Текст книги "Мечи Ямато"
Автор книги: Александр Логачев
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава девятая
СЕСТРА СВОЕГО БРАТА
Ливень весенний —
Как же преобразился мир!
Как стал прекрасен!
Тиё-ни
Это было похоже на электрический удар... Не на тот, которого подспудно ждешь, когда, скажем, вкручиваешь лампочку или вскрываешь распредкоробку под напряжением. Бывает другая разновидность электроударов – когда делаешь что-то привычное, например в миллионный раз втыкаешь кнопку торшера, не ожидая подвоха, и тут – бац... Уж долбанет так долбанет. Пронзает с ног до головы и через все печенки.
Так было и сейчас.
Все мысли вдруг куда-то отлетели. Артем на миг позабыл, в каком веке и в какой стране он находится. Как-то сразу все стало несущественным.
А и всего-то, что произошло, – увидел перед собой женщину. Правда... Немного перефразируя незабвенных классиков «Тут смотря какой отец», можно было сказать – тут смотря какую женщину перед собой увидеть.
Наверное, такое может произойти с каждым, да вот только не каждому выпадает. Наверное, у каждого в голове складывается образ женщины его мечты. Как правило, это довольно смутный контур, нечто зыбкое, совершенно неконкретное, но когда встречаешь эту женщину, сразу откуда-то приходит понимание – это ОНА.
«Она», – понял Артем. И странное ощущение дежа-вю посетило его: где-то он уже видел эти агатовые миндалины глаз, эти иссиня-черные волосы, овальной формы лицо, эти тонкие губы. Где? Может быть, во сне? А еще у нее была длинная шея, и она была довольно высокого для японок роста. «Слава богу, лицо ее не намазано этими идиотскими белилами», – почему-то подумал Артем.
– Я – Ацухимэ. Сестра Кумазава Хидейоши. – Девушка поклонилась, взмахнув длинными рукавами кимоно[19]19
Если бы Артем немного больше времени провел в Японии, то, глядишь бы, и знал, что эта разновидность женского кимоно называется фурисоде и ее носят девочки и незамужние девушки.
[Закрыть]. – Я знаю, что ты прибыл от Хидейоши. Не удивляйся. У молодого Наканэ, у самурая, что проводил тебя к сэнсэю, есть подруга, служанка по имени О-ёси... А на женской половине слухи разносятся моментально.
Она взглянула Артему прямо в глаза (чего женщины здесь обычно не делали) и улыбнулась.
Лучше бы она не улыбалась. Так, наверное, было бы спокойнее. Но она улыбнулась, этого уже не поправишь, и Артем со сладкой истомой осознал, что увязает все глубже.
– Господин... – Она со значением оборвала фразу.
«Ах да! Я же не представился, – сообразил Артем. – Как неучтиво, черт возьми!»
– Ямамото... – сказал он. И внезапно у него вырвалось: – Но лучше зови меня Артем.
Впервые здесь, в Японии, он представился своим настоящим именем, а не дурацким ником «Ямамото», который у самого Артема уже начинал вызывать трудно объяснимый, но вполне стойкий рвотный рефлекс.
– Алтём? – переспросила она.
«Как мило она выговаривает мое имя», – подумал акробат.
– Да, Артем.
– Какое странное имя, – сказала Ацухимэ. – Это имя что-нибудь означает у вас?
– Означает? – удивился гимнаст. – Разве имя что-то должно означать?
– Дзиромаро означает «второй сын», Сабуромаро – «третий сын», Рокуромаро – «шестой сын»...
– Нет, имя Артем ничего не означает, – сказал воздушный гимнаст.
– Господин Алтём, расскажи мне о Хидейоши...
Говоря это, Ацухимэ дотронулась до отворота его куртки-косодэ. Зачем она это сделала? Артем едва только начал приходить в себя от заставшего его врасплох потрясения, как снова... Она ведь только приблизила к нему свою руку, а его голова закружилась, будто он в самолете рухнул в воздушную яму.
– Он велел передать что-нибудь мне? – спросил она. – Только мне, и никому другому?
Артем замешкался с ответом, потому что на ум пришла просто-напросто сущая нелепость – скажи он сейчас Ацухимэ, что ее брат ничего не велел передать, она развернется, уйдет, и он ее больше не увидит. Соврать ей, что ли? Дескать, Хидейоши велел передать такие слова: «Приветь незнакомца, сестренка, будь с ним ласкова, одень, обуй, накорми».
– Нет, – наконец выдавил из себя Артем. – Ничего не велел передать.
