Текст книги "Пепел и кокаиновый король"

Автор книги: Александр Логачев

Соавторы: Игорь Чубаха
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Думаешь, ты будешь этим болтом? Да он тебя прихлопнет на первой же станции. У него ж подвязки по всему земному шару. Во что ты влез, Пепел!?

– Ну, если по-другому до него не добраться, – Пепел сковырнул пробку с очередного пузыря водки. – А добраться очень хочется…

Добраться до смуглой глотки синьора Лопеса действительно очень и очень хотелось. Но добираться придется окружным путем. И вот почему… Потому что Лопес подбил Пепла на страшный, странный, невозможный спор. Сергей должен совершить путешествие вокруг земного шара и вернуться в Питер первого июля. Сергею нельзя пользоваться самолетами и подводными лодками (Лопес что-то краем слыхивал про подводные кругосветки советских атомоходов), и по пути Сергей должен последовательно отметиться в пяти контрольных точках – Прага, Заир, Нью-Йорк, Япония, Петропавловская крепость – именно в таком порядке. Так, отметиться, чтобы не оставалось никаких сомнений в реальности вояжа. Все условия пари задокументировали на бумажке, и бумажку заверили подписями уважаемые люди.

Глава первая. 14 апреля 2002 года. Воруют все!

Будем кружить,

Петь и дружить.

Я совсем танцевать разучился

И прошу вас меня извинить.

Утро зовет

Снова в поход…

Покидая ваш маленький город,

Я пройду мимо ваших ворот.

«Случайный вальс»

Стихи Е. Долматовского, музыка М. Фрадкина

– У вас очень интересные глаза. Насыщенный цвет стали. Как бы мы ни строили визаж, их не «приглушить», встречные всегда будут обращать внимание на глаза и запоминать вас по вашему взгляду, – смущенно призналась суетящаяся вокруг Сергея красавица.

Отсюда сквозь витрину открывался прекрасный вид на сине-бело-златокупольную церквушку и втиснутый в строй старых узловатых тополей проспект. И чтоб не лишиться возможности любоваться этим видом, Сергей отказался от стрижки и заказал подобрать по компьютеру подходящий имидж.

– Все воруют, приятель. Только некоторые прикидываются честными, – заявил Пепел, устроивший наблюдательный пункт в мужском зале самого навороченного на Петроградской стороне косметического салона «Квази-мода».

– Я никогда ни у кого! – мозолистым кулаком в перстнях стукнул по подлокотнику парикмахерского кресла пузатенький клиент с сиреневым носом. Судя по костюму, жил он с доходов собственной средней оптовой фирмы. Судя по физиономии, имел бурное прошлое и любил заложить за воротник. И еще одна неизгладимая черта – толстяк относился к породе людей, которые сами верили любым своим бредням.

Но это была настолько наглая ложь, что Сергей даже не сразу нашел, как продолжить тему. Срезать пузана укором напрямую, дескать, честному торгашу в России не выжить, не хотелось. Это поставило бы точку под диспутом, да и Пепел чересчур рановато продемонстрировал бы свою проницательность. И Сергей завернул с тыла:

– А у государства разве не крал? Так уж никогда, ни гайки? Даже в прежней, совковой жизни? – Пепел наседал не от большой любви к истине, просто надо было навести в салоне мосты, чтоб потом мельком задать парочку действительно важных вопросов. На пылающую благородным негодованием рожу толстяка оглядываться было некогда, гораздо больше Сергея итнтересовало то, что творится за окном.

– Может, и брал. Брал, а не воровал! – заслуженный «из грязи в князи» сжал пролетарский кулак, на котором перстни выглядели, как узбеки на атомной подводной лодке. – Свое брал. Что недоплачивали. Не продавать из-под полы брал, а на хозяйство. Гвозди-«сотку» там, цемент для дачи, рубероид.

Ловко орудующая маникюрным железом вокруг заскорузлых ногтей толстяка блондинка (крайний сексапил) поймала убранную руку и припечатала назад. Ее лазурный халатик славно оттопыривался на попе.

