Текст книги "Русская Океания"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Два, – сказал Топорок, стоявший в стороне.

– Что – два?

– Так говорить у нас. Один этот путь не ходить, только два рядом.

– Ты о чём это?

– Я смотреть лес. – Ермолай словно не слышал вопроса. – Тут зверь леса, слышу, ходит. Хочу убить. День – один зверь, ночь – другой.

– Смотри, маруна по ошибке не убей.

– Марун я узнать, как он ходит.

Из бамбуковой времянки Ермолай вышел с луком и стрелами, в безрукавке, заткнув за пояс нож и пару своих тёзок – малых, будто игрушечных топориков.

– Опять без порток! Сколько учить тебя жить по-русски…

Он улыбнулся:

– Так привык. Портки тесно.

Лиза убралась спать, сердясь на своенравного кумарина. Казалось, ну совсем друг дружку понимали, а едва стемнеет – он опять, словно пёс насторожён. Какого зверя ищет? жирнее прогонистой дикой свиньи тут никого…

К полуночи Лиса Патрикеевна убедилась, что звери здесь водятся, причём очень опасные. Немного мельче и смуглявее кумар, но покрупней марунов и такие же черноволосые. Ещё эти звери носили платье из тонкой холстины, обувку, ножи и пистоли за поясами, а руководил ими кабальеро, гибкий и блестящий будто клинок толедской стали.

Впрочем, такие подробности она сумела разглядеть, лишь когда у неё с головы сняли мешок. Уже розовело утро. Голова кружилась, как от удара. Раскосые, стоявшие по сторонам, глядели настороженно и деревянно, будто языческие идолы.

– Прошу прощения, сеньорита, что я так неожиданно вас пригласил. – Кабальеро отвесил помятой Лисе церемонный поклон. Он понятно изъяснялся по-русски, только с особым выговором. – Позвольте представиться – дон Лукас Мирадор-и-Аламеда, барон де Вивер. Извините моих слуг. Что поделать! И вы, и я – мы находимся на Лехапуа неофициально. Ваши казаки, которые привезли марунам оружие – тоже. Вооружать туземцев – незаконно. Если вас не устраивает моё общество, вы можете меня покинуть… сразу, как только пакетбот уйдёт из этих вод – вместе с ружьями и боеприпасами.

– Елизавета, – кое-как назвалась Лиса. У неё шумело в ушах, язык вязнул во рту, а земля порой покачивалась под ногами. Зелье, которое она вдохнула, ещё не выветрилось из головы.

– Элизабета, чудесно. Вы грамотны?

– Нет, – твёрдо соврала она.

– Позвольте взглянуть на ваши руки.

Осмотр не принёс результатов. Ни колец, ни перстней, одни следы от верёвок.

– Я в неловком положении, – признался дон Лукас. – Прошу великодушно простить, но я могу предложить вам лишь вещи из своего гардероба. Спальная рубашка – вам она будет как туника, – сорочка, esparteñas, [2]2
  плетёные туфли ( исп.)


[Закрыть]а также – пардон! – панталоны для верховой езды. Верхнюю юбку вам сошьют к обеду, но за её изящество я не ручаюсь. Портные из моих головорезов никудышные…

– Мне подарки не нужны! – Отдышавшись после путешествия в мешке, Лиза стала смелей.

– Поверьте, они вам понадобятся. Вместо письма я вынужден послать русским ваше платье, поэтому… – Он обратился к филиппинцам по-испански: – Поставьте для сеньориты вторую палатку. Две женщины будут ей прислуживать.

Лиза успела поднять крик и наговорить кабальеро много обидных слов, прежде чем он объяснил, что не замышляет ничего в ущерб её чести.

Уединившись со служанками в палатке, Лиса угомонилась и стала с любопытством рыться в тряпках дона.

«Что за ткани! какое тонкое кружево!.. Сразу видно – барон, hijo de algo. [3]3
  идальго ( исп.), «сын такого-то», дворянин


[Закрыть]Как же мне удрать?.. Косоглазых много – поди, и ночью стерегут. Надо разговорить дона – неужто не поддастся?»

При всей обиде за похищение Лиса не питала большой ненависти к дону. Он был молод и статен, хорош собою, знал изящные манеры. Медовый загар дивно шёл светлому и гладкому от природы лицу, а чёрные усы и локоны делали кабальеро почти неотразимым.

– Дон Лукас звать вас обед, – передала служанка.

