Текст книги "Карфаген (путевые заметки)"

Автор книги: Александр Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

реальных людей.... Причем это реальные люди, которых я узнаю не по

делам, приписанным автором, а по слегка искаженным именам или метко

подмеченным характерным черточкам" Как это было сказано лет 40 тому назад:

"Нам нужны

Подобрее Щедрины

И такие Гоголи

Чтобы нас не трогали" Бедные Данте и Рабле; сколько им – во время оно – довелось перетерпеть за отображение реальных людей... Жаль только, что С. Логинов не обратил внимания (а на протяжении статьи он часто не замечал того, чего не хотелось видеть и наоборот далекое и полумифическое УНА-УНСО кажется куда реальнее и страшнее собственных баркашовцев, и вообще лучше порассуждать о чужих пугачах, чем о собственном арсенале – как там поживает бревно в глазу?), что мой обзор относился к творчеству писателя по совокупности произведений. И сказанное о Л. Вершинине, в первую очередь относится к первым двум частям его исторической пенталогии об эпохе эллинизма, оставшейся, боюсь,а вне сферы читательских интересов моего оппонента. Да и отзыв о"Сельве...", скорее всего, свидетельствует о том, что С. Логинов и эту книгу читал не слишком внимательно. А вот мнение другого, непредвзятого читателя, который не друг ни мне, ни Л. Вершинину, ни С. Логинову:

"...Мне "Сельва" кажется лучшей вещью Вершинина и вообще в нашей

фантастике за последние пару лет. Главное ее достоинство: автор стал

проще. Практически все, написанное им ранее, несло на себе налет

рафинированности. Словно он задался целью доказать всем, что

является мастером слова и блестящим стилистом. В итоге блеск стиля

вырождался в некоторую безжизненность, напомнившую мне стихи

Северянина.

А вот в последнем романе чувствуется рука зрелого Мастера, все и

всем уже доказавшего. Он пишет просто в свое удовольствие, при этом

пишет лучше, чем когда-либо. Надуманные красивости исчезли, красота

и сочность слога близки к идеалу. Сюжет упруг и удерживает внимание

от начала и до конца. Миры реальны и узнаваемыа до мелочей.

Характеры всех героев выпуклыа и прорисованы с максимальной

точностью. Я не знаком ни с одним из прототипов, но перед глазами

они встают как живые.

...Малороссийские фашисты, бессмертная мафия, мерзости цивилизации

да, все присутствует. Ну и что? Какое это имеет отношение к качеству

романа? Да пускай он и о зверствах НКВД,а и о Банде Ельцина пишет,

лишь бы это было написано талантливо. Нельзя за это критиковать,

получается наезд по причине несогласия с политической позицией

автора (или, точнее, с наличием этой политической позиции), а не с

художественной реализацией.

Что касается полного серьез – тоже не совсем согласен. Пародийности

нет, и слава богу, пародия – это вырождение литературы. А вот ирония

все-таки присутствует, хотя и очень дозированно по сравнению с

Лазарчуком+Успенским. Но присутствует. Между строк. И если не

зацикливаться на политике, то воспринимать ее абсолютно серьезно не

получается. По крайней мере, у меня не получается.

...я буду надеяться, что обязательно появится вторая часть цикла. И

что будет она так же хороша, как и первая". Во время дискуссии С.Логинов заметил:

"Луpье в своей статье меня похвалил, и мне это понpавилось. (Такой

уж я уpод – люблю, когда меня хвалят)". Мне тоже нравится, – когда меня хвалят, – если по делу. Не возражу и тогда, когда за дело ругают.а Мамонт-Логинов вступился за "честь"кучки трилобитов и, боюсь, что эта заметка понравится ему куда меньше.

ПОДВИГ РАЗВЕДЧИЦЫ,

или НА КАЖДОГО ПРОФЕССИОНАЛА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ

"Ученость сама по себе, одна, еще не есть спасение; иногда она залог

отупения"

К. Леонтьев

Попал я под удар орудий главного калибра и с другой стороны. До того, правда, ничего о фрау Кэтрин Кинн я не слыхал, но – быть может – это моя вина и все дело в моей собственной неосведомленности и отсталости. Насколько я понял, основной пафос статьи вызван тем, что я предъявил свои заметки в качестве литературной критики, каковой они, по мнению оппонентки,а на самом деле не являются. Из дальнейшего станет ясно, что я без спросу вломился в родовую вотчину гневливой фрау, так, как каждому известно, что никто кроме нее не имеет права, д – по большому счету – и не умеет заниматься литкритикой. Да и с цитатами и оборотами надо быть поаккуратнее:

"Вообще говоря (могу сослатсья на статью Г. Гусейнова в "Знании

сила" за 1991 год) что в русской культуре, в русском языке (как и во

всех языках мира) обращение к сакральной лексике и образности

является метой истинности сказанного". С этой целью, видимо, и происходит цитирование к месту, и не к месту бр. Стругацких. А по мне цитируй хоть Библию, хоть Братьев, хоть инструкцию по эксплуатации утюга, лишь бы цитаты подкрепляли собственные мысли, а не заменяли их. Основная проблема в том, что мы по-разному определяем понятие литкритики и жанр моих заметок. Я воспринимаю их, в качестве безусловно-субъективного обзора политико-культурной ситуации, влияющей на умы людей и, опосредованно, на их литературное творчество, причем все три компонента рассматриваются в синтетическом и неразрывном единстве. Почему объектом рассмотрения выбрана именно российская фантастика? На мой взгляд, мировая (а точнее – англо-американская) фантастик литература сугубо маргинальная и в обратной связи с реальностью почти никак не находится. В России же литература всегда нечто большее, чем просто занятие. Российская фантастика, на мой взгляд, единственная живая ветвь литературы сегодня и именно ее читают те, кто так или иначе определяют и будут определять будущее России. аТаково мое credo. Фрау Кинн для пояснения своих воззрений приводит цитату из самой себя.

""Итак, с первой задачей критики все более или менее ясно – критика

проясняет контекстуальные связи текста, рассматривая текст как

целое. Вторая задача критики – рассмотрение структуры текста." К.

Кинн, "Что такое критика, или Должностные обязанности Зоила"" Чего уж тут мелочиться и скромничать – если уж взывать к авторитету, то к величайшему из всех ныне, на радость прогрессивного человечества, живущих. И тыкают меня, как паршивого котенка (не путать с О. Котенко) в собственные труды – так, мол, критиковать надо. А затем применяет свой прокрустов стандарт ко мне. И вишь ты, какое дело – не лезет. Ну да ладно, один я бы не помещался. Но ведь нет критиков – по мнению Кэтрин Кинн – и все тут! И так как не угодил я требовательной фрау – теперь классифицирован и приколот к коллекции фэнской критики.

"Непрофессионализм – вот бич критики фантастики в массе ее. Этим

непрофессионализмом страдает большинство рецензентов "оЗона",

журнала "Если" и даже "Русской фантастики". Непрофессионализмом по

части литературной критики необратимо страдают статьи С.

Переслегина, в которых критика подменяется спекуляциями на

философско-социальные темы." Одно хорошо – одиноко мне там не будет, окажусь, наконец-то, среди приличных людей, да еще рядом са глубоко чтимым мной С. Переслегиным. И за что ж меня так сурово:

"Читатель – т.е. фрау Кинн – ждал от г-на Лурье серьезный материал,

на который можно было бы опереться в работе, элементарной

порядочности ждал он от г-на Лурье, а г-н Лурье приволок ему мешок

дерьма и вывалил на стол – на, мол, подавись." Я, честно говоря, абсолютно не собирался давать фрау Кинн серьезный материал, на который она бы оперлась в своей, видимо, важной и конспиративной работе. Более того, я не убежден, что элементарная порядочность заключается в том, чтобы сделать за фрау ту работу, которую обычно проделывает нормальный думающий читатель. Я слишком для этого чту принцип "sapienti sat"– и не считал, и не считаю нужным растолковывать вещи, может быть, и не всегда очевидные. Хотя, как выясняется, именно банальные истины воспринимаются и усваиваются с наибольшим трудом. Не надо уподоблять читателя "кадавру, удовлетворенному желудочно" работа читателя и состоит в том, чтобы, параллельно переживая эстетические ощущения, размышлять и приходить к выводам САМОСТОЯТЕЛЬНО. Многим, правда, не хочется жить своим умом, то ли за отсутствием такового, то ли по совковой привычке, когда за каждого думали и решали. А может быть, на суждениях фрау сказывается "кислородное голодание" от чрезмерного пребывания в мире Толкина. Там ведь все ясно – как в солнечный весенний день, белое всегда остается белым, черное – черным, Добро есть Добро, а Зло есть Зло и распознать их и отделить друг от друга не сложно. А если напрочь забыть, что "сказк – ложь" и более, чема намек из нее не смогут добыть даже очень добрые молодцы, то можно навсегда заблудиться в вымышленной стране и бродить по ее лесам и долам, рассказывая таким же бедолагам про ее историю, философию и литературу. И даже стать среди них законодателем мод и мнений. Но, выбираясь в реальный мир, стоит освежить в памяти его существенные отличия. Такие как, например, обилие красок, оттенков, нюансов и точек зрения зачастую отличных от принятых в Лориене или Мордоре, не говоря уже о лабиринтах Мории. Трудно, знаете ли, воспринимать целую палитру, в которой только о красном (или зеленом) твердо известно, что это НАШ, правильный, цвет, а с остальными еще разбираться надо. В результате, принoсишь такому виртуальному путешественнику марципаны с трюфелями, а он ничего, кроме дерьма, не видит, не знает и знать не хочет. Если бы, конечно, фрау Кинн взялась сама за столь неблагодарный труд критика, то сделала бы все не в пример мне, дураку, с присущим ей и неведомым мне интеллектуальным блеском и оригинальностьюа на"уровнe М. Бахтина, Ю. Лотмана, Р. Барта и Дм. Лихачева!". А так, ей только остается констатировать:

"Словом, пока непрофессионализм будет сочетаться со свойственным

бульварной журналистике самолюбованием Ф-критиков, мы будем вместо

нормальной литературной критики фантастики читать опусы, подобные

статье г-на Лурье." Но нельзя обвинить Кэтрин Кинн в неконструктивной беспощадности – щедрой рукой она бросает всем сирым и несчастным ф-критикам (и мне в их числе) спасательный круг в виде изучаемого в школе Белинского. Боюсь только, что сама фрау давно не перечитывала классика, ибо, перечитав, была бы, наверное, немало удивлена журналистским стилем, пафосностью и пристрастием к звонкой фразе. Возможно, и она заметила бы, что основная проблема Неистового Виссариона в том, что он пытается поверять Пушкина Пушкиным, т.е. решает задачу подобную квадратуре круга. Талант писателя не формализуется в простые и доступные всякому борзописцу формулы, анализ гармонии для самой же гармонии, как водится и смертелен. Можно и нужно объяснять, почему плоха плохая литература, но вряд ли кто сможет объяснить, чем же все-таки хороша хорошая, ибо в хорошей книге всегда есть доля волшебства, искра чуд – непонятная и неизмеримая.ааа Правда, поманив надеждой, коварная начисто уничтожает ее, лишая нас последних шансов на самоусовершенствование. Хорошему критику, каковым без тени сомнения считает себя Кэтрин Кинн, все эти рассуждения до лампочки и лучше и нам, и ейа вообще ничего не делать:

"Собственно, если критик хочет показать, как хорошо и нетрадиционно

он понимает литературу, он никогда не напишет хорошей критической

статьи." Мысль очень глубокая и верная, в первую очередь – по отношению к самой фрау Кинн... Нечаянно мне удалось напомнить оппонентке о русской классической литературе:

"Почему-то вспоминается тургеневский Базаров с его дешевым

нигилизмом и лихие современники Маяковского, сбрасывавшие классику с

парохода современности. Синдромом бросания в набежавшую волну

страдают практически все критики фантастики". Я, эдакий Стенька Разин в желтой футуристической рубахе, скидываю, оказывается, с парохода современности cамое Классику (персидскую княжну в красном галстуке) в виде пионерских големов Крапивина и маниакально-навязчивых прогрессоров Стругацких,а которые всегда хотят как лучше, а уж получается... И, вообще, я против романтики. Это очень сильное и – отчасти – справедливое обвинение. Но Крапивин ведь не романтик, на самом-то деле, все его творчество – грубейшая лакировка действительности в угоду идеологии воспитания послушных винтиков и с романтикой (по Грину ли, по Дяченко ли) рядом не лежало. Мне не кажется, что тема Прогрессорства у Стругацких нуждается в обсуждении – за последние 90 лет Россия испытала на практике все возможные его формы; как на себе, так и на других. Коммунары-идеалисты особенно хороши на бумаге, а в жизни – или их вешают, или они вешают третьего не дано. И, значит, без виселицы (КГБ, КОМКОНа) – никак нам в светлое будущее не прорваться. Стереотипы морали и нравственности действительно нельзя разрушать, но, что делать, если их заменили кальки с лозунгов и призывов к первомайским демонстрациям? Для писателя основным и непоколебимым императивом является умение писать хорошо и ориентироваться в психологии героя и общества. А если этой малости нет, то никакими средствами и приверженностью к морально-нравственным стереотипам завуалировать графоманию не удастся. Вопрос об отношении к Добру и Злу, каждый, в конце концов, сам решает для себя, а нравственные акценты, пусть расставляют те, кому ничто другое в литературе неинтересно. Тут я вынужден согласиться с фрау Кинн:

"Скучно это, господа! И безнадежно старо... Неоригинально." Политико-культурологическая часть статьи внимания традиционно неудостоена, так как:

"Любой пассаж из этой части статьи легко и безболезненно можно

вставить в статейку бульварной газеты или попсового журнала". Не спорю, я был бы счастлив, если бы все описанныеа в первой части проблемы оставались лишь моей фантазией и публиковались бы в фэнзинах. Затем достопочтенная фрау долго рассуждает о том, что и как я хотел сказать, – как если будто я не сделал этого самостоятельно. Было бы не дурно, если бы при этом не был искажен смысл, но чего, в конце концов, требовать от слабой женщины. Собственно говоря, и смысл ее собственных высказываний временами несколько туманен, чтоб не сказать – вообще не ясен:

"Получается, что статья – постмодернистичный призыв разрушить

Карфаген, и что критика г-на Лурье на самом деле – разрушение

Карфагена-России через разрушение литературы, поскольку все прогнило

и ни на что не годно. С другой стороны, постоянные ссылки на Хаецкую

заставляют предположить, что Карфаген – это эвфемистическая замена

Вавилону, с которым в сознании носителя русского языка связаня и

всеобщее непонимание Вавилонского столпотворения, и блудница

вавилонская, и – снов – "Горе тебе, Вавилон, город крепкий!"

Разрушим Карфаген-Вавилон, все относительно, невозможно отличить

черное от белого (это же такая примитивность, хорошие парни мочат

плохих в американских боевиках, а мы посерьезней будем!), и все и

вся кругом в дерьме,"размазавшемся ровным слоем по 1/6 части

света"." Фрау Кинн была все же права, есть читатели, которым все нужно разжевать.

Остальная статья, оказывается, не просто плоха, а очень плоха. Бездарность Лукьяненко доказывается с цитатами – ужасно, о Васильеве пишется без цитат – и тоже омерзительно. Хотя все же, я не вполне безнадежен, потому как таинственным образом солидаризовался с неведомым мне ранее мнением о Лукьяненко самой фрау Кинн. Одним словом, если играть по правилам установленным суровой, но справедливой фрау – так, например, пересказывать содержание прочитанных книг, как после летних каникул в 5 классе – то можно отделаться легким внушением. Мне всегда казалось, что важнее вызвать интерес к книге, навести на нее читателя; оказывается важнее разжевать и подготовить выводы и положить читателю в рот. В духе не любимого ею самою Галича фрау Кинн мне кричит: "Давай подробности!". Опять же проблема: не напел я песен Лукина, а самой фрау лень их слушать и потому:

"Я могу предположить, что Е.Лукин – бард, дарованием и масштабом

равный Галичу, но, поскольку три его песни, мне известные, не

произвели на меня такого впечатления, мне бы хотелось понять, на

основании чего автор статьи делает такой вывод. В конце концов, я

Галича не люблю (ну не нравятся мне его песни, да и стихи тоже), но

вот стихи и песни Галича мне известны, и я могу оценить масштаб его

дарования, а Лукин – нет. И ни одной цитаты, даже малюсенькой, в

статье нет". Так-то вот. И вообще, тема не раскрыта, и про формулу Прогрессорства я не полно ответил, а значит, зачета не будет... Свое собственное недюжинное критическое мастерство Кэтрин Кинн демонстрируета впоследствии. И тут, что не слово – как несмываемая печать: "Исправлению не подлежит. Хранить вечно":

"О В.Щепетневе я вообще не слышала, мое мнение о Еськове

общеизвестно в нашем кругу. Латынину я люблю, хотя читаю только под

настроение (это не мой стиль, и не мои темы, но я читаю и радуюсь

это показатель мастерства автора)." Латынину фрау Кинн читает под настроение и покровительственно похлопывает по плечу. О Еськове она уже все сказала в своем кругу для избранных и посвященных (а я, дурак, вовремя не поинтересовался) и теперь не понятно – то ли восславила, то ли погребла, и я снова не перестроился вместе с генеральной линией и не угадал правильный ответ. О Щепетневе не слыхала, да видать, и слышать не хочет. Ай, фрау Кинн, она сильна! Могет казнить, могет и помиловать – это уж как звезды встанут. Если, конечно, она всемилостивейше позволит им взойти...

P.S. Дружеский совет, вынесенный в конец рассуждений:

"Глубокоуважаемая фрау, рекомендую время от времени сходить с

нерукотворного самодельного пьедестала, а то глупые голуби,

науськанные злобными назгулами, не ровен час, нагадят и на эполеты,

и на треуголку..."

БОРЬБА С МИФАМИ ПО-НАНАЙСКИ

или РУССКИЕ РЫЦАРИ НА RENDEZ-VOUZ

"Я тоже, брат, дурак, однако живу вполне свободно"

А. Платонов

Совершенно очевидно, идет тотальная мифологизация окружающей действительности – и это неудивительно. В стране,"где все тайна и ничто не секретно", где всем все широко известно и ни один факт не проверяем по определению, где притупились, а потом и стерлись незатупляемые на первый взгляд грани между кошмаром и явью, реальным событием и одной из возможных версий (впрочем, оба не умопостигаемы, во всяком случае обычным здравым смыслом; может быть, именно потому, что он здравый?) чего еще можно ждать... Возможно, это последствие волчьего волюнтаризма в овечьей шкуре рациональности, когда все колебания исторически закономерны и все законы как дышло, а любое туманное пророчество имеет как минимум два противоречащих толкования – и все в соответствии с самой передовой теорией. Убежденность в превосходстве человеческого разума над верой в Высшую силу в результате приводит к полтергейсту в прямом смысле этого слова. И так как рациональных объяснений происходящему не имеется, остаются мифы и легенды. Мифотворчество заменило не только творчество как таковое; если "поэт в России больше, чем поэт", то "русское" фэнтези, естественно, не хочет и не может быть просто развлекательной литературой, как на каком-нибудь прогнившем Западе, ему идеологические просторы подавай, а еще лучше в религию преобразоваться a la Ron Habbard: "Нет Д. Дж. Руэла, кроме Толкина и Ник. Перумов – пророк Его". Как и любая безобидная выдумка "англичанина-мудреца", на российской почве фэнтези становится оружием массового поражения и без того ослабленных бескормицей мозгов. Мифы потихоньку заменяют и историю (бушковская "Россия, которой не было" – вот уж точное название! творения слегка поехавших московских математиков об отмене хронологии, ну и конечно блистательная теория о том, что не только Христос, но и Адам с Евой были с Западной Украины), и литературоведение ("История советской фантастики", энциклопедия творчества Стругацких) и разнообразная полу– и мало– художественная квазилитература о том, что было бы, если б Чехов не умер, а у Гитлера было бы два яйца... Как и в каждой шутке, и в этих есть доля прикола, но остальная доля пусть даже неосознанно – вносит избыточный релятивизм в и без того отвязанную от всего реальность. Между древним и современным мифом, при всей их кажущейся похожести – дистанция в Освенцим. В нынешнем мифе можно жить, петь и процветать (особенно мифотворцам). Вот только борьба с ним (или в нем) напоминает борьбу нанайских мальчиков; все равно, что вызывать на кумите медузу. Нынешний миф не только описывает окружающее зловонное болото, но и продожает его непрерывно воспроизводить. Приятнее читать о заповеднике гоблинов, нежели постоянно проживать меж них без всякой надежды на самоопределение вплоть до полного отделения или, хотя бы, на переезд. С другой стороны, не менее гротескной и фантасмогорической, продолжаются отчаянные попытки в стиле Петра Первого забить сваи в илистые невские берега и на них воздвигнуть"дивный новый мир" со всеми полагающимися аксессуарами и атрибутами: престарелыми императорами и мудрыми сенаторами, номинациями в тронных залах и ритуалами награждения орденами желто-пятнистых тигров восемнадцатой степени. Собственно говоря, и Крошек Цахесов, по прозванию Цинноберов, достаточно и для "игры на короля", и для имитации забивки воображаемых свай, и для последующего публичного самонаграждения. Русской литературе вообще герой, как правило, чужд; размышления и самоанализ до глубиннейших извивов кишок предпочитаются действию. При всем при том эта литература не оказывает ни малейшего влияния на окружающую реальность – ее Золотой, Серебрянный и Бронзовый века чудно умещаются в одной и той же Железно-Свинцовой эпохе. Герой этой литературы не Гамлет, а, зачастую, тень его отца, в лучшем случае бедный Йорик, в худшем – Клавдий и Полоний. Грех приписывать благонамеренным вегетарианцам-авторам виновность в каннибализме их времени. Советская же литература пыталась восполнить упущение предшественницы но на ее и читательскую беду, самые жизненные и живучие герои – Остап Бендер и Беня Крик, а все остальные – гипсовые или картонные колоссы, в которых гнездятся крысы в компании с вышеупомянутыми гоблинами. Но не может быть все время только решка. Даже по теории вероятностей бывает Орел. Но, как известно,

"когда страна прикажет стать героем,

у нас героем может быть любой" И являются русские витязи в сияющих доспехах, готовые отразить любое поползновение бессильно злобствующего ворога. Вот хотя бы один из них Олег Котенко примеряет на себя бранный шелом. А затем – аллюр три креста! Что ни предложение, то перл чистой воды:

"Комментировать тама (в первой части статьи – А.Л.) нечего, потому

как ничего в ней не содержиться, кроме взгляда автора на

действительность". Вот она где, крамола! И бдительный рыцарь не ошибается:

"Но я заметил за ним одну нехорошую привычку: "Русские любят",

"Русские думают"... Интересно, кто дал Лурье полномочия "думать" и

"любить" за весь русский народ? Это ли не странно?" И впрямь, как мог я покуситься на право, спокон веку принадлежавшее О. Котенко, Л. Подистовой и др.? Непорядок!а Значит, прежде всего, добрый рыцарь лишит меня права высказывать свое мнение. А то вдруг ошибусь, и что-то из сказанного станет, не приведи Господь, аксиомой. Мой оппонент хорошо знает и причины, и последствия такого попустительства:

"Дело в том, что все неймется отдельным личностям с излишне

критичным взглядом на мир или же просто личностям завистливым (???)

и выливается этот их зуд бурными потоками на головы общественности.

И особенно любят такие критики фантастику. Правда, не читать, а все

больше разбирать по косточкам да самым тщательным образом потом эти

косточки перемывать.

И с чего бы это? Кому-то она жить мешает, фантастика эта? Или кто-то

так заботится о ее судьбе, что просто не может удержаться от

критиканского высказывания?" Ну прям все как встарь – "темные силы нас злобно гнетут" силу врожденных и присущих этим силам недостатков. Вот не нравится им наше счастливое детство и Советская власть вообще, потому и клевещут. И целят по самому дорогому для каждого витязя – фантастике. И ведь каковы изверги разберут по косточкам и перемывают. Нехорошо это, не по-нашему. А вот и наш ответ Чемберлену:

"Закроем глаза на намеки о профнепригодности "фэнской литературы".

Это просто говорит о не слишком высоком воспитании господина Лурье.

Или о повышенном проценте туповатого злорадства в характере". аа Значит, в убогом состоянии фэнской литературы повинны мое воспитание и общее "туповатое злорадство" организма. Я, конечно, постараюсь исправиться, но пока – ату меня, ату! А дальше пошло перечисление, нарушенных мной постулатов Котенко:

"Первое правило, которое нарушил Лурье: не выдавать собственное

мнение за аксиому. И не путать его с мнением других. Да и вообще...

Надо сказать, что подобное оскорбление, а иначе сказать и нельзя,

продуктов интеллектуальной деятельности – прямое оскорбление – равно

плевку в душу человеку, рождавшему этот продукт". Зря я, наверно, погорячился с аксиомами – Котенко у нас по ним специалист, вот его мнение – хоть на предназначенном для таких целей заборе напиши – опровергнуть невозможно. Его уж точно ни с каким другим мнением не спутаешь. И все же замечу, что не стоит путать"продукты интеллектуальной деятельности"с другими продуктами человеческого метаболизма. Даже при большом уважении к персоне, производящей оба продукта. Затем мне все же удалось загипнотизировать оппонента, но и в этой сумеречной зоне наблюдательность его не покинула:

"Вводит в транс реплика насчет вылепления "письменника" из любого

"писучего графомана"... Сейчас только сам человек может вылепить из

себя что-то". Очень точно подмечено. Правда, есть такой материал, из которого как ни старайся – конфетку вылепить не удастся – такие уж у него конструктивные особенности.

"И, наконец, бесконечные фразы типа "публика схавает еще и добавки

попросит". И вам не стыдно говорить это? Вы что, принимаете

читательское обществе за сборище дегенератов? Странный вы человек,

честное слово." Мне жалко выводить О. Котенко из его счастливого ничего неведения и рассказывать о М. Фрае, его поклонниках, да пребудет финансовое благополучие с ними обоими. Кстати, кто знает, когда у новорожденных Котенко глазки открываются? Следующая филиппика направлена против моего морального уровня:

"Это нормально, когда один человек берется судить о интеллектуальных

возможностях другого? Это вообще не позволительно с точки зрения

морали. Правда, мораль у каждого своя..." Нет, конечно. Пусть лучше продолжают впаривать литературу 2-й и 3-й свежести, но нам о морали впаривателей и их интеллектуальных возможностях судить непозволительно. Даже иногда – аморально. Ну а потом – снова в защиту сирых и убогих, да так резко, что даже невинное слово абзац закавычено:

"Дальше, до конца "ругательной части"идет такое же поношение,

абсолютно ничем не отличающееся от первых двух "абзацев". Опять

зацепили Лукьяненко... И кому он мешает?" И впрямь – кому мешает прыщ на теле? И порасчесывать приятно, и показать не стыдно. Ан нет – все его цепляют, злые какие. Но даже эту гнусность готов мне простить мой добрый оппонент, но потом и его почти безграничное терпение истощается:

