Текст книги "Ликвидаторы"
Автор книги: Александр Волков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Скуляев. Я тоже.
Шахов. А как же все это?.. (Указывает на накрытый стол.) Один звонок, и стол ломится. Скатерть-самобранка?
Скуляев. Чепуха. Сейчас любой может. Были бы деньги.
Наталья. Вы отвлеклись. (Шахову.) Оставь его в покое. Пусть соберется.
Шахов. Ты права.
Замолкает. Откидывается на спинку стула. Долгая пауза.
Скуляев (внезапно). Нет. Не могу. Все мысли вразброд. Или отвык. Знаю только дело, свое дело. Салон подержанной мебели из Финляндии. Хочу расширяться. Брать новую. Кожаную. Стильную. Дорогую. Взял комплект: диван, два кресла. Пришли, порезали ножами. Это, сказали, не твоя тема. Понял? Да, говорю. Ушли. Но глаза остались. Такое чувство, будто кто-то все время смотрит в спину. Холодок между лопатками.
Наталья. Я ничего не знала. Почему ты молчал?
Скуляев. В семье кто-то один должен быть спокоен.
Наталья. Не такой ценой.
Скуляев. Спокойствие – это свобода. Свобода не имеет цены.
Шахов. Глубокая мысль. А говоришь, отвык.
Скуляев. Это я сейчас. Внезапное озарение. Как вспышка.
Шахов. Это не имеет значения.
Скуляев. Для меня – имеет.
Шахов. Почему?
Скуляев. Я хочу понять, что первично: сознание или бытие?
Шахов. Для кого как. Каждый сам решает.
Скуляев. Вот и я должен решить. Для себя.
Наталья. Это важно?
Скуляев. Да. Иначе опять дурдом. На этот раз без дураков. Холодок между лопатками. Доктор, помогите! Мания преследования. Mania persecutionis. Сплю с револьвером. (Начинает набивать барабан патронами.) Палец на крючке. Вдруг сорвется? Тогда тюрьма.
Шахов (грубовато). Ерунда. Бабки есть – отмажешься.
Скуляев. От мокряка?.. Нет у меня таких бабок.
Шахов. Тогда отдай пушку. Тебе же спокойнее.
Встает, подходит к Скуляеву, кладет руку на револьвер.
Скуляев (испуганно). Нет!..
Пытается вырвать у Шахова свою руку с зажатым револьвером.
Наталья (строгим голосом). Не дури!.. Отдай пушку!..
Скуляев как-то сразу ломается, оседает на стуле, безвольно разжимает ладонь. Шахов берет у него револьвер, подходит к чердачному окошку, открывает, выбрасывает. Револьвер с грохотом скатывается по кровле к водостоку.
Шахов. Так будет лучше для всех.
Все трое стоят молча. Три минуты тишины.
Конец первого действия
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина первая
То же место. Те же лица. По кровле барабанит дождь. Наталья сидит перед раскрытой дверцей буржуйки, курит. Перед ней на пустом ящике бутылка вина и бокал. Шахов с трубкой – во главе стола. Скуляев прогуливается по половицам, двигает плечами, приседает, словно уходя от удара, делает выпады, исполняет некоторые элементы "ката", словом, бьется с невидимым противником, с тенью. Ни Шахов, ни Наталья не обращают на это никакого внимания. Каждый замкнулся в себе. Скуляев вдруг останавливается, сбрасывает с себя уже ненужную револьверную сбрую вместе с кобурой.
Скуляев (как бы обращаясь к Шахову). Ты прав. Степени свободы. Так... (Останавливается и резким движением руки выдергивает из-под мышки отсутствующий револьвер.) Всего две: так и так – в одной плоскости, поворот на девяносто градусов. (Медленно повторяет движение.) А так, когда на мне нет этой сбруи...
Исполняет довольно сложную, почти виртуозную, комбинацию из ударов, блоков, прыжков. Останавливается, переводит дух.
Скуляев (еще немного задыхаясь). Никак не мог привыкнуть, старался не замечать, спал в ней, даже с револьвером, чтобы привыкнуть – нет, никак... Как дикая лошадь. Как зебра. Неукротима от природы. Никто не мог запрячь в повозку, надеть седло. Даже негры. А уж кому, как не им. Такое подспорье в хозяйстве. Нет, не дается. Львам хвосты крутят, а на зебру седло – слабо. Вот нрав.
Шахов. Негры на зебрах. Черные кавалергарды. Наполеон не додумался. А то бы все прошли, всю Россию, маршем, до Магадана. Как саранча.
