Текст книги "Русская Океания"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Я тоже пойду, – обратился Захар к Алёне. Та сердито взмахнула руками:

– Ещё чего выдумал! Чай, не солдатский сын, тебе приказу не было! Сиди тут. Хочешь, чтобы дом без мужика остался?

– Это моя дорога. – Захарка набычился. – Я должен быть…

– В той стороне твоё селение? – полюбопытствовал немец.

– Молчал бы! – в сердцах обозлилась Алёна. Но юный тетенец упрямо твердил своё:

– Я – Ерохин, перевал – Ерохин. Там дорога в небо. Эруахин, она зовётся… это старый бог солнца. Нельзя чужому там ходить. Иначе грех будет…

– А, скажем, я – мне можно? – спросил Иоганн.

– Вы теперь свой.

Алёна еле уняла приёмыша с его бурчанием, уложила Захара и Стаху спать.

Дальше её разговор с Иоганном шёл тихо – и далеко, далеко, до утра.

От седловины Ерохина перевала дорога шла на север. Святск виделся словно игрушечный город – мозаика домов вокруг серой твердыни форта, а дальше – синева бухты. В голубизне над головой – ни облачка.

Иоганн оглядывался, наслаждаясь дивной и прозрачной панорамой.

«Прекрасное место! поистине священное… Дорога в небо открыта, осталось вступить на неё».

Утро заливало позолотой горы и леса, на высоте дышалось свободно; голоса разносились далеко и звонко:

– Не, англичанка сюда не пойдёт! Как им пройти?

– Откуда им знать, что дорога перекопана? Сдуру и попрут.

– Батарею бы настоящую врыть, не кое-как. И пушек не две, а четыре поставить.

– Верно, Сеня, инженер-поручик позабыл тебя спросить.

– Эй, немецкий! Тебя как звать?

– Называйте Иваном, – отозвался Иоганн, наблюдая за идущей вдаль белой дорогой. – Это будет точный перевод.

– Правда, что у англичанки под короной – рога?

– Королеву Викторию я лично не видел, только на гравюре и дагерротипе. Никаких рогов не замечал.

– Есть рога, – уверенно говорил здоровяк Сеня. – Чистая сатана.

– А, вон и подмога бежит! Захар, чего принёс? вали к нам!

– Это еда. – Запыхавшийся Захарка подал бойцам корзину. Рогатина, естественно, была при нём.

– Захария, ответь честно – тебе разрешили пойти сюда или ты ушёл самовольно?

– Иду-у-ут! – прокричал издали всадник, пыливший по белой дороге. Бойцы зашевелились, загудели; корзина вмиг была опустошена.

– Я останусь. – Захарка упёр древко рогатины в землю; карий глаз его смотрел твёрдо.

– Ваше благородие, – обратили внимание лейтенанта Гаврилова на нового бойца, – малый тетен к нам прибился. Гнать его?

Офицер смерил паренька взглядом:

– Охотник?

– Так точно, ваше благородие.

– Становись на левый фланг. Вперёд не лезь, держись между штыками. Ну! – Гаврилов огляделся, озирая обращённые к нему суровые, охваченные жаром и страхом лица. – Братцы, вот наше утро. Позади склон; отступать – перебьют. Впереди склон – нам подспорье. После залпа ударим с разбега в штыки, на «ура», а дальше – как Бог даст. Всем ждать команды! Комендоры, стрелки – до команды ни звука.

Красные мундиры англичан приближались как шествие жирных муравьёв. Иоганна охватил трепет: «Их гораздо больше!»

Рядом Захар тискал пальцами рогатину и шептал что-то на тетенском языке. Должно быть, молился старым богам.

«Дорога в небеса… Странное место мы выбрали для обороны. Словно взошли на алтарь. Здесь должна пролиться кровь. Кто-то станет жрецом, кто-то – жертвой. Всё решит жребий. Я готов метнуть его? Да».