«Ну, я блесну!» – решила Лизавета, выбрав сорочку и длинную – до пят, – спальную рубашку из льняного муслина, ловко подпоясав её чёрным шёлковым шарфом– фахой. Филиппинки заахали, засуетились вокруг: «Мантилья, мантилья».

Кабальеро, увидев её, замер. Глаза его заметно округлились, а губы беззвучно выдохнули: «Alma de Dios!» [4]4
  Господи! ( исп.)


[Закрыть]

Казалось, в палатку посреди вечнозелёного леса сошла богиня с этрусской вазы. Ткани плотно охватывали её стройный стан, обрисовывая прелестные формы. Вдобавок – рыжая как пламя, глаза цвета моря или неба.

Столь невинного бесстыдства нельзя увидеть ни в Маниле, ни в Мехико, ни в Мадриде – хотя там царит французская распущенность, – ни даже в Париже.

Ни следа той растрёпанной девки, которую недавно принесли сюда! Величие и простота в каждом жесте.

– Ах, вы так правильно по-русски говорите! до чего приятно слушать… – Лиса ловко обгладывала курью ножку. А может, и не курью – кто знает, чего там раскосые в лесу наловили. – Да, налейте. Ваше здоровье, дон Лукас!

– Я с юных лет на дипломатической службе. Работал с российскими послами. Но… Его Величество счёл, что я нужен здесь.

– В лесу?

Рыжая Элизабета пьянила сильнее вина. Откуда на тюленьей охоте такая пава? Не иначе как…

– Вы дочь коменданта Марфина. Не отнекивайтесь, сеньорита. О вас по островам ходит большая слава.

– Умираю узнать – какая же?

– Дева гор и моря. Бегает как олень, плавает как дельфин.

– Ой, пустые сплетни. Плавать у кумарок научилась. Что же вас… в лес-то? Тут золота нет, любая земля далеко, одни зверобойные промыслы… Королю не угодили?

– Его Величество Карл Четвёртый – слабоумный дурак, pelele [5]5
  паяц, тряпичная кукла ( исп.)


[Закрыть]– презрительно сказал дон Лукас. – Им вертит Бонапарт. Думаете, я смел только в лесу на Алаине? То же самое я сказал в Мадриде. Поэтому я здесь. Дальше сослать невозможно – Испания и Лехапуа находятся на противоположных сторонах глобуса. Как вам нравится барон в роли тайного агента? Можете смеяться…

Лиза доверительно прикоснулась к ладони Лукаса, заставив его сладко вздрогнуть:

– Как я вас понимаю! Вы благородный человек, а пропадаете зазря. А супруга ваша?..

– Я холост, сеньорита.

«Эх, будь я дура, если тебя не соблазню! Дай мне денёк-другой, и будешь мой, вместе с усами и баронством. Только б Митяй дело не сорвал… Этот явится с пистолем – и спрашивать не станет, сразу пулю в лоб. Тем более, я в таком наряде! Что он подумает?..»

Будущее показало, что Лиса боялась не того, кого следовало.

Осенний закат на Алаинах дивно хорош. Оказалось, дон Лукас уже натоптал тропочку для прогулок и, конечно, захотел показать её гостье:

– Хотите ли полюбоваться закатом?

Сзади бесшумно шли четверо раскосых с оружием.

– Я вовсе не враг русским, сеньорита. Есть приказ, я его исполняю. Если бы не долг – служить Испании, – и не доносчики среди моих людей… Но чисто лично должен заметить – зря ваш досточтимый отец снабжает марунов оружием. Сейчас они стреляют в нас, а завтра возьмут на прицел вас. Да, европейцы жестоки. Но у нас, по крайней мере, есть понятие о чести, о милосердии… А попади вы в руки марунов одна, ваша участь будет ужасна. Было бы непростительной глупостью утверждать, что отсталые народы – наши братья. Если дать волю псу, он станет волком и разорвёт хозяина. Как говорят у нас: «Alhijo y mulo para el culo». [6]6
  Что с сыном, что с ослом разговор один – батогом ( исп.)


[Закрыть]Разве ваши лотаряне и кумаре – чистые «естественные люди», о которых грезил мсье Жан-Жак Руссо?.. Это разумные звери. Дайте им ружья – и ни тюленей, ни оленей здесь не останется; уцелеют одни пташки.

Лиса слушала его и хмурилась: «Он не со мной говорит – спорит с кем-то, кто остался в Мадриде. Но насчёт кумар – пожалуй, верно…».