Скуляев. Нет. Снега. Холода. Сибирская тайга. Дубина народной войны.
Шахов. Летом. Степями, через Алтай. Народное ополчение врассыпную. Кто устоит против черных дьяволов? Мюрат впереди, весь в страусовых перьях. Наполеон не додумался.
Скуляев. Не может быть. Наполеон, гений, не додумался, а ты сообразил!.. (Наталье.) Ты только взгляни на него!.. Какое самомнение!.. Сидит по уши в дерьме, нет бы постараться, вытащить себя из этой грязи, если ты уж такой гений, нет, зачем?.. Мы выше этого!..
Наталья. Это разные вещи.
Скуляев. Какие вещи?..
Наталья. Негры на зебрах и чердак – разные области человеческой практики.
Скуляев. Ерунда. Практика едина. Просто в одном случае надо что-то делать, а в другом можно только болтать и тешить себя миражами!.. (Указывает на Шахова, который невозмутимо дымит трубкой.) Ишь, Мюрат!.. Только перьев не хватает!.. (Наталье.) А ведь ты его любила! За что?.. Не понимаю.
Наталья (отпивает большой глоток вина). За перья. Перья – это красиво.
Скуляев. Самка. Тетерка. Глухарка. Курица. Утка. У тех тоже перья на первом месте.
Шахов. Естественный отбор. Закон природы. Дарвин тоже был не дурак. Не хуже Наполеона. В своем роде.
Скуляев (смеется). Человек – от обезьяны!.. Как?.. С чего это она вдруг взяла и превратилась?.. Чем ей было плохо, обезьяне?.. Съел банан, трахнул подругу – никаких проблем!.. А тут попробуй трахни с револьвером под мышкой!..
Шахов. Теперь можешь. Сколько угодно.
Скуляев (возмущенно, Наталье). Нет, ты только взгляни на него!.. Он, видите ли, разрешает!..
Шахов. Тогда разрешил и теперь разрешаю. Мне не жалко. У меня нет чакры собственности.
Скуляев (задыхаясь от бешенства). Да т-ты!.. Да я т-тебя!..
Готов броситься на Шахова. Шахов сидит неподвижно, так, словно все происходящее не имеет к нему никакого отношения.
Наталья (Скуляеву). Не трогай его!
Скуляев (возмущенно). Как?.. Он тебя оскорбил!..
Наталья. Каким образом?.. Не понимаю.
Скуляев. Оскорбление не понимают, его чувствуют. Кровь бросается в лицо, холодеет под ложечкой, чешутся кулаки...
Показывает все это на себе и тем самым как бы еще больше себя заводит.
Наталья. У меня не чешутся. (Отпивает большой глоток вина.) Я женщина.
Скуляев. А кровь в лицо?.. А холодок?..
Наталья. Ничего. Как статуя.
Скуляев. Не понимаю. Он назвал тебя вещью!..
Наталья. Когда?.. Я не слышала.
Скуляев (терпеливо, но на грани взрыва). Он сказал, что у него нет чувства собственности!
Шахов (поправляет). Чакры.
Скуляев (кричит). Молчать! (Наталье.) Такое чувство можно испытывать только к вещи! (С пафосом.) Человек не может быть ничьей собственностью!
Наталья. Я не была его собственностью. Я была сама по себе.
Шахов. Неправда. Ты говорила, что жить без меня не можешь.
Наталья. Зимой я не могу жить без шубы и центрального отопления. Но из этого еще не следует, что я раба теплого меха или парового радиатора.
Шахов. Большинство людей – рабы своего тела. Ты не исключение.
Наталья. Своего тела. Но не чужого. В данном случае – не твоего.
Шахов. Это сейчас. А тогда было иначе.
Наталья. Я не помню.
Шахов. Таково свойство памяти. Человек не помнит того, воспоминания о чем причиняют ему страдания. Точнее, старается забыть. На этом основан психоанализ. Когда человек старается, а у него не выходит, на помощь приходит врач и говорит: вспомни все – станет легче. Себя не обманешь. Что, я не прав?
Наталья. Прав. Ты всегда был прав. Потому я и ушла. Я тоже хотела быть правой. Хоть иногда.
Отворачивается, наливает себе полный бокал вина, пьет.
Скуляев (ошарашен). Вот тебе и раз!.. (Наталье, удивленно.) А как же "грязный живописец"?..
Шахов (перебивает). Не понял. Кто здесь "грязный живописец"?..
Скуляев (снисходительно). Ну не я же!.. Я – чистый интеллигентный архитектор!.. Белая кость. Англичане говорят: white collar. Кульман, чертеж застывшая музыка. Никаких растворителей, никакой вони. Только идея. Свобода духа. Полет фантазии. И очень престижно.
