человек, известный всей стране, Лаврентий Павлович Берия! Лев Захарович долго трясёт мне руку в крепком рукопожатии, затем представляет:

– Знакомься, Лаврентий: это и есть тот самый Столяров, спаситель мой на Финской Войне. Себя подставил, но командира – защитил!

Берия неожиданным баском выдаёт:

– Ай, молодец! Коммунист?

– Так точно, товарищ Верховный Комиссар НКВД!

– Э, дорогой, просто давай: Лаврентий Палыч.

– Так точно, Лаврентий Палыч.

Берия улыбается, а затем вновь спрашивает:

– Танкист?

– Так точно, Лаврентий Палыч!

– На чём воевал?

– Вначале – на «Т-28», затем на «КВ» пересел.

– А где?

– Карелия, Особый Западный, Украина, Подмосковье, Мясной Бор.

Он мрачнеет.

– Сейчас там тяжело. Вот, понимаешь, хотим Мерецкова сменить, послать туда Власова. Слыхал?

– Слышать – слышал, Лаврентий Павлович, а воевать вместе – не пришлось.

– И ладно. Хороший командир. Обещающий. А сейчас что в Москве делаешь?..

Не нравятся мне эти вопросики, да и совсем «товарищ НКВД» инициативу в разговоре перехватил. Льву Захаровичу слова вставить не даёт. Но с ТАКИМ человеком не поспоришь, и я послушно отвечаю на вопрос.

– Получил направление в Нижний Тагил. За новой машиной еду.

– Отлично! Слушай, Лев! Я тут голову ломаю, где мне проверенного человека взять, а ты его на дороге находишь. Давай Столярова твоего и отправим! Пускай он наш «КВ» показывает, а?

Мехлис довольно улыбается и кивает в знак согласия.

– Ты кадровый, Столяров?

– Так точно, Лаврентий Павлович! Училище «Чёрная Речка», под Ленинградом. Закончил перед Финской, в 1937-м.

– Совсем хорошо! Так что, майор Столяров, поедешь в Америку. Будешь янки наш могучий «КВ» представлять. А с документами я всё улажу.

Он опускает толстенное, сантиметров в пять стекло и знаком подзывает охранника, затем что-то быстро выдаёт по-грузински, то кивает головой и убегает. Машина трогается, а Берия протягивает мне чёрную пачку папирос.

– Кури, майор. Такие папиросы сам товарищ Сталин курит.

Вот тебе и плюшки с маком! Откуда он знает, что я курю?! Вот уж, воистину: НКВД ВСЁ знает…

Меня привозят куда то в лес, где за высоченным забором находится дача. Там уже сидят несколько ребят, моих коллег. Шестеро. Все с орденами, с медалями. Матёрые волки. Выясняю, что это орлы из бригады Катукова, их тоже выдернули с фронта. Будут «тридцать четвёрки» показывать. Ещё с нами должны быть механики и несколько инженеров из конструкторского бюро. Вроде, как сам Морозов должен быть…