Зря дон Лукас помянул кумар – их позови, вмиг явятся.

Закат был чудесен, Лиса взяла кабальеро за руку, но тут сзади кто-то ахнул.

Раскосый упал – в спине кумарская стрела, – а вторая уже воткнулась в грудь тому, кто обернулся лицом к опасности. Сразу вслед за стрелами по воздуху прошуршали топорики – одному по черепу, другому по рёбрам.

Прежде, чем дон Лукас схватился за пистолет, Лиса ловко выхватила оружие из его кобуры и, отступив, взвела курок:

– Ни шагу!

Потом она метнула взгляд на Ермолая, прыжком выскочившего из зарослей – в руке готовый к броску нож:

– Стой! не смей!

– Почему? – спросил сын вождя, не спуская глаз с испанца. Тот подносил руку к эфесу шпаги.

– Дон Лукас, без глупостей. Топорок быстрее вас.

– Ваш пёс… – медленно кивнул испанец. – Верный слуга.

– Спасибо за платье и угощение, кабальеро. Ваша ласка вам на пользу – останетесь живы. Топорок, привяжи его к дереву и заткни рот… Когда вас освободят, уносите ноги – утром тут будут казаки.

Кумарин и рыжая фея растаяли в темноте вечернего леса, а дон Лукас остался в приятном обществе: два покойника, третий без памяти, четвёртый от боли свернулся в клубок, боясь дохнуть.

Солнце зашло, но тепло осеннего дня долго витало в воздухе – оно чувствовалось ещё тогда, когда филиппинцы нашли своего господина.

Климат тропический, жаркий и влажный (на северных Алаинах – субтропический). Тёплое С течение. Ветры января – СЗЗ, июля – В. Средняя температура января +15 °C, июля +28 °C (на северных о-вах соотв. +14 °C и +27 °C). Растительность: гибискус, пальма Алаина, панданус, алеврит, кокосовая пальма, орхидеи, папоротники, бамбуки, магнолии и камелии.

…И по блату в монастырь

Патрик бушевал:

– Стыд и срам! Что по островам говорить станут?! Марфина дочь в мужских панталонах вернулась, в испанской ночной сорочке! девичью честь под кустом забыла!.. А ты – брат родной, – куда смотрел?

– Брат!.. – смущённо буркнул Митяй, пряча глаза и щёлкая курком пистоля. – За ней пятнадцать казаков следили – не устерегли… Уж если девушка споётся с кем, её на цепи не удержишь, в сорок глаз не уследишь…

– Значит, у них сговор был!

– Как же без сговора-то? Обязательно был. Лизка-то – тюленя веслом убить может, а тут – под ручку с испанцем гуляла, ворковала. Знамо, бежала к нему по согласию…

– Ты откуда знаешь, как она гуляла?!

– Топорок, честная душа, всё видел; он и рассказал.

– Ермолаю, спасителю Лизаньки, надо вторую медаль дать, – пылко вмешалась мать Татьяна.

– Пороть его надо, спасителя! – вскипел комендант. – Был в трёх шагах, с ножом в руках – и вражеского резидента не убил! Ему, видите ли, баба не велела!.. Эдак бы я Главному правителю отписал: «Никак не могу, государь мой, солеварню строить – жена не велит, я её слушаюсь!» То-то бы меня медалью наградили!..

– Может, послушаешь меня – и лучше будет, – упрямо твердила Таня. – Церкву ты поставил, железный завод выстроил, молодец – а дочка не пристроена! Я, что ли, должна ей жениха присматривать? С кем капитаны встречаются, с кем офицеры водку пьют – нешто со мной? Вот бы и подыскал из приезжих. Девушка на выданье, томится, в ней кровь кипит – далеко ли до безумства? Испанец был барон, неженатый, а что католик – нам не привыкать вас обуздывать…

– Хватал бы его, и сюда! – напустился Патрик на Митяя. – Пусть выбирал бы – в петлю или под венец. Такое дело надо честным браком покрывать!

– Схватишь, как же. Лизка сама ему сказала: «Убегай, казаки близко». Пока мы вдогон пустились, он давно якоря поднял.

– Измена – и где? в родном доме!.. Лизку – в холодную!

– Родную дочь! – вскричала Татьяна.

– Там преподобный Тихон в веригах прохлаждается, – напомнил Митяй.

– Вот, пусть ему в грехах исповедуется – было что, или не было.

– Не было, так будет – с Тихоном-то…

– Тихон – слякоть, медуза без костей. – Патрикей отмахнулся.