Шахов (презрительно). Что – престижно?.. Все истинное, значительное уже построено. Корбюзье произвел в Европе больше разрушений, чем Вторая мировая война. Термояд сплавил человечество в единую массу. Биомассу. Колонию общественных насекомых: муравьев, пчел, термитов. Им не нужен Нотр-дам-де-Пари – и так проживут. Сортир. Бар. Биде. Джакузи. Какой тут престиж?.. Идея?.. Фикция.
Наталья (томно, глубоко затягиваясь сигаретой). Престижно было бросить грязного живописца и выйти замуж за чистого архитектора.
Шахов. Выходит, ты бросила меня из гигиенических побуждений?.. Из любви к своему телу?!.
Наталья наливает себе полный бокал вина, выпивает, со стуком ставит бокал на ящик, закуривает.
Наталья (холодно, отстраненно). Может быть. Я не помню.
Окутывает себя облаком дыма. Уходит в воспоминания.
Шахов (вполголоса, Скуляеву). Найди ей психиатра, а то сопьется.
Скуляев (тоже вполголоса). Искал. Таких у нас нет. Одни шарлатаны. Кроличью лапку на грудь. Осиновый чурбан под голову. Иголки в уши. В Путтапарти возил, к Саи-бабе – ничто не помогло. А время ушло.
Шахов. Жаль. Красивая была женщина.
Скуляев. Она и сейчас ничего. Пока.
Пауза. Смотрят на Наталью.
Шахов. Женщина пьет, когда ей не хватает любви.
Скуляев. С этим все в порядке.
Шахов. Я не это имею в виду. Я говорю о чувствах.
Скуляев. Я без чувств не могу. Пробовал. В Амстердаме. Сидит в витрине. Как манекен. Двести гульденов. Хотел все как положено: помять, попочку погладить, ее завести, себя. Ни фига: чуть что, сразу: don't touch! Полиция!.. Так ничего и не вышло. А денежки тю-тю. Лучше онанизмом. Дешевле.
Шахов. Зачем в Амстердаме?.. Можно было и у нас. Правда, в витрине не сидят. Пока. Делают вид, что у нас нет. Ханжи. Все в газетах. "Из рук в руки". "Сорока". Кооператив "Магдалина". "Смаковница" через "а", от "смака". Полиграфический секс. Рекламный модуль – десять квадратов. Квадратных сантиметров. А какие фантазии. Девушка, что вы делаете сегодня вечером?.. Все. Разве что не летаю. Эротический массаж на дому. Марианна. Двадцать два года. Помяла, растерла, раздразнила, завела до упора, а теперь куда?.. Ах, что вы, что вы!.. Я не такая, я жду трамвая. Ты?.. А мне теперь что делать?.. Ах, этого нет в прейскуранте?.. Впишем. Сколько?.. (Скуляеву.) Так?.. (Смеется.)
Скуляев. С нашими-то да. Другой стиль. Менталитет. Дверь закроет, и лезь куда хочешь. И сама не стесняется, не лежит как колода. Отрабатывает на все двести: и так, и эдак. Разве что не летает. Россия – щедрая душа.
Шахов. И что?.. Получается?.. Встает?..
Скуляев. Еще как!..
Шахов. А как же чувства?
Скуляев. И с чувствами порядок. Правда, ненадолго. Пока не кончу.
Шахов. Это случка. Как у собак.
Скуляев. У собак вязка.
Шахов. Не цепляйся к терминам! Суть та же. Вязка, случка – синонимы.
Скуляев. А ты не ханжи! Представляю, кого ты сюда приводишь!.. И как это все начинает ходить ходуном и скрипеть!.. Токката!.. Фуга!.. А в итоге сифилис!..
Шахов. У меня нет сифилиса.
Скуляев. Ты уверен?.. Он может быть в скрытой форме. Латентный период. А когда открывается, уже поздно. Сразу язвы. Нос проваливается.
Шахов. Я проверяюсь. Регулярно. Точнее, каждый раз после.
Скуляев. Как?.. Где?.. У тебя же нет паспорта.
Шахов. Частным образом. Старые связи. А ты?..
Скуляев. Что – я?..
Шахов. Ты проверяешься?
Скуляев. Я предохраняюсь. Не могу рисковать. Зарубежные контракты. Визы. Границы. Если что – сразу зарубят. А у меня дело. Небольшое, но кормит. Она (указывает на Наталью) не должна испытывать никаких неудобств. Дом – полная чаша. И кнопки. Семья двадцать первого века.