Мы живём здесь уже неделю. Никаких сношений с внешним миром. Зато кормят – на убой. Даже апельсины дают! Вечером – кино. Сводки дают слушать. Мы с ребятами навёрстываем упущенное на фронтах. То есть, стараемся отоспаться и отмыться, благо во дворе шикарнейшая баня! По первому нашему желанию её топят, и мы сидим в парилке до одурения. А вчера приезжали парикмахеры и портные. Я после их визита в зеркало глянул и вначале себя не узнал. Вот что значит Мастера. Именно так. С большой буквы. Подождём форму. Какая она интересно будет? Ну уж думаю, не хуже чем та, что я к выпуску из училища до войны шил… Так и есть! Тончайший генеральский габардин! Сидит – словно влитая. А сапоги! Сроду такие не носил! Даже не представлял, что ТАКИЕ могут быть! Просто невесомые! А уж мягкие! Чистейший хром! Надел я все свои награды, эх, думаю, фотографию бы на память сделать… Когда я ещё таким красавцем буду? И на тебе, вечером же приехал специалист, с настоящей немецкой «лейкой»! А уже утром карточки были. По три штуки каждому. Одну я сразу родителям в деревню послал, одну – брату. А третью – себе оставил. После нас в гражданской одежде фотографировали. Правда, сразу видно, что мы военные. А ребята со мной – отличные! Мы когда немного в себя после войны пришли, такие посиделки организовали! Каждый вечер за столом сидим, схемы чертим, бои обсуждаем, тактику. Словом, времени зря не теряли! Так вот и ждали. В конце марта нас в вагон, и на Север. В Архангельск. Там уже нас танки ждали. Я как глянул – вот что значит эталонный образец! Мне бы машину ТАКОГО качества на фронте, я бы столько всего мог сделать…Загрузили нас на транспортник, расположили в каютах, и двинули мы. По Северному тракту, так называемому. Тому самому, по которому союзники конвои с помощью гоняли. Мне то что? Я человек рыбацкой породы. А моим напарникам туго поначалу пришлось. Первые дни в лёжку лежали, все зелёные. Только и торчали у бортов, море «пугали». А я посмеивался. Потом в себя пришли. Капитан глянул на меня – мол, никак свой, рыбак? Точно, отвечаю. Мурманчанин. Он обрадовался. Когда мимо Губы родной проходили – позвал. Любуйся, мол. И так мне сердце тут защемило… Ещё бы – родители мои совсем рядом, в горле залива, и не знают, что сын родной мимо них проходит… А конвой наш уже дальше на Север поворачивает. Подальше от Норвегии оккупированной. Эх, жизнь моя военная…

Глава 14

Товарные вагоны успокаивающе стучали на разболтанных за время войны стыках своими двумя осями. Высокие чугунные колёса с литыми спицами несли пополнение на Запад. В стандартной зелёной теплушке, на втором ярусе наскоро слепленных из не струганных горбылей нар лежал капитан Владимир Столяров. Перед его глазами стоял начальник особого отдела, допрашивавший их после того, как они добрались до своих. С бледным узким лицом, не видящим солнца из-за ночной работы, с потной лысиной, окружённой остатками когда то курчавых волос, с характерным носом, он стучал кулаком по столу, требуя признаться в предательстве, пытался поймать на противоречиях. Даже давал прочитать полученные от друзей «признания» в измене. Владимир еле сдержался, чтобы не набить ему морду прямо в кабинете, понимая, что это будет для него смертью. Безоговорочной и почти мгновенной. Но помогло чудо. Чудо по имени Анна. Обеспокоенная его исчезновением девушка, оказавшаяся, кстати, родственницей жены генерал-лейтенанта Малиновского, командующего Южным Фронтом, поспешила навести справки о пропавшем лётчике, и его быстро нашли. Приехал за ним в особый отдел личный адъютант Командующего, какой-то полковник. Тут же в кабинете приказал разжаловать «особняка», с отправкой в штрафные роты. А когда тот начал визжать, что тот не имеет права, и у него своё начальство, взбешённый адъютант просто вызвал своих охранников… И через пять минут «вредитель и предатель Родины» стёк по стене, словно то дерьмо на лопате, которым он, по сути, и являлся, хоть и был соотечественником Лаврентия Палыча. А Владимира поскорее запихнули в случайный попутный «Ли-2» и отправили от греха подальше в Россию. С Анной он так и не увиделся больше…

Капитан очнулся от дум – поезд резко залязгал сцепкой, замедляя ход. Послышались тревожные хриплые гудки паровоза. Кто-то заорал:

– Тревога! Воздух!

Пассажиры теплушки рванулись к выходу, благо было жарко, и двери стояли открытыми нараспашку. Владимир выпрыгнул и, попав на что-то мягкое, едва не упал, сзади пихнули в спину, и в общей куче лётчик покатился вниз по насыпи. Обожгла мысль: «Только бы подняться, а то затопчут!»… Тяжёлый удар обрушился на тело, а потом всё погасло…

Он очнулся от влаги. Льющейся на лицо тонкой струйкой. Попытался спросить, что случилось, но губы его не слушались. Затем из серой пелены проявилось лицо в пилотке набекрень. Оно что-то говорило, но лётчик ничего не слышал. Затем прорвались неразборчивые звуки, постепенно сложившиеся в слова:

– Товарищ капитан, вы целы? Вы целы? Ответьте?

