Текст книги "Красный терминатор. Дорога как судьба"

Автор книги: Александр Логачев

Соавторы: Михаил Логинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Сергей, скажи, на каком посту стоит этот поп?

Русский не успел ответить – в разговор вступил другой латыш. Говорил он по-русски:

– Мартин, ты не понял. Они, как и католики, иногда не едят мяса.

– Надо опять дать ему по морде. И тогда, Валдис, у него сразу будет и Пасха, и Масленица, и Рождество. И он не будет обижать солдат революции. Ешь, поп!

Дьячок продолжал мотать головой:

– Извините, товарищи, мне так никак не можно. Мне по моему чину скоромиться нельзя.

– Вот что, товарищи дорогие, – сказал Назаров, – я в Красной армии служу недолго, но кажется мне, что в ваших действиях революционной законности не видно.

– А если недолго, то – молчок, зубы на крючок! – крикнул Назарову Сергей. – У себя в казарме решай, что такое революционная законность. Здесь – мы сами себе законность. Мы – Чека. – И уже обращаясь к дьячку: – А ты не упрямься, церковное отродье. А то товарищи латыши – ребята суровые. Ох, доиграешься, потом и сухие корки тебе жена жевать будет, да в рот пихать. Если, дурак, ее еще увидишь.

С этими словами Сергей схватил дьячка за затылок, тремя пальцами левой руки ударил в щеку, а Мартын сунул в рот арестованному кость, но тот ее сразу же выплюнул. Тогда Валдис встал, не торопясь подошел к дьячку (тот съежился) и, широко размахнувшись, ударил его в ухо. Зубы арестованного клацнули, и он клюкнул носом, чуть не упав со стула, но Сергей подхватил его и посадил на стул.

– Эй, ребята, давай я тоже поиграю. Я вам сейчас покажу, как надо контрреволюционную сволочь кормить, – сказал Назаров.

Солдат – его напарник – взглянул на Назарова с удивлением, дьячок – с ужасом, а все три чекиста – с интересом.

– Вот так и надо, солдатик, – рассмеялся Сергей. – Небось и тебе на эту церковную крысу смотреть стало противно?

Валдис промолчал, а Мартын процедил сквозь зубы фразу на латышском, в которой три раза упоминалось слово «свинья». Назаров перевел ее приблизительно так: «Сейчас свинья будет кормить свинью свининой».

Назаров неторопливо подошел к арестованному (дьячок, казалось, попытался слиться со спинкой стула), осмотрел лежащую на столе кость и переложил ее на тарелку. Потом он поднял посудину, взял за донышко и столь же спокойно, но сильно, приложил к лицу Валдиса. Брызги от оставшихся щей и осколки разлетелись во все стороны, Валдис, удивленный и оглушенный, сел на стул.

– Контра! – заорал было Сергей, но ему пришлось ненадолго заткнуться – Назаров двинул ему локтем под ложечку. После этого Назаров пригнулся, и вовремя – Мартын нацелился ему кулаком в лоб. Удар пришелся в пустоту, чекист потерял равновесие, и Назарову, всплывшему навстречу противнику, удалось нанести такой славный удар, что Мартын полетел на стол, пару раз кувыркнулся среди пайковой чекистской еды и свалился с другой стороны.

Солдат, приведший арестованных вместе с Назаровым, стоял в стороне, положив руки на винтовку.. Он не знал, на какую сторону следует встать, и вообще не понимал, что происходит.

В коридоре раздался топот. Назаров неторопливо обернулся и вынул маузер. В дверях показался дежурный чекист, на ходу выхватывавший из кобуры пистолет. Назаров поднял маузер и обратился к нему:

– Товарищ, может, без глупостей обойдемся? Или ты хочешь узнать, кто из нас быстрее нажмет?

Однако Назаров увидел сразу – перед ним не мальчишка, а фронтовой солдат, понимающий некоторые вещи. В частности, что Назаров и вправду нажмет быстрее. Поэтому чекист так и остался на пороге, положив руку на кобуру.

– Товарищ, если ты обещаешь мне руку подальше от кобуры держать, я тебя разоружать не буду. Ты ж, как и я, боец не чего-нибудь, а революции.

– Тогда что это такое? – удивленно спросил чекист. По голосу Назаров признал в нем тоже латыша.