Сзади, издалека, раздались пушечные выстрелы. Привставая, бойцы глядели на город – там, по синему шёлку бухты, к порту приближались фрегаты, рассылая бомбы по береговым батареям. Стоящий на якорях «Аскольд» отвечал им частой пальбой; вдобавок, вели огонь и батареи порта.

Иоганн увидел разрывы бомб среди городских улиц. Местами заполыхали пожары.

«Боже, что там сейчас творится?!»

– Назад не смотреть! – заорал Гаврилов. – Батарея – то-о-овсь!

Английский строй несколько смешался, заслышав голос от седловины, но упорно продолжал маршировать к перевалу.

– Пли!

Две картечных гранаты лопнули, разрывая строй красных мундиров; следом грянул нестройный залп, выбивая англичан. Лейтенант вскочил:

– Ребята, за мной! в атаку! Ур-р-аа!!

Защитники перевала поднялись и ринулись в штыки, со склона вниз.

Как следовало, Иоганн выбрал своей мишенью офицера – и попал, без сомнений. Теперь не оплошать бы в штыковой – этот вид боя был ему в новинку.

С неистовым криком он мчался вперёд, слыша выстрелы штуцеров, не думая о летящих навстречу жгучих пулях. Сабля колотила по ногам.

Мельком бросил взгляд вправо – Захарка бежал, держась чуть позади.

«Что я скажу Елене, если мальчика убьют?»

Бегущие падали под огнём англичан, но Гаврилов с расчётом выбрал момент залпа и атаки, чтобы быстро войти в столкновение с противником.

Красный мундир механическим, заученным движением попытался отбить штык Иоганна в сторону. У этнографа сработал навык фехтовальщика – он уклонился и мгновенно нанёс смертельный колющий удар.

Прежде он не убивал. Ощущение штыка, входящего в живое тело, передалось ему по ружью как электрический разряд – ах! плоть, кость, податливая мягкость внутри.

Рывок назад – штык выдернут, хлынула кровь. Англичанин округлил глаза, схватился рукой за грудь, вздохнул – и рухнул.

«Он не ждал такого от штатского», – Иоганн вспомнил, что дерётся в своём тёмном сюртуке.

Промедление едва не стоило ему жизни – другой красный мундир, свирепо оскалив зубы, направил штык в бок Иоганну, но тут вмешался Захарка. Тык – ах! – и враг насажен на рогатину.

– Смерть! – закричал паренёк так яростно, что Иоганна вздёрнуло.

– Смерть! – повторил он клич, орудуя штыком направо и налево. Другие тоже возбудились этим воплем. На склоне зазвучало громче и громче: «Смерть! Смерть!»

Бешенство, с которым пёстрый отряд Гаврилова ударил на врага, обескуражило англичан и привело их в смятение. Даже сознание численного превосходства не могло вернуть им уверенности.

Строй красных мундиров заколебался и – попятился, уступая натиску русских.

Штык сломался – эх, плохая сталь! Иоганн выхватил револьвер. Ни одна пуля не пропала даром. Затем он обнажил саблю, рассмеялся – «О, какой восторг!» – и скрестил её с клинком английского офицера.

– Вы плохо фехтуете! – бросил он тому в лицо. – Сдавайтесь, пока живы!

Тот оказался гордым малым и бился, пока не упал, обливаясь кровью.

Последней каплей стал дикий крик, раздавшийся из круговерти общей схватки:

– Каза-а-аки!

Услышав это, англичане потеряли всякое самообладание и обратились в паническое бегство. Им чудилось, что по следу их летят дьявольские всадники, готовые колоть пиками и топтать копытами.

Страх охватил и рядовых, и офицеров. О том, какие чувства владели незадачливым десантом, можно судить по позднейшим записям из офицерских дневников: « Нас атаковали силами трёх полных рот при поддержке казаков и артиллерии. Натиск врага был ужасен», « Мы едва успели вернуться к баркасам, спущенным с парохода, и грузились в чрезвычайной спешке, по грудь в воде, таща на плечах товарищей, издающих раздирающие душу стоны. Гребцов едва хватало на треть наличных вёсел… Орудия „Дракона“ грохотали, осыпая берег бомбами, чтобы отогнать русских».