– А Господу нашему при подсчете грехов все едино будет, гвоздь или картину Рубенса из Эрмитажа, на продажу или для жены, один раз или регулярно. Грешен – значит, будь добр пожаловать в ад, – пугнул присутствующих холеный и эстетствующий, будто Арамис из «Трех мушкетеров», явно не бедствующий служитель культа, которому вторая красавица делала из рыжей бородки произведение искусства. Одна ряса батюшки, из шерсти австралийских овец-мериносов, похоже, стоила, как приличный мерседес, – Значит, всей не умеющей не воровать матушкой Россией в преисподнюю и отправимся.

– Чтобы приглушить насыщенность ваших глаз, я бы рекомендовала весь костюмный ансамбль решать в «железных» тонах. Это «размоет» впечатление, – предложила охаживающая Сергея брюнеточка.

Сергей не возражал, пусть сним подольше повозятся, он специально заказал почти не выполнимую по визажу задачу. Уставшая охотиться с пилочками для ногтей за непоседливыми пальцами толстяка блондинка тоже решила высказаться:

– Это что, у меня соседи по коммуналке, приличная семья, муж работал на Ливизе. Так вот он переконструировал на новый лад куртку и брюки. Всякие непромокаемые карманы, система трубок от капельниц, вшитые под подкладку воздушные шарики. Вместе с женой не один день думали и шили. Потом до двух ящиков водки на себе выносил. И охрана его не тормозила – ничего ведь не оттопыривается, не вздувается, идет мимо мужик нормальной толщины. Потому как водка распределялась на теле равномерно.

– Вранье, во-первых, если равномерно, то как быть с силой притяжения? А во-вторых, не воздушные шарики это были, а презервативы! – поставил диагноз шустрый паренек. Молодой, да ранний, одетый в отутюженный костюмчик, крикливый галстук и белоснежную рубашку. Скорее всего, менеджер из ближайших офисов. – Зато у нас бабулька, хоть на пенсии, а работает. Пятнадцать лет таскает из кондитерского цеха между грудей сахар, тесто и сливки, – в салон паренек явился, стриженный под ежика, и объяснил, что поскольку короткие стрижки вышли из моды, ему срочно требуется парик. Теперь на фоне батареи одеколонов перед пареньком выброшенными на берег медузами лежала дюжина париков. И он каждый степенно примерял.

Наконец переставший отдергивать обрабатываемую блондинкой руку толстяк ностальгически закатил глаза:

– А у нас прежний мастер рельсы воровал. Надо же что-то воровать. В метрополитенском депо я, ребята, ишачил. И рельсов по нашему огромному депо разбросано было невидано-немеряно. С глубоких советских времен сменяные рельсы просто оттаскивали в сторону и оставляли ржаветь в густой траве и колючих кустах, а ближе к Перестройке сообразили сдавать в металлолом. Мастер вывозил чин-чинарем по государственным мандатам. Но одну рельсину отдавал во имя государства по безналу, десять – для себя за хрустящие рубли. А мы ему этими, – толстяк предъявил слушателям трудовые мозоли, – руками грузили сволочные железяки на шаланды. Ох, и тяжяленные, заразы! Так хоть бы по пузырю нам за труды выкатывал. Фиг! Жадный был очень. Михайлов его фамилия.

Проверив идею на компьютере, брюнеточка стала заламывать руки вокруг Сергея:

– Опять ничего не получается, у вас слишком волевой подбородок. Если убрать «яркость» глаз, начнет работать общая фактура.

– Мать-природа стоит на воровстве. Или отнять, или украсть, – выдал глубокую мысль Пепел, кстати, заглядывающий в вырез халатика склонившейся брюнеточке. Чуть широковата в плечах, зато фигурка точеная, наверное, шейпингом юное тело изводит. – Звери тащат все подряд из лесов, полей и даже из курятников. Мы занимаем без благодарности чужой опыт и идеи у соседей, чтоб не ошибиться самим. Красавицы лямзят наши деньги, мы похищаем у красавиц их молодость. – Сергей улыбнулся самым краешком губ, заметив, что брюнеточка прочитала его взгляд, но лишать Пепла удовольствия не стала. Похоже, намекает на перспективность контакта, – Ученые уводят у природы ее тайны, бизнесмены скупают краденное или отнятое и перепродают. Композиторы крадут ноты из нотной грамоты, а слушатели тибрят у композиторов мелодии, потом ходят и напевают ворованное под нос. Писатели бондят у народа смачные слова и забавные байки, а народ из их книжек крадет крылатые фразы и всякую мудрость. Короче, происходит круговращение воровства в природе. Только не за все еще пока сажают.