– Товарищи чекисты самодурством увлеклись, а я им помешал.

– Держите его, это контра, – хрипло сказал Сергей, поднимаясь и придерживаясь за стол. Увидев в руке Назарова маузер, он замолчал.

– Ян Пулмикс, сотрудник Чека, – представился вошедший. – Кто фы?

– Федор Назаров. Инструктор местного гарнизона. По своей инициативе прекратил нарушение революционной законности.

– Тофарищ Назаров, – сказал Пулмикс. – Лично я ничего не нарушал. Чего здесь было – не знаю. Я должен фас задержать. Дафайте пистолет.

Назаров сел на стул и положил маузер на скатерть, так, чтобы его можно было схватить в любой момент.

– Оружие отдам только своему командиру – Медведеву. Шлите к нему вестового. А пока – сам задерживаю этих троих. И вас тоже, товарищ Пулмикс Ян.

Пулмикс минуту глядел на Назарова, оценивая ситуацию. В дверях стоять ему было неуютно. Наконец он сказал:

– Тофарищ Назаров, тафайте никто никого не задержит. Идите спать, зафтра разберемся.

– Ладно. Этого (Федор показал на дьячка) беру с собой. Не надо мучить невиноватых русских людей.

– Хорошо, – сказал Пулмикс, – забирайте и уходите. – И, обращаясь к трем поднявшимся и покряхтывавшим товарищам, добавил: – Не мешайте ему. Пусть уходит.

Назаров, красноармеец и дьячок вышли из здания ЧК.

– Идите домой, – сказал Назаров дьячку. – И за сыном смотрите в следующий раз. Ты, боец, ступай в казарму. А я – к себе. И что за жизнь такая – всю ночь драться. Спать пора.

Спать было действительно пора – ночь перевалила за половину.

* * *

В дверь стучали громко, требовательно.

– Открой, Назаров!

Федор еще во сне узнал голос Медведева. Он встал и, зевая, поковылял к двери. Правая нога ощутимо болела. Но Федор понимал – сам виноват. Не надо было так сильно пинать Сеньку Косого.

– Ваня, ты что, еще одно задание мне придумал? – сказал Назаров, открывая дверь.

– Придумал, – с порога зло сказал Медведев. – Простое задание для тебя. Свою шкуру спасти.

– Не горячись. Проходи, садись, – еще раз зевнул Назаров. – Кому моя шкура понадобилась?

– Чрезвычайке. Ты что думал – набил чекистам морды, и никаких заморочек? Гуляй казак?

– Товарищ Судрабс мне сам хочет по морде заехать?

Медведев устало присел на стул, и Назарову стало его жалко – по всему видно, человек всю ночь не спал.

– Федя, можешь мне не верить. Потом сам с Чека познакомишься и себя, дурака, пожалеешь. Я всю ночь по городу мотался, сейчас раньше чекистов сюда прибежал, а ты шуточки шутить.

– Извини, Ваня. Я еще не проснулся. Так что случилось в ведомстве товарища Судрабса?

– Через час, как ты ушел, Судрабс со станции вернулся. А ему уже готов рапорт об экстраординарном происшествии: мол, вломился пьяный военспец, под пистолетом сотрудников разоружил, бил их ногами, арестованного контрика отпустил гулять. Я расспросил бойца, который с тобой был, так что знаю настоящее положение. А поделать уже ничего нельзя. Пошла писать губерния. На того дурака-звонаря они, кстати, махнули рукой. Тебя же ищут по городу всем учреждением.

– А чего искать? Пойду в чрезвычайку, расскажу Судрабсу, как дело было.

– Ага, расскажешь. Только рассказывать будешь ночью, а до этого посидишь в подвале. Сторожить же тебя будут те товарищи, об которых давеча ты стулья ломал. Ох, Федя, боюсь, не сможешь ты оттуда на ногах выйти. И еще. При мне час назад чекисты говорили, что ты контра очень опасная. Я так понял – не хотят они тебя даже арестовывать. Прицелятся, ты шелохнёшься, и конец молодцу. Они как раз сейчас тебя у казармы стерегут. Я сказал им – ты там ночуешь. Они внутрь сунуться испугались и ждут, когда ты выйдешь. Когда поймут, что тебя там нет, то расспросят солдат. Кто-нибудь твой адрес да и вспомнит. Тогда жди гостей.