Шахов. Без детей?
Скуляев. Не надо об этом.
Шахов. Твоя воля.
Скуляев (жестко). Меньше пафоса. Я просто сказал: не надо.
Пауза. Наталья наливает себе полный бокал вина. Пьет.
Скуляев. Я все вижу.
Наталья. А я слышу.
Скуляев. Что ты слышишь?
Наталья (не оборачиваясь). Все то же. Ничего нового.
Допивает вино. Закуривает. Смотрит в огонь.
Скуляев (Шахову, вполголоса). Не надо было трогать эту тему.
Шахов (тоже вполголоса). Начали о любви...
Скуляев (подхватывает). А съехали в жеребятину!
Наталья (безразличным тоном). Хуже.
Скуляев (резко, Наталье). Пей и молчи!
Шахов. Это все ты. Амстердам. Онанизм. Так и скатились!..
Скуляев. Надо было меня остановить.
Шахов. Как же, остановишь тебя!.. Прешь как танк.
Скуляев. Извини, привычка... Особенно в последние годы. Жизнь заставила. Война всех против всех. Или ты – или тебя. А я не один, у меня – вот!..
Указывает на неподвижно сидящую Наталью.
Шахов (словно не слышал, развивает тему). Всегда был такой. Гладко выбрит, одет с иголочки, а в душе циник и пошляк. Архитектор!.. Да ты такой же архитектор, как я – архиерей!.. Идея! Застывшая музыка! Чушь – все чужое, все краденое!.. Из учебников, из справочников, даже просто с репродукций!.. Думаешь, не видно?..
Скуляев (вполне равнодушно). Дуракам нет. Самодовольным дуракам тем более. А у них деньги. Были ваши – станут наши.
Шахов (продолжает, словно не слышал). Циник, пошляк и вор. Каждый после Академии стремился что-то сделать, пока молодой, пока сил через край!.. Конкурсы!.. Симпозиумы!.. Черти, представляй, борись за святое право быть художником!.. Оставь след на земле!..
Поднимается со своего стула с рюмкой в одной руке и трубкой в другой. Наталья оборачивается и смотрит на Шахова с холодным любопытством.
Скуляев (досадливо морщится). О, сколько треска!..
Шахов (с несколько наигранной, веселой яростью). Говоришь: треск?!. Нет, батенька, это не треск!.. Это – правда!.. В то время как все боролись с всеобщей ложью, безвкусицей, пошлостью, а некоторые даже до срока погибали в этой борьбе, зодчий Скуляев устроился в трест, возводивший защитную дамбу!
Скуляев (сухо). Я делал реальное и очень нужное дело. Не хватал с неба!
Шахов (желчно смеется). Еще бы!.. Что с него ухватишь!.. Хватать надо с земли!.. Бетон, кирпич, цемент, арматура, прокат – все налево!.. Частное строительство!.. И концы в воду!.. Дамба все спишет – поди проверь каждую опору!.. Ворюга!.. (С издевкой.) В белых перчаточках – о-хо-хо!..
Хохочет. Скуляев и Наталья в упор смотрят на Шахова. Постепенно его смех затихает. Шахов впадает как бы в некий транс. Стоит, крутит в пальцах бокал с коньяком, оглядывается по сторонам с таким видом, словно он только что проснулся и еще не сообразил, где находится.
Наталья (сухо, с некоторой угрозой в голосе). Не надо было поднимать эту тему!..
Шахов (смотрит на нее невинными глазами). Начали с искусства...
Наталья (жестко). А кончили хамством!.. (Скуляеву.) Как ты это терпишь?!.
Скуляев (презрительно, сквозь зубы). Это зависть.
Шахов (смотрит в пространство). Эстетическое отношение искусства к действительности. Сны Веры Павловны.
Скуляев (Наталье). Слова... Слова... Это все, что ему осталось!.. Жалкий человек. Жизнь прошла мимо.
Шахов. Еще не прошла.
Скуляев (пожимает плечами, Наталье). Не понимаю, на что он надеется.
Наталья (насмешливо). Как?.. Неужели ты не слышал?.. Шагал. Матисс. Он еще Рембрандта в комиссионке выпасет!.. Веласкеса!.. Эль Греко!..
Шахов (пожимает плечами). А почему бы и нет?.. Бенуа открыл "Мадонну" кисти Леонардо. Здесь, в пригороде, в частной коллекции.
Скуляев (исподлобья внимательно смотрит на Шахова). С такой верой, как говорил классик, можно жить и замуравленному в стене.