Между тем погони… не было!

– Отставить преследование! К позиции! – прохрипел Гаврилов, дважды раненый, но державший саблю в руке. – Взять раненых, убитых! занять позицию!.. Зар-рядить орудия! Где казаки?.. Кто кричал «казаки»?

– Здорово, да? – выдохнул Захарка, возникнув рядом с Иоганном.

– Ах ты, неслух…

Торопясь, пока отряд не отступил, Захар омочил рогатину в крови англичанина и вскинул оружие к небу с криком:

– У-Эруахин, эруа ва инаха!

« Он весьма стеснялся этого поступка и долго молчал о сём, но однажды объяснил мне смысл своих слов: „О боже, небесный путь – наш!“»

Казаки оказались помянуты не всуе. Едва стрелковый отряд вновь занял седловину, как от Святска на рысях подоспел подхорунжий Бобылёв с десятком соратников:

– Чего ракету не пускали? – закричал он на гавриловских. – Сказано ж было – если насядет англичанка, запускай феверку, мы прискачем!

– Без вас обошлись! – хвалились гавриловские – битые, стреляные, но донельзя гордые. – Сами-то, в городе, как?

– Отогнали сатану, – махнул чубом Бобылёв. – Пять баркасов потопили начисто – вон, наши пленных вылавливают, – а с «Аскольда» их флагман подбили не худо, его француз на буксир взял. Но по городу они, поганцы, отбомбились сильно…

…В Святск отряд Гаврилова вернулся только к вечеру, когда комендант прислал смену и разрешил идти на отдых.

Иоганн и Захарка шли по своей улице, на сердце становилось всё темней. Бомбы зажгли много домов, иные порушили, и плач стоял вдоль всего порядка.

Вместо Алёниного дома дымились развалины. Пожар был погашен, брёвна уже растащили, а хозяйку и Стаху вынесли, положили в стороне, накрыв рогожами.

Захар уронил кровавую рогатину, пал на колени, да так и замер.

Глядя на обгорелые ноги, торчащие из-под рогожи, Иоганн пытался вспомнить минувшую ночь. Но в памяти возникали лишь искажённые лица «красных мундиров», блеск штыков и клинков, крики, сумятица боя.

«Как теперь заниматься наукой?.. Мне кажется, я умер. Или родился. Наверно, это очень похожие вещи… Я должен остаться, закончить исследования. Я не смогу уехать».

Возвращение домой

«Стыд и срам» – так можно описать достижения союзников на берегах России.

В Крыму им сопутствовал успех, война в итоге была выиграна, но все другие атаки бесславно провалились.

Петропавловск и Святск отбили нападения.

Острожек на Рурукесе англо-французы взяли (вернее сказать, русские его заранее оставили, чтоб избежать напрасных потерь). На острове вмиг развязалась партизанская война с участием туземцев-кумар, заставившая интервентов ощущать себя сидящими на сковородке. Вскоре из Александрова пришли фрегат «Волга» с корветом «Амур» – и союзникам пришлось удирать.

Широко известна оборона Соловков – яростная, но бесплодная бомбардировка монастыря, по стенам которого при обстреле шёл крестный ход. Корабли противника получили повреждения от допотопных монастырских пушчонок, а «подвиги» англичан свелись к поджогам, краже скота и взлому часовни, где они спёрли колокольчики и раскидали по полу медяки из церковной кружки…

Тогда в газетах Европы и Америки можно было прочесть: « Англичане проглотили такую пилюлю, которая останется позорным пятном в истории просвещённых мореплавателей и которую никогда не смоют волны всех пяти океанов».

Отвага и стойкость русских воинов вошли в учебники истории как пример, достойный вечной памяти.

Три года спустя Иоганн Смолер улаживал в Берлине дела, связанные с принятием российского подданства и публикацией записок – о военных событиях в Русской Океании и об этнографии северных океанийцев.

