Текст книги "Земля без Пощады. Главы 1-9"

Автор книги: Александр Маслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

6

Выйдя с «Иволги», решили двинуть в разные стороны: Олег с Сейфом на поиски Снегиря, Илюха прямиком к Нурсу. Чтобы вышло без неприятных накладок, договорились так: Илья бережно донесет Нуриеву подробности происшествия на тропе – пусть Руслан знает, у кого записи Ургина, и с кого теперь суровый спрос. Только о том, что у Гусарова есть кое-какие мысли по теме Павловского, и где-то что-то шевелиться в памяти, Нурсовой банде ни гу-гу. Встретиться с Ильей договорились в 18.00 возле Кляксы – так называлось место на пересечении проходов, обозначенное черным пятном на известняковой стене. Там удобно: и лавки рядом, и ночлежка.

– Олежа, а ты разве записи Ургина никогда не видел? – направляясь мимо Хряповых лавок, полюбопытствовал Асхат. – Он же от тебя ничего не скрывал.

– Не скрывал. Но я не лез в его дела. У меня принцип: желает человек что-то засветить – сам засветит. Хотя видел его блокнот разок, – вспомнил Гусаров. – В Оплоте вечерком сидели при тусклой лучине. Скука обычная, я карабин чистил, Ургин блокнот достал, раскрыл на последних страницах. Там рисунок вроде двух гор, под ними река изгибом. Все карандашом тыкал в бумагу, бормотал, километры высчитывал. Потом говорит, мол, занятное дело, если в глубоких снегах по долине пролезем на лыжах, то доберемся, разбогатеем. Еще приговаривал: "Сани с собой надо. Земля чудес! Обязательно сани". Я эту речь без особого внимания, ведь сам знаешь, он планы строил часто, прикидывал, какой будет прибыток. И в блокноте карта у него не одна: с пяток наберется. Все без подписей, названий. Бочкаревские охренеют гадать, какое из художеств по теме Павловского. Забавно, если они двинут в другую сторону, например, к северным шахтам, а?

– Там им и амбец. Точняком сгинут, – хмыкнул татарин. Из кармана Асхатовой дубленки торчала бутылка "Кисличной", и он все придерживал ее, боясь, что расплескается. Ведь не шутка – грамм триста. В их положении невозможная роскошь, и именно в таком хреновом положении в водке особая потребность. Силен соблазн напиться, хоть до утра забыть к чертовой матери о схвативших за горло проблемах. – Я вот что мыслю, – продолжил Сейфулин, – если ты все-таки вспомнишь, что такое Ургин говорил по месту Андреича, и возникнут наметки, куда идти, то мы же пустые. В голове уже такие могучие задумки, а сами голые как соколики, и жратвы в дорогу взять не за что. А Илюха при бабках, вон как в кабаке разбрасывается.

– Деньги Илюхи – это его деньги, – Гусаров сразу усек, куда клонит Сейф. – Если все сложится, пусть Герц ступает в нашей команде и внесет свою лепту, только на его бюджет широко рот раскрывать нехорошо. Не люблю чувствовать себя должником. Оно, знаешь, потом долгое время как заноза, и дает о себе знать зудом в самом неудобном месте. А он молодой еще, зеленый стебелек. Если в кабаке разбрасывается, то не значит, что у самого полно целковиков. Я вот что хочу…