И поспешил добавить:
– Но он говорил мне о тебе. Сказал, что его сестра живет в доме мастера Мацудайра. Когда мы с ним расстались, Хидейоши был здоров, не был ранен.
«Что я несу? – удивился сам себе Артем. – Нет, надо выбираться из этого наваждения».
– Он направился в Киото? – спросила Ацухимэ. «И имя у нее хорошее, – Артему пришла на ум очередная нелепость. – И сочетание получается хорошее – Артем и Ацухимэ... Ацухимэ и Артем».
– Да, – сказал гимнаст. – В Киото.
– Ты долго будешь гостить в доме сэнсэя?
«Теперь уже не знаю, – ответил бы ей Артем, если бы решил говорить правду, и только правду. – Теперь уже ничего не знаю».
– Мастер Мацудайра сказал, что я могу остаться надолго. Сказал, что станет заниматься со мной кэмпо.
– Кэмпо? – Она оживилась. – А он проверял твои умения?
– Проверял. – Артем почувствовал, что наваждение все же помаленьку отпускает его. – Только умений у меня никаких нет, с мечом я прежде дела не имел. Есть лишь задатки. Правда, мастеру они понравились.
– На чем вы фехтовали с мастером, на синаях или на боккэн? – Похоже, Ацухимэ нисколько не притворялась, и ее действительно интересовала эта тема.
– На том и на другом.
И тут Ацухимэ произнесла нечто, от чего у Артема аж дыхание перехватило:
– Я бы пофехтовала с тобой, Алтём. Мне хотелось бы посмотреть, каков ты в работе с нагината или с копьем.
– А ты фехтуешь? Я, конечно, недолго нахожусь в ваших краях... и, может быть, только поэтому пока не встречал здесь женщин с оружием.
– Я тоже не встречала, – рассмеялась Ацухимэ. – Разве что саму себя... Я живу в доме сэнсэя десятый год, – продолжала она. – Я появилась в этом доме совсем маленькой девочкой. Я, как ты знаешь, из семейства Кумазава, поэтому меня не заставляли прислуживать и вообще работать по дому. Целыми днями я бегала везде, где хотела, и играла во что хотела. Играла же я не с куклами, а с синаем или с боккэном. Потом уговорила плотника Икэда сделать лук, который был бы мне по силам, бегала с ним на лужайку за чайным домиком и упражнялась в стрельбе. Потом осмелела настолько, что стала нарушать строжайший из запретов – тайком пробиралась в комнату, где хранится оружие, и сама училась управляться с разными предметами. Больше всего мне нравилась нагината. Мне приходилось всему обучаться тайком. Ма-ай и зансин[20]20
Ма-ай – чувство дистанции, зансин – физическое и моральное превосходство над противником
[Закрыть] я обучалась, сквозь щелочку подглядывая за упражнениями в зале и потом повторяя их на лужайке за чайным домиком. Суки[21]21
суки – оценка слабых мест
[Закрыть] я обучалась, хитростью направляя разговоры с сэнсэем на нужную мне тему. Вот сотай рэнсю[22]22
сотай рэнсю – работа с партнером
[Закрыть] по-настоящему я отрабатывать не могла. Тогда я сделала из соломы чучело в человеческий рост, воткнула его в землю на лужайке за чайным домиком и упражнялась.
Девушка пожала плечами:
– А меня никто не останавливал, не говорил: «Не женское это дело». Жены сэнсэя и его наложницы думали, что сэнсэй мне все это разрешает, а сами спросить его боялись. Глупые гусыни! Только и умеют, что сплетничать и делать друг другу мелкие гадости. – Сказано это было Ацухимэ с нескрываемым презрением. – А сэнсэй меня не останавливал, потому что думал – вырасту и одумаюсь. А я выросла и не одумалась. Теперь уже поздно. – Она вздохнула. – Женщины не могут носить оружие. Даже женщины знатного самурайского рода. Кинжал – это не оружие. – Ацухимэ завела руки за спину и вытащила из банта, в который были завязаны на спине семь поясов[23]23
Не только Ацухимэ носила семь поясов, у всех японок на талии было всегда семь поясов. Традиция.
[Закрыть], карманный женский кинжал каи-кен. – Считается, он нужен женщине, чтобы убить себя, когда посягают на ее честь. А зачем убивать себя, когда я легко могут убить того, кто посягает? Только лучше это делать не кинжалом, а мечом или нагината.
Она убрала каи-кен в сплетения банта.
– Скажи мне, Алтём, ты стал бы упражняться со мной в фехтовании?
– Да, – не раздумывая, ответил Артем.