– Рядом с Лисой все как порох загораются. Ахнуть не успеешь.

Комендант призадумался и, вздохнув, спросил негромко:

– Как она там, в светёлке?..

– Что ей делать – плачет! – сердито бросила Татьяна.

– Кается?

– Нет, об испанце ревёт, – вставил Митяй. – Переживает – какой барон красавец был.

– Да как ей не плакать, слёз горьких не лить? – пошла Таня на Патрика, взмахивая руками. – Каково молодой жить без мужней ласки? А где женихи? где, я спрашиваю?! Был один – из Мадрида бурей занесло, – и того спугнули!

– Где я второго барона найду? – Патрикей пятился. – Тут на тысячу миль вокруг – одна вода.

– …и не простого офицеришку, а ровню! Кто ей ровня, комендантской дочери? Ты – отец, Митя – брат, а Топорок – без порток, одна медаль на шее! Не дам дочь за кумарина, хоть ты стреляй меня на месте.

– Что там Поля про вашу старшую, Марью, говорила?.. – Патрик хмурился, потирая подбородок.

– Не Марья она – игуменья Нимфодора, – сердито поправила Таня. – В монастырь я Лизу тоже не отдам. Моя кровь жить должна.

– Я не о том. Сколько стволов в крепости – там, где монастырь поставили?

– Казаков и солдат – по полсотни, дюжина пушек с канонирами, два бота с экипажами. Будет больше. Через их залив суда часто ходят.

«За Лизаветой нужен родной глаз, – решил про себя комендант. – Игуменья в годах, вдовая, всю жизнь на себе испытала – эта племяннице спуску не даст. Отправлю жить в Воскресенский монастырь. Иначе здесь её Митяй до старости девой сохранит».

Марью, первую дочь Лотарева – рождённую филиппинкой от айна, – он встречал. Тётка строгая, лет шестидесяти, но в глазах – потаённая улыбка.

– Собирай Лизе сундук. Поедет на Палану, в гости к тётушке.

Паланские о-ва (гавайск. Палалуа, « Вторая родина») – расп. между 33° и 38°8’ с.ш., 174°22’в.д. и 179°36’ з.д. Площ. ок. 43,5 тыс. км ². В XII в. южные П.о. заселены гавайцами (т. н. паланами). В 1801 г. на северных П.о. русскими основаны посёлки Дальний и Новый Кронштадт, в 1803 г. – форт Александров-Паланский на о. Токи Кахауна (гавайск. « Топор колдуна»).

В 1826 г. после покорения туземных королевств Палалуа и Алаина создано Рус. – Океанск. наместничество в сост. Российской империи

– Что, зятёк, махнём на охоту? – загремел Митяй, лавиной врываясь в дом. – Я ещё не всех черепах побил, на наш век хватит. Лиса, солнышко моё рыжее, согрей братца! Продуло, у руля стоял…

Лизины дети с криком прыгали вокруг. Дядя Митя приплыл – ух, что теперь будет! Черепаховый суп, горячий! А панцири – это заколки, гребни, пряжки, брошки, пуговки! Дядя – первый в Океании добытчик, хлеще всех.

Улыбаясь, цветущая Лиза обняла, расцеловала Митяя. Он всё такой же, вихрем налетает, как те ветры – тай-фунпо-китайски, – которые порой бывают на Палане с лета по октябрь.

– С твоим размахом море скоро опустеет, – усмехнулся зять, капитан Брагин, в прошлом – О’Брайен, мятежник против британской короны, чудом избегнувший петли.

– Оно большое, не вычерпать. – Митяй сделал по-русски широкий жест. – Тут у нас не зевай, хватай, пока само в руки идёт. Дай срок – и Россия, и вся Англия на наши пуговицы застегнётся. Наше море крепко – ещё два корабля в Новом Кронштадте заложено, с шхунным вооружением, по чертежам балтиморских клиперов. Ни один браконьер не уйдёт…

– Пожалуйте кушать, – поклонилась горничная-паланка.

– Предварительно желаю выпить водочки. – Митяй ринулся к столу, потирая хваткие тяжёлые ладони, привычные к штурвалу, гарпуну и сабле.

Отобедав, мужчины удалились на террасу, покурить сигар и обсудить охотничьи дела. Лиза распоряжалась по хозяйству, пока бой не крикнул у калитки: «Почта для господина капитана!»

– Лиззи, вели передать мне письма! – громогласно попросил с террасы муж, всегда напоминавший миссис Брагиной отца.

