Текст книги "В тихом омуте чертей нет (СИ)"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Э, Опарыш, будь человеком, объясни тупоголовым, чтоб ныряли и искали корабль.

– Ты правда думаешь, что они занырнут на восемьсот метров? – спросил Опарыш, но с места сдвинулся, подковылял к синекожим и толково, при помощи тычков, ударов по пузам и каких-то горластых, низких стонов, разъяснил им, что делать.

Непонятно, правда, что поняли синекожие, но они еще пуще испугались, засуетились, и если бы не резиновая дубинка в руках Шутограда, бросились бы прочь с кормы корабля. Морячки, что опоясывали веревками синекожих, похватались за ружья и выстроились полукругом, не давая синекожим пути к отступлению.

– Я бы тоже испугался, – совсем неожиданно сказал Крышка.

– Что? – Толстяк, заинтересованно наблюдавший за приготовлениями, совсем забыл, что рядом находиться еще кто-то. Крышка вообще умел бывать незаметным.

– Я говорю, что тоже бы сильно испугался, если бы меня вот так, – повторил Крышка, – представляете, что они сейчас чувствуют?

– Они? Не смеши меня, Крышка. Синекожие даже не люди. Они непонятно какого племени и рода. Я думаю, что они животные! Или эти, как их там, мне еще в детстве старик Коноплянник, светлого ему Пути, говорил… мелкопитающиеся.

– Вы хотели сказать – млеко питающиеся. От словосочетания – питаться молоком.

– Ну, в общем да, – сказал Толстяк, – млеко, в общем, это. Ну, и ты думаешь, что они что-нибудь соображают?

– Не имею ни малейшего представления, – пожал плечами Крышка, – но я не хотел бы быть на их месте.

– А ты и не лезь в их шкуру-то, – посоветовал Толстяк, – механиком, наверное, лучше.

– Лучше, – согласился Крышка, – но скучно.

– Так развлекайся, пока есть возможность, – Толстяк развел руки, подразумевая, что развлекаться, в принципе, можно всегда и везде, – вот, сейчас синекожие нырять будут, чем не развлечение? Сходи в столовую, возьми у Половника пинту пива, если осталось еще, напейся вдрызг, и гуляй!

Тут как раз первый синекожий покорно переступил через откинутый борт и, пролетев несколько метров, шумно ушел под воду вниз головой.

Шутоград обрадовано взвыл и еще сильнее принялся орудовать дубинкой, подгоняя остальных. Разом прыгнуло несколько синекожих. Опарыш орал на других, стоящих позади.

– Пошло дело, пошло! – разнеслось по палубе. Веревки распутывались, натянулись, стали извиваться и дергаться.

– Загрызи меня борлов, но я не могу этого пропустить! Пошли, а? – Толстяк хлопнул Крышку по плечу.

Крышка осел от удара, покачал головой, дескать, я лучше здесь останусь, да и Толстяк не стал его уговаривать. На разговоры время потратишь – самое интересное пропустишь.

Внизу было на что поглядеть. Вода в нескольких метрах от корабля превратилась словно в кишащую синекожими пенящуюся массу, из нутра которой тянулись к бортам веревки. Темные силуэты погружались в воду и исчезали. Другие уже выныривали, задирали головы, шумно хватая ртом воздух, задирая руки с железными пластина, пытаясь ухватиться за веревки, чтобы, наверное, залезть обратно наверх. А сверху на них сыпалась новая партия синекожих. Вдобавок, Опарыш вдруг ни с того ни с сего пробежался вдоль борта и остервенело вздернул все вервки, стряхивая мокрых синекожих, тех, что пытались лезть наверх, обратно в воду.

– Пока не выловите на сушу не ступите! – заорал он, срывая голос, словно синекожие могли понять, – хоть все утоните, мне не жалко!

– Усмири свой нрав, – наставительно сказал Толстяк, поглядывая вниз, – если они все перетонут, кто ж нырять будет?

– Шут его знает, – буркнул Опарыш, вперив белые глаза в Толстяка, – но уж точно не я! Ха!

Ухватившись за плечо очередного синекожего, Опарыш зашелся в хриплом смехе, потом поддал бедняге под зад ногой и швырнул его через борт вниз головой. Сейчас Опарыш больше всего походил на палача в центре зараженных чумой кварталов Италии, которому нравится собирать не до конца умерших людей и швырять их вот так, тычками, в костер. Как бы сам не опалился. Вот возьмет сейчас синекожий, да как треснет Опарыша промеж его белых глазенок, да нос налево свернет, вот забава-то будет!

