Текст книги "Бледная Иза. Повесть о странностях любви"

Автор книги: Александр Лекомцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Лекомцев
Бледная Иза. Повесть о странностях любви

Весенним майским вечером на привокзальной площади небольшой железнодорожной станции, каких в России великое множество, стоял худой, узколицый, бородатый, грязный и плешивый бродяга в рваной одежде. Но у ног его, обутых в стоптанные башмаки без шнурков, находился импозантный, средних размеров чемодан, обтянутый натуральной кожей светло-коричневого цвета.

Корпус его был твёрдым, далеко не современным, почти таким же, как у большинства советских чемоданов шестидесятых-семидесятых годов минувшего века. В таких специальных ёмкостях для перемещения и хранения не мнётся одежда, не ломаются хрупкие предметы быта, в них не проникает влага и пыль. Да и внешний вид у такой поклажи довольно презентабельный.

Этот чемодан, углы которого были окованы немного поблекшими позолоченными пластинами, но он не выглядел совершенно новым. Местами корпус поцарапан, кое-где облупилась, сошла краска. Но, всё-таки, относительно шикарный вид чемодана никак не гармонировал с образом грязного, неухоженного бродяги.

Кроме того, чемодан был украшен большими матерчатыми красными розами, правда, кое-где уже повреждёнными. На нём имелось два замка, тоже позолоченных, которые, вероятно, не так давно открывались ключами. Но, понятно, такая красота, по мнению полицейских и обычных прохожих, никак не могла принадлежать нищему бичу.

Не слишком уж великая тайна заключается в том, что в компетенцию блюстителей порядка на железной дороге, как раз, и входит, в числе других, раскрытия преступлений, связанных с кражами поклажи и носильных вещей граждан.

Двое молодых полицейских, лейтенант и сержант в новенькой форме подошли к бродяге, представились и, как положено, культурно и вежливо попросили представителя российского люмпен-пролетариата или, может быть, и уголовного мира предъявить документы.

К удивлению доблестных и старательных полицейских бродяга извлёк из внутреннего кармана своего изрядно поношенного неопределённого цвета пиджака не один, а сразу два паспорта, протянул их блюстителям порядка. Документы были относительно аккуратно завёрнуты в целлофановый пакет.

Скромно опустив глаза вниз, бич ещё и словесно заверил лейтенанта и сержанта, что в этом плане у него всё в порядке.

Один паспорт был на имя бродяги Иннокентия Антоновича Маздонова. Всё как положено: фото, прописка и даже печать о заключении брака с гражданкой Изольдой Генриховной Нуглер. Второй документ, как раз принадлежал ей, и она значилась законной женой жалкого и грязного бродяги и носила его фамилию – Маздонова. В её паспорте имелась и цветное фото прекрасной молодой женщины, штамп о заключении брака и прописка, правда, по другому месту жительства.

Да какая разница. Может быть, у молодых людей имеется сразу две квартиры. Но почему же гражданин Маздонов находится в таком неприглядном и жалком виде? Вот вопрос. Представители транспортной полиции под любым предлогом задержать странного гражданина и задать ему, скорей всего, не один вопрос, а как минимум, тридцать-сорок.

Пока, не собираясь возвращать бродяге паспорта, лейтенант строго спросил у него:

– Что у вас в чемодане, Иннокентий Антонович?

– У меня там, – широко улыбнулся бич, – бледная Иза.

– Понятно, – вставил и своё слово сержант. – У вас в чемодане пара сотен книг, бессмертная сентиментальная повесть «Бедная Лиза» Николая Михайловича Карамзина.

– Извините, Иннокентий Антонович, но мы вынуждены вас на некоторое время задержать… До выяснения обстоятельств. Нам, всё же, интересно узнать, где же вы и зачем приобрели пусть не новый