После такого глобального вывода все поневоле притихли, с уважением косясь на Сергея.

– Что-то не то у нас тут по району сегодня, как-то не так, а в чем дело не пойму, – предложил новую тему Пепел, который в этих краях являлся гостем наиредчайшим.

Понятно, прежде всего, он рассчитывал на бдительность работниц зала. И не ошибся. Блондинка, тоже, видимо, стараясь очаровать интересного клиента, опередила брюнетку:

– Людей-афиш чего-то много болтается. То всегда у метро толклись, а сегодня тут разгуливают. Может, их от метро поперли?

Действительно по скверику между ларьками, по тротуарам Большого проспекта и прилегающего к нему переулка бродили люди, грудь и спину которых закрывали плакаты с картинками и надписями из области «Только у нас в магазине настоящий стиральный порошок» или «Магистр эзотерических наук Адвендей навсегда избавит от кариеса по адресу…». А ведь под плакатом что хочешь можно спрятать, вплоть до пулемета Стечкина. Да и слишком уж крепкие и молодые пацаны для такого низкооплачиваемого занятия ошивались по округе. Чересчур уж пристально разглядывали эти двигатели прогресса прочих пешеходов…

Брюнетка кольнула напарницу полным ревности взглядом и, конечно же, отмалчиваться не стала:

– Еще вон арку перегородили, видите, рыжие жилетки в асфальте ковыряются. Еще вчера никого не было. Отремонтируют на копейку, а спишут потом на миллион. Хотите, я вам расскажу, как…

– Нет, лучше я расскажу, как у нас в депо круговую пожарную дорогу строили и сколько при этом сперли…

Именно ради этого момента истины Пепел и забрался в кресло, за этим и вступил, выражаясь шпионским языком, в контакт с местным населением. Чтобы прежде чем лезть в пекло, осмотреться чужими наметанными глазами. И вывод из добытой информации получался неутешительный: Пепла ждут и крепко обложили подходы, вернее отходы.

Ведь Пепел хотел отбыть за бугор самым законным порядком: с загранпаспортом в кармане и с визами внутри свежего документа. Ясно, он не поплелся в ОВИР, где б его промурыжили до воссоединения России с Украиной. Имелся у Пепла знакомец по первой отсидке, чалившийся в те годы по фарцовой статье. Петя Карназовский по кличке Сабонис. Освободившись, Петя завязал, тем более – на волю он вышел уже в перестройку, когда фарцевать позволялось в открытую. Там-сям терся по жизни Сабонис, а нынче возглавил турфирму.

Вчера Сергей навестил знакомого, а сегодня, как условились, прибыл на Петроградку за готовым документом. И вот выясняется, что турфирму превратили в западню для Пепла. Ну, надо ж так, а!? Ради презренных буржуйских тугриков охотиться на своего же соотечественника? Русский русского предает! В войну фашисты едва наскребали по одному полицаю на деревню, теперь же… Совсем прогнил этот мир.

Еще один нехороший вывод электродрелью буравил мозг: синьор Лопес круто взялся за дело и нашел местных гнид, чтобы те не выпустили льва из его российской клетки. Гниды, к сожалению, оказались головастыми. В два счета просчитали ходы, пробили знакомства. И квартиру Пепла, небось, уже тоже пасут, как медведи идущего на нерест лосося. Хорошо, Пепел перебрался на Васильевский к Иве, которую отбил у какого-то босса от рекламы на презентации третьей модели БМВ.

Правда, сегодня возвращаться к девушке с длинными, как Ниагарский водопад, ногами Иве, увы, никак нельзя – ее или уже вычислили, или вот-вот вычислят. Ладно, Пеплу в дорогу хватит того, что у него сейчас при себе: выкидухи, «Беломора» и последней пачки евроденег.