Но такого не случиться, даже если кроме Опарыша на корме никого больше не будет. Синекожие, что звери. Хоть и млеко, как его там, питающиеся, но боятся. Жуть как боятся людей. Словно это не они христени необразованные с Бардовых Топей сбежавшие, а он, Толстяк то есть, с остальными вместе.

От этой мысли Толстяку вдруг захотелось кого-нибудь ударить, что он и сделал, опрокинув через борт очередного синекожего. Вот так, получай, выродок! Будешь знать, как молоко сосать!

Сцену, подобную той, что творилась сейчас в воде близ корабля, Толстяк видел всего один раз. Тогда, года три назад, морской пират, ныне бесследно исчезнувший где-то по пути в Бермуд, скинул за борт всех своих рабов, а их было ни много, ни мало человек двести пятьдесят. Рабы барахтались, пытались плыть и кричали. Возможно, что они и уплыли бы, но в тот момент появились акулы. Вот тогда и вспенилась вода, обагрилась кровью и помутнела.

Сейчас акул пока не было, но первая кровь появилась. Тощий синекожий как-то неловко полетел вниз, задел головой борт корабля, перекувырнулся через голову, коротко взвизгнул и ушел под воду спиной, выпустив из рук железки.

– Шею сломал! – возбужденно заорал Опарыш, – вот дурак! Железные пластины попадали на головы другим. Кое-кто поспешил нырнуть снова.

А за спиной Толстяка еще толпились десятка два синенкожих. Их Шутоград пока приостановил. Додумался, наконец, что от такого количества людей в воде толку мало. Суетятся они много, но только мешают друг другу.

– Слушай, Опарыш, а капитан наш не сказал, как синекожие ящики-то с золотом доставать будут? Они же тяжелые. Опарыш хмыкнул:

– Бестолочь ты, Толстяк, и не лечишься. А пластины им на что?

– Чтоб нырять.

– И не только. Подплывут двое или трое христеней к ящику, выпустят пластины, ухватятся за ящик, да и всплывут вместе с ним. Физические науки учить надо было, а не по публичным домам шляться!

– Я деньги зарабатывал, на безбедную старость, – огрызнулся Толстяк, – а не физику вашу учил…

– Ну и где твоя безбедная старость? Вон она где. В руках синекожих. – Опарыш ткнул пальцем в воду, – от них все и зависит. Станешь ты богатым или нет. Повесят тебя в родном Ромуле или ковер к твоим ногам расстелят.

– Лучше то оно, конечно, ковер, – сказал Толстяк.

– Вот сиди и помалкивай, – Опарыш перегнулся через борт, ухватившись руками за натянутую веревку, и заорал что-то непонятное, прицокивая языком и посвистывая.

Неужели синекожие его понимают? Хотя, какие они сами, таков и язык. Ничего хорошего.

Вскоре смотреть за ныряющими синекожими стало неинтересно. Толстяк сел на корме, свесив ноги, и, задрав рукава тельняшки, стал рассматривать локти. Сыпь, вроде, спала, да и не чесалась уже так отвратительно, как утром. Где бы еще чеснок раздобыть, натереть им, чтоб кожа не опухла? Толстяк почесал затылок. С чесноком на корабле тоже была проблема. Не то, чтобы его совсем не было, но Половник ведь просто так не даст. А тратить деньги на ерунду не хотелось. Может, само пройдет?

Опят что-то закричал Опарыш. Толстяк оторвался от созерцания своих локтей и посмотрел вниз.

Там происходило что-то занятное. Недалеко от борта неожиданно образовалось пустое пространство. Синекожие вокруг просто расплылись в стороны, не обращая внимания даже на гневные обещания Опарыша вырвать всем селезенку, кто не будет нырять немедленно же! Круг пустого пространства, между тем увеличился, и даже толстяку стало видно, что изнутри кто-то всплывает. И не один, а два, три… много, в общем. Настолько много, что и сосчитать не получилось.

Толстяк замер, разинув рот. Неужели золото нашли? Быть того не может? Вот так сразу – и нашли? Сначала показались лысые синие головы, затем все остальное, а затем… Что это было?