Шахов (смотрит на него, с усмешкой). Лучше с верой, чем с револьверой!
Хохочет. Скуляев и Наталья подхватывают. Под этот хохот сходятся вокруг стола, звонко чокаются, пьют. Опять наливают, опять пьют. Свет постепенно гаснет. Часы бьют полночь.
Картина вторая
Декорация та же. В буржуйке вовсю полыхает пламя. Все трое уже несколько пьяны. Жарко. Скуляев сидит на своем стуле, рубашка расстегнута почти до пупа. Наталья на просцениуме, на полу, в полулотосе. На ней легкая, почти прозрачная, блуза и широкая юбка, закрывающая широко разведенные колени. Рядом на полу стоит бутылка вина, бокал и консервная банка-пепельница. Шахов в рубашке, узел галстука немного ослаблен. Подтяжки. В его костюме, манерах появилась какая-то старомодная, несколько выделанная, небрежность и в то же время изящество.
Скуляев (глядя перед собой тяжелым неподвижным взглядом). И все же хорошо, что мы встретились!
Шахов (сдержанно). Я не стремился.
Скуляев. В смысле: не искал?..
Шахов. Понимай как хочешь.
Скуляев (с легкой, чуть пьяной, усмешкой). Опять виляешь, уж?.. Искал!.. Стремился!.. Плетение словес!..
Шахов (поднимает палец). Отнюдь. Можно стремиться, но не искать, в смысле: намеренно.
Скуляев. А как же?
Шахов. Положиться на судьбу. Если Ему (через плечо указывает на свой иконостас) это надо – Он устроит.
Скуляев. Лихо! Сам, значит, как бы и не при делах!.. То есть, конечно, при делах, но не при своих. На пахана.
Шахов. Оставь эту блатную терминологию.
Скуляев. Это феня. Она сейчас в большом ходу. Надстройка. Подавляющая часть. Отражает состояние базиса.
Шахов. Это точно. Бытие-сознание. Взаимовлияют.
Скуляев (поворачивается к нему вполоборота). Как ты сказал: влияют?
Шахов. Взаимовлияют.
Скуляев. Значит, если ты нальешь мне, а я тебе, то получится, что мы друг на друга взаимовлияем?
Шахов. Если будем лить на головы или за воротники – то да.
Скуляев. Лучше в бокалы!
Берет бутылку, наливает Шахову.
Шахов. Тогда не друг на друга, а друг другу!
Перехватывает у Скуляева бутылку, наливает ему.
Скуляев (отмахивается). Ерунда!.. Главное, что мы поняли друг друга!
Шахов (предупредительно грозит пальцем). Язык – наше все!.. Пока у нации есть богатый, точно выражающий ее переживания, язык – она жива. Можно отрезать земли, ликвидировать военные базы, колонии – это все внешнее, наживное. А язык – он вот! (Указывает на собственную грудь, голову.) Все существо!.. Жив, пока живы материальные носители!.. Ты, я, она!.. (Указывает на сидящую спиной к ним Наталью.)
Наталья (не оборачиваясь). Как иврит у евреев.
Скуляев. Ерунда. Многие не знают. Приезжаешь на их историческую родину, а там сплошной русский. В аэропорту, на улицах, в магазинах. Даже мат.
Наталья. Особенно мат. Уши режет.
Наливает себе полный бокал вина, пьет.
Скуляев. Вот так новости! Первый раз слышу! Здесь сплошь и рядом – и ничего.
Наталья. Здесь не режет.
Скуляев. Еще бы!.. Снять бы на видео, как ты иногда по телефону говоришь, показать чужому человеку – не поверит. Скажет: озвучили. У ларька фонограмму записали и подложили.
Шахов. Странно. Со мной такого не было.
Скуляев. Любопытно. С грязным невежественным живописцем, значит, нельзя...
Шахов (перебивает, но довольно флегматично). Я никогда не был грязным невежественным живописцем.
Скуляев (не обращая внимания). А с чистым интеллигентным архитектором можно?..
Шахов (на той же ноте). Ты никогда не был чистым интеллигентным архитектором.
Скуляев (стучит кулаком по столу, с яростью). А кем же я, по-твоему, был? И кто ты такой, чтобы об этом судить?!. Особенно сейчас!.. Одна нога в помойке, другая – в могиле.
Шахов (спокойно). Не ори. Не дома. То есть, конечно, дома, но не у себя.
Скуляев (с издевкой, обводя жестом помещение). А это, по-твоему, дом?.. Сейчас многие собаки живут лучше.
Шахов. Наше общество это не украшает.