– Здесь никто не хочет упражняться со мной, – ее голос чуть заметно дрогнул.
– Мастер запрещает?
– Мастер не запрещает, тут другое, – она произнесла это с какой-то непонятной интонацией. – Самураи считают – настоящий буси[24]24
Буси – воин.
[Закрыть] не станет скрещивать с женщиной даже бамбуковые клинки. Потому что этим он уронит свою честь. – Ацухимэ невесело улыбнулась. – Раньше они меня задирали. Но быстро перестали и теперь молчат. Это я их отвадила. Если кто-то пытался сказать про меня что-то нехорошее, я говорила ему – давай сразимся, выбирай оружие, и, победив, поставишь меня, женщину, на место, и больше я никогда не возьму в руки ни синай, ни боккэн, ни катану, ни нагината. После этого они тут же умолкали. Потому что никто из них не хочет быть посрамленным, уступив женщине в поединке. А все тут знают, как я фехтую. Они бегали и бегают подглядывать, как я упражняюсь на лужайке за чайным домиком. – Она вдруг фыркнула. – Они боятся меня из-за того же, из-за чего боялись когда-то мастера ёсинори. Ты, Алтём, никогда не слышал о мастере ёсинори?
– Нет, – сказал Артем и ничуть не соврал.
– Он жил около пятидесяти лет назад. До нас не дошло, у кого обучался ёсинори и в каких поединках добывал себе славу. Только откуда-то пошли слухи, что ёсинори – непревзойденный кэнси и не знает себе равных в поединках кэмпо, причем он одинаково бесподобно владеет синаем и боккэном. Ёсинори начал странствовать по стране Ямато, переезжая от школы к школе. Он предлагал наставникам школ поединки по их выбору – на синае или на боккэне. Трудно сказать, чего испугались первые наставники, но они предпочли откупиться от ёсинори несколькими коку риса, а не биться с ним. Они побоялись быть побитыми на глазах учеников и навсегда лишиться в глазах учеников авторитета. А потом слава уже бежала впереди ёсинори, и наставники все как один откупались от него, считая, что им ничего не светит в поединках. Вскоре ёсинори собрал достаточно средств, чтобы основать свою собственную школу. Он умер, будучи наставником ёсинори-рю. До сих пор достоверно неизвестно, так ли уж был велик и непобедим ёсинори, как об этом говорили.
– У нас тоже происходят подобные истории, – сказал Артем. – В наших краях в большом почете живут мастера единоборства под названием бокс. Героем бокса считается тот, кто провел много поединков и одержал в них побед намного больше, чем поражений. Нечестные люди у нас научились создавать дутых героев. Они сводят такого «героя» с заведомо слабыми соперниками. И что получается? А то, что «герой» побеждает в двадцати схватках из двадцати. Звучит внушительно, и кто не знает, что это были за противники, или пугаются «героя», или превозносят его. Или и то и другое. Вот так можно надуть значимость человека.
– Надувать – я поняла твой образ! Как дети надувают лягушку, вставив ей соломинку в задний проход! – Ацухимэ радостно хлопнула в ладоши. – Как интересно! Я бы хотела поговорить с тобой о твоей стране, Алтём-сан.
– И я бы хотел того же, Ацухимэ-сан, – сказал Артем, ничуть не покривив душой.
И чуть не добавил: «Наедине. И чтобы поблизости не было мастера Мацудайра, который тоже, помнится, хотел говорить со мной про мою далекую страну».
– А брат? – вдруг вспомнил Артем. – Хидейоши тоже не одобрял твоего увлечения оружием и отказывал тебе в тренировочных поединках?
– Да, – признала Ацухимэ, и лицо ее опечалилось. – Хидейоши считал, что я своим поведением позорю род. Даже брат так думает...
Может быть, Артему только показалось, но вроде бы глаза девушки заблестели от наворачивающихся слез. Гимнаст решил отвлечь девушку от очевидно неприятной ей темы. И сделал это крайне неуклюже:
– В моей стране немало удивились бы тому, что мужчина и женщина наедине беседуют об оружии и схватках. Скорее им следовало бы говорить о погоде, о поэзии, о чувствах...
– И ты такой же! – еще больше помрачнела Ацухимэ. – Ты тоже не воспринимаешь меня всерьез...
– Нет, это не так! – поспешно воскликнул Артем. – Я...
– Господин Ямамото! – раздался голос сзади. Черт! Артем и не услышал, как кто-то подошел.
Он оглянулся. А, знакомое лицо. Это был тот самый молодой самурай, что провел Артема к мастеру.