– Сию минуту – но газеты мои!

Увлекательно читать – что там, за горизонтом? Большой мир всегда манит жителей отдалённых островов.

За морем-океаном всякое случалось. Мексика отделилась от Испании, Бразилия – от Португалии, умер (наконец-то!) окаянный Бонапарт.

Российские новости были мирными – Петропавловский острог на Камчатке преобразован в город, министром иностранных дел стал Карл Нессельроде.

« Калифорния подверглась жесточайшему пиратскому набегу. Флот под водительством американца Кокрэйна, состоящего на службе чилийских республиканцев, якобы для борьбы с роялистами обрушился на здешние порты, сея разрушения и смерть. Жители оплакивают губернатора барона де Вивера, в прошлом славного и отважного вождя герильерос, изгнавших Наполеона из Испании…»

«Хотите ли полюбоваться закатом?» – спросило с листа знакомое лицо – постаревшее, со шрамом и чёрной повязкой на глазнице.

– Мама, что ты? – испуганно спросила дочь. – Тебе больно?

– Ничего… – Лиза утёрла слёзы. – Так бывает – судьба в очи заглянула.

Граф Бенедиктов, правивший Русско-Океанским наместничеством, слыл сибаритом. Рассказывали, что его ставка в Александрове-Паланском – волшебный сад чудес, прямо-таки Версаль или Альгамбра, Эдем в субтропиках. Скирюк, агент и даже отец Леонтий ждали, когда Володихин разгорячится напитками и поведает, как обольстительные паланки в одних юбочках из перьев (грешно, зато красиво) умащают полунагого Бенедиктова, паланы овевают наместника опахалами, а на ветвях гибискуса поют райские птицы. **

Дважды наступив на грабли

В вестибюле петергофского дворца Коттедж висит щит из панциря морской черепахи. На щите укреплён герб парка Александрия, названного в честь жены Николая I – в синем поле венок роз, меч и девиз: «За веру, царя и отечество».

На оборотной стороне щита – табличка:

«Верноподданейше Государю Императору – Российско-Американской компании морской офицер Дмитрий Патрикеев Марфин, добыча 1829 года июня 20 дня, у острова Кулулава»

А ныне?

В необозримых просторах океана, руководимая генетической памятью, плывёт к Алаинам древняя черепаха. Она помнит те времена, когда воды кишели зверьём, когда тысячи её сестёр выползали на песок; она помнит этот берег. Её сопровождает корабль американских экологов. На лапе у черепахи – бирка, на панцире прикреплен нейлоновый тросик с воздушным шаром. На Алаинах черепаху ждёт сюрприз: из Флоридского террариума на самолёте ей доставлен друг. Учёные с замиранием сердца следят – спарятся эти живые чемоданы или нет? Если нет – виду конец.

Пушнина – «мягкое золото», – нестойка. Меховой водоворот, выкачанный из Сибири за века – утрачен. Шкурки сгнили, осыпались; мех съела моль. Богатство расточилось в прах.

Но ведь были деньги, реальные, их можно было преумножить, вложив в промышленность, строительство. Можно – если бы не безумная роскошь пиров, дворцов, балов…

Современный человек живёт в мире, где улицы и квартиры освещают маленькие рукотворные солнца. Лампы продлевают день. Мы буквально пьём электричество.

А раньше всё освещалось жиром морских животных. Киты, тюлени, моржи – сожжены во славу прогресса. Это был ресурс. Китобои и зверобои работали без роздыха, чтобы «горели тихо свечи». На балах, во дворцах, в университетах. Казалось, живое море неисчерпаемо. Но вдруг показалось дно.

Сейчас мир нашёл другие энергоносители – нефть и газ. И вновь люди отправились на север, покорять Сибирь. Траки рвут лишайник, вертолёты сдувают птиц с гнёзд. Вахта за вахтой уходят на добычу. «Чёрное золото», «Газ – трубы», мегапроекты века!

Потомок, изучив лет через двести астрономические цифры выкачанных кубометров и баррелей, спросит: «Где? Где это богатство?.. Они же в деньгах купались! Куда всё делось?»

Промотали, пропили, профукали на фейерверки, пустили на полиэтиленовые пакеты.

Только свист стылого ветра над просторами, да в бескрайних болотах торчат скелеты буровых вышек, вьются ржавые кишки лопнувших труб и рушатся своды в пустотах недр.

Сколько раз можно наступать на грабли?