– Так что же, мне со всей Чека войну вести? Или сразу в Глуховку?

– Если ты, Федя, так рассуждаешь, то придется нам с нашей дружбой закругляться. Ты не с Чека будешь воевать, а с советской властью. Если мне товарищ Судрабс покажет ордер на бумажке – такого-то гражданина арестовать, то мне придется дать ему солдат в помощь. А насчет твоего села мы вроде уже однажды обсуждали. Власть строгая пришла, от нее семейному человеку, да еще и с хозяйством, не укрыться. Нет, просто в бега податься тебе нельзя. Я умнее придумал. Пока приказа об аресте я еще не видел – ты мой подчиненный, и я имею право тебя хоть во Владивосток отправить.

– Далековато. Да я уже там и бывал, – заметил Назаров.

– Поэтому поедешь чуть поближе. В Москву. Отвезешь в Реввоенсовет специальную депешу. Подзадержишься немного в Белокаменной, а тут, надеюсь, все утрясется. Кстати, одного бойца в напарники тебе дам.

– Только не такого, как товарищ Раков.

– Не такого. Просто товарища Ракова. Ему самому надо из Монастырска драть, да поскорей.

– Тоже не тому, кому надо, морду набил?

– Он кулаками махать не горазд, зато с другим местом у него все в порядке. Имел шашни с супругой купца Щукогонова, а заодно водил амуры и с дражайшей начальника интендантской службы. Одной представлялся засекреченным комиссаром, а другой – миллионерским сынком. Вчера мужья про свои беды узнали, объединились и поклялись до этого Парижа Прохоровича добраться. Ты уж довези его до Москвы. А то убьют дурака.

– Где он?

– Во дворе дрожит. Пойдете задворками к вокзалу. Поезд отходит около девяти, так что час у вас в запасе. Я же пойду к казарме, постараюсь чекистам зубы заговорить. Чтобы они думали, что ты еще внутри.

– Спасибо, Ваня, – сказал Назаров.

– Было бы за что. Сам тебя сюда притащил, а что такое Чека, не объяснил толком. Или ты сам не понял?

– Теперь, Ваня, пенять нечего.

– Я и не пеняю. Сейчас такие приходят новости, что, может, мы скоро про товарища Судрабса с его ретивыми ребятами забудем. На Дону пошла настоящая война. Там уже не банды, а войско. С чехословаками, что едут к Тихому океану, тоже не просто. Вчера эшелон через Пензу проходил, я узнал, какие у них разговоры. Де, захотят Советы нас разоружить, скорее сами фронт здесь откроем, чем отдадим винтовки. А если откроют, то будет их от Волги до Сибири по десять человек на нашего бойца. Ну ладно, поживем – увидим.

Друзья обнялись. Да что это за жизнь такая? С фронта вернулись – отдохнуть хотели. А выходит – там враг, тут враг. И еще от своих прятаться. Эх, Лариса, когда же, когда же… Однако не стоило себя растравлять. Ведь ничего не поделаешь, бывает, что обстоятельства намного сильнее человека.

Часть третья
ВАГОН СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ

– Среди подобного помойства и будем хорониться? – товарищ Раков с брезгливой миной огибал вслед за Назаровым штабеля пропитанных креозотом шпал, с кошачьей осторожностью перешагивая через разбросанные металлические предметы непонятного ему назначения.

– Придется потерпеть, Марсель Прохорович. Всего-то ничего осталось – час какой-то. Вот! Здесь мы и устроим временный наблюдательный пункт. Возражений нет?

Штабеля шпал примыкали к сарайчику, запертому на огромный амбарный замок. Бойцы присели возле сарая на завалинку. Вокзал был рядом. Посадочный перрон прекрасно просматривался, хотя для этого следовало или выйти на проходящий рядом путь, или взобраться на шпалы.

– Аромат тут производится непотребный, – сморщился Марсель Прохорович. – Никакого благородства.

– Это точно. Но мы тот запашок сейчас перебьем, – Назаров потянулся за кисетом.

– Дозвольте обратиться, товарищ Назаров? – Раков смущенно кашлянул в кулак.

– Обращайтесь, – Федор разложил кисет на коленях и приступил к сворачиванию цигарки.