Скуляев. Общество?.. Какое общество?.. Где ты видел это самое общество?.. С одной стороны – кучка жирных подонков, с другой – толпа голодных идиотов...
Наталья (бесстрастно, глядя перед собой). А между ними несколько хитрых негодяев, которые кричат "фас!". Как тем, так и другим. Кто первый заведется.
Шахов (вздыхает). Н-да, выбор невелик. Или – или.
Скуляев (смотрит на Шахова, отчетливо). Предпочитаю быть жирным подонком.
Шахов (смотрит на него). Ты самокритичен.
Скуляев. В отличие от некоторых.
Шахов. Я сам по себе. Ни тот, ни другой.
Скуляев (с издевкой). Личность. Свободная личность. Философ. Шопенгауэр. Иконки. Матрешки. Дудки с балалайками. Шут. Арлекин.
Наталья. Скорее, Пьеро.
Шахов. Во всяком случае, не голодный идиот.
Скуляев. Хочешь сказать, что это был твой свободный выбор?.. Буржуйка. Чердак.
Шахов. Мы снимали здесь эпизод из фильма о Хармсе. "Прогулка с манекеном". Я был художником-постановщиком. Здесь, здесь, здесь (указывает на пол по обе стороны от стола) горели свечи. Из этого шкафа, из клубов дыма выходил человек в черном плаще с лампадкой на цепях и кадил. Черная месса... И золотая рыбка в круглом аквариуме. Китайский телескоп. Пока снимали, вроде было ничего, а стали материал смотреть – выпендреж, вкусовщина... А место хорошее... (Осматривается вокруг.)
Наталья (оборачивается и смотрит на него затуманенным взглядом). Ты ненормальный. У тебя никогда не было жилья, в котором могла бы жить женщина.
Шахов (смотрит на нее, сейчас они оба в далеком прошлом). Ты говорила, что тебе никогда и ни с кем не будет так хорошо, как было со мной.
Наталья (пробегает пальцами по пуговицам блузки). У тебя так жарко.
Шахов. Я специально натопил, чтобы ты чувствовала себя свободно.
Наталья. Я всегда была для тебя только натурщицей.
Шахов. Не только.
Наталья. Но ведь у тебя было много таких, как я?
Шахов. Таких – нет. Были похожие. Более или менее. Внешнее сходство.
Скуляев смотрит на них, сжав кулаки и стиснув челюсти. Пауза. Скуляев откидывается на спинку стула и начинает хохотать.
Скуляев (сквозь хохот). Идиот!.. Кретин!.. Придурок!.. (Резко оборачивается к Шахову, говорит жестко, отчетливо.) Думаешь, я не знал?.. Знал, и все равно отпускал: иди, позируй!.. Нужна живая натура?.. Голая?.. Причем, не просто голая баба, нет – муза!.. Боттичеллиевская Венера!.. Мона Лиза! Иди!.. Я не ханжа, мы все – художники!.. Она уходила, а я сходил с ума!.. Я представлял, как она сидит перед тобой, открыто, свободно, ни во что не кутаясь: на, я вся твоя, делай со мной что хочешь!.. (Убитым голосом.) А со мной она всегда гасила свет и спешила: скорее, скорее, только бы поскорее все кончилось!.. Особенно после тебя, по возвращении...
Шахов (холодно). Ты болен. Тогда у нас ничего не было. Просто натура. И все.
Скуляев (недоверчиво, с робкой надеждой). Врешь?..
Шахов (кивает на Наталью). Спроси у нее.
Скуляев (потрясенно). У нее?!. Задать женщине такой вопрос и услышать в ответ правду?.. Ты – ненормальный.
Наталья (оборачивается к ним, расстегивает блузку). Это правда.
Скуляев (смотрит на нее, скептически). Ну-ну, вешай лапшу!.. Ты два часа сидишь перед ним в чем мать родила, он водит кисточкой, а потом вы садитесь пить чай!.. (Кричит.) Да за кого ты меня держишь, сука?!.
Шахов (предостерегающе). Но-но, тихо!..
Скуляев (резко оборачивается к нему, блатным тоном). Что я слышу?.. Вша кашляет?.. Да я тебя соплей перешибу!.. Башку отобью в момент!..
Наталья (резко). Оставь этот тон!.. Не у ларька!..
Скуляев (расслабленно откидывается на спинку стула). Тон не нравится. Как же, культурные люди, художники!.. Все тихо, прилично, никаких "пасть порву", а рвут друг друга почище волков!.. Особенно сейчас, когда кормушка опустела... Спонсоры, гранты – за баксы пятки готовы лизать!.. Голые задницы показывать!.. А если бы еще презервативы разрешили рекламировать – представляете, что бы было?..
