Текст книги "Музей богов"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А Иофан – он кто был? – перебил я. – Архитектор вроде бы, да? Или все-таки инженер-строитель? А то я не очень хорошо разбираюсь в истории архитектуры.

– Не кто, а что. ИОФАН – Институт общей физики академии наук, такие вещи знать надо. Ты, оказывается, скверно знаешь историю города, в котором родился и жил всю свою жизнь. Поскольку проект был громадным, для его реализации потребовались новые материалы, со специальными, невиданными ранее физическими свойствами. Вот и поручили головную роль и ключевые разработки целому физическому институту, в общем-то, непрофильному учреждению. Работы засекретили, как тогда было принято. Еще над темой работали разные другие проектные институты и архитектурные мастерские. Главные исполнители оказались не только засекречены, начальник строительства даже расстрелян в тридцать седьмом году. Ведь по плану этот самый Дом советов планировался как гигантское многоярусное здание с обилием колонн и всяких технических диковин внутри. Своего рода храм большевистской власти. Венчать сооружение высотой в полкилометра должна была пустая статуя Ленина с протянутой рукой чуть ли стометровой длины. В указательном пальце должен был разместиться целый кинозал! Место, что отвели для строительства дворца, просто просело бы под неимоверной тяжестью сооружения. Геология не позволяла строить там массивные строения, поэтому планировали грунт укрепить, а возводить из новых сверхлегких и сверхпрочных материалов. А такие материалы взять где? Негде, лишь в физическом институте заново разработать. Не у буржуев же закупать ради такого дела. Так и пошло одно за другим. К этим материалам изобрели особые крепления, конструкции особой формы придумали. Создали специальные сварочные технологии, редкие дорогие сплавы подобрали. Это все потребовало оригинальных инженерных и строительных решений, специальных архитектурных разработок проекта. Как я уже говорила, множество лабораторий и организаций работало, целые научные коллективы. А когда проект был уже готов и стал получать всевозможные награды, премии и призы, возник вопрос: кто главный автор? ИОФАН? Кто такой? Как институт? Не может быть у такого гениального творения, особое значение которому придает сам товарищ Сталин, автором какой-то там безликий институт. Должен быть архитектор, человек. А везде уже, – и в журналах, и в кинохронике, и в газетах было сказано: автор проекта Иофан. Вот на Политбюро и постановили, что «Иофан» человек такой. Биографию ему придумали, имя-отчество, послужной список, портрет, семью. Даже брат появился. Тоже архитектор. Даже в партию приняли… задним числом, разумеется. Получилось так, что Иофан – выдающийся советский зодчий. Позже ему приписали серию других резонансных архитектурных проектов коллективной разработки: павильоны СССР на Всемирных выставках в Париже и в Нью-Йорке, застройки жилых массивов в Москве: в Измайлове, в Марьиной Роще, на Щербаковской улице. Жилой дом на набережной у Кремля. Здание Института физкультуры. Ему же приписали несколько заводских корпусов в Москве, в том числе и этот технохимзавод в Нижнем Золотильном переулке, где теперь Музей Богов. Причем когда строили завод, тут была, по сути, окраина, хоть и у малой кольцевой железной дороги. Потом мелкие дома снесли и обустроили переулки. Вот. А уж позже, когда пришло время, у Иофана и могила на Новодевичем кладбище появилась: красная гранитная плита, на которой выбито: «Иофан». Можешь посмотреть, если появится время и желание. Но тела там не лежит. Это кенотаф – ложное захоронение. На самом деле главными разработчиками архитектурного проекта Дворца Советов были: физик Галеркин, один из создателей теории упругости, и инженер Никитин, будущий автор Останкинской телебашни. Но сами эти имена в тридцатые годы так засекретили, что даже произносить их было запрещено.

– Погоди, погоди… непонятно. Раз все так мощно засекретили, то почему в тогдашних СМИ сообщали, будто автор Иофан? Не писали бы вообще ничего.

– Ну, как. Храм, который стоял на этом месте, взорвали. Потом люди видели грандиозную стройку, и объяснить ее как-то было надо. Поэтому рисунки Дворца советов во всех газетах-журналах печатали. Надо же было что-то там про него написать. Вот без всяких деталей и подробностей говорили везде: проект Иофана. А что такое «Иофан», поначалу особенно не расшифровывали, это потом уже спохватились. Обычная российская расхлябанность.