3. Воины

Где поднят русский флаг, там он никогда не должен быть опущен

Телеграмма 30 августа 1889 года

Парень с острова Буяна

– Бей его! – заорал краснорожий китобой, налетая на молодого человека в тёмном пасторском сюртуке. Ничуть не смутившись, тот отклонился, пропуская удар мимо, и ловко подставил задире ножку. Американец грохнулся носом в пыль.

– Ах, чёртов святоша! – кинулись на помощь остальные моряки, а их было пятеро. Девушка-гавайка, прятавшаяся за спиной парня в сюртуке, пронзительно завизжала.

Она решила пойти с матросом за пару серебряных долларов. Но матросы подступили вшестером, и девушка сказала «Нет». Едва началось бесчинство, возник этот сюртук и сказал: «Прекратите». Ему посоветовали убираться к дьяволу, а он…

…рассмеялся.

Дело было в Гонолулу, городе королей. На остров Оаху, где сходятся морские пути Тихого океана, сплываются все корабли, чтобы загрузить свежую еду и воду на месяцы китовой ловли.

Занесённую руку с ножом сюртук сломал тростью на лету, другому драчуну трость пришлась по шее, а третий получил удар в то место, которым грешат. Сюртук орудовал палкой метко, легко и ужасно, как шпагой.

Отступив, американцы засвистали, подзывая своих – тут, в порту, шлялось много зверобоев из Нантакета. Молодой человек, похожий на духовного студента, указал гавайке – «Беги!» – и приготовился к отпору.

Пожалуй, здесь бы его жизнь и кончилась, поскольку на шум драки бежала дюжина «бостонцев», как по старинке звали гостей из Штатов. Но сюда же спешил пяток молодцев в фуражках-бескозырках, чекменях и шароварах:

– Эй! Стой! Все на одного?

Даже чёрный верзила, прихвативший с корабля гарпун, смутился, увидев, что казаки держатся за рукояти сабель.

– Он вступился, как положено, – на грубом английском объявил подхорунжий, тряхнув чубом. – А ваши вздумали насильничать. Так страже короля гавайского и скажем. Ну, будем ждать стражу – или разойдёмся?

Бостонцы ответили матерным лаем, грозили, трясли кулаками, но в драку не лезли. С ножом на саблю не пойдёшь.

– Ещё увидимся!

– Потом сквитаемся!

Ушли, злобно оглядываясь и плюясь табачной жвачкой.

– А ты мастак махать дубиной, – подхорунжий хлопнул парня по плечу. – Из лютеран будешь?

– Весьма признателен, господин унтер-офицер. Иоганн Смолер, к вашим услугам, – ответил по-русски малый в сюртуке, оправив платье. – Я прусский подданный, путешествую по делам науки.

– Ишь, далеко занесло из Неметчины!

– Командирован для изучения этнографии, в частности, Северной Океании.

– Слишком ладно говорит, – заметил кто-то из казаков. – Знать, нарочно готовился.

– Это моё… – начал было с пылом молодой пруссак, но осёкся. – Да, я специально учился. Мои бумаги подписаны вашим посланником в Берлине.

– Проверим, – многозначительно кивнул подхорунжий. – В наши земли без паспорта муха не прошмыгнёт.

– Никакого вопроса нет, – отрезал Володихин. – Власть империи объемлет всё – землю, недра, морскую бездну и простор небесный. Каждое беспаспортное чудище, объявившееся в пределах России, должно назвать своё имя, сословие, род занятий и вероисповедание, после чего надлежит занести его в соответствующую графу реестра. У нас всё просто! **

Разбирательства о стычке в порту не последовало. Власти сочли, что раз драчуны разошлись, а жертв и увечий нет, то инцидент исчерпан. Но вечером в гостиницу к Иоганну Смолеру пожаловал видный гаваец со слугами – судя по толщине брюха и богатству наряда, некто из вельмож Камехамехи III.

– Мне рекомендовали вас, как человека честного и достойного доверия. Вы следуете к Елизаветинским островам? Не затруднит ли вас передать частное письмо коменданту? Вручить послание лично, без свидетелей. Вот двадцать долларов за беспокойство.

«У них странное понятие о стоимости почтовых услуг, – подумал этнограф, взвешивая в ладони плотный конверт с печатями. – Либо это письмо очень важное. Не слишком ли быстро меня втянули в интриги?»

« Мой путь, – писал Иоганн, – продолжается на бриге „Аскольд“ в обществе казаков и крестьян-переселенцев. В течение века русские заселяют самую восточную окраину империи, причём, на мой взгляд, добились тут большего, чем в лесной Сибири и ледяной Камчатке».