– Хочешь Аринку, да? Ой, да вижу. Мотня у тебя перед ней как не лопнула? – Сейфулин хохотнул, выставляя на показ желтющие зубы, и остановился, пропуская мужиков с пустыми тележками, полными сырых, замешанных с землей опилок. Деревянные колеса глухо выстукивали по неровному полу. Понятно куда катили: за углом начинался ряд пещерных полостей, где Хряпа приноровился выращивать шампиньоны и вешенку. Сначала дело поднималось не особо ладно – едва нарезали пару ведер, но недавно приловчились опилки правильно гноить, сдабривать торфом, тертым известняком и выдерживать температурный режим с прочими хитростями. Расширили грибницы еще на две длинных пещеры с посевными площадями в несколько ярусов. Говорят, теперь в сутки вывозят до десятка таких вот укладистых тележек. И пахло у начала Хряповых плантаций теплой сыростью да грибами точно в летнем лесу. Еще деньгами. Безумными деньгами: ну-ка, если кило тянет за целковый – и это из первых рук! Кроме грибов, зеленый лучок здесь очень пошел. Только на самом деле не зеленый он, а желтый или почти белый, потому как растет без света. За то растет на облагороженном мицелием компосте на радость быстро, огромными охапками. В планах Хряпы водилось наладить в подземных плантациях зелень и даже картофель. Ведь пророс же важнейших для человеческого желудка овощ из обыкновенных очисток, в забытом пещерном уголке. Давно было: после Первой Волны, когда еще имелись в припасах свежие овощи. Хряпе о находке донесли, верховода мигом туда своего специалиста. Тот бережно пещерную картошечку собрал и на благоприятную почву, согретую теплом множества факелов. Но для успеха с картофелем и зеленью факельного освещения мало. Поэтому тянули от генераторов Скрябова кабель для электрических ламп.

– Соблазнительная она барышня, – продолжил Асхат. – Чего ж на ночь не договорился?

– Шепнула, где искать вечером. Но опять же без монеты чего я к ней? Не мальчишка, что бы только с распахнутой душой. И еще неприятность, – Гусаров поднял голову: над входом в келью, где мужики что-то сколачивали из досок, ровно под факелом красовалась картонная вывеска "Товары Лысухи. Одежда, гвозди, инструменты". В прошлую ходку, когда Олег гулял с Ургином по пещерам и так же искали Снегиря, этой лавки не было в помине. Сказано, жиреют самовольщики. В остальных поселениях, все на спад, горбится и умирает, а здесь точно процветающее подземное царство. Но при всех достатках плохо здесь, и в некотором смысле жутко. Воздух спертый, тяжелый, аж и дышать не хочется, вечный сумрак и стены давят, не то что на воле. Лица у пещерных будто не человеческие: под цвет известняковых стен, такие же грубые, застывшие.

– Что за неприятность? – Сейф вывел из задумчивости, дернув за рукав.

– Не знаю, как Марине Матвеевой сказать. Любила она Ургина, – пояснил Гусаров и свернул в коридор с жирной цифрой "пять", намалеванной сажей на углу. – Ты пока с Илюхой у выхода трещал, она меня все пытала, где Ургин. Я и так и этак. В общем, пока не сообщил ей.

– Если бы она его так сильно любила, то не шлялась с пещерным мужичьем, – не согласился Сейфулин. По пятому проходу он давно не хаживал, и теперь стрелял глазами во все стороны. Здесь многое поменялось: за расширением хода вместо жилых келий появились мастерские, и стучали молоточки, звенел металл, точно гномы в подземелье ковали оружие и доспехи. Густо попахивало дымом – вентиляционные каналы не справлялись с местными топками. За мастерскими располагалась баня, и народ туда стоял шумной очередью.

– Ей жить на что-то же надо. Или запереться с мамой, больной, кстати, вместе с ней высохнуть до смерти в крошечной келье? И не шляется она. То парни с работы, вместе трудятся в меховом цехе, как сказала, – объяснил Олег.

– Перебил тебя болтовней по бабам. Так чего хочешь? – напомнил о начатом Сейф.

– Хочу… денег, – медленно проговорил Гусаров.

– Эй, а… нормальное желание! – развеселился Асхат. – Недавно хотел двадцать литров бензина и мотоцикл, что под снежной кучей.

– Занять денег у Снегиря. Вот, чего хочу. Если он не на мели. Саня единственный, у кого я бы просил без душевной боли. Разжиться бы в сотню скрябцов: нам бы хватило набрать необходимого на долгую ходку. Тогда можно подумать и о вылазке к тайному месту Павловского. Земля чудес… Еще карту надо бы. Подробную карту кряжа или хотя бы местности выше Ангары.

– Вовсе не проблема. У того же Шума имелась. Что-то дорого он за нее заламывал. У озерных ходоков похожую видел. И у этого, забыл как его, – Сейф прищелкнул пальцами, – саночника с Выселок. У того хорошая, на четырех здоровенных листах. Если он на жратву ее не сменял.