Во всём теле была жуткая слабость, но вот язык смог, наконец, вытолкнуть слова:

– Вроде цел… Сейчас немного полежу, и всё в порядке будет…

Боец с синими петлицами медицинской службы обрадовано закивал в ответ:

– Вы полежите, полежите, товарищ капитан. Всё равно – поезда нет. А я побегу, тут народу много побило, помочь надо…

– Вода есть, боец?

– Вот, пожалуйста, товарищ капитан…

Тепловатая вода была удивительно вкусной, и с каждым глотком прибавлялось сил. Оторвавшись от горлышка стеклянной фляги Владимир уже смог кивнуть головой.

– Идите, санинструктор. И, спасибо вам.

– Да что вы, товарищ капитан…

Минут через десять Столяров настолько пришёл в себя, что смог сесть, затем окинул взором панораму: на высокой насыпи догорали вагоны… Кое-где каркас теплушек даже оплавился, повиснув сосульками. Видно, жар был такой силы, что не выдержал и металл. Далеко впереди виднелись остатки паровоза. Его котёл валялся поодаль, на рельсах неведомым путём устояли три ведущие оси и тендер. Вдоль путей бродило множество бойцов, слышалась ругань, стоны, всё было слишком хорошо знакомо. Такую картину Владимир видел не раз в сорок первом, и в сорок втором опять же… Но порядка эшелон всё же не потерял. Командиры явно уцелели, и команды рядовых красноармейцев укладывали убитых в аккуратную шеренгу, кто-то собирал их документы. Поодаль развернулся импровизированный медпункт, где оказывали помощь раненым. Наконец капитан повернулся к своему вагону и не поверил собственным глазам – его не было, а теплушки перед и позади него превратились в сплошное месиво рваного металла и дерева. Прямое попадание! И фугаска килограмм под сто пятьдесят, если не больше! Наверное, осколки над головой прошли, а меня волной стукнуло… В рубашке родился! Верно матушка сказала… Вихрь мыслей в одно мгновение промчался в мозгу. С трудом лётчик поднялся на ноги – земля слегка покачивалась, затем он пошёл к голове состава, где удалось разглядеть группку военных в фуражках…

Чрез час подошёл следующий состав. Общими усилиями отремонтировали путь, похоронили убитых, и, рассадив всех по вагонам, двинулись дальше. Владимиру досталось место возле самой двери, поскольку местечки получше были заняты «старожилами». Но он не возражал – лучше плохо ехать, чем хорошо идти…

Победно гудя, окутавшись облаком пара, паровоз втащил свой состав на станцию, затем устало замер на месте.

– Из вагонов!

На большом здании вокзала красовалась надпись «Сталинград». Внизу виднелась огромная река, воспетая во всех русских, и не только, легендах и былинах, матушка Волга… В шумной привокзальной толпе капитан осмотрелся по сторонам, выискивая взглядом патруль. Наконец, заметив командира в сопровождении троих красноармейцев с винтовками, устремился к ним.

– Товарищ старший лейтенант, не подскажете, где мне найти военного коменданта?

– Ваши документы, товарищ капитан.

Лётчик послушно полез в нагрудный карман гимнастёрки за предписанием и удостоверением личности. Начальник патруля внимательно изучил документы и приложил руку к козырьку фуражки:

– С прибытием в Сталинград вас, товарищ капитан. А насчёт коменданта, то вам к нему не надо. Пойдёте на улицу Тракторную, там располагается представитель авиации фронта, к нему и обратитесь.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант. А где эта Тракторная, как до неё добраться?

– Сейчас поможем. Красноармеец Егоров!

– Я!

– Организуйте нам провожатых!

– Есть, товарищ командир!

Боец исчез в толпе, чтобы буквально через пять минут появиться вновь. Следом спешили четверо вооружённых рабочих. Самый старший из них по возрасту неумело козырнул, приложив руку к кепке:

– Старший рабочего патруля Семенчук!