– Расскажи-ка, Иоганн, – подсел чубатый подхорунжий, – какое ты задание имеешь из Берлина? Может, тебе поручили чего? Знаешь, выпей со мной. За здравие государя Николая Палыча! Пьём стоя. Ура!

Встали. Отказаться от такого тоста Иоганн не рисковал – зачем напрасно раздражать лихих удальцов?

– Сильно, – выдохнул этнограф, приняв протянутый солёный огурец.

– Гляди-ка – немчура, а спирт хлещет, не морщась, – восхищённо толкнул один казак другого в бок.

– Так это не водка? – Иоганн захлопал светлыми ресницами. Хмельное накатило, даже слёзы в глазах выступили.

– Ну, мы так шутим, – чуть смутился подхорунжий. – Не обиделся? Вижу, нет. Тогда по второй! за государыню императрицу!

Ать-два, дело быстро спорится. Помутневшие, расстегнув верхние крючки на платье, этнограф с казаком сидели в обнимку, раскачиваясь в такт морским волнам, хрустели огурцами и порою целовались.

– Ты, брат немец, хват! Эк их раскидал, бостонцев-то.

– Я есть фехтмейстер. Я сражался на рапирах в универисте… ниверст… инверсите…

– Плюнь! Дай, я тебя облобызаю.

– Тьфу!

– Да ты пьян! На мой чекмень плевать не смей! Что есть форма? Она есть казённое платье, данное нам от щедрот… Не знаешь? Эх ты, ганс!

– Я не Ганс.

– Как же? И-о-ган.

– Ян! Я – венд. Рюген, Мекленбург – ферштейн? Рюген – это остров на море. Только – штиль, тссс! В Пруссии не любят – знать, что они славяне. Там все… даже Бисмарк, бешеный депутат ландтага – венд. Его бабка не знала ни слова по-немецки… Рюген, да! Руян, Буян – это мой остров.

– А-а, – очнулся подхорунжий, – мимо острова Буяна, в царство славного Салтана!

– Ян Смоляр – это я. Мои предки… варили смолу, покрывали ей ладьи. Пираты!

– Ага. Честь имею – Бобылёв Матвей, Паланского полка. Но пираты? где, в Балтике? Это ж тихая лужа! Вот у нас – настоящие пираты. Бостонцы, в гроб иху мать… Когда мы Аляску брали, они уже нам гадили. Был такой Барбер – слыхал? Индейцам ружья давал, Ново-Архангельск громил. Потом его в Камчатку занесло, с ума сошёл и застрелился. Так-то, брат! Кто на нашу землю ступит, сразу ум долой. Ты смотри, осторожней ходи!

Иоганн тёр лоб, чтобы согнать пьяную муть. Запомнить, записать… Живые сведения, прямые свидетели событий – в Европе этого не будет.

– Вон, в трюме на баке паланы сидят, – горячась, продолжал Бобылёв, – так перепуганы, даже на палубу ни шагу. Их с острова Любавы бостонцы схитили, тюленьи охотники. Мужикам – неволя, баб – в полюбовницы. Дай простор американам – всех в арапы запишут и хлыстом погонят. Ловко им на слабосильных налетать! Для таких гостей у нас фрегат «Волга» и корвет «Амур» – догнали, показали, где раки зимуют… Жаль, мал отряд – все острова дозором не охватишь.

– Ваше высокоблагородие? – свирепо откозырял Дивов полковнику.

– Водка?.. Ром? – принюхался Володихин. – Ну, ваше счастье, что на ногах держитесь. Получите предписание. Поплывёте на «Хищнике» с Квальей как командир морской пехоты. Пришли ряпунцы на байдаре – у Цупки замечены два корабля без флагов. Остальное вам сообщит Квалья.

– Разметелим в прах, – продолжая злиться, Дивов заложил бумагу за отворот мундира. – Океан будет наш! **

– А где база вашей морской полиции?

– Нет, ты лучше скажи, зачем вы онемечились, обасурманились?.. Э-э, брат, да ты сидя спишь! Никак, на боковую собрался?

Так и повалились, рядышком. Утром, освежившись рассолом, продолжили:

– Как же вы немцу поддались, а?

– Матвей, твои упрёки не по адресу. Тому шестьсот лет, когда наш Вислав стал князем короля Рудольфа. Нас теснили. Вы переживали татарское нашествие и не могли помочь.