– Стоп! – Гусаров прихватил татарина за плечо, вглядываясь в толпу возле бани. За сто шагов в мельтешении беспокойный самовольцев не разберешь Котов там, среди рослых парней или нет. Вроде Леха Котов. Если только он, то и Снегирь где-то рядом. Вроде свезло: теперь никуда не улетит птичка зимняя.

Леха верно подсказал, правда, пришлось возвращаться. Но кто ж знал, что Снегирев с августа обзавелся новыми апартаментами? На развилке с черной и смачной цифрой пять, прошли метров семьдесят и вот указанные Котовым пределы: лампочка электрическая свисает с силового кабеля (и светит же, зараза, как ни странно – цивилизация, бля); четыре дверных проема справа, пять слева, средний с деревянной, свежеструганной дверкой.

– Молись, чтоб на месте был, – наказал Сейфу Гусаров и стукнул ребром ладони в дверь.

Асхат взывать к высшим силам поленился, но замер на секунду: у поворота прохода, приведшего их сюда, мелькнуло двое парней. Один в армейском камуфляже "талый снег", другой в сером полушубке с капюшоном. Ну, точно были эти рожи возле мастерских. Хвостом увязались. Следят? Нехорошо это. Вдвойне нехорошо, если они от ходоков Бочкарева. Тогда у них намерение очевидное: отправить и Олежку, и Сейфа, вдогонку за Ургином с Кучей. Такие свидетели Бочкаревским не нужны. Как бы ни было, поздно давать задний ход, ведь Гусаров обозначил интерес к жилью Снегирева.

Дверь не закрыта оказалась. Из кельи пахнуло теплом и давно нестиранной одежонкой. На серой стене в свете смоляного факела размашистая надпись "Stiff Upper Lip". Ну, конечно, убойный концерт AC/DC. Кто, как не Снегирь память о погибшем мире смел выражать именно так. Правее над мутными потеками выведено "Ария", изящно, красным – губной помадой. Рядом наклеены цветные страницы старых журналов.

– Оп-ля! И чья же это такая рожа?! – Снегирев от удивления и радости приоткрыл широченный рот. Кучерявая бородка точно у гнома, только очень большого гнома, в свете факела отливала рыжиной. И такие же рыжие искры в глазах.

– Санька! – Гусаров обнял его порывисто, пыль выбил со свитера крепкой пятерней.

Потом пожал руку парнишке, сидевшему в недоумении на кривобоком табурете. Татарин здоровался не так энергично. Оно и понятно, Снегиря-то он видел всего четвертый раз.

– Охренеть, рад я, Олеж! – без притворства выпалил Снегирев. – И как же у нас получается: ты в Пещеры – меня нет, я здесь тусуюсь – тебя от Пещер носит дальними тропами? Это непорядок! Беспредел это, я тебе говорю! А вот, все же сегодня правильно занесло. Ну, – он отошел от Гусарова на шаг, оглядывая его с чуть ехидной улыбкой, – вижу, в Оплоте вовсе не разжирел. Седай, – он махнул рукой на сколоченную из досок кровать. – Асхат, ты не теряйся. Это наш Коляня. Если по-вежливому, то Николай Владимирович, – представил он паренька на табурете. – Знакомьтесь. Дела вместе воротим, и вместе душевно пьем.

Знакомились недолго: лапы друг другу повторно пожали, перекинулись парой условно-вежливых фраз. Початую бутылку из кармана Сейфулина Санька сразу забраковал. Действительно, чего там триста грамм делить на четверых. И тут же заслал Николая Владимировича в лавку. Это было кстати. Гусаров не хотел начинать важный разговор при свидетелях. Хоть Коля и друг, но кто знает, на что способен его дружеский язык в другой компании.

– Ургин-то где? – первое, что спросил Снегирев, едва гонец прикрыл дверь и шмыгнул в коридор.

– Ургин… – Олег усмехнулся вовсе недобро. Зло даже усмехнулся. Ну что за досада: чуть ли не каждый из приятелей, знакомых сразу про Ургина. – Хреновое дело, Сань. Такое хреновое, что сразу в голову не уложится, – Гусаров подвинулся к тумбочке, заставленной немытой посудой, устроился удобнее и рассказал. Рассказал коротко, но внятно все, что стряслось при встрече Бочкаревскими.