– Взятые в долю пожарники составили для отмазки обоснование, что дорога нужна им позарез, – вещал навязанную байку бывший деповской мужик, а ныне оптовик средней руки. И не оставалось Секретом для Сергея. Что через минуту торгаш, забыв про осторожность, созреет похвастаться окружающим о своих нынешних неладах закона. Язык мой – враг мой.

Но не до торгаша сейчас. Что ж, и ежу понятно – соваться в Петину турфирму нельзя. Но теперь некогда и негде делать фальшивый загранпаспорт. Придется обходиться без него. Тем более, по тому, как круто взялся Лопес за дело, предельно ясно, что не дадут Пеплу легально перешагнуть ни одну границу. Синьор Лопес не поскупится засветить перед каждой таможней фото Пепла, как особого опасного русского мафиози, пробирающегося из Чечни к Бен Ладену на инструктаж.

– Вы знаете, ничего не получается, – совсем опустила руки брюнеточка. И ее можно было понять. Пепел заказал имидж: «Такой, чтоб сегодня вечером расстаться со своей подружкой. Причем, подружка сама должна начать сору». Но найдите такую дуру, которая сама, по доброй воле, решит порвать отношения с этим сероглазым парнем?

* * *

Синьору Лопесу вполне по карману развесить вокруг всех границ плакаты с фото Пепла. Дескать, сто тысяч долларов от правительства банановой республики за голову живого или мертвого. Но лучше мертвого, поскольку знаменитый русский мафиози Сергей Пепел сурово вооружен, и бить его надо, как белку, пулей в глаз и сразу насмерть. А еще для верности Лопес может просемафорить ту же тему Интерполу. Так что не проходить Пеплу досмотры, не задумываться при ответе на извечные пограничные вопросы «Везете ли оружие, наркотики или диких животных?», не отовариваться в такс-фри.

Но свой серпасто-молоткастый с проставленными в нем двумя судимостями, отданный Пете-Сабонису для оформления загранксивы, Пепел во вражеских руках оставлять не собирался. Думаете, не отберу? А мы посмотрим!

Пепел одиноко сидел на скамейке в скверике, на две улицы удаленном от офиса туриста Карназовского, котом щурился на млеющее в подушках облаков солнышко, прихлебывал из горла пивко и ждал. Он примерно представлял себе, как невдалеке разворачиваются им же и заказанные события…

…А Петя-Сабонис представлял себе сегодняшний урочный час так: приходит Сергей Пепел, с улыбкой протягивает руку ковшом, чтобы ему туда положили оплаченный загранпаспорт, который Петя, разумеется, этой зековской морде не сделал. Но тут к Пеплу справа с невинным видом приближается громила, исполняющий роль обычного клиента, и тюк Пепла кастетом по затылку! А слева вскакивает другой громила, работающий под простого офисного клерка, и жух Пепла сквозь рубашку электрошокером! Потом этого назойливого уголовника Пепла, неспособного понять, что на дворе иные времена, где нет места замшелым тюремным порядкам, уволокут за руки-за ноги прочь навсегда из Петиной жизни. И в результате Петя-Сабонис получит за труды немножко зеленых денег.

Но Пепел что-то запаздывал, заставляя Сабониса волноваться. Сабонис раздраженно слушал, как третий громила, притворяющийся секьюрити на входе, отшивает честных клиентов:

– Куда?

– В Анталию путевки по триста двадцать долларов у вас?

– По триста двадцать кончились. Остались по четыреста десять.

– Ладно, годится.

– Тьфу, блин, забыл. По четыреста десять тоже не осталось. Есть последняя по четыреста шестьдесят.

– А какой отель? Пятизвездочный?

– Две звезды, до моря пять кэмэ, и транспорт не ходит.

– Вы – сумасшедший?

– Я-то знаю, что нормальный. Но начальство скорую помощь уже вызвало, само табельный пистолет отнять бздит…

– Куда?! – уже на полном серьезе вдруг затрубил в коридоре остроумный громила. И в ответ школьным звонком по коридору покатился серебристо чистый, но уже с ранней наглецой детский голос:

– У меня тут папка работает. К бате родному! Харчи несу!

– Стоять, щенок!

По коридору затопали тяжелые ботинки догоняющего мальчишку охранника.

– Стоять, подонок! Эй, эй, эй, стоять, уроды!!! Застрелю!!!