– Товарищ Семенчук, нужно сопроводить товарища лётчика к месту службы, на Тракторную улицу.

– Понятно, товарищ командир. Идёмте, товарищ лётчик…

Владимир шагал по широким сталинградским улицам. Его удивило большое количество зелени на улицах, высокие кирпичные дома, но больше всего множество народу. В основном женщин и детей. Заметив, какими глазами лётчик смотрит вокруг, один из рабочих нехотя произнёс:

– Беженцы. Сюда то добрались… А вот отсюда…

– Помалкивай, Коля.

Буркнул старший. Дальше шли молча. Наконец добрались до трёхэтажного жёлтого здания, где размещался штаб авиации города, и капитана сдали с рук на руки. Рабочий патруль дежурному командиру. Ещё через час Владимир ехал на роскошном ленд-лизовском «Форде – ГТА» в часть, располагавшуюся южнее Сталинграда. Он получил назначение в восьмую воздушную армию генерал-майора Хрюкина… Так прошёл день двадцать второе июля одна тысяча девятьсот сорок второго года для капитана Столярова…

– Товарищи лётчики, разрешите представить вам нового пилота – капитан Столяров, Владимир Николаевич. Воюет с первого дня войны. Прибыл к нам в часть вчера ночью. Назначен командиром третьего звена первой эскадрильи. Прошу любить и жаловать.

С такими словами обратился утром к завтракающему лётному составу командир 622-ого штурмового полка майор Землянский. Раздались приветствия, сержанты, которых среди принимающих пищу летчиков было большинство, не спеша, поднялись со своих мест, приветствуя старшего по званию. Затем все продолжили трапезу. Владимира сразу посадили за стол его подразделения, и он сразу принялся за густой наваристый борщ, расторопно поданный подавальщицей. Ели молча, приглядываясь друг к другу. После завтрака скомандовали построение, где командир поставил всем подразделениям полка задачи. Капитану повезло – его звено сегодня отдыхало. Он отметил про себя этот факт – его не послали в бой сразу, а дали время ознакомиться с обстановкой, с личным составом, с техникой. Значит, командир нормальный человек. После построения к Владимиру подошёл высокий худой майор, оказавшийся заместителем командира по технической части и вооружению, чтобы показать и передать боевую машину пилоту. «Ил-2» оказался, как и ожидал Столяров, не новым, но в прекрасном состоянии. Вообще его удивило, что большинство лётчиков в эскадрилье оказались сержанты. Как-то не привык к этому. В Севастополе, например, в их особой группе все лётчики, все сто девять человек, были командирами Красной Армии, а тут… Впрочем, всё разъяснилось быстро – сделано это было по приказу Главкома, все пилоты из лётных школ теперь выпускались в сержантском звании.[13]13
  Особое место в организации подготовки летно-технического состава перед войной занимает секретный приказ Народного комиссара обороны СССР С. К. Тимошенко Љ 0362 от 22 декабря 1940 г. «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом ВВС Красной Армии».
  Проект приказа был обсужден и одобрен на заседании Главного военного совета 7 декабря 1940 г. Инициатором приказа выступил начальник Главного управления ВВС КА П. В. Рычагов.
  Вот, что было сказано в приказе Љ0362:
  «В 1938 г. НКО был издан приказ Љ 0147 о присвоении новых воинских званий пилотам и авиамеханикам. Этим приказом устанавливалось, что всем курсантам, окончившим летно-технические школы, присваиваются при выпуске звания среднего начальствующего состава: младшего лейтенанта, младшего воентехника, лейтенанта и воентехника 2 ранга. Практика показала, что этот приказ был явно ошибочным и нанес большой ущерб нашей авиации.
  Молодые пилоты и авиамеханики, только что окончившие летно-технические школы и не имеющие еще опыта и знаний, требуемых от командира, получают звания среднего начсостава Красной Армии, хотя и занимают должности рядовых пилотов и авиамехаников. В итоге этого создалось явно ненормальное и подрывающее основы военной организации положение, когда в авиачастях отсутствует рядовой и младший начсостав и все пилоты и авиамеханики являются лицами среднего начальствующего состава».
  В приказе далее говорится: «Получая по окончании школ (и училищ. – В. С.) звание младшего лейтенанта и младшего воентехника, лейтенанта и воентехника 2 ранга, пилоты и авиамеханики приобретают все права начсостава, в том числе право жить вне казармы, на отдельной квартире и иметь при себе семью (как и в других видах Вооруженных Сил. – В, С.). Практика показала, что внеказарменное размещение летно-технического состава по квартирам с семьями наносит величайший вред боевой подготовке летно – техничеcкого состава и боеспособности всей нашей авиации».
  Как видим, товарищ Сталин к приказу отношения не имел. Здесь под Главнокомандующим подразумевается бывший тогда им Тимошенко. Наличие большого количества сержантов свидетельствует о том, что часть Столярова-мл. была свежесформированной, и боевого опыта практически не имела. Чем же всё это закончилось – знают все. Ещё одним из шедевров военной мысли Рычагова было снять все радиостанции с самолётов, поскольку они своим треском (двигатели были не экранированы) отвлекали пилота.