– Вы, товарищ Назаров, в житейской жизни, то есть когда не ведете героическую борьбу-с, то каково ваше мнение насчет трезвого поведения?

И Марсель Прохорович уставился на Назарова в ожидании ответа. Федор прикурил, поднялся с завалинки, огляделся. Сел снова и со всей суровостью потребовал:

– Не финти, товарищ Раков. Говори прямо – чего хочешь?

Раков заговорил, опустив глаза:

– Вы сами изволили высказаться, что нам в здешних местностях цельный час заседать. Настроение у нас беспокойное, да и вчерашние напитки-с забыть о себе не дают… А у меня, как на счастье, случилась оказия, и вот…

Марсель Прохорович поднял с земли свой мешок и постучал по оттопыренному боку костяшкой пальца:

– Не анисовая слезинка, но тоже целебная вещь в смысле приятства. Прикажете откупоривать?

Назаров хмыкнул, сделал глубокую затяжку. Посерьезнев, сказал командирским голосом:

– Вот что, товарищ Раков…

В сарайчике треснуло, звякнуло, грохнуло, послышалась возня и неразборчивое бормотание, вслед за которым донесся скрип сдвигаемых досок. Федор вскочил, зашел за угол. Из нутра невзрачного строения выбирался человек, раздвигая руками доски. Лет шестидесяти, заспанный и в форме путейца. Назаров вернулся к завалинке и к Ракову:

– Посетителя встречать готовься.

– Если хороший человек – со всем нашим радушием, – не задумываясь, выпалил Марсель Прохорович.

Предположительно хороший человек показался из-за угла, зевая и потягиваясь.

– А, вот кто махорочные дымы пускает! Красная армия, итить вашу в топку, – приветствовал он сидящих. – Угощайте тогда железнодорожника. Ну-ка, подвинься.

– Шпалы воровать не будете? – поинтересовался он, беря протянутый Назаровым кисет и обрывок газеты.

– Не сегодня, – ответил Федор.

– Как можно! – возмущенно воскликнул Марсель Прохорович.

– Ну и лады. Хуже нет ничего – дорогу обкрадывать. А что делается ныне, ребята, что творится! Служу я на этом месте путейским рабочим, почитай, за тридцать годков. Всего насмотрелся, но такого безобразия, что ныне на железке, я вам скажу, и в дурных снах не видывал.

Возникла пауза, вызванная прикуриванием. С наслаждением втянув в себя дым, путеец выпускал его нехотя, маленькими порциями, как бы жалея, что приходится с ним расставаться. Наконец он изыскал возможность продолжить беседу:

– Есть порядок в государстве или нет – сразу видать по дороге. Если поезда шуруют по графику, костыли не повыдерганы, шпалы со станций не крадут – жить можно. А если наоборот, я тебя спрашиваю?

– То жить нельзя, – сразу отозвался Марсель Прохорович.

– То-то, – одобрительно глянул старый рабочий на сообразительного красноармейца. – Посмотришь нынче на железку, и ясно – в государстве развал. Вот шпалы рядом лежат новые, еще до безобразия завезенные. Теперя я, путеец, заделался на старости лет сторожем. Стерегу их, а то разворуют, здрасьте сказать не успеешь. Несмотря что вокзал в одном плевке отсюда. Мы уж три недели после того, как красть начали, по очереди торчим в этой конуре. Чтобы врасплох застать – выбираемся через дыру. Что там шпалы! Пройдитесь по путю. Гайки откручивают, болты вытаскивают, костыли выдергивают! На перегонах деревенские стервецы так вообще безнадзорно озоруют. Того и гляди, рельсы целиком увозить будут. Эх! Чему удивляюсь, как это поезда один за одним в канаву не сворачивают. А какой нынче график движения, какой, я тебя спрашиваю? Ездют как хочут! То застрянет тут какой состав и стоит днями в тупике, словно дожидаясь второго пришествия, то какой особого назначения несется, как наскипидаренный, стрелки перед ним переводить не успеваешь. Скоро посыплются вагончики в канавы, ох посыплются, помяни мое слово.

Старый путеец зло втоптал окурок в пропитанную мазутом землю.