За кабинетной творилось что-то необъяснимое. К надсадным воплям охранника прибавился оглушительный перестук и шарканье, захлопали двери. До того нервно слонявшийся по кабинету Петя-Сабонис поспешил к двери. На пути к ней он расслышал, как охранник пронзительно и жутко взвыл «Ой, мамочки мои, бо-о-ольно, ой-йё!» Да что ж это такое в самом деле, в родном-то офисе!?

Турист Карназовский распахнул дверь. По глазам ударил пропитанный горечью из слезоточивого баллончика воздух. И тут же в проем охотничьей дробью посыпались все в слезах и соплях дети разной величины. Не смотря на застящие картинку слезы Сабонис рефлекторно сцапал за воротник одного из них. Попавшийся стервец тут же заученно затараторил:

– Дяденька, подайте Христа ради на хлебушек, мамка померла, батяня пил и мамку бил, я вступался, меня колотил, я сбег из дому, в школу не берут, в милиции пинают…

Тем временем у Сабониса под мышками и между ног в кабинет прошмыгивали все новые и новые пацанята, разбегались в стороны и носились по помещению так, что от их мельтешения рябило в глазах. За детворой глупо бегали трое нюхнувших слезоточивой дряни громил, ловили малышню и не знали, что дальше с малявками делать. Сабонис тоже не знал, что делать с пойманным гаденышем, без устали жалобно лопочущим про папку и мамку.

– Атас, банда! Атас! – вдруг громко, отчетливо и без дурашливости прокричал кто-то из беспризорного десанта.

– Атас! Атас! – подхватили крик остальные, разнося его по коридору и комнатам офиса.

Сабонис почувствовал дикую боль в пальце. Взвыл, разжал ладонь, отпуская задержанного щенка, который тотчас выскочил в коридор, только его и видали. Сабонис поднес кисть к лицу и сквозь едко-сопливую пелену разглядел, как на пальце змеиными точками набухают кровью два серьезных прокуса.

А детки растворились вмиг – так растворяются из вагонов каталы, до нитки обчистив лоха, так растворяются из подворотен мошенники, всучившие доверчивому лопуху «куклу» вместо баксов, так растворяется нечаянно выпавший в июне снег…

В руках громилы, работавшего под простого посетителя, осталась опустевшая, вонючая и изгвозданная куртка-«варенка», громила хлюпал носом и обалдело пялился на ее пустые рукава. А под ногами гоблина катался выработанный газовый балончик.

И вдруг Сабониса озарило. Он ломанулся к столу, на котором оставил лежать приманкой общероссийский паспорт Сергея. Паспорт исчез. И как выяснилось позже, не только он. Из кармана Карназовского пропал сотовый телефон, также ушли в беспризорные дали факс из комнаты внутренннего туризма, календарь со стены, коробка со скрепками, пачка «горящих» путевок на Багамы, косметичка секретарши Юли, запасные ботинки Сабониса сорок чевертого размера…

…Пепел швырнул пустую бутылку дежурящему в сторонке бомжу. Кстати, Пепел грустно сознавал, что, может быть, пиво «Стенька Разин» он пил в последний раз в своей жизни. Или, в лучшем случае, надолго расстается со вкусом «Специального» и «Адмиралтеского». Это какой-нибудь настырный «Гинесс» или «Хайнекен» где хочешь, там и купишь, а настоящее русское пиво, вкуснее которого и нет ничего, проклятые буржуи к себе не везут, боятся конкуренции.

– Зачем бутылку выкинул, дядька? Нам бы отдал. Мы ж для тебя такое дело сварганили, – обиженно пробурчал старший по беспризорной ватаге, представившийся Кривошипом. – А ты вот как…

– В побирушки готовишься? Мы в твоем возрасте в космонавтов мечтали вырасти, а ты на бомжа наметился? – и Пепел, не поленившись привстать со скамейки, залепил шкету педагогически верный, отеческий подзатыльник.

«Вероятно, – подумал Пепел, засунув в карман возвращенную ксиву и отсчитав мальцам обещанный гонорар, – каждый должен внести свой вклад в отечественную педагогику». И хоть время он теперь должен был беречь, как живую воду, Пепел все-таки задержался в скверике и прочел жадно внимавшим малолеткам лекцию о пользе жизни по понятиям.