Толстяк не успел отшатнуться от того, что вдруг вырвалось вслед за синекожими из воды. То был сгусток яркого, белого света, шар, разорвавший воду, вырвавшийся наружу и стремительно устремившийся вверх.

Сгусток света врезался в борт, чуть ниже ног Толстяка, разворотив его в щепы. Корабль шатнуло с такой силой, что синекожие на палубе повались с ног, а несколько натянутых веревок оборвались, с тонким свистом распарывая воздух.

– Что за чертовщина? – заорал слева Опарыш. Он стоял на карачках, лицом к Толстяку, и мотал головой.

А из воды, вокруг всплывших синекожих, уже вырывался еще один белый шар света. И снова летел на верх, к нему, к Толстяку…

Толстяк перевернулся на живот и пополз, отчаянно пытаясь уползти как можно дальше от борта, куда-нибудь вниз, хоть к механику Крышке, например…

Но шар настиг его сзади. Ударил в спину, заставив взвыть от боли, оглушил, ослепил и опрокинул в звенящую светлую пустоту…

– …А потом они стали карабкаться по боку, – сказал Опарыш, – я видел это своими собственными глазами, вот как сейчас тебя вижу. Толстяк валялся у самого борта и орал. У него тельняшка на спине горела. Ты, Крышка, вообще непонятно что делал. Сидел себе и сидел, только голову склонив и руки опустив, словно спал, а ты, Шутоград, схватился за свою дубинку, болван, и давай орать «Я вас всех, мол, сейчас поубиваю! Только посмейте приблизиться!»

– А они что? – Шутоград в темноте выглядел как обычный старик, а не как младший офицер корабля. Словно забрел сюда из лавки подержанных товаров или из дома престарелых. Опарыш сглотнул. Слюна была вязкой, а еще с каким-то поганым привкусом.

– А они тебя облепили, точно мухи и давай ногами бить, потом схватили за руки и поволокли сюда вот…

В отделении механики было тесно, воняло маслом и перегаром. Свет пробивался только сквозь небольшое оконце сбоку. Всюду вились железные, насквозь ржавые трубы, стояли какие-то непонятные штуковины, с потолка капала вода. Теперь-то становилось понятно, как чувствует себя Крышка, проводивший тут по двадцать часов в сутки. Опарышу уже не терпелось вылезти наружу, да вот только возможности не было. Проклятые синекожие скрутили его в первую очередь – накинули на ноги петлю, а тело обмотали настолько плотно, что даже дышалось с трудом, не говоря уже о том, чтобы что-то делать.

Шутоград, Крышка выглядели не лучше. Двигаться они не могли. Вдобавок, боцман все еще валялся без сознания. От его тлеющей тельняшки скверно воняло.

– Слушай, Опарыш, а как это так вышло, что ты все видел и запомнил, а мы нет? – спросил Шутоград.

Ох уж этот младший офицер. Из любителей. Еще когда капитан Мягкоступ набирал команду, он, Опарыш, советовал не брать Шутограда. Уж больно тот кривлялся, да все себя норовил вперед всех вылезти, показать, мол, вот он какой я, хоть и старый, да ловкий, всем кадыки повыдергиваю… У Опарыша были большие сомнения на счет того, настоящий Шутоград пират или нет. Надо было ему глотку-то еще в первые дни тихо перерезать, да за борт, чтоб не шумел. Мягкоступ бы понял. Мягкоступ капитан каких поискать.

– Чего молчишь? Может, ты напридумывал это все, а? Может, взрыв произошел где-нибудь в механических отсеках, а синекожие смекнули что к чему, да покидали нас всех сюда, пока мы без сознания лежали?

– А ты штаны-то задери, – посоветовал Опарыш, – на ляжках, видать, до сих пор следы от веревок остались.

– Смеешься что ли? – спросил Шутоград, – тут и пошевелиться невозможно, а ты, слышь, задери!

– А теперь на глаза мои глянь, – Опарыш специально вывернул голову, чтоб лучше Шутограду видно было, – вот эти самые глаза и видели. Я, может, и без сознания лежал, но все равно многое углядел. А ты думаешь, Шутоград, что у меня просто так, от рождения, зрачков нет? Или я, что ли, слепец какой? А? Получше многих вижу, если хочешь знать, много лучше. Иной раз не нужно даже веки поднимать, чтоб рассмотреть, кто ко мне пожаловал. Знаешь, сколько раз это меня спасало? Сколько раз я шею свою из петли вынимал из-за этих самых глаз?!