– График жизни не виден. Вот ты скажи мне (железнодорожник пристально взглянул ни красноармейца Назарова), под какой откос и за какие грехи катится Россия?

Федор пожал плечами:

– Точно не знаю.

– А он? – путеец пальцем указал на второго своего слушателя.

– Нам про то неизвестно-с, – вторил старшему товарищу Раков.

– Вот то-то и оно, господа солдатики. А что катится – без очков видать. И душу успокоить нечем! Куда большевики водку подевали? Самогон один треклятый остался, да и тот не по карману себе позволить, когда душа попросит.

При этих словах путеец впился в мешок Марселя Прохоровича таким выразительным взглядом, будто видел его насквозь. Марсель Прохорович почувствовал себя сразу неуютно, заерзал на завалинке и поспешил отвести течение разговора в русло небезопасней:

– А вы, дядечка, верно, имеете нужное знание, в срок ли ожидается ближайший паровоз?

– Паровоз! – передразнил его железнодорожник. – Эх ты, деревня! На паровозной трубе и поедешь. Или в топке. Касаемо поезда скажу вам так, ребята (вытащил из-за пазухи часы на цепочке), – прийтить должон вот-вот… Но на самом деле… На вокзале вам бы поточнее сказали, на каком перегоне сейчас ваш поезд, да вам туда соваться не след.

До этого вполуха слушавший рассуждения путейца Назаров вздрогнул и внимательно посмотрел на старика:

– Отчего это не след?

Путеец пригладил седоватые усы, хитрая улыбка растянула губы, отчего на лице обозначилось множество морщин.

– Как вы думаете, ребята, чего это я с вами сижу тут и нынешние порядки в полный голос ругаю? Признал я вас.

Назаров и его напарник невольно переглянулись.

– Точнее, тебя, – старый рабочий ткнул пальцем в грудь рядом сидящего Назарова. – Говорили мне про тебя сегодня. Чекист наш привокзальный, Лешка Хохлов, что с моим младшим вместе в реальном учился, спрашивал: не видал ли я нынче такого-то, и описал наружность. Нет, говорю, не сталкивался. Ну, наказал тогда Леха, заметишь где – просемафорь. Лады, говорю, просемафорю. А сам думаю, фигу вам, буду я вашей развальной власти подсоблять. Как же. Так что ищут вас, ребята. Нет, тут вы место хорошее выбрали, хвалю. Врасплох застать вас не удастся. Но когда на поезд садиться будете – сцапают как пить дать. Народу на перроне много не ожидается – здесь мало кто на проходящий влезает, да и выходить тут особо некому. Вдоль состава обязательно три-четыре чекиста будут шариться. Скрытно в вагон вам не забраться, уж поверьте. Ну-ка, контрреволюция, угости еще махорочкой железнодорожника. А то паровоз, он без дыма не ходит.

Федор был если не обескуражен, то озадачен. Он знал, что его ищут по всему городу, но рассчитывал, затерявшись в толпе влезающих-вылезающих, просочиться в вагон.

Хм, что же делать? Ну, перед стариком ломать комедию, разыгрывая недоумение и непричастность к чекистской облаве, все-таки не стоит.

– Как вас звать-величать, уважаемый? – Назаров решил, что с этим человеком следует поговорить серьезно, обстоятельно и откровенно.

– Никанором Матвеевичем буду.

– Никанор Матвеевич, так вы думаете, нет никакой возможности проникнуть незамеченными в поезд?

– От чего же мне так думать? Не думаю я так. Возможность есть. Но у самих у вас не получится. – Путеец выдержал паузу и сказал: – Может быть, и повезло вам, ребята, что меня встретили. Может быть… А может и не быть…

И опять взгляд его переместился на раковский мешок.

– Что же мы так просто сидим, скучаем? – Назаров, изображая оживление, встряхнулся, потер ладони. – Разговоры невеселые. Давайте отметим знакомство. По нашему, по-мужски. Марсель Прохорович, развязывай свой мешок.

Товарищ Раков тяжело вздохнул и принялся выполнять приказание так медленно, словно надеялся, что вдруг найдется другой выход и спасется та часть богатства, которая вот-вот будет потрачена не пойми на кого.

– Стакан есть? – деловито осведомился путеец.

– Есть у нас стакан? – спросил Назаров у подчиненного.