[Закрыть] Ознакомился капитан и с рядом других приказов, например, о вознаграждениях, о наказаниях, о новой форме денежных премий. Поскольку в окружённом гарнизоне большинство приказов до личного состава попросту не доводили в непонятных целях. Похоже, что Октябрьский загодя готовил сдачу Севастополя…

Машины двоих ведомых были тоже не хуже, но выпуска другого завода, чем у него. Получив разрешение, Владимир запустил двигатель и проверил его работу – всё нормально. Познакомился с механиком, с оружейником, словом, со всей командой, обеспечивающей его вылеты. Затем переоделся в рабочий комбинезон и, вскрыв лючки машины, принялся за более тщательный осмотр. Его опасения не подтвердились, машина была, во всяком случае – в гораздо лучшем состоянии, чем он ожидал. В этих приятных для него хлопотах пролетело время до обеда, после которого Столяров решил провести пробный вылет, вначале сам, затем в составе подчинённого ему подразделения, чтобы проверить уровень подготовки лётчиков своего звена…

Взревели двигатели, и, волнуя выгоревшую на ярком солнце траву, прибитую шасси штурмовиков, три самолёта пошли на взлёт. Владимир заранее предупредил ведомых, чтобы они повторяли его манёвры и никакой самодеятельности…

Взлёт прошёл нормально. По крайней мере, оторвались от земли без проблем, чётко заняли положенные по Уставу места. Нормально набрали высоту. А вот потом… Боевой разворот оба сержанта не смогли произвести. Из оборонительного круга вылетели сразу, а про «ножницы», которыми в старом полку капитана уходили от немецких «Мессершмитов», они, похоже, даже не слышали. Коронный же трюк Владимира, резкий сброс скорости, когда «сто девятый» проскакивал вперёд и оказывался под огнём всего бортового оружия штурмовика, как рассказывали потом, даже у командира полка заставил открыться рот от изумления… После посадки капитана встречали чуть ли не все свободные лётчики. Вот самолёт аккуратно приземлился на три точки, небольшой пробег, аккуратное заруливание, рёв двигателя замолкает. Открывается фонарь, лётчик вылезает на крыло и замирает в изумлении – его приветствуют бурными аплодисментами. Вперёд проталкивается огромный широкоплечий майор Землянский:

– Слушай, капитан, ошибся я, насчёт твоего звена! Слушай новый приказ – пойдёшь ко мне заместителем по боевой части! И не возражай! Место всё равно свободно, летать будешь больше прежнего, это я тебе гарантирую! Но чтобы через месяц у меня ВСЕ лётчики так летали! Понял?

– Так точно, товарищ майор, только…

– Что – только?

Навис над ним Землянский.

– Бензина хватит? Этому сидя на земле не научишься…

– Этого то добра хватит! Не переживай…

А через три дня, двадцать седьмого июля немцы форсировали Дон и вышли на прямую дорогу к Сталинграду. Части Красной Армии пытались нанести контрудар, но он натолкнулся на прочную оборону врага и не увенчался успехом…