Глава вторая. 15 апреля 2002 года. Провожающих просим покинуть салон

С чего начинается Родина?

С картинки в твоем букваре,

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе.

А может, она начинается

С той песни, что пела нам мать.

С того, что в любых испытаниях

У нас никому не отнять.

«С чего начинается Родина?»

Стихи М. Матусовского, музыка В. Баснера

Локомотивы и вагоны на ночь не успокаивались. Громыхали, лязгали, гудели, стучали, скрипели, бубухали. Без устали надрывалась громкая связь: то хриплым от замороченности голосом диспетчерши, то прокуренными голосами ругающихся с нею обходчиков, сцепщиков, башмачников и путейцев. Вовсю трудилась «горка», сортируя вагоны. Когда какая-нибудь сцепка из десяти вагонов с лесом, раскатившись с «горки», не остановленная вовремя подсунутыми «башмаками», впиливалась в зад формируемого состава, то с непривычки можно было не только упасть, накрывая голову руками, но и прикусить язык.

Пепел вдыхал чарующий букет из запахов креозота, угля, машинного масла, стружки, табака и керосина. Аромат вползал через приоткрытое окно купе. За замызганным окном не бежали телеграфные столбы, не мелькали полустанки, не скакала в просветах между деревьями луна, – короче, не мельтешило все то, от чего так тащатся железнодорожные романтики. За вагонной стеной дремали запасные пути. Вагон же торчал в самом глухом и заброшенном тупике.

Посещение Петроградской стороны навело Пепла на угрюмый вывод, что соваться на вокзалы и в аэропорты ему нельзя ни в коем разе. Всюду наверняка окопались вражьи дозорные. Можно было, конечно, угнать тачку или, на худой конец, подсесть к кому-то автостопом. А в неприметном городишке типа Дно или Уторгоши влезть в скорый поезд, заплатив мзду проводнице, и катить по железной дороге в сторону государственной границы. Но ведь не уснешь на вагонной полке – вдруг по проходу гуськом пойдет охотничья партия с фотографиями Пепла в жилетных карманах? А Пеплу требовалось не только ехать быстро, но и отдыхать. Дорога-то длинная…

– Все узнал, – отложив мобильник и подкрутив фитилек керосинки, сообщил седовласый морщинистый вор с погонялом Стрелочник, поставленный смотрящим по санкт-петербургскому железнодорожному сортировочному узлу. Поставленный сходом еще при Хрущеве и оставлявший свое занятие лишь вынужденно, когда доктора в погонах выписывали путевку в санаторий «Кича». – Часика через два отправляют товарняк. В него и подселим. А там…

В купе вежливо постучали.

– Ну?! – откликнулся Стрелочник.

– Чайку не желаете? – ласково прохрипели в коридоре.

– Неси.

– Вам сколько? – уточнили из-за двери.

– Мне парочку. А тебе? – Стрелочник глянул на Пепла сквозь круглые очки в металлической оправе.

– И мне парочку, – решил не отставать Пепел.

– А там, – продолжил Стрелочник, когда предупредительный штымп за дверью отвалил в сторону вагонного титана, – в Ровно-Грузовая смотрящим состоит Гусек. Он тебя определит дальше по твоему маршруту. Если надо, зашлет маляву следующим смотрящим.

Стрелочник поднялся – на Пепла пахнуло овчиной от меховой безрукавки вора – откинул крышку сиденья, достал из багажного ящика полиэтиленовый пакет и принялся выкладывать из него на откидной столик газетные свертки.

– Сиди пока здесь. Почаевничаем, за жизнь погудим, – Стрелочник развернул газету, прятавшую шмат сала. – Как сформируют, звякнут. Тогда отведу тебя, представлю. Там холодильные вагоны, мясо везут в Житомир, охраной при них человечек из наших, – Стрелочник хехекнул, выкладывая на тарелку из фольги вареную курицу и слегка подавленные яйца. – Типа смотрящего по холодильникам.

Стрелочник замолчал, пережидая, пока за окном прогромыхает маневровый тепловоз.