– Нет, представьте себе, – обидой был пропитан голос Марселия Прохоровича.

– Эх, молодежь… – Никанор Матвеевич поднялся. – В путешествие, называется, собрались.

Совсем мало времени потребовалось старому железнодорожнику на то, чтобы забраться в таинственный сарай и вновь появиться у залитой разнеживающими лучами майского солнца завалинки со стаканом, который он протирал почти чистым носовым платком.

Через десять минут Никанор Матвеевич заговорил по существу:

– Эх, солдатики-касатики, контрреволюционеры вы мои дорогие, пропали бы вы без меня пропадом. Кто бы вам растолковал, что с другой стороны поезда в него влезть можно? Поперлись бы с перрона входить – тут вас цап, и в кутузку. Правда, нужно лезть в классный вагон. В теплушку с заду не попасть. Устроена она, зараза, по-другому. Ну что, еще по одной…

– …Эх, армейцы красные, молодые-зеленые, а знаете ли вы, что и с другой стороны поезда вы в него не попадете. Потому как двери вагонов открывают только со стороны вокзала. С другой стороны заперты они, заразы. Марселич, наливай!

– …Ребята, Федя, Марселич, открою я вам вагон, не пугайтесь. Ключ у меня есть. Сейчас…

Путеец Никанор Матвеевич стал шарить у себя по карманам. Удивительные предметы извлекали его руки.

– А это что такое? – спрашивал старый рабочий сам себя, разглядывая, например, выуженную из кармана горсть ржавых железок.

– А-а-а… – узнавал он. – Шплинты…

Шплинты летели, рассредотачиваясь в полете, куда-нибудь в траву.

Торжествующий возглас «ага!» озвучил обнаружение ключа. Массивный трехгранник с поперечной ручкой лежал на загрубелой ладони и отражал солнечные лучи.

– Ото всех дверей классных вагонов! Понятно вам? Ото всех!

– А если одни теплушки-с прибудут? – высказал опасения тот, кого переделали в Марселича.

– Эх ты, Незнам Неведович! Да как нынче у них составы формируют? На треть – теплухи, переделанные под перевозку пассажиров, на треть – классные вагоны, а на треть – теплушки, где груз какой везут. Посажу я вас ребята, всех обманем…

За непринужденным разговором и дождались состава. Он прогрохотал мимо, отсвечивая стеклами пассажирских вагонов, обдав дымом от сгоревшего в топке угля и дымком, тянущимся от труб печек, установленных для обогрева теплушек, в которых с недавних пор приспособили перевозить людей.

Никанор Матвеевич в последние, наиболее томительные минуты ожидания графикового поезда употреблял раковский самогон уже в одиночку. Назаров, а за ним и Марселич – отказались, сославшись на ждущие их впереди опасности. Поэтому старый путеец никак не отреагировал на прибытие состава. Откинувшись на стену сарайчика, свесив голову на грудь, он сладко спал, убаюкиваемый весенним теплом.

– Спи спокойно, дорогой путеец, – прошептал Федор Назаров, высвобождая трехгранный ключ из ладони путейца.

Железнодорожник лишь всхрапнул в ответ.

– Пойдем, товарищ Раков.

– Сию секунду, – Марсель в настоящее время оказался очень занят затыканием бумажной пробкой объемистой бутыли, в которой еще плескалась четверть от былого содержимого. – Чего спешить? Вы же помните, Федор Иваныч, господин, что погружен сейчас в морфеи, сказывал – какой-то спецвагон еще цеплять будут, который в тупике у них, навроде нас. Пока еще прицепят.

– Спецвагон – спецбыстро и прицепят. Заткнул? Пошли.

Они ступили на шпалы ближайшего железнодорожного пути. Отсюда можно было увидеть, как из остановившегося поезда выбираются на перрон пассажиры, в основном без поклажи – значит, просто размять ноги. Садящихся в поезд тоже, как и первых, наблюдалось немного. Назаров разглядел разгуливающую вдоль вагонов высокую фигуру в кожаной куртке. Может, Леха Хохлов и есть? Впрочем, какая разница. Сейчас надо подумать, как незаметно пересечь пути, чтобы никто не засек две подозрительные личности, движущиеся в подозрительно неправильном направлении.