Повисла пауза, я не мог решить, что теперь спрашивать, а моя собеседница чего-то ждала.

– Так что теперь ты намерен делать? – наконец, спросила она.

– Ничего не намерен. Думал, что ты подскажешь, – искусственно усмехнулся я. – А вообще, напьюсь и пойду домой. Или наоборот – сначала домой, а уж там напьюсь, так безопаснее. Видимо, я откажусь от твоего дела. Не осилю, наверное. Если надо, заплачу неустойку, но мы вроде бы не подписывали никаких договоров?

– Ты с такими заявлениями пока погоди. Да и домой тебе сейчас никак нельзя. Преступника не найдут и привлекут того, кого проще найти. То есть тебя. Ты туда приходил? Приходил. Наследил? Наследил, все тебя видели, да и с жертвой был хорошо знаком. По статистике убийцами чаще всего становятся знакомые или близкие люди. Лучшего кандидата просто не придумаешь. Что скажешь?

С такой стороны я проблему даже не рассматривал.

– Чего заткнулся? Думаешь, я ненормальная и чокнутая на всю голову? Молчишь? А ты прав. Я отличаюсь от всех присутствующих.

«Ну, вот, приехали, – с беспокойством подумал я, – точно сумасшедшая. У нее паранойя. Сейчас скажет, что она – императрица Галактики. Все признаки налицо, тут и психиатром быть не надо. Чего теперь делать-то? Встать и уйти? Самое простое. Или подождать немного? Уйти всегда успею, уже пробовал, но она меня опять нашла, и снова найдет, если захочет. Сумасшедшие, они такие. Попробуем поговорить спокойно и тихо».

А вокруг ничего особенного не происходило. Время давно перевалило за полночь, а редкие посетители клуба так и сидели за столиками, что-то пили и совсем не разговаривали: каждый был занят исключительно личными проблемами. Молодые пары молча обнимались, не обращая на окружающих никакого внимания, зато одиночки никак не реагировали на соседей. Посетители, вероятно, пребывали вне времени, и поздний час нисколько их не беспокоил. Пара студентов обложилась тетрадями и планшетами, а еще пара человек сидела с личными ноутбуками. Каждый ушел с головой в свой маленький мирок и даже не замечал, что за ним кто-то наблюдает.

– Погоди, – начал я, стараясь выговаривать слова как можно мягче и участливее, – ты иногда произносишь «вы», «вы, люди», имея в виду всех нас, здесь живущих? Или кого-то конкретного? Тогда получается, что ты не человек что ли?

– Сейчас? Человек. Почему нет? Кто же я по-твоему?

– Ну, не знаю… Слушай, а действительно, ты кто?..

– Долго рассказывать, да и трудно это объяснить прямо так сразу в привычных для тебя понятиях и категориях. Проще показать. Вот смотри…

С этими словами она как-то по-особому крутанула рукой над головой, и вдруг мне почудилось, словно мы оказались внутри экрана-цилиндра. Звуки исчезли, а реальность стала выглядеть, будто со стороны, в виде проекции на этот цилиндрический экран, в середину которого мы попали. Своим верхом цилиндр упирался в потолок.

– Это… это что это? – только и смог пробормотать я.

– Так будет удобнее, поверь мне, – будто произошло нечто ординарное и малозначительное, сказала она. – Так нам никто не помешает, да и мы никого не будем смущать своими разговорами. Все-таки шуметь здесь не принято. Теперь расскажи, что там узнал про картины в новом стиле? Что выяснил?

– Как бы это попроще объяснить… Понимаешь, с некоторых пор, моя питерская бывшая подруга Маша стала рисовать… вернее, писать картины, совсем непохожие на прежнее ее творчество. Вдруг из-под ее кисти начало выходить нечто совершенно неожиданное. Целая серия. Эти новые полотна обладают общими сходными чертами. Они у нее под номерами, штук десять. По-моему нумерация не сплошная. Обязательное квадратное полотно два на два метра, с тщательно прописанной распахнутой дверью куда-то. По краям, справа и слева от двери, внутренние стены дома, причем дома явно одного и того же, но при разной освещенности. То ли выход на другую планету, то ли в иной мир, не знаю. Только изображение, что там за дверью, представляет действительность, абсолютно не похожую на привычную для нас. На прежние Машины картины тоже совсем не похоже, я уже говорил. Как-то коряво я объясняю, но лучше у меня сейчас не получается.