– Ладно тебе, Опарыш, не заводись, – пошел на попетую Шутоград, – в конце концов, итог один и тот же. Мы стали пленниками синекожих. И уж не такая разница, как это произошло.

– Хотели золото, а получим очень занимательный образ смерти, – сказал Крышка тихо.

Опарыш его недолюбливал. Механики были народом непонятным. Все возились в своих железках, что-то там винтили, заливали, а потом вдруг начинал валить дым, и оказывалось, что на корабле даже рабы не нужны. Все равно на одном только моторе плывем в десять раз быстрее. И почему это их, механиков, еще за ересь не сожгли? Ведь колдуют они, не иначе. Опарыш повернул голову к Крышке:

– А ты как считаешь, что произошло?

– Мое личное мнение? Синекожие что-то нашли. Выловили какого-то демона из глубин, ну он нас всех в отместку и пораскидал по палубе. А синекожих, которые его, значит, и освободили, поставил во главе корабля, чтобы они его на землю доставили.

– Вот уж демон сам до земли долететь не может? – прохрипел Шутоград и закашлял, громко всхлипывая и сипло втягивая ртом воздух, – проклятая сырость! У тебя здесь когда-нибудь порядок наводился?

– Здесь вода всегда, – сказал Крышка, – без воды ни один мотор не работает. А вы что хотели, господин младший офицер, чтоб я здесь с железками возился, да коврик махровый под ноги стелил? Не получается, знаете ли.

– Ну и хрен с тобой, – Шутоград завозился, явно пытаясь отползти от широченной лужи, в которой он лежал. Минут пятнадцать возился и хрипел, пока не сообразил, что ничего у него не получиться.

Можно было и не пытаться. Опарыш, чай, двадцать три года пиратом по океанам плавает. Знает толк в хороших морских узлах и переплетениях. Синекожие постарались на славу. Связали так, что шевельнуться трудно, а двигаться так вообще невозможно. И чего только Шутоград напрягается.

– Ты не напрягайся так, – сказал Опарыш, – все равно не выползешь. Синекожие, видать, нагляделись, как ты их связываешь и решили тоже самое с нами проделать.

– Кто бы мог подумать, что они до такого додумаются, христени проклятые! – захрипел Шутоград, – чтоб они в свои Бардовые топи обратно вернулись!

– Дождешься от них, как же.

Опарыш замолчал. В тишине стало слышно, как скрипят над головами доски – кто-то ходил по палубе, да не ходил, а бегал.

– Слышь, что за движения там? – на этот раз Шутоград догадался говорить шепотом. Тупой он, право дело. Таких тупых Опарышу еще видеть не приходилось.

– А я почем знаю? Может, ищут кого?

– Они паруса поднимают, – сказал Крышка негромко, – я этот звук знаю. У меня, когда моторы работают, шум такой стоит, что ни черта не слышно, а как только мотор вырубается, сразу тишина. А когда мотор выключаю, значит паруса поднимать будут или весла сбрасывать. Так что я эти звуки первым делом и слышу, стоит рубильники повернуть.

– Паруса, значит, – буркнул Шутоград, – плыть, значит, собираются. Ну, доберусь я до них. Всем глотки вырву!

– Навырывался уже, – сказал Опарыш, – так навырывался, что тошно. Надо было сразу всех синекожих за борт, а не шеренгами их выставлять. Всех бы выкинули, глядишь, кто бы и выплыл.

– Не дело вы говорите, – встрял Крышка, – бросать всех рабов за борт глупо и неразумно. Господин Шутоград правильно поступил. Кто же знал, что все выйдет таким образом.

– Пасть закрой! – взревел Опарыш, – твое дело за железками смотреть, а не влезать в разговор старших по званию!

– Я хотел бы уточнить, что в статусе военнопленных, мы с вами не имеем званий, – буркнул Крышка, но заткнулся.

Интеллигент вшивый! Сопляк! Сидит себе в темноте и на дела пиратов ему наплевать, а долю, небось, точно такую же хапает, что и остальные!