Рассерженные паровозные гудки заставили застывших посередине колеи красноармейцев испуганно обернуться. На них надвигался маневровый локомотив, толкающий перед собой пассажирский вагон, видимо, тот самый – спецназначения.

– Не туда! – остановил Федор дернувшегося было к месту предыдущей дислокации Марселя. – За мной!

Назаров перешел на другую сторону пути. «Вот оно – решение задачки», – подумал он. Сказал последовавшему за ним Ракову:

– Прыгнем на подножку. Нас куда надо и довезут.

Спецвагон находился уже в десятке шагов от них.

– Да как же так, товарищ Назаров? Неспособные мы к акробатике! Товарищ Назаров!.. – плаксивым голосом заканючил Марсель. – Не получится, товарищ Назаров. И мешок руки вяжет…

Спецвагон уже поравнялся с ними. Федор выхватил сидор из рук своего не шибко храброго подчиненного и фельдфебельским голосом рявкнул:

– Пр-рыгай, сал-лага!

Товарищ Раков, больше напуганный этим криком, нежели иными обстоятельствами, взял и сделал все как нужно: вцепился в проплывающие перед ним поручни, оттолкнулся от земли и – оказался на подножке. Назаров, повесив оба мешка на одно плечо, пробежал несколько метров вдогонку движущемуся вагону и со спокойствием и деловитостью бывалого сцепщика взобрался на подножку к товарищу Ракову.

– Не боись, кататься нам недолго, – счел нужным прокричать Федор.

Висеть на подножке им пришлось минуты три. Назаров заметил, как в одном из окон перемещаемого вагона на миг появилась чья-то голова и тут же снова скрылась.

Спецвагон подогнали к хвосту состава, и бойцы спрыгнули на щебень. Сцепщик, ожидавший окончания маневров и начала своей работы, глянул на них, укоризненно покачал головой и проворчал:

– Развлекаемся, шоб вам пусто было! Штрафануть бы вас, а лучше сразу – к стенке!

И занялся своим делом.

Назаров и Марсель Прохорович направились вдоль поезда в поисках классных пассажирских вагонов, которые должны были находиться где-то в середине состава.

– И как это железнодорожные люди полную жизнь по таким неуклюжестям бродят? – изумлялся бывший официант, уставший переставлять ноги по рассыпчатой щебенке и мириться с покатостью насыпи.

С другой стороны состава ветер доносил смех и разговоры, крики и ругань. Проемы между вагонами беглецы преодолевали как можно быстрее, чтобы у того, кто, не дай бог, их заметит, по крайней мере, недостало бы времени разглядеть их как следует, и, значит, был шанс, что примут за железнодорожников.

Ну вот наконец и желанная сцепка из трех пассажирских вагонов. Они прошли ее полностью и остановились у последней двери последнего классного вагона, состыкованного с теплушкой.

Назаров вскочил на подножку, подергал ручку двери в тамбур – заперто. Как Федор и предполагал, тамбур оказался нерабочим, то есть его не открывали во время остановок, через него не входили и не выходили. И это как раз его устраивало.

– Ну, Никанор Матвеевич, надеюсь, ты нас не подвел, – с такими словами Назаров извлек из кармана всеоткрывающий ключик. Треугольная полость трубки ключа встретила в замочной скважине такой же формы штырь. Федору осталось лишь повернуть поперечную рукоять в нужном направлении. Раздался звонкий, прямо молодецкий щелчок. Нажим на дверную ручку и – путь в вагонный мир открыт.

Когда они забрались в тамбур, Марсель Прохорович облегченно вздохнул и даже перекрестился на радостях. На что его старший боевой товарищ заметил:

– Рано, боец Раков, победу играть. Когда отъедем, тогда вот разрешу ненамного ослабить бдительность. За мной!

Из тамбура они прошли в небольшой закуток перед ватерклозетом.

– Здесь и будем дожидаться зеленого сигнала, – сказал Назаров. – Дверь в тамбур оставь открытой. Настежь. В случае чего отступим туда.

– А почему мы прямо там не остались постоять? Или почему к людям-пассажирам не присоединяемся?

– Любой с перрона может рожу к стеклу прислонить и увидеть, кто это там в тамбуре отдыхает. Также они могут и через тот тамбур войти, чтоб пройтись по вагону, по полкам глазами пошарить. А отсюда я любого ненужного первым угляжу.