– Вишь, плохо обернулось. Значит, вас отрезали! Ничего, Ян, дай срок – мы Рюген вернём. Надо было раньше! заодно, как в Париж на Бонапарта ходили…

Матери-крестьянки наставляли смирных дочек:

– Вон он, немец-лютер, еретик-то… Нечистый. С ним ни сесть, ни говорить, ни близко подходить нельзя – тотчас осквернишься.

Но вольный ветер и простор так дурманили после сырой тесноты трюма, что светловолосый «немец-лютер» с его открытой улыбкой казался очень даже миловидным. Вдобавок, складно говорит на русском языке. А корабельное житьё-бытьё такое, что иной раз невольно столкнёшься:

– Ах!

…и рассыплешь с перепуга целое ведро картошек, несомое на камбуз.

– Извините, барышня, я так неловок! Позвольте вам помочь.

– Да уж ладно, я сама.

– Нет, позвольте! Я смущаю вас?

Голова к голове, согнувшись, неизбежно и рукой заденешь, и вдохнёшь. Фу, грех какой, чем от него так сладко пахнет?

– Это лаванда. Такие духи приличны для моей фамилии. И камень в перстне – альмандин, – положен мне по гороскопу.

– Вы в звёздные альманахи верите? Это нельзя, не от Бога.

– Отчего же? Звёзды – ангелы, божьи вестники…

– Настька! – зычно позвали издали. – Где тебя носит?! Палуба – пять сажен, и на той заблудилась, прости Господи!

Страна Русалия

« Они говорят, что капитан Иван-да-Марья открыл на востоке заветную страну Беловодье Заморское, – продолжал Иоганн путевые заметки. – Это сказочная обитель красоты и истины, куда попадает лишь избранный. Переселенцы ждут вечной молодости и жизни без смерти… Речь идёт о трёх островах, где туземцы не знали металлов и даже гончарного круга. Происхождение сих аборигенов неясное. Они называют себя тиетен , а русские прозвали их тетенцами».

Елизаветинские о-ва – самые западные из о-вов Русской Океании; центр группы соотв. 33°7’ с.ш. и 158°36’ в.д., простираются с С на Ю на 203 км. Площ. 2495 км2.

Этногенез тиетенов установлен в 1960-ых ленинградским лингвистом и антропологом Ю. Пономарёвым. Около 7500–6500 гг. до н. э. австронезийцы с юго-востока Китая по течению Куросио достигли Русской Океании и заселили вначале Посольские, затем южные Переливные, а потом Елизаветинские о-ва.

« Мы пришли к острову Долгому, – заносил Иоганн в тетрадь. – Здесь в глубине бухты стоит город Святск; его окружают изжелта-белые горы, поросшие пышным лесом. Вид напоминает меловые скалы на дорогом моему сердцу Рюгене, у родного Зассница. Порою кажется, что я обогнул земной шар и вернулся туда, откуда начал своё путешествие».

– Ваши бумаги не вызвали у меня сомнений, герр Смолер. – В устах русского коменданта это звучало как похвала. – Вас будут сопровождать два казака. Их содержание вы оплатите из своих средств.

– Я уполномочен вручить вам ещё один пакет. Его мне передали на Гавайях.

Сломав печати и вскрыв письмо, комендант внимательно прочёл его, и по мере того, как он читал, лицо его омрачалось. Под конец он хлопнул бумагой о стол и выругался.

– Боюсь, герр Смолер, ваша экспедиция затеяна не вовремя. Если она сорвётся, то не по моей вине.

– Могу ли я узнать…

– Англо-французы намерены атаковать наши владения на Тихом океане. Их эскадры приближаются, а мне даже не с чем отправить вас в ближайший порт на материке.

Иоганн приблизительно знал численность здешнего населения. Тысяч пятнадцать тиетенов, людей довольно робких, и три тысячи русских, считая женщин и детей. Острова обречены. Развязав войну из-за опиума, англичане атаковали Китай силами около 4000 штыков – и повергли его. Империю!

– Надеюсь продолжить работу после вашей капитуляции, – дружелюбно, с большим сочувствием сказал он коменданту.

Тот, казалось, не понял; вежливо кивнул и проводил Иоганна до двери.

– Еду я в печке оставила, – сказала хозяйка Алёна, перевязанная шалью крест-накрест, с туго повязанным на голове платком. – Сами справитесь? Сынок остаётся, он стол накроет. Стаха, покормишь господина немца.