Шахов (глядя на Наталью отсутствующим взглядом). А у нас действительно не было при тебе. Она позировала, потом я набрасывал ей на плечи халат, и мы садились пить чай...
Наталья (глядя на Шахова, сквозь годы). И мне никогда не было так хорошо с тобой, как в те вечера...
Шахов (говорит как бы сам с собой). И не потому, что я не мог или не хотел. Не потому, что я боялся наткнуться на холодный вежливый отказ...
Скуляев (едко, Наталье). А что, мог быть отказ?..
Наталья (бесстрастно). Нет.
Шахов (продолжает, словно их нет. Так он говорит сам с собой, когда сидит на этом чердаке совсем один). Я знал, что этим я все испорчу. Я знал, что мы не сможем жить втроем. Ты, быть может, на это и пошел бы, ты уже смирился с этим, если думал, что наши студии кончаются не просто чаем. А я не мог, и она не могла, и мы оба знали, что если я хоть на миг задержу свои ладони на ее плечах, все начнется вновь, и тебе в нашей жизни места не будет...
Все это время Наталья смотрит на Шахова и постепенно стягивает с плеч блузку. Она остается в прозрачной кружевной комбинации, но в этом нет ничего пошлого, вульгарного. Она тоже сейчас как будто совсем одна на этом чердаке, и теперь это уже не чердак, а будуар. Туалетная комната.
Наталья (говорит сама с собой). Почему ты этого не сделал?.. Каждый раз, когда ты поднимался на подиум с халатом в руках, я надеялась, что в последний момент ты разожмешь свои сухие, изъеденные растворителями, пальцы, и халат упадет к нашим ногам, как бессмысленная, изжившая себя, преграда...
Шахов (рассматривает свои руки так, словно видит их впервые). Я никогда до конца не понимал, что я творю... Нет, я не псих, я понимаю, что сейчас я беру этот бокал, наливаю, пью... (Проделывает все эти действия.) Но все же сомневаюсь... Вот даже сейчас мне кажется, что все это уже один раз было: ты сидел здесь, ты стояла там... (показывает на Скуляева и на Наталью) и мы говорили точно такие же слова...
Скуляев (задумчиво). Это от одиночества. Ты слишком ярко представлял эту сценку в своем воображении. Так средневековые монахини летали на шабаши и предавались плотским утехам с самим дьяволом.
Шахов (до него дошло только одно слово). Воображение?.. Что ж, наверное, ты прав. Когда-то, в юности, я читал книги, где говорилось, что эта страна доживает последние дни. Страна давила мне на плечи, загоняла в подвал, на чердак, а я спал на пустых ящиках и воображал, как она рухнет, и те, кто выберется из-под обломков, станут свободными людьми...
Скуляев. Велика была сила твоего воображения.
Шахов. Я был не один. Нас было много.
Скуляев. Из-под обломков выбрались единицы. Ты, я, она...
Шахов (смотрит на Скуляева). Ты считаешь, что мы выбрались?
Скуляев. А ты считаешь, что нет?..
Наталья молча наливает себе полный бокал вина, пьет. Скуляев и Шахов смотрят на нее. Часы бьют один удар.
Картина третья
Обстановка та же. Лица те же. Только на чердаке стало очень жарко. Скуляев снял рубашку, перебросил ее через спинку своего стула. Наталья осталась в одной легкой прозрачной комбинации, под которой нет ничего, даже лифчика. Ее тело – образец женского совершенства. Так же как Скуляев – образец мужественности. У него мощный торс борца, выпуклые бицепсы, рельефная мускулатура спины, плеч, груди. И только Шахов остался в рубашке, брюках, подтяжках и чуть приспущенном галстуке. Все трое уже порядочно пьяны, но это заметно не столько по внешнему поведению, сколько по речам: каждый говорит о своем и ведет себя так, словно он один на этом чердаке, в этом мире. Наталья беспорядочно блуждает по сцене с бокалом в одной руке и сигаретой в другой. Скуляев не обращает ни малейшего внимания на ее внешний вид. Они с Шаховым сидят друг против друга как шахматисты. Разница лишь в том, что вместо доски и фигур между ними возвышаются бокалы и бутылка.