Ладно, Опарыш, успокойся. Что-то ты нервничать стал, а это нехорошо. Дело пирата – думать о собственной шкуре. Остальное его не должно интересовать Что ему до Крышки или Шутограда? Их вообще стоит рассматривать не иначе, как потенциальных помощников при побеге, а затем что Опарыш захочет, то с ними и сделает.

Опарыш опустил голову на грудь и закрыл глаза. Если бы не страшная вонь и начинающие затекать ноги, то вполне можно было бы представить, что он лежит у себя в каюте, на гамаке, и дремлет.

Заворочался Толстяк. Заскулил, переворачиваясь на спину, и вновь перевернулся обратно на живот. Привстал на локтях и задрал голову:

– Это где я, а? – голос у него, что у кошки, которой хвост придавили и она орала два дня, не переставая.

– В тюрьме, – коротко бросил Шутоград.

– В тюрьме? – Толстяк попытался подняться на ноги, но не смог, завалился на спину и заорал не своим матом, стоило ему упасть тлеющей тельняшкой в воду, – АААА! Шакальи окорока! Что происходит? Что у меня со спиной? Где я нахожусь?

– Успокойся, слышь, успокойся, говорю, – Шутоград повысил голос, – на корабле произошел переворот, и нас взяли в плен синекожие. Ты что-нибудь помнишь?

Толстяк, наконец, сел, положив руки на коленки, ладонями вверх. Задумался, оглядывая помещение.

– Ну, кое-что помню, – сказал он, после минутного молчания, – как синекожие в воду прыгали помню…потом…этот…шар белый как из воды вылетел помню…а потом…он в меня летел, кажется, я еще увернуться хотел, да не получилось. Это все проклятые веревки, которыми синекожие привязаны были. Я в них запутался…

– Белый шар, значит…

В тот момент, когда синекожие вдруг ни с того, ни с сего стали отвязывать веревки и кидаться на Шутограда и остальных, Опарыш был занят тем, что объяснял одному синекожему, как именно нужно прыгать в воду. Он как раз замахнулся кулаком, когда на него набросились четверо и повалили на пол, не давая двинуться. Как раз в это время и громыхнул взрыв, а затем второй. Толстяк, если Опарышу не изменяла память, сидел на самом краю и, должно быть, хорошо видел, что выловили синекожие.

Значит, белый шар… Могло ли это означать, что они освободили огнедышащего демона? Вряд ли. Тогда бы от корабля уже ничего не осталось. Ведь всем известно, что плоть демона покрыта вечным огнем. Тогда что?

Синекожие нашли оружие, которое чудным образом не испортилось в воде и оказалось исправным?

Получается, синекожие не так глупы, как давали понять Опарышу. Они быстро сообразили, что надо делать с оружием. Но тогда для чего надо было оставлять в живых их четверых? И означает ли это, что и остальная команда находится где-то на корабле? А, может, они все еще сражаются?

– Тихо! – заорал Опарыш. Толстяк, бормотавший что-то Шутограду на ухо, замолк.

Опарыш прислушался. На верху кто-то продолжал бегать, но ни выстрелов, ни каких-то других громких звуков слышно не было.

– Я же говорю, что такого чуда я раньше не видел, – Толстяк перебрался через лужу и очутился возле Опарыша, – ты как, старина? Помощь нужна?

– Помощь, какая от тебя, на хрен, пом…постой, Толстяк, ты не связан?

– Они, видать, приняли меня за мертвеца, – хмыкнул Толстяк, задумчиво почесывая спину, – это все из-за спины. Болит она ужасно и чешется. Кажись, тельняшка вгорела прямо в кожу. Боль адская.

– Да ты наш спаситель, Толстяк, – оживился Опарыш, – хо! А ну-ка размотай меня, пока косточки окончательно не затвердели! Попьем мы с тобой еще рому!

– А то как же! – Толстяк склонился над Опарышем и стал своими мясистыми пальцами распутывать многочисленные узелки, – не шевелись. В темноте и так ничего не видно…

– Двигайся живей! – прикрикнул Шутоград, оживленно заерзав в своей вонючей луже.

– Не бурчи, внимание привлекаешь, – зашипел Опарыш, – черт с вами со всеми, неужели не понятно, что они захотят посмотреть, что тут происходит, если мы будем шуметь? Где вас только учили пиратскому мастерству?