– Вот это пи.дец!.. – только и выговорил Снегирев. – Дай-ка, – он протянул руку, указывая Асхату на бутылку "Кисличной".

Татарин дал. Саша отхлебнул прямо с горла. Скривился и отхлебнул еще раз, громко булькая.

– Вот это ты вгрузил меня, Олеж! – проговорил он, с лица никак не сползала гримаса после крепенького напитка с "Иволги".

– Как думаешь, зачем они так? Шмотье наше спалили и товар? – Гусаров, переживая в памяти случай на тропе, тоже хотел приложиться к бутылке, но сдержался. Трезвый нужен ум, сегодня как никогда трезвый.

– Твари они. Падлы охреневшие. Вот что я думаю. И все, – Снегирь встал и заходил вокруг стола. – Золото, патроны взяли, и дело с концом. Тяжелым и тем, что труднее продать не захотели заморачиваться. Видать, спалил вас кто-то, что будете золото нести свое и Штуфа. Кило двести Штуфова было? Так это приличные бабки. Чего же здесь не ясного: сдал вас кто-то из оплотских.

– Я бы тоже так подумал. Только от Оплота не успели бы доскакать. Мы товар получили, через день вышли. А дело в другом, Сань, – Олег задумался, выложить про блокнот Ургина сейчас или позже. Если сейчас, то придется рассказывать историю Павловского. Нет проблем доверить ее Снегирю. Уж кому-кому, а из всех пещерных ему-то можно и нужно. Но скоро вернется из лавки Коля. При нем не получится продуктивный разговор. – В другом дело, – повторил Гусаров. – Было в кармане Ургина кое-что ценнее нашего товара. Коляня скоро вернется?

– Должен уже, – Снегирев глянул на дверь. – При нем говорить не хочешь?

– Да. Серьезное дело, и в двух словах не раскроешь.

– Ну я потерплю. А Бочкаревские если в Пещерах, то найдем подлюг сегодня же. Давай так: часикам к восьми вечера берем Леху Кота и двигаем к Селиванову – это за старой кузницей. Он поможет их отловить, – заверил Сашка. – Меж прочим, у меня самого такой зуб на Бочку, что пасть не закрывается. Лишь бы он не сдох досрочно от ранений. Больно охота поговорить с живым еще человеком.

"К восьми вечера – нормально будет, – прикинул Гусаров". Вот и расписан, получается, вечер. В шесть стрелка с Герцем, в восемь поиски Бочкаревских и если все удачно сложится, то к десяти можно заглянуть к Арине Юрасовой, уединиться с ней в укромном уголке до утра. Ах, как бы хотелось! На мгновение Гусаров представил ее влажные глаза, услышал шепот губ, едва не коснувшихся его щеки, тогда у выхода из "Иволги".

– Сань, у тебя бабки есть? – негромко спросил Олег.

– Есть, конечно. Я че похож на лохмотника? Бабки, Олеж, для хороших людей имеются. Сколько тебе? – Снегирев присел на край стола.

– Много надо. Сто скрябцов. И надолго. Минимум на месяц, – Гусаров прикинул, что южной границы кряжа можно достичь за пару недель даже при самом неблагоприятном раскладе, если только снова не взбесятся ветры и не накроет затяжная метель. – И то, Сань, не знаю. Может быть, на большой срок.

– Это он страхуется, – подал голос Асхат. – Если все срастется, через недели три отдадим.

– Сто у меня, Олеж, не будет, – покачал головой Снегирев. – В общем так, в заначке лежит семьдесят пять скрябовых. Еще на кармане с тридцатник целковиков. Это тебя поправит?

– Тех, что семьдесят пять дашь? Только если для тебя невнапряг, – Гусаров внимательно посмотрел на Снегиря.

– А мы их, Сань, постараемся преумножить. Свезет, так в тысячу раз, а может и в миллион, – завозившись на тюфяке, добавил Сейфулин.