Скуляев (чуть заплетающимся языком, старательно выговаривая слова). Я тебя боготворил!.. Кроме шуток. Кто был я?.. Провинциальный мальчик. Теленок. Бычок-дурачок. Рисовал красивые картинки – ну и что? Таких, как я, – тьма! Студия при акатуйском доме пионеров, художественная школа – таких художников по всей провинции пачками шлепают. Одна польза: в армии не по плацу сапогами стучать, а при штабе, господином оформителем. А ты?.. Студия при Эрмитаже! Школа при Академии! И все так легко, изящно, небрежно: походка, разговоры... С себе подобными, естественно. "Сева, слабо мотивированный распад плоскостей на твоем картоне со всей очевидностью указывает на крайнюю, и боюсь, что уже необратимую, стадию распада личности!" Каков оборотец?!. Да я и слов таких в то время не знал... Попробовал как попугай повторять за вами: экзистенция, аберрация, псевдоморфизм... Говорил, а вы смотрели на меня, как Робинзон на Пятницу или как на шимпанзе, которая пьет виски и курит сигару...
Шахов (отрицательно водит пальцем перед лицом Скуляева). Это ты зря... То есть, конечно, отчасти ты прав, но только отчасти, самую малость... Да, бычок, да, дурачок, но ты со своей акатуйской студией мог так провести линию, так скомпоновать предметы, что мне оставалось только локти грызть. Оно, конечно, здорово: студия, Академия, карандаш и кисть в руках чуть не с пеленок, как конь под кочевым младенцем. А своими ножками – ну-ка!.. Как краб по песку при отливе.
Скуляев (удивленно). Да что ты говоришь?!. Никогда не думал.
Шахов. А ты вообще тогда мало думал. И не очень-то болтал. Ты просто вкалывал как проклятый, и в Академии, и так, на стороне, за бабки: памятник на кладбище закомпоновать, оформиловку заделать – на все руки...
Скуляев. У меня не было выхода. Приехал гол как сокол. Ни кола, ни двора. Все с бою. Все вот этими руками.
Выкладывает на стол мощные мускулистые руки.
Скуляев. Все, что у тебя и у тебе подобных было изначально, как бы от природы: еда, крыша над головой, – мне нужно было добывать самому. Брать. Хватать. Даже отбирать у кого-то, если не было другого выхода.
Шахов. Твоя сила привлекала. В ней было что-то дикое, первозданное. Воля как у Шопенгауэра. То, чего не хватало мне. Потому мы и сошлись.
Скуляев. И что ты сделал с этой волей?.. Ты стал меня просвещать, совать какие-то пухлые растрепанные папки, внутри которых я находил то, что сейчас стоит открыто во всех книжных магазинах или пылится на уличных лотках по соседству с голыми бабами...
Шахов (перебивает). Да что тебе эти голые бабы покоя не дают!.. У тебя такая женщина!..
Указывает на Наталью, сидящую перед пылающей буржуйкой с бокалом и сигаретой. Пламя рельефно высвечивает ее совершенные, скульптурные формы.
Скуляев (не обращает внимания, продолжает). Одни названия ударяли мне в голову, как вино!.. "Зияющие высоты"!.. "Архипелаг ГУЛаг"!.. "Раковый корпус"!..
Шахов. "Раковый корпус" – плохая книга. Да, Наталья?..
Наталья (не оборачиваясь). Отвратительная. Я бросила на третьей странице. Стиль ни к черту!..
Скуляев. И ты не просто подсовывал, ты спрашивал: ну, как?.. А что я мог на это ответить?.. Я читал это ночами, запойно, я сходил с ума, я приехал из мест, где в лесах еще торчали старые, гнилые сторожевые вышки, а колючая проволока путалась в ногах чаще, чем хмель или вьюнок. Я еще тогда, там, когда мы с дедом ходили по тайге за белкой или соболем, спрашивал у него, что это?.. И дед отвечал: лагерь, однако – и все. А что за лагерь?.. Кто там сидел?.. Кто умирал?.. Ни слова. Только один раз рассказал, как зек самодельным ножом убил часового на вышке, забрался, взял его автомат и стал кричать, что убьет любого, кто к нему сунется! И тогда лагерное начальство приехало к деду, он взял винтовку и метров с двухсот влепил бунтарю пулю между глаз!.. А потом я прочел про этот случай в одной из папок, а наутро ты как всегда спросил: ну, как?.. Что я мог ответить?.. Что если это все правда хотя бы на десятую, двадцатую долю, то надо выходить на площади, на улицы, выходить и кричать: люди!.. (Встает с бокалом, кричит, воздевая руки.) Люди!.. Как вы можете спокойно спать с вашими женами?!. Как вы можете ходить по этим улицам, зная, что миллионы ваших предков подло загублены теми самыми негодяями, которым вы служите за кусок колбасы и стакан портвейна!..