Федор показал на дверь, разделяющую их закуток и вагон. Стекло, когда-то украшавшее верхнюю половину этой двери, отсутствовало, зато на его месте присутствовал лист плотного картона, в котором ножами было понаделано дыр, что в добром решете. «За что спасибо озорникам», – подумал Назаров, наблюдая сквозь эти дырки за происходящим в вагоне. Ничего тревожного пока не совершалось. Даже по проходу никто не ходил. Кому надо было, уже давно вошли и вышли, дышавшие свежим воздухом и перекуривавшие вернулись к багажу, за которым, как известно, глаз да глаз нужен, любители догонять уходящие поезда еще ждали своего часа, бродили где-то.

Ага, вот кто-то заходит с улицы в вагон. Кто же это? А, баба со свертком в руках. Не повод для тревоги.

– Федор Иванович, – почему-то шепотом заговорил боец Раков, – а нужник наш ключик отопрет?

– Никанор Матвеевич убеждал – ко всем дверям подходит. Так, может, не закрыто? Подергай ручку.

– Подергаю. Я ж не к тому, Федор Иванович, что нужда одолевает, а к тому, что в нужнике по крайности спасемся. В смысле – отсидимся. Ежели какая сволочь на тамбур глядеть попрется.

– Молодец, Марсель Прохорович, о деле думаешь. Только у меня план отступления иной. Закрытый ватерклозет может кого угодно насторожить. Мы для верности опять сойдем на насыпь, там и переждем. Разве ты не приметил, что я дверь на улицу не запер?

– Не приметил, – искренне огорчился своей невнимательности Раков. – Тревожные мысли голову мутят.

– Я надеюсь, наши друзья, если они вообще здесь, уже прочесали вагоны и теперь только следят за перроном, – решил подуспокоить Федор подчиненного. Ему, наверное, в таких передрягах доселе бывать не приходилось. Это только товарищ Назаров всю жизнь из передряг не выбирается.

– Я вот еще чем расстраиваюсь, Федор Иванович: а ежели нас… .

Слова Марселя Прохоровича потонули в протяжном паровозном гудке, заполнившем и переполошившем привокзальный мирок. По перрону заметались в поисках своих вагонов пассажиры, провожающие с испугом на лицах торопливо выскакивали из поезда, как из горящего дома. Паровозный свисток затих.

– Федор Иванович, – Раков ухватил командира за рукав. – Неужто отправляемся? Спасены! Спасены…

На миг обернувшись к подчиненному, Назаров чуть не присвистнул от удивления – по щекам бывшего официанта текли слезы. «Ишь как переживает», – растрогался Федор.

Машинист дал второй гудок – еще более зычный и долгий, чем первый. Стоило ему прекратиться – лязгнули и прогрохотали по всей длине состава сцепления, людей в вагонах бросило назад. Сначала медленно, едва заметно, но с каждой секундой все убыстрясь, поплыли за окнами строения, предметы, люди.

– Поехали, товарищ Назаров! Всенепременно покатили! – Марсель Прохорович, не зная, куда деть свое возбуждение, пересекал маленькими шажками вдоль и поперек пятачок перед ватерклозетом, всплескивал руками, мотал головой. Неожиданно и стремительно он бросился в тамбур.

– Стоять! – среагировал Федор Иванович. Но не подействовало.

– Да что ж это такое? – Командир был вынужден последовать за подчиненнным и застал того прильнувшим к оконному стеклу.

– Бона они, Федор Иванович, смотрите! Смотрите скорее! – плюща нос о стекло, воскликнул не в меру растревоженный боец. Назаров направил взгляд поверх головы Ракова: отдаляющийся вокзал, продолжающийся перрон, спина человека в кожанке (так-так, похоже, их меры предосторожности были не напрасны), видна часть привокзальной площади с остановившейся на ней пролеткой, от которой по направлению к набирающему ход поезду бегут два человека. Первый из бегущих был одет в шинель без знаков отличия, но издали производил впечатление властного человека. Рядом семенил гражданин, памятный Назарову по вчерашнему вечеру – тот самый купчина Щукогонов, встреченный в пролетке.

– Они, они! Не догонят, не догонят! – Марсель Прохорович аж подскакивал от возбуждения.