– Я – Наканэ, – вежливо поклонился самурай. – Сэнсэй велел мне проводить тебя в трапезную.
«Дьявол, как не вовремя», – подумал гимнаст.
– Спасибо за беседу, Ацухимэ-сан, – поклонился девушке Артем. – Но мы не договорили и остановились на самом интересном. Мы сможем продолжить нашу беседу?
Какие-то полсекунды прошли в ожидании ее ответа, и эти полсекунды Артем волновался, как какой-нибудь впервые влюбленный школьник или романтически настроенный студент. Боялся, а вдруг она скажет: «Все, после твоих последних слов я с тобой не хочу больше видеться. Ни-ко-гда».
– Конечно, – сказала она, поклонившись. – Завтра мы продолжим нашу беседу, Алтём-сан...
– Сэнсэй велел мне познакомить тебя с нашим распорядком, – говорил Наканэ, когда они огибали внутренний двор по открытой галерее. – Он сказал, что ты должен его узнать. Это должно повлиять на какое-то твое решение. Пока не прозвучал сигнал к вечерней трапезе, мы сможем поговорить.
Наканэ внезапно запрыгнул на перила галереи, уселся на них, болтая ногами. Артем вынужден был остановиться рядом.
– Знаю я, что это за решение! – хитро подмигнул самурайчик. – Сэнсэй часто говорит, что гайдзины нужны как приемные дети. Тебе будет очень трудно, Ямамото, ты не выдержишь. Только уроженец страны Ямато обладает достаточной силой духа, чтобы выдержать все.
– Так тяжело? – ухмыльнулся гимнаст.
– Ну вот скажи, Ямамото, – продолжал болтать ногами Наканэ, – ты готов спать с мечами по бокам постели и с мечами в изголовье?
– А зачем это нужно?
– Как зачем! Самурай должен правильно спать. Без этого нельзя.
Артем хотел сказать: «Так я не самурай, с чего ты взял, что я самурай?» А потом ему пришло в голову, что Мацудайра, скорее всего, отрекомендовал его своим ученикам именно как самурая, ну... только зарубежного самурая. Чтобы относились к нему хотя бы без сословных предрассудков, хватит и одного предрассудка по отношению к чужеземцам.
– Правильно – это как? – спросил Артем.
– Правильно – это так, как подобает самураю, – с гордостью произнес Накамэ, разве что кулаком в грудь себя не ударил. – Самурай должен спать только на правом боку, укрыв под ним правую руку, и во сне не переворачиваться. Если спящего самурая ударит мечом подкравшийся враг, то отсечет левую руку, но уцелеет правая. – Накамэ правой рукой вытащил клинок катаны из ножен на длину ладони и тут же с силой вогнал обратно. – Вскочив, самурай сможет сражаться более важной, правой рукой. Вот для чего надо правильно спать. Этому не научиться без должной крепости духа. Знаешь, как этому учат? По бокам от спящего ученика ставятся два остро наточенных меча. Станет ворочаться во сне – поранит себя. Приходится много раз пораниться и много шрамов нажить, прежде чем научишься.
– Со сном понятно, – сказал Артем. – Хорошие сны мне обеспечены. А что там с дальнейшим распорядком?
– В Мацудайра-рю очень строгий распорядок дня, и от него не допускается ни малейшего отклонения. Подъем с зарей, обязательное обливание холодной водой и небольшая разминка с шестами или с симбо[25]25
Симбо – тяжелая трость.
[Закрыть]. До завтрака чтение «Кодзики», «Нихон-ги»[26]26
«Кодзики» и «Нихонги» – японские хроники VIII в.
[Закрыть] и других книг, обязательных для любого самурая, – о божественном происхождении народа Ямато, о доблестях благородного мужа, о деяниях самураев прошлого, потому что... – Накамэ поднял палец и изрек: – ... подражание мастерам прошлого, а не настоящего способствует овладению кэмпо.
Самурайчик явно кого-то цитировал. Или сэнсэя, или какого-то книжного авторитета.
– После завтрака занятия каллиграфией, музыкой и стихосложением. Хочешь, Ямамото, я прочитаю стихотворение, которое сочинил сегодня?
Не дожидаясь согласия Артема, Накамэ продекламировал:
– Нравится?
– Да.
– Потом до обеда мы с сэнсэем занимаемся кэмпо. После обеда час можно отдыхать по своему усмотрению. А потом мы занимаемся воинскими искусствами. Стрельба из лука, зюзуцу[28]28
Рукопашный бой.