– А я самоучка, – огрызнулся Шутоград, но шевелиться перестал.

Толстяк ковырялся еще некоторое время, а затем Опарыш почувствовал, что веревки ослабли, напрягся хорошенько и откинул их в сторону.

Толстяк отошел, чухая спину и локти. Опарыш выпрямился, похрустел затекшими суставами и принялся оглядываться.

Выход из этого металлического гроба, судя по всему, был только один. Тот самый, которым выбирался наверх сам Крышка.

– Эй, чего стоишь, а нас развязывать? – опять подал голос Шутоград.

– Заткнись, – Опарыш поднял вверх указательный палец, – не мешай думать, господин младший офицер.

– Ты что, издеваешься, христень, выродок Бардовых топей! Дай только освободиться, я ж тебя тогда…

– Заткнись, – тихо повторил Опарыш. Как же ему хотелось сейчас всадить Шутограду какую-нибудь железяку в глотку, по самые гланды, чтоб конец с другой стороны черепа вылез. Он даже стал смотреть под ноги, выискивая подходящую штуку, но Толстяк уже подскочил к Шутограду и принялся распутывать веревки.

– Порву, зарежу, ты у меня под черную метку пойдешь! – Шипел Шутоград.

Опарыш готов был поклясться, что офицер не сводил своих злобных глазенок с него. А ведь и вправду кинется, стоит Толстяку веревки развязать. Опарыш все-таки нагнулся и поднял какой-то кусок железки, крепко зажав его в кулаке и выставив перед собой, чтобы Шутоград разглядел. Сказал:

– Ты не кипятись, господин младший лейтенант. Вот выберемся, тогда и поговорим. А развязывать мне тебя смысла не было. Ты ж сражаться совсем не умеешь, только мешать будешь. Вон, Крышка, знает, что пользы от него никакой и не рыпается.

– Я бы хотел, чтобы меня освободили, – подал голос Крышка, – но, знаете, я не имею ни малейшего понятия, что лучше – умереть вот так связанным в механическом отсеке или… по другой причине. Кругом океан. Куда вы денетесь?

– Ну, мы сможем украсть лодку, – пораскинул мозгами Опарыш, – или попытаемся освободить других членов экипажа.

– На то у тебя и глаза белые, что мозгов за ними никаких нет, – Шутоград выпрямился, насколько это позволял низкий потолок, и стряхнул с себя веревки, – нас спасет только неожиданное появление. Предлагаю план. Мы выбираемся и обезоруживаем тех, кто окажется ближе. Затем продвигаемся по кораблю и всех синекожих попросту вырубаем. В живых не оставляем ни одного.

– Прекрасный план! – Опарыш сделал вид, что смеется, – только, как ты собрался его выполнять, а?

– Я не понимаю сарказма, – сообщил Шутоград, – или ты не пират, чтоб голыми руками синекожим шеи ломать? Кишка, как говориться, тонка, да?

– А Опарыш, между прочим, прав, – сказал Крышка, – во-первых, вы не знаете, сколько синекожих находиться на палубе в данный момент. Во-вторых…

– К черту твои заумные речи! – рявкнул Шутоград хрипло и тихо, словно старый пес, – действовать надо, разве ж не понятно? Толстяк, ты драться сможешь?

– Дайте мне минуту. Тельняшку отдеру только…

– Опарыш?

– Я не сумасшедший. Синекожих две сотни, нас, даже если развяжем Крышку, четверо. На что ты надеешься?

– Я не боец, – подал голос Крышка, – меня в расчет не берите.

– Я еще раз повторяю – внезапность, – сказал Шутоград, – или ты предлагаешь стоять в вонючем механическом отсеке и препираться, пока сюда кто-нибудь не заглянет и не обнаружит приятный сюрприз? Вот тогда нам всем точно чего-нибудь вырежут.

Опарыш сделал шаг в сторону Шутограда, так, чтобы свет от маленького окошка падал на его лицо. На лбу младшего офицера блестели капли пота. Пот же стекал по щекам и подбородку. Боится, черт. Дорожит своей шкурой, а хочет все туда же, не зная броду. И отчего синекожие не кинули в отсек пару-тройку стоящих пиратов? Наутилуса, например, или Железноголового? Вот с ними бы Опарыш, не раздумывая, ринулся в бой. А тут что? Интеллигентный механик, которого в плечо толкни, он и рассыплется, растолстевший от безделья боцман, да офицер-самоучка, страдающий нервными расстройствами. С такими не то что синекожих бить, он бы на рыбалку не рискнул с собой взять.