Прусские чиновники и учёные обходились с молодым рюгенцем, не скрывая неприязни. В их глазах он был почти изменником: предался варварам, выступил на их стороне и обрусел, что совершенно непростительно.

Русский посланник встретил его куда проще – выложил на стол кошель:

– Долго ехали, герр Смолер! Вот ваша награда – семьдесят пять рублей.

Об этом проведали в учреждениях прусского королевства:

– Говорят, вы получили от русского правительства подачку за свои статейки?

– Вы тоже можете получить семьдесят пять рублей, – легко ответил Иоганн, – если лично убьёте в бою нескольких англичан. Возьмётесь?.. Если нет – мне с вами не о чем толковать.

Любопытная персона этот Смолер… Его пригласил к себе Бисмарк – он вернулся из Парижа, где встречался с Наполеоном III, и собирался ехать послом в Россию.

– Дорогой Иоганн, оставьте ваши затеи с переменой подданства. Вы хорошо изучили восточную политику империи, вы деятельный и смелый человек – мне такие нужны. Предлагаю место атташе в моём посольстве.

– Уважаемый Отто, сожалею, что вынужден отклонить ваше предложение. На островах меня ждёт невеста – и много, много работы.

– Туземка? – хмуро спросил Бисмарк.

– Русская. Там все – русские. Они позволили мне вспомнить, кто я на самом деле. Дай Бог, чтобы и вам так повезло. Тогда мы встретимся, – прибавил Иоганн по-вендски, но Бисмарк сделал вид, что не понимает родного языка.

Иван Смоляров стал известным этнографом; он составил полные лексиконы тетенского и кумарского языков, а также подробное описание туземных обычаев и традиций, которые успел застать. Милая Устинья – старшая сестра Захара, – была его верной помощницей на этом поприще.

Однажды, в годовщину славной обороны Святска он с женой и детьми поднялся на Ерохин перевал.

Смоляров шёл с той же крепкой тростью, которой когда-то дрался. Старая трость всегда была при нём.

День выдался светлый и чистый; синее небо простиралось на весь мир, сливаясь на окоёме со сверкающими водами океана. Казалось – оглянувшись, можно охватить взором целый остров. Изжелта-белые горы, одетые вечнозелёным лесом, бархатные долины, россыпи селений – пейзаж сиял зеленью и золотом.

– Здесь мы стояли перед атакой… Здесь ваш дядя – слышите, ребята? – спас мне жизнь. Здесь я бился с английским офицером…

Как велит обычай, на перевале установили высокий крест из японской криптомерии, с бронзовой табличкой. Русские украсили его венками, а туземцы – как встарь, – положили к подножию языческие жертвы: корзинки с ягодами, перевитые цветные ленты, бисерные ожерелья. По их поверьям, павшие герои стали божествами, духами, оберегающими остров.

– Прочти надпись, – велел Смоляров сыну после того, как семья поклонилась кресту.

– « Ведомые к Отечеству любовью, здесь храбрые легли, венчаны кровью. Их жертвою честь наша спасена, земля сия навек закреплена» – старательно выговорил мальчик. – Тут ещё по-тетенски, батюшка. Это читать?

– Обязательно. – Иоганн поднял глаза, пытаясь увидеть ту волшебную дорогу, которая на миг открылась ему после боя – путь в белых облаках, ведущий к солнцу.

Скитальцы ходят тёмными путями, отыскивая кто дом родной, кто Беловодье, но однажды лабиринт дорог, морских и сухопутных, замыкается последней, самой главной и прямой дорогой, приводящей к цели. Пройдя по ней, озираешься и понимаешь – ты достиг того, к чему стремился.

«Вот мой мир, от края до края. Здесь Рюген с его древними святилищами, мои братья и жизнь моя. Всё прочее – за морем, чуждо и невидимо. Я пришёл с открытым сердцем и был награждён своим местом на Земле. Прочие, незваные – будут отвергнуты и выброшены. Читай, сынок».

–  У-Эруахин, эруа ва инаха. Это значит…

– Я знаю. Небесный путь – наш. Мы пришли по нему – навсегда.