[Закрыть], наездничество, умение владеть копьем, боевым веером и алебардой – все, чем должен владеть самурай. А после вечерней трапезы мы снова читаем книги. Вот так. Никакого отступления от распорядка, Ямамото. Ты считаешь, что у тебя хватит силы духа справиться с этим?
Ответить ни отрицательно, ни утвердительно Артем не успел. Раздалось знакомое дребезжание ручного барабанчика.
– Пора. – Накамэ спрыгнул с перил. – Зовут на вечернюю трапезу... Она странная.
– Кто? – не понял Артем. – Трапеза?
– Ацухимэ, сестра Кумазава Хидейоши, – сказал Накамэ и заговорщицки подмигнул. – Хорошо подумай, прежде чем сходиться с ней близко. Дружба с ней опозорит тебя в глазах других самураев. У нас ее не любят...
На это Артем ничего не стал говорить. Потому что незачем было говорить...
А потом был обед в общей трапезной. Все самураи, наставники и ученики Мацудайра-рю, сидели за общим длинным столом. Еду подавали женщины. Сегодня на ужин были жареные бобы, китайская лапша и зеленый чай. Артем с удовольствием навернул бы сейчас чего-нибудь посущественнее, бифштексик бы какой-нибудь зарубал, но... может, так будет к лучшему. Наедаться на ночь не рекомендуют все без исключения доктора. Да и вдобавок на стене этой комнаты красуется какэмоно с подходящим к случаю изречением: «Питайся правильно и умеренно».
Артем ловил на себе любопытные взгляды. Конечно, известие о том, что в школе появился гайдзин, уже облетело всех наставников и учеников. А сейчас гаидзина все увидели воочию. Гимнаст же от нечего делать пересчитал сидящих за столом – сорок два человека, не считая самого гимнаста.
Артем не пытался разглядеть, кроется еще что-нибудь во взглядах кроме любопытства. Например, ненависть. Но во всяком случае, являясь объектом всеобщего внимания, Артем чувствовал себя неуютно. Да хоть бы его тут люто возненавидели, ну и что! Мастер сказал, что здесь под его защитой Артему ничего не грозит. А в своей школе мастер – царь и бог. Так почему ж не верить мастеру!
После вечерней трапезы Мацудайра жестом подозвал Артема, вышел с ним на веранду.
– Что ты решил? – спросил мастер.
– Я решил принять твое предложение, Мацудайра-сан. – Артем счел уместным вежливо поклониться.
«В конце концов, – подумал гимнаст, – я всегда смогу уйти, когда надоест. Мне собраться – только короб на плечи».
– Я рад, – сказал мастер. – Я надеюсь, твое присутствие пойдет на пользу Мацудайра-рю... Видишь этот холм? – Мастер вытянул руку в сторону довольно высокого взгорья, покрытого весенней зеленью. – С него в ясный день ты можешь увидеть вершину Фудзи. Она видна, но путь до нее долог. Так же долог путь к вершинам кэмпо. А знаешь, Ямамото, какая высшая цель кэмпо и, думаю, всех воинских искусств? Вот она – меч не нужен вовсе. Когда ты придешь к пониманию этой истины и научишься выходить из любого положения, не обнажая меча, тогда ты можешь сказать о себе: «Я стал кэнси, великим мастером меча».
– Заниматься с мечом дни напролет, чтобы отказаться от меча? Нет ли в этом противоречия? Не разумнее ли сразу обучаться выходить из любого положения, не обнажая меча? – Артем сейчас не играл и не притворялся. Он действительно не понимал логики мастера. И действительно хотел ее понять.
– Потому что сила не снаружи, а внутри тебя. Постоянные, усердные занятия с мечом направлены именно на выковывание духа. А чем сильнее дух, тем чаще отдыхает меч. Но путь к совершенству долог, – еще раз повторил мастер. – Начни его с того, что пойди и хорошо выспись. У тебя глаза слипаются, Ямамото. Сейчас Наканэ отведет тебя в твою комнату. У нас еще будет время поговорить о кэмпо, о твоей стране, обо всем...
Наканэ отвел Ямамото-Артема в его комнату. Хотя, наверное, ее следовало именовать кельей – два с половиной шага в длину, шаг в ширину. Из мебели – только тюфяк на полу. «А нужно ли человеку больше?» – философски подошел к вопросу Артем, падая на этот тюфяк. Вся усталость последних дней разом навалилась на него, когда он увидел перед собой постель, и не было никаких причин откладывать сон. И – словно некие невидимые подпорки вышибли. Проваливаясь в туман, Артем подумал, что завтра он увидит Ацухимэ. И от этого сразу стало хорошо на сердце и на душе.