– Чего задумался? – спросил Толстяк. Он стоял в углу, изогнувшись в невероятной позе, и вытаскивал из спины обрывки тельняшки.

– План есть, – проворчал Опарыш, – другой.

– Самый умный, да?! – не замедлил взвиться Шутоград.

– Тебя забыл спросить, – Опарыш замахнулся и швырнул в сторону Шутограда подобранную железяку.

Коротко свистнув в воздухе, она угодила младшему офицеру аккурат между глаз. Шутоград взмахнул обеими руками, словно они были плохо приклеены к плечам, и упал назад, глухо стукнувшись о пол головой. В отсеке стало тихо. Над головами бегать уже перестали. Слышались приглушенные крики и приказы.

«Кто, интересно, у них там командует? – подумал Опарыш, рассматривая Толстяка сквозь белки своих глаз. Для них темнота была не помехой. Так, сероватая пленка, паутинка…

– Т…ты это зачем сделал? – глаза Толстяка казались двумя огромными шарами, в одно мгновение заполнившими все лицо, – ты для чего убил Шутограда?

– От него все равно никакой пользы.

– Но ведь он…

– Толстяк, прекрати болтать, а то за последние пятнадцать минут болтовня начала меня сильно раздражать. Толстяк замолчал, весь как-то подтянулся и даже руки опустил по швам.

Туша-то здоровая, а боится, – с удовлетворением подумал Опарыш, а вслух сказал:

– Если мне не изменяет память, ровно в десяти метрах от нас, справа, стоят спасательные лодки. Мой план таков – организуем в корабле пробоину, можно вот на этом самом месте, – Опарыш звонко шлепнул ногой в лужу, – в тот момент, когда до синекожих дойдет, что они тонут, мы распахиваем дверь и бежим к лодкам. Скинуть одну на воду и забраться в нее не составит труда, а всеобщая паника, думаю, отвлечет их внимание. Как вы считаете?

– Я считаю, господин Опарыш, что план ничуть не лучше, предложенного господином Шутоградом, – подал голос Крышка.

– А я тебя и не спрашиваю, – буркнул Опарыш, – Толстяк, ты со мной?

Толстяк бросил в сторону лежащего Шутограда испуганный взгляд. Носок левой ноги младшего офицера слегка подрагивал. Возможно, что он даже еще дышал, но Опарышу не хотелось это проверять. Об убийстве старого алкаша он подумывал с первых дней путешествия, жаль капитан Мягкоступ не позволил.

– Ты со мной? – нетерпеливо переспросил Опарыш, – нет времени думать. Представь, что у тебя в руках весы, на одной стороне которых твоя смерть, а на другой мой план. Что ты выберешь, а?

– Черт возьми, Опарыш, ты не оставляешь мне выбора, – хмыкнул Толстяк, – для чего ты убил Шутограда?

– Опять за свое? – Опарыш сделал вид, что высматривает под ногами еще одну железку.

Толстяк попятился назад, пока не уперся обгоревшей спиной в стенку. Произнес тихо, почти не слышно:

– А чем делать, ну, эту, пробоину-то?

– Найди что-нибудь, – оживился Опарыш, – глаз что ли нет?

И сам принялся высматривать, низко согнувшись. Толстяк же вообще упал на колени и заползал по лужам, не хуже ищейки.

– Господа, а как же я? Опарыш посмотрел на Крышку, спокойно лежащего в углу. Чертов механик.

– Руки марать об тебя не хочется, – буркнул он, – сам утонешь, чего уж там.

– Но, господа, я ведь могу закричать, и сюда тот час набежит куча синекожих, – осторожно начал Крышка, – или… Опарыш выпрямился, угрожающе сжав кулаки. Придется все же пробивать череп…

– Что – или?

– Или в обмен на свою свободу я расскажу, откуда у меня взялся шрам над бровью.

Опарыш пригляделся и действительно увидел, что над бровью у Крышки чернеет кровавый шрам.

– Этого я тебе обещать не могу, – сказал он, – сначала расскажи, а уж там я решу, что с тобой делать. Толстяк, это тебя не касается, ищи что-нибудь потяжелее и поострее.