– Ишь, гоняется, – он неодобрительно покачал головой. – «Формулы один» пересмотрел. Переходи себе на «Эр-200» и гоняйся, а на маневровых путях изволь соблюдать.

Опять постучали. Тип неопределенного возраста в картузе и резиновых сапогах внес чай в подстаканниках. Звякнули ложечки в граненых стакашах. Когда угощение приземлилось на стол, рядом лег сахар в железнодорожных упаковках.

– Стрелочник, скоро на шестой подгонят триста сорок второй из Чухонии.

– Знаю. Иди, Пила… Достали их напоминания. Думают, у меня слабоумие, – пробурчал старик, когда тип в картузе задвинул за собой дверь купе. – Да, надо будет сходить, приглядеть за работой. Чтоб лишнего не хапнули, там же компьютера едут, понятно, наши хавальник раззявят. Ох, и жадный народ пошел нынче. Одним днем живут, о завтре не думают.

Не совсем прогнил этот мир. Не сдали Пепла воры, а наверняка к ним обращались, сулили нехилые деньги. Или, скорее даже, вовсе не обращались, понимая, что воры на заподло не пойдут. Пока еще кто-то верен понятиям, понятия живы. Пусть понятия держатся, главным образом, на таких как Стрелочник, которые ботают по фене послевоенных годов, когда не всегда и понять-то можно, о чем задвигает собеседник, которые уважают все больше паутиной поросшие песни вроде: про Шилку и Нерчинск, «Гоп со Смыком это буду я», «А по тундре, по железной дороге, где мчится поезд „Воркута-Ленинград“».

Сквозь перегородку пробились новые звуки – там включили радио. Бодрый голос приглашал отдохнуть: «Хотите убедиться, что знойными бывают не только „жгучие брюнеты“? Нет ничего проще! Вам на время мгновенно тающих, как айсберг на Гавайях, но все же летних отпусков уготована пара теплых местечек на черноморском или средиземноморском побережье! В самом деле, одни куда только не летают, а мы что – так никуда и не полетим?! В дорогу! Нас ждут семь-восемь излюбленных приморских маршрутов…».

– Эх, чифирнуть бы, да здоровье уж не то, – Стрелочник отхлебнул чаек, макнул в стакан кусок сахару, вытащил, пососал размоченный кончик. – Короче, Пепел, до Ивано-Франковска доедешь королем. Ну, а на Западной Украине самому крутиться придется. Тамошние деловые хлопцы умом совершенно поехали, навроде отцепленных вагонов, которые сами по себе несутся с горы к разобранному мосту. Мол, мы теперича незалежни и сами тут как-нибудь, без сообщества прокантуемся. Все воры как воры, былые советские связи поддерживают, новые устанавливают, общее дело ведь делаем. Даже молдаване и те не выкаблучиваются. Одни эти бендеровцы дуркуют. Ну вот в говне и сидят. Жареные семечки друг у друга тырят. У кого больше семечек, тот и в законе.

Сортировка глубоко дышала ночной жизнью. Ночь – самое горячее время не только для джентльменов удачи, но и для транспортного узла. Составы сформировывались, расформировывались, отбывали, прибывали. Рабочий грохот за окном развернул Стрелочника в сторону миропорядковых раздумий.

– Уйду я, на кого Сортировка останется? – Стрелочник отставил стакан и потянулся к пачке «Беломора». – Вохра не справится, куда ей перекрыть такую территорищу? Если б не мы, давно бы кирдык пришел жэдэ. К примеру, медь всю бы давно повыковыривали. А без нее светофоры не заморгают, стрелки не переведутся, двигателя не зафурычат. Весь медный провод бомжа и мужичье без нас давно бы со столбов бы скрутили. Нам же этого не надо. Аварий-то. Не поедут пассажирские составы – чемоданы останутся на руках у лопухов, каталам придется перекидываться с самими с собой в дурака. Не закапает копейка в общак. Поездные девочки-шалашовки будут простаивать без работы.

Пепел прекрасно понимал затаенную тревогу собеседника. От звонка до звонка отбывший два срока Сергей сам был составной частью этого исчезающего мира. Первый срок – самый несправедливый. В парке отдыха к Серегиной девчонке привязались трое. Один упал и уже никогда больше не встал. Второй срок – тоже не за сахар. Была драка в бараке, а что делили – вспоминать тошно. И опять слишком тяжелой оказалась Серегина рука. Так и пошел на вторую отсидку, не выходя за ворота.