С тем Артем и заснул.
Но проспать до утра ему было не суждено.
Глава десятая
НОЧЬ В БАГРОВЫХ ТОНАХ
Бедные звезды!
Им места нет в небесах —
Так сияет луна...
Лэйкин
Решетчатая бумажная дверь чуть не разлетелась на составные части. От этого грохота Артем ошалело вскинулся на тюфяке, вскочил на ноги и, еще ничего ровным счетом не понимая, инстинктивно отпрянул к дальней стене комнаты. В комнате мигом стало тесно от людей. Кто-то из них поднял над головой фонарь, и его слабый колеблющийся свет показал перекошенные от ненависти самурайские лица.
– Не успел удрать! – радостно закричал кто-то.
– Думал, не догадаемся!
Набившиеся в келью самураи были растрепанны и злы. Их ладони нетерпеливо сжимали и гладили рукояти мечей.
– Только сейчас не вздумайте убивать!
– Вытаскивайте его! – закричали из коридора. Артема ухватили за кимоно, рванули. Артем на кого-то налетел, тут же последовал толчок в спину, от которого гимнаст чуть не сшиб стоящего перед ним человека.
Самураи даже не подумали, что в этой тесноте они крайне уязвимы. Артем без труда мог выхватить у кого-нибудь из-за пояса вакидзаси. И пока они сообразили бы, что происходит, пока сами выхватывали бы оружие, многие из них, подкованных, блин, в фехтовании бойцов, получили бы в бортах пробоины от скромного акробата. В этой теснотище их численное превосходство мигом бы обернулось большим, жирным минусом. Они стали бы мешать друг другу, как пассажиры в трамвае. Тем более многие наверняка по привычке схватились бы за катану. А тут катаной не размахнешься, а коли все же размахнешься – своих же посечешь. К тому же Артем мог выбить из рук и потушить фонарь, в полной темноте его шансы на спасение получили бы еще одну существенную добавку.
Черт... Соблазнительно. Артем чувствовал, что он в шаге от роковой черты, за которой уже не будет иного выхода, кроме как биться насмерть. Что там мастер говорил – умение побеждать без оружия есть высшее мастерство в кэмпо? Можно ли сейчас обойтись без оружия? А кстати, где же ты, сам мастер, чего не летишь на выручку?
Артем все же удержал себя от рокового шага. Может быть, незнание помогло – он не понимал, в чем причина ночного переполоха и насколько она серьезна. Может быть, не все так ужасно, как выглядит. По странной прихоти ума он вдруг вспомнил прошлую жизнь, телерепортажи из жизни мусульман. Когда они хоронили кого-то, скажем, убитого израильской ракетой или разведкой, то похороны оборачивались грандиозной демонстрацией ненависти. Улицы были полны народу, все грозно орали что-то, размахивали оружием, сидели друг у друга на головах, палили из автоматов, все лица были перекошены самым немыслим и злобным образом. Казалось, ну, все – назавтра мир содрогнется. А назавтра – ничего. Устаканивается, обычная жизнь, будто вчера ничего и не было. Выпустили пар и едем дальше... Хотя японцы, конечно, иного темперамента люди.
Наконец его вытолкали в коридор. Ему не дали надеть ни штаны-хакама, ни куртку-косодэ, ни таби, он был в одном кимоно и босиком.
А коридор был забит людьми. Их тут было до дури, до чертиков, даже лень пересчитывать. Наверное, все обитатели школы сбежались. «Что это значит? Нобунага у ворот? Но чего тогда стоит слово мастера, который обещал защиту? Или слово, данное гайдзину, можно нарушить без ущерба собственной чести?» Гимнаст ничего не понимал... Кроме одной очевидной вещи – сейчас уже не убежишь, с этим он явно и фатально опоздал.
– Наканэ! – увидел Артем знакомое лицо.
– Убийца! – заорал молодой самурай. – Ты даже не достоин смерти от меча!
Но зачем-то (видимо, уже не контролируя свои эмоции) он попытался вытащить катану. Ему не дали этого сделать стоящие рядом самураи.
– Мы убьем его позже! Убьем не мечом.
– Ведите его!
– Ведите!
Его схватили за руки, больно сжав запястья, и повели... лучше сказать, быстро потащили по коридору. Потом – по галерее. Знакомый маршрут. Так и есть. Фехтовальный зал.
Кто-то из самураев ходил по залу со свечой и зажигал от нее фонари, висящие по стенам на крюках. Света уже вполне хватало, чтобы увидеть в центре зала лежащего на соломенных матах человека.