– Деятели, блин! Капиталоумножители! – рассмеялся Снегирев. – Дам, конечно. Мне через неделю еще должок вернут, так что я нищенствовать не буду. Щас, пока Коляня не вернулся. Ну-ка ноги, – когда Гусаров отполз к средине кровати, Снегирь отодвинул тумбочку, за ней дощечку и сунул руку в уходящую глубоко нычку. Шарил там, мрачнея в лице, потом повернул изумленную физиономию к ходокам и вполголоса произнес:

– Нету… Ребята… Вот это облом!

– То есть как? – Сейф аж подскочил с тюфяка, уставившись на Снегирева и раздув ноздри. Еще бы, если решение каверзной проблемы, казалось вот уже, на кончиках пальцев Сани, и радость щемится в грудь, а потом, раз – и хрен тебе решения проблемы, хрен тебе радости, то это точно облом. Крутой облом!

– А так! – Снегирь порывисто поднялся с коленей и грохнул об стол кожаный мешочек с монетами. – Шутка, ребята, – он раззявил в улыбке рот.

– До инфаркта доведешь, – татарин, притворно схватившись за сердце, тоже рассмеялся.

Дверь скрипнула, и в комнату влетел Николай. В одной руке сверток и пластиковая литровка с жидкостью (как выяснилось позже, разбавленным спиртом), в другой миска с жареными грибами. Снегирев молча протянул кошель Гусарову и подмигнул, мол, бери без лишних разговоров.

Сидели в гостях у Саньки до семнадцати с минутами, болтали о внезапно накатившей оттепели; зимаках, повадившихся в тайгу за Северной Берлогой и ходке самовольцев к Енисею; о прочей чепухе. Олег не забыл спросить о Снегиревском байке, и уточнить, как продвигаются дела в лаборатории с бензином. С бензином, оказалось, пока крайне хреново: не идут у химиков нужные превращения. На выходе гадкая, тягучая мазута, которая и гореть толком не желает. А свой байк Снегирь ни дарить, ни продавать не собирался – сам подумывал, что настанут еще дни, когда возьмет резво с места его железный конь.

За время посиделок Гусаров почти не пил, Сейфулина тоже удержал, напомнив, что вечер предстоит непростой, а расслабуха – она, сейчас не к месту и не ко времени. Сделали, конечно, чтобы поддержать хозяина и Колю, несколько глотков, потом засобирались навстречу с Герцем, а за Снегиревым договорились зайти к половине восьмого, так что бы тот был наготове, ствол – видавший виды "Стечкин" – на ремне, и во взоре грозная решимость.

– Нормально получается, Олеж! – едва отойдя от апартаментов Снегирева, заметил Асхат. – Бабки есть! Главное – бабки! Хоть сейчас к Шуму, и можно взять его хваленную "Арктик Фокс", нормальные спальники, рюкзаки, важную мелочевку. Вот на мелочевку, боюсь, мы большую часть потратим. Оно так вроде все незначительное, а как начнешь думать: без одного нельзя, без другого, так и набирается из малого большая и дорогая проблема. Но если Бочкаревских удастся прижать и вернуть свое, то я скажу: есть на свете бог, и он, как не крути, добрый.

– Ну ты шустряк, – Гусаров проверил как держится мешочек с монетами на ремне. Ведь не ерундень – за килограмм веса. – Не думаю, что с Бочкаревскими выйдет легко. Они – парни непростые, и все у них здесь подхвачено. Не знаю, вернем свое или нет, но за Ургина и Кучу они ответят по любому. Не сегодня, так сведет еще случай.

До Кляксы идти не близко, почти через все Пещеры. Сейф, вдохновленный звоном Снегирвского кошеля, "Кисличной" и спиртом сверху, все болтал без умолку. Строил планы по ходке. Фантазия у татарина богатая – сказки бы строчить. Начал даже расписывать, какие богатства находятся на тайном месте Павловского (как чаще теперь называли, Земле чудес). По мнению Сейфа тушенки там должно храниться тонн этак двадцать, еще в обязаловку сырокопченая колбаса самых полпредовских сортов, черная и красная икорка в баночках. И соленья, овощные соленья, вкус которых порою мерещился во сне. Обещал, будто помимо отличных армейских стволов с горой патронов, не вскрытых еще цинков, ждут ручные гранатометы. Это ж мечта каждого ходока, чтобы мерхушу с первого выстрела. А если за плечом "Муха", то нет проблем: заднюю крышку откинул, разложил сноровистым рывком трубу и жми на спусковой рычаг. Кумулятивная граната в кило четыреста весом – это кайф, для стреляющего, разумеется. И все равно, куда она попадет мерхуше, пусть тому же зимаку в морду или в задницу – дух вытряхнет стопроцентно. Только шкуру жалко. Сейф фантазировал громко, что народ в проходах оборачивался, и Гусарову приходилось его время от времени прикручивать.