Тем временем глаза Стрелочника заволокла мечтательная поволока. И Стрелочник завел байку про прежние годы.

– При Сталине на Витебск-Сортировочной смотрящим отвечал за порядок вор Фонтан. И вот раз приводят к нему бабу в шубе, золоте и в слезах. И говорит та баба, мол, устрой, встречу с любимым, ничего не пожалею. А любимого как раз через Витебск должны были этапировать на отсидку четвертака за гоп-стоп сберкассы. Времена тогда стояли суровые, конвой жуть как лютовал. Короче, не то, что встречу не устроишь, к составу с зека просто так не подойдешь. А баба плачет и дудит свое, проси, мол, чего хочешь. Ничего, де, не жалко за то, чтоб с любимым хотя б минутку поголубятничать. Ну, Фонтан извернулся-таки, сладил им свиданку. Потому как проникся такой вот бабьей любовью, да и не с троцкистом каким-то попрощаться хотела, а с уважаемым вором, с Арыком, не слыхал? Золотишко с бабы Фонтан, конечно, поснимал. Не себе, понятно, вертухаев умаслить. Ну, все прошло пучком, и опосля баба уже без золота, но в счастливых слезах, подгребает к Фонтану и заводит благодарную песнь. Мол, проси чего хочешь, ничего не жалко за твое добро. Фонтан рассудил так, что дело он сварганил святое, и нехорошо с Маруськи расплату сколачивать. Иди, говорит ей, домой. Ладно, баба та говорит, пойду и, мол, я сама найду, как тебя отблагодарить. И вот проходит год…

За окном слонами трубили локомотивы, лязгали сцепки, надрывалась «громкая». Стрелочник отхлебнул остывшего чаю. Промочив горло, прожевав отправленное в рот нежное, как детская кожа, сало, вернулся к своей истории.

– Через год вдруг к Фонтану на Сортировку заваливает натуральный летчик-капитан. При полной форме, сапоги блестят, как новенькие рельсы. Капитан щелкает каблуками, вручает Фонтану пакет, со всех сторон запаянный сургучом, козыряет и, ни слова не вякнув, отваливает. Фонтан вскрывает пакет, а там записка от бабы той влюбчивой, где она предупреждает Фонтана, что через месяц начнется война с германцем. На дворе-то стоял май сорок первого. И баба та приходилась то ли Молотову женой, то ли Жукову сеструхой. Вот тоже, понимаешь, втюрилась по уши в вора…

Пепел вдруг отчетливо всем загривком почувствовал, что совсем скоро по-русски будет и словом не с кем перекинуться, а заморским языкам он не обучен. И паршиво на душе сделалось Пеплу.

А тут еще за стенкой «Маяк» распинается: «Средняя стоимость проживания в трех-четырех звездочном отеле во всем мире примерно одинакова (не считая Кубы, Монголии и России. Шутка! Откуда в России четырехзвездочные отели?!). Следовательно, разнятся по цене в основном условия перемещения в пространстве. Так, бывшая „дружественная“ Болгария сейчас доступна в любопытном исполнении: двое суток поездом до Кишинева и ночь автобусом до Варны. В районе этого достославного городка есть два популярнейших курорта – „Албена“ и „Золотые пески“. Две недели с полупансионом (завтрак плюс ужин)стоят 412 у. е…».

– Однажды на станции Свердловская-Товарная, – тем временем заходил на новую байку Стрелочник, – где смотрящим был Гоша-Костыль…

* * *

В Берлине шел дождь, просеиваемый сквозь мелкую лейку. Моросил с неба цвета «фельдграу».[2]2
  «Полевой, серый». Цвет германской военной формы.


[Закрыть] Барабанил по скатам крыш, выбивал дробь из зонтов, стучал, прося впустить, по крышам автомобилей. Вода бежала по водостокам, сбегала по желобам в асфальте к решеткам люков, стекала по лобовому стеклу «мерседеса». В приемнике ностальгически картавила Эдит Пиаф: «Па'гам-па'гам-па'гам…».