Это был мастер Мацудайра. Он лежал лицом вниз, разбросав в стороны руки. Из-под левой лопатки торчала рукоять кинжала. Клинок всадили по самую рукоять.
Артем встал как вкопанный, и его конвоиры вынуждены были остановиться.
– Он мертв? – вырвалось у Артема.
– И ты умрешь! – закричал Наканэ. – Здесь же! Рядом с тем, кого убил!
– Гайдзин! Обезьянье отродье! Кусок гнили! – орали вокруг. И еще что-то орали в том же духе, Артем не вслушивался.
«Дело плохо», – прошелестело в мозгу опавшей осенней листвой. Погано сделалось на душе, поганей некуда.
Артема сильно толкнули, он полетел лицом вниз, упал на маты. Встать не дали – сверху кто-то вспрыгнул, ударив коленями в спину, и тут же сомкнул пальцы на горле.
Гимнаст перевернулся, одновременно всаживая локоть напавшему куда придется, куда попадет. Видимо, хорошо попал, потому что пальцы разомкнулись... Ну а толку-то! Сразу же множество сильных ладоней придавили руки-ноги Артема к полу. «Что я могу сделать? – обреченно подумал гимнаст. – Когда их тут навалом! В келье надо было драться, только там был шанс».
– Гайдзины – это варвары! – кричал кто-то над Артемом. – Никто не запрещает пытать варваров! Дайте мне боккэн. Я не хочу поганить о него боевые мечи. Дайте боккэн!
– Что ты собираешься делать, Цурутиё? – раздался чей-то на удивление спокойный голос.
– Дайте мне боккэн! Я хочу знать, кто его послал! Я проткну ему глаз. Если не скажет, буду пытать дальше!
Артем видел перед собой лицо этого бритоголового Цурутиё – с кустистыми бровями, с пылающими ненавистью глазами и первой неряшливой растительностью на круглом юношеском лице.
Опа! У горла Цурутиё появилось широкое лезвие алебарды-нагината[29]29
Нагината – японская алебарда. Шест с прикрепленным к нему плоским лезвием. Гораздо позже, в XVII веке, нагината станет излюбленным оборонительным оружием девушек из самурайских семей.
[Закрыть]. Лезвие коснулось его кожи.
– Стой, Цурутиё! Встань и отойди от него! – Артем узнал голос. Да и как было не узнать. Ацухи-мэ, сестра Хидейоши.
– И все отойдите в стороны! – приказала девушка. – Ну! Быстро! Его сюда направил мой брат, пообещав защиту. Раз больше некому, я его буду защищать.
– Ты сошла с ума, женщина! – Цурутиё вскочил, замахал руками. – Он убил мастера Мацудайра!
– Ты это видел? Кто это видел? – Ацухимэ обвела взглядом всех остальных. – Он признался в этом?
– Под пытками признается! – крикнул кто-то из-за спин.
Артема все-таки отпустили. Воспользовавшись, что его больше не держат, он поднялся. И наконец-то посмотрел на девушку.
Ацухимэ стояла, опершись на нагината. Древко алебарды было длиной с ее рост[30]30
Обычно длина нагината – два метра.
[Закрыть]. Амазонка! Горящие глаза и растрепанные волосы только дополняли образ и удивительно шли ей. Она была босиком, а надето на ней сейчас было темно-синее кимоно с вышитыми золотой нитью пионами.
– Под пытками? – переспросила, усмехнувшись, сестра Хидейоши. – А почему с него начинают пытать? Может быть, начать с тебя, Абэ Иэнари, чей голос я узнала. Ведь оснований подозревать тебя ничуть не меньше, чем чужестранца!
– Ты – женщина, и ты не можешь встревать в дела самураев. – Раздвинув окруживших пятачок, на котором лежал убитый мастер и стояли Артем с Ацухимэ, шагнул, судя по всему, тот самый упомянутый Абэ Иэнари. А судя по морщинам и седине в волосах, этот самурай был одним из наставников Школы. Или местным «вечным студентом».
– Я не могу встревать?! – не произнесла, а прошипела рассвирепевшей рысью девушка с нагината, ее глаза сузились до предела, почти исчезнув с лица. – Я не могу! Я – Ацухимэ из рода Кумазава, дочь Кумазава Масахиро, в моих жилах течет кровь Минамото ёсицунэ[31]31
Минамото ёсицунэ (1159—1189) – знаменитый военачальник. Победы, одержанные им во время войны домов Тайра и Минамото в 80-х годах XII века, присвоил себе его старший брат Минамото ёритомо (1147—1199), будущий основатель Камакурского сёгуната. Обманутый ёсицунэ покончил с собой. Он является героем множества легенд и преданий.