– Ну, правильно, это и есть наши двери. Все верно объясняешь.

– Что верно объясняю? – совершенно сбитый с толку, спросил я. – Какие наши двери? Ничего не понял.

– Да? Я думала ты прикидываешься. Видишь ли… те картины – не совсем картины. Вернее, совсем не картины. Это действительно двери, которые твоя знакомая умеет создавать, но не открывать. И за каждой такой дверью виднеется вероятное будущее вот этого самого мира. Об этом мы еще поговорим более предметно. Теперь о тебе. Как я уже говорила, у тебя сейчас проблемы. Преступление в номере гостиницы повесят на тебя. Самая подходящая кандидатура, лучше не придумаешь. На месте злодеяния был? Был! С исчезнувшей постоялицей и возможной жертвой знаком? Знаком! И не просто знаком, а когда-то у вас была любовная связь, что тоже не в твою пользу. Чего еще остается желать следствию?

– Она в самом деле убита?

– Не знаю и знать не хочу.

– Разве?

– Всезнание и ясновидение никогда не были моими сильными сторонами. Но ты скоро все выяснишь, не беспокойся, – безразлично сказала моя спутница.

– А ты не могла бы выпутать меня из этой ситуации?

– Могла бы, конечно, почему нет? Но зачем мне это сейчас? Мне нужен ассистент, а не иждивенец. Нужен человеческий помощник… Послушай, а что ты знаешь о богине Кали?..

– Это которая из индуистского пантеона? – риторически спросил я. – Мало что знаю. Практически ничего. Лишь то, что читал в популярной литературе и слышал в этом музее. Знаю, что богиня Кали – освободительница, защищающая всех, кто ее почитает. Она ужасная разрушительница времени и невежества, темное воплощение женской сущности. Через нее удовлетворяются все физические желания…

Девушка не дала договорить и закрыла своей ладонью мне рот. От ее руки приятно пахло сандалом, и потянуло еще какими-то незнакомыми возбуждающими бурную фантазию ароматами.

– Стоп, – сказала она, по-прежнему не убирая свою руку. – Этого вполне достаточно. Теперь послушай меня. Давным-давно жил один такой бог, которого звали… нет, имя его лучше вообще не произносить, а тебе хорошо бы даже и не знать. Богом я его назвала лишь для того, чтобы тебе был понятен характер возможностей этой личности.

Сказав это, она убрала ладонь и отодвинулась от меня.

– Что, имя такое ужасное, что и произносить нельзя?

– Да не то чтобы… просто существует легенда, согласно которой, если часто вспоминать его истинное имя, это прибавит ему сил и облегчит существование в этом мире.

– Правда что ли?

– Я же говорю – легенда. Но с богами никогда не поймешь, где легенда, а где факт. А при ряде обстоятельств легенда становится исторической правдой и входит в школьные учебники, вспомни Иофана. Так вот, как-то раз этот бог вдруг решил, что для продления личного существования ему необходимо регулярно забирать чьи-нибудь жизни. Человеческие, как ты понимаешь, причем, чем больше, тем лучше.

– Не он первый, не он последний. И что? Помогло?

– Нет, конечно. Он просто сошел с ума.

– Сумасшедший бог? Это что-то. И как с ним было потом?