– Господа, я ведь не зря говорил, что мне все равно, как умирать, – начал Крышка, – это не пустые слова. Мне действительно кажется, что в нашей с вами ситуации нет никакого выхода. Вы спрашиваете о том, что нашли синекожие, кого они выпустили из морских глубин, верно? Но вы совсем упустили из виду, что они не просто ныряли, а искали затонувшие при странных обстоятельствах сокровища!

– Ты о чем?

– Корабль «Туманные берега» вез не только сокровища, – сказал Крышка, – а капитан Мягкоступ рассчитывал найти кое-что намного дороже золота.

– Капитан Мягкоступ? Постой, ты о чем болтаешь?! – Опарыш приблизился к Крышке и схватил его за перемотанные и мокрые плечи. Крышка невозмутимо посмотрел в белые зрачки.

– Я говорю то, что знаю. Год назад Магкоступ обнаружил странное захоронение моряков на одном из островов архипелага Нежности. Люди добровольно высадились на маленький остров и утопили свои корабли со всем имуществом, оставив при себе лишь несколько дневников с записями. Я тогда уже плавал с капитаном и видел обезображенные тела, что лежали вдоль берега вереницей, словно каждый из умерших приходил и ложился около своего друга, чтобы уже никогда не встать. Кожу их поклевали чайки, а мясо настолько загрубело от соли и ветра, что походило на камень. Нам не сразу удалось поднять каждого из них, чтобы скинуть в море. А записки сохранились. Может быть вы не знаете, что капитан Мягкоступ был не грамотен. На нашем корабле в те времена вообще не было ни одного человека, кроме меня, кто умел читать, и капитан распорядился, чтобы я расшифровал записи и зачитал лично ему.

– И что же? – заинтересованный Опарыш совсем забыл, что держит Крышку в диагональном положении за плечи, – что там было написано? Это имеет отношение к тому, что мы сегодня нашли?

– Самое прямое. Моряки оказались выжившими членами экипажа «Туманные берега». То, что они везли на борту, настолько напугало их, что они решили не появляться на людях и предпочли смерть. Кочевники решили, что лучше пусть эта штуковина покоится на дне океана, нежели попадет кому-нибудь в руки.

– И что же это за штука?

– Видите шрам, господин Опарыш? – хмыкнул Крышка, – капитан Мягкоступ узнал, что мы прибыли через меня. Мой отсек находиться на самом нижнем уровне корабля. Под нашими ногами океан. Сегодня в полдень я почувствовал какую-то вибрацию и решил послушать. Знаете, иногда киты проплывают слишком близко к днищу, а в этих местах водятся твари и похлеще. Я сел на колени и приложил ухо к полу. И знаете, что произошло? Опарыш невольно приподнял Крышку еще ближе к своему лицу.

– Сильнейший удар снизу подкинул меня так, что я ударился головой о верх отсека и рухнул на пол, разбив бровь. Это был сигнал времени.

– Чего? – не понял Опарыш.

– Находкой маршала Фридриха Борнштейна было время. Мы с вами находимся в плену у времени. Опарыш отпустил Крышку неожиданно. Тот упал в лужу и застонал от боли.

– А теперь повтори, что ты сейчас сказал, только более понятными словами, – потребовал Опарыш, – или я сверну тебе шею. Какое такое время? И при чем здесь капитан Мягкоступ? Я плаваю с ним уже девять лет, и ни разу не слышал о каких-то там архипелагах и бумажках, что он читал! Ты или нагло лжешь, чтобы спасти свою шкуру, или впал в полный маразм!

– Вас не было с нами тогда, господин Опарыш, – голос Крышки звучал глухо и с присвистом, – черт знает, где вас носило, но вас не было.

– Я помню архипелаг, – сказал Толстяк за спиной.

Опарыш резко обернулся. Толстяк стоял у тела Шутограда, сжимая в руках металлическую трубу.

– Мы высадились на него, потому что закончилась еда, и капитан приказал обыскать все островки, чтобы найти что-нибудь съестное. На одном из островков мы наткнулись на тела…они действительно лежали бок о бок вдоль берега. Шестнадцать тел. Почти вся команда «Туманных берегов». Мягкоступ забрал вещи умерших себе, и никто не знает, что он там с ними делал. Может, Крышка и читал ему что-то, я не знаю.