[Закрыть]. И я что-то там не могу?! Кто здесь может сказать, что его предки сделали для страны больше?! Может, ты, Абэ Иэнари, жалкий плебей, сын вожака рыбачьей артели, получившего самурайские мечи только за то, что долгие годы поставлял свежую рыбу престарелому, слабоумному тайро[32]32
Тайро – старейшина, высший административный пост в военном правительстве бакуфу.
[Закрыть]. Или ты, Хасимото, чей отец был безродным ронином! Или ты, Цурутиё, чей род всегда с охотой поддерживал любых мятежников! Или, может, ты, Такэаки, не знающий своего отца и живущий здесь из милости сэнсэя?
Как-то враз все в зале примолкли. И когда замолчала Ацухимэ, в зале повисла неожиданная, поразительная тишина.
Тишину разорвал голос Цурутиё:
– Кто еще мог убить сэнсэя! Он, только он – гайдзин! Стоило ему приехать, как сэнсэя убили! Не раньше, а в этот день!
– Я спрашиваю еще раз, кто-нибудь видел, как чужестранец убивал мастера Мацудайра или как он крался ночью к комнате сэнсэя? – Ацухимэ приподняла нагината и острием обвела круг собравшихся. – Может быть, кто-нибудь видел, как гайдзин крался к себе в комнату? Хоть это видели?
– Я не стесняюсь того, что мой отец ловил рыбу, – это опять заговорил Абэ Иэнари. – Сэнсэй Мацудаира учил нас не кичиться чужими заслугами. К тому же в Мацудайра-рю среди учеников и наставников много людей из благороднейших семейств, которые тоже сделали для страны немало. А ты – всего лишь женщина. Ты не можешь прикасаться к оружию, ты должна сейчас находиться на женской половине.
– Ах, вот как ты вдруг заговорил, Иэнари! – Девушка сложила руки на груди, зажав между ними древко нагината. – Стоило только мастеру покинуть нас! Надеешься занять его место? Или ты хочешь оскорбить меня? Так оскорби, если хочешь сразиться со мной по всем правилам фехтовального искусства! Я даже согласна на твой выбор оружия. Хочешь, мы будем биться на нагината или на копьях? Хочешь – выбери катану. Я согласна на бо и на дансэн утива[33]33
Бо – боевой шест, дансэн утива – боевой веер.
[Закрыть]. Я согласна и на лук. Ведь я же женщина, и я не смогу натянуть лук, правда? А пока еще раз напомню тебе, что я из рода Кумазава. Оскорбив меня, ты оскорбишь дом Кумазава. И если рядом нет мужчины из рода Кумазава, я буду защищать честь рода.
– Ты не должна так говорить, женщина, и злить людей, которые любили сэнсэя, – Невысокий худощавый и тоже не очень молодой самурай вышел в первый ряд столпившихся вокруг девушки и чужестранца. – Замолчи! Ни у кого здесь не было причин убивать мастера Мацудайра! Мы все любили его и любили эту школу. Что теперь будет со школой? Ни у кого из нас не было причины убивать сэнсэя. Только у гайдзина были причины!
– Ни у кого, говоришь... – Глаза Ацухимэ опять превратились в две словно нарисованные на лице тонкие полоски, что – как уже понял Артем – не предвещало ничего хорошего находящимся поблизости от нее недоброжелателям. – Ни у кого? Тогда слушайте. Я скажу вам сейчас. Начнем с-с...
Ацухимэ совершила одновременно хищный и изящный поворот головы, выбирая жертву.
– С тебя, Хара Итиноси. – Лезвие нагината качнулось в сторону невысокого худощавого самурая. – Все мы восхищались мечом сэнсэя, «Светом восемнадцати лун». И как можно не восхищаться клинком, выкованным самим Амакуни[34]34
Амакуни – легендарный японский кузнец, жил около 700 года н. э. Он первый начал делать мечи с изогнутым, заточенным с одной стороны клинком.
[Закрыть]. Однако ты, Хара Итиноси, не просто восхищался. Ты смотрел на этот меч, как мужчина смотрит на женщину, не мог оторвать взгляд. Это мужчина не обратит внимания на такой пустяк, как блеск охваченных страстью глаз, а от женщины подобное не укроется. Вожделение – вот что я читала в твоем взгляде. Вы скажете, меч не похищен. Да, это так. Но может быть, кто-то собрался похитить его позже. Или ты, Хара Итиноси, подумал – раз я не могу владеть, то пусть не владеет им никто!