Натикало уже без четверти шесть, и до Кляксы осталось пройти совсем ничего, когда случился казус. Возле обменного пункта, называемого чаще "Лом", где принимали золото самородками, песком или украшениями в мен на Скрябовские монеты, Олег так и почувствовал неладное. Ропот прохожих за спиной стих. В наступившем покое щелчок предохранителя. Этот тихий звук каждый слышал, готовя оружие к бою. Когда его слышишь часто, то он проникает в глубины мозга, свивается там тайной, готовой вмиг распрямиться пружинкой. Пружинкой, которая подает сигнал тревоги и спасает тебе жизнь.

– В сторону! – Гусаров толкнул Сейфа. Тот тоже почувствовал, понял, и опустил плечо, скидывая двустволку.

За спиной трижды грохнул "Макаров". Слева от Сейфулина пуля выбила кусок известняка. Едва Гусаров снял с предохранителя карабин и повернулся, тесно прижимаясь к стене, мужичок в серой телогрейке разрядил дуплетом обрез. Стрелял картечью в сторону Асхата. Нищий, сидевший с пустой фуражкой у входа в обменный пункт, так и завалился набок, порванный свинцом. Женщина в двух шагах от него упала на пол, хватаясь за живот. И Сейф дернулся, выпуская из прицела самовольца с ПМом. Как же не дернешься, как устоишь, если тебе ногу слово насквозь раскаленным прутом?! Пока Сейфулин снова вскинул ружье, тип, паливший из пистолета, уже вильнул за угол, а тот, что в телогрейке, маленький, неприметный, пятился, перезаряжая обрез.

– Не стреляй! – крикнул татарину Гусаров. Сам он держал козла с обрезом четко в прицеле, и без сомнений, малейшее движение пальцем на спусковом крючке, снес бы тому полчерепа. Но не сделал этого – дал уйти за угол.

Возле "Лома" кто-то роптал, кто-то орал, подняв руки к низкому, шишковатому своду. Девочка лет десяти в дырявом пуховом планке рыдала на коленях возле раненой женщины, размазывая пальчиками по полу кровь. Рядом с убитым нищим, уставившись неподвижными глазами в дверь кельи, лежал паренек: рука за голову, черное пальтишко нараспашку в всю ширь, словно крылья павшего ворона. Паренек, судя по всему, тоже мертв.

– Ты че, Олеж? – удивился Сейфулин, держась за окровавленное бедро и приседая. – Ты чего не стрелял?!

Какая-то дуреха лет шестидесяти с седыми космами, выбившимися из-под шерстяного платка, заорала на них, размахивая палкой:

– Босотва проклятая! Ну везде вы, везде, сволочи! Вам все стрелять! Стрелять! Все равно в кого! Смотрите, что наделали! – исказившись в лице, точно старая ведьма, она кинула рукой в сторону убитых. Ее боязливо, но злобно поддержало несколько пещерных.

– Не стрелял? Сейчас поймешь чего… – с горечью проговорил Гусаров. – Сейчас, – не опуская карабин, он подскочил к Асхату. – Сильно задело? Идти сможешь?

– Хрен его знает… – татарин жестоко поморщился, первая боль при ранении всегда цветочки. Потом она берет свое так круто, что некоторые предпочли бы сдохнуть до ее прихода.

– Валить надо! Скорее отсюда валить, – Олег глянул на женщину, корчившуюся возле рыдающей девочки, затем на седую ведьму, распалившуюся еще больше в сердитой речи, услышал крики и топот в проходе – бежала к месту перестрелки охрана.

– Давай! – прорычал татарин, опираясь на раненую ногу и делая первый шаг.

– Поздно, – Гусаров щелкнул предохранителем и убрал карабин за плечо.