"Да, вначале вы сыпали оскорблениями, не скупясь на сравнения, но

сейчас перешли все границы.... Вы говорите о Чечне... Да знаете ли

вы, какие чистые и по-настоящему благородные люди были там, в

Афгане, и умирают сейчас в Чечне? Знаете ли вы, что именно там были

Люди, а не человечишки?" Я так не вполне понял, кого именно О. Котенко имеет в виду: моджахедов, боровшихся с теми, кого они считали завоевателями иаоккупантами, или же тех, кого погнали на убой без счета и без жалости, – как пушечное мясо, – завоевывать и оккупировать?! Чистота и благородство, да будет известно моему оппоненту, которого все же беспокоит то, что:

"Пусть меня после этого назовут некультурным идиотом и скажут, что

все мои предыдущие слова о воспитанности – всего лишь

интеллигентское прикрытие" никак не отменяют размышлений и осознания того что, где и почему именно ты делаешь. Или же чистота и благородство в том, чтобы выполнить любую мерзость согласно преступному приказу, а потом ощущать себя сияющим рыцарем Справедливости? Таких витязей, конечно, с бухты-барахты не вырастишь, – нужны концентрированные идеологические усилия по массированному производству героев. И только большой и очень наивный (или очень подлый) мастер может взяться за такую задачу. Нравственность художника еще и в том, чтобы стараться предусмотреть последствия и своих слов и того, чем эти слова могут отозваться. Котенко ярится:

"Крапивин потому и создавал ТАКИХ героев, что место им в сказке, а

не в жизни." Оппоненту просто хочется забыть, что эти самые герои были "рождены, чтоб сказку сделать былью" и при всей своей псевдоромантичности сказочка-то была страшноватая. И, истощив свой полемический запал, Котенко в позе Ю. Фучика ("Люди, будьте бдительны!") утомленно вещает:

"Как же многочисленно общество критиканов! Да их, пожалуй, даже

больше, чем писателей. И каждый норовит растерзать, ухватить кусок

пожирнее да побольше. Опасайтесь таких, господа фантасты. Я не

говорю: "Бойтесь", бояться их – себя не уважать, но опасаться

следует. Впрочем, если подумать... Кому она вообще нужна такая

критика?" Совершенно верно – такая критика нам не нужна! Равно, как такой же хоккей! Лучше бы конечно назначить О. Котенко магистром ордена критиканов, но вот беда и шлем бранный, видать, великоват для него – как полковой казан для развесистой клюковки. Не удалось ему вылепить из себя критика, видать по вышеуказанной причине... Правда, нашлись и добрые души, робко заметившие и едва ли не солидаризовавшиеся:а

"Рискуя быть затоптаным разъяренным табуном исконно русских слонова

фэндома, все же замечу: ругает Лурье во многом не зря. И ва

политической части, и в литературной. Другое дело, что аргументацияа

его хромает на четыре ноги из двух. Да и тон, мягко выражаясь,а

чересчур агрессивен.аХотя куда ему до ответного шквала фекалий..." Местами, даже почти в стиле героической комедии недоразумений:

"Молодец, парень. Солидарен целиком и полностью. Начав читать, я уже

и настроился на нужный лад – выслушать ругань по адресу всех. А тут

пошел вполне грамотный неплохой позитив. В итоге сложилось

впечатление, что ругань из себя Лурье выдавливал с помощью

"Веревочной петли и палки" – ибо в позитиве его чувствуется

искренность, а в ругане – комплексуюющая злоба. Словно безрамотный

редактор взял двух несовместимых авторов и склеил им из двух

произведений одно на двоих. Хотя... Лурье, скорее всего клеил его

"на троих"– очевидно взалкав политологической славы Натана

Щаранского.

Собственно вся статья – яркий пример того, что даже умная мысль,