– Ну, как было, так и было. Чтобы избежать какого-нибудь еще большего глобального безобразия, другой бог… вернее, богиня, превратила его в каменного идола, но не убила, поскольку полагала жизнь любого бога высшей ценностью. В результате ночью лунного затмения на какое-то время злой бог снова делался подвижным. Не весь, только глаза. В остальное время оставался каменным, сохраняя сознание. Ты представляешь, что такое сознание, запертое в неподвижном камне? Это и была моя месть. Шевелиться он уже не мог, пока не убьет любого, кто окажется в непосредственной близости. Вернее, пока не коснется его. А поскольку сам двигаться не мог, то надо, чтобы кто-то дотронулся до него в ночь лунного затмения. Вот дикари и приносили ему жертвы. После этого, недолго, он мог двигать глазами, а через некоторое время опять каменел. Дикари приходили в экстаз. Так и существовал злой бог, будто каменная статуя. Некоторое время он служил главным идолом какого-то африканского племени, потом его где-то прятали, и вот не так давно случайно нашли, посчитали скульптурой и продали в этот злосчастный музей. Вернее, Эргадов официально приобрел его на аукционе в Базеле и дополнил свое собрание. Так и стоял бы злой бог неподвижным изваянием, никому бы не мешал, если б только та парочка не оказалась рядом в опасную ночь. Женщине с мужем просто не повезло. Зачем они оба и сразу схватились за него? Надеюсь, мы это когда-нибудь узнаем. Зато злой бог вместо одной жизни получил сразу две, поэтому обрел полную подвижность и сбежал. Теперь он занял человеческое тело и ведет активную жизнь. Он скоро такого наворотит, что никому мало не покажется.

– Я правильно понимаю, что раз теперь у него две жизни, то в камень он превращаться не будет? И он по-прежнему сумасшедший?

– Все верно. Но ему можно… вернее, нужно помочь вернуться в прежний вид. Вот этим-то я и хочу заняться с твоей помощью. Это второе дело, помимо нарисованных дверей. Тем более что он всеми силами будет тебе мешать закрывать эти двери. Даже попытается близко не подпустить. Понятия не имею, как именно он поступит, но какие-то действия предпримет, уверяю тебя.

– Так как же все-таки звали это злое божество? Я никому не скажу.

– Лучше тебе даже и не знать, как. Называй его просто Бог Смерти. Или Бог Зла. Или Сет, как его именуют в древнеегипетской традиции. Популярный псевдоним, не хуже прочих, так что вполне можно использовать. У меня с ним давнишняя взаимная вражда.

– Расскажешь?

– Да что там рассказывать… Это весьма старая и очень печальная история. Не то чтобы сильно секретная, просто очень-очень затасканная. Тоже легенда, если хочешь. Он убил моего мужа, а я постаралась отплатить. Отомстить так, чтобы он мучался так же сильно, как и я. Даже сильнее. Я гонялась за ним по всему миру и за его пределами, а Сет устраивал всякие западни и ставил хитроумные капканы. От нашей драки дрожала земля, будто спины крокодилов, шевелились горные хребты, извергались уснувшие вулканы, небо застилали непроглядные тучи пепла так, что днем становилось темно, словно ночью. Шли черные дожди, на кухнях у хозяек стучала и дребезжала утварь. Люди слагали о нас страшные сказки и жуткие легенды. Кончилось все ничем: мужа я, конечно, не вернула, что бы там не говорили эти самые легенды, зато Сет так и остался моим заклятым врагом. Он потом начал учить людей разным пакостям… и поселил в этом мире идею беспричинного, абстрактного зла. Зла ради зла. Его ученики завели себе других учеников, и возникла целая традиция. Хотелось что-то противопоставить ему, вот я и стала брать учеников уже себе. А после мои ученики взяли себе учеников, те других учеников, и пошло… Наши школы существуют до сих пор и ведут постоянную, непрерывную войну. Они одеваются в разные одежды, клеят себе всевозможные ярлыки и называются разнообразными именами, но сути дела ничего не меняет. Все это давным-давно отражено во всех видах искусства. Свет и тьма, добро и зло, жизнь и смерть. За тысячелетия все эти понятия затаскали и обесценили, оболгали и опошлили, но ничего нового придумать так и не смогли. Однажды я перехитрила Сета, заманила в ловушку и превратила почти в камень, и он стал совершенно беспомощен. Одна только возможность оставалась у него: в ночь лунного затмения перехватить жизнь у дотронувшегося до него человека. Потом ему повезло: случайно он забрал жизни какой-то беспечной парочки и сбежал, а вместилище его сущности разлетелось в пыль и осело на экспонатах музея. Но там, в музее, осталась другая, египетская скульптора Сета. Его подлинное изваяние. То, что вполне может стать ему новым убежищем в экстренном случае. Тебе придется уничтожить ее.

– Как? – обалдело спросил я. – Это же музей! Там защита и сигнализация, как в Гохране.

– Лучше всего расколотить. Разбить на мелкие кусочки, когда Сет вернется туда. Чтобы навсегда умер. Сама бы разбила, но не могу. Запрещено нам вмешиваться в материальные дела людей.

– Но разве боги умеют умирать? – удивился я, забыв спросить, почему и кем запрещено вмешиваться в наши мирские дела. – Они же бессмертны. Разве нет?

– Еще как умеют. Просто живут несравнимо дольше людей и научились заботиться о продолжении личного существования. Но если потеряют поддержку, утратят бдительность или махнут на себя рукой, то потеряют силы. А потом и жизнь. Вон Зевс – уж на что был крут и могущественен, а все-таки умер злой смертью.

– Зевс? Как это? Почему? – удивился я.

– Сколько вопросов. Как именно и почему? А так. Пропал фактор визуализации. Один из величайших ваших философов написал однажды, что визуализация, это «когда множество верующих начинает молиться какому-нибудь богу, он действительно возникает, причем именно в той форме, в которой его представляют». Так вот, обратный эффект тоже имеет место. Сначала в Зевса перестали верить прежние приверженцы, и от этого он лишился почти всей своей силы. Зевс, он же – Юпитер, Громовержец, главный из богов-олимпийцев. Когда-то распределявший добро и зло, вложивший в сознания людей стыд и совесть. Грозная карающая сила. Его ассоциировали с самой судьбой, иногда он выступал в качестве существа, неподвластного року. Он мог предвидеть вероятное будущее, возвещал предназначения судьбы, повелевал погодой и метал молнии. Весь общественный порядок был выстроен Зевсом. Он учредил структуру власти, был покровителем городов, следил за соблюдением обычаев и традиций. Он охранял семью и дом, защищал обиженных и молящих. Считалось, что ему подчиняются другие боги. И вдруг стремительно стал терять свое могущество. Боги вообще быстро теряют силу, если люди не верят в них по-настоящему. А тут еще и Гера, жена его, развелась с ним, надоело ей терпеть многочисленные измены и разгульный образ жизни мужа. Некоторое время Зевс еще держался за счет прежних мифов и легенд, но этого оказалось мало, и помогало как-то не очень. Настоящей веры уже не стало. Вот с той поры он совсем захирел, а от беспробудного пьянства сделался алкоголиком. Опустился, обленился, начал бродяжничать… и умер в одну из зимних ночей, замерз бомжом на станции Обухово в Петербурге во время антиалкогольной компании в Перестройку.

– А тебя как зовут? – неожиданно для себя спросил я. Вообще-то этот вопрос следовало задать давным-давно, но все как-то не до того было. – Я имею в виду по-настоящему?

– А зачем тебе это надо знать? До текущего момента о моем имени ты как-то не спрашивал.

– Ждал, когда представишься.

– Я не думала это делать. Долго бы пришлось ждать.

– Почему? Это тайна?

– Да нет… не то чтобы. Некоторые вещи становятся тайнами из-за собственного стыда, чей-нибудь трусости или чужого разгильдяйства. Не мой случай. Но, видишь ли… свое настоящее имя называть не стану, зачем оно тебе? Оно странное для человеческого уха, почти непроизносимое для твоего языка, и сейчас тебе без надобности. Разве что одну из тех кличек, что люди давали в свое время. У меня было столь много имен, что всех я просто не помню. У разных народов и традиций. Кибела, Кали, Кали-Ма, Маара, Макошь, Парвати, Дурга, Тара, Адья-Шакти, Исида… В зависимости от моего настроения, некоторые народы присваивали разные имена. Много всего было. Иногда почему-то меня называли Гекатой. Имена слишком многочисленны, чтобы перечислять их. Сейчас в этом человеческом теле меня зовут Лунджил… Думаю, что Лунджил – самое то на сегодня. Да, лучше называй меня так. Сокращенно – Лу. С этим – разобрались. А теперь давай зайдем ко мне домой, надо кое-что сделать. Как понимаешь, прошлый раз были совсем не у меня дома.

Лу внезапно подняла свою руку и начертала указательным пальцем прямо в воздухе какую-то затейливую загогулину. Пространство перед нами стало как плоский экран, и моя собеседница разорвала его, будто старую афишу. В образовавшейся рваной дыре зашевелилось нечто невнятное и серовато-бесформенное. Не дав опомниться, чернокожая девушка схватила мою ладонь, шагнула в этот провал и с непреодолимой силой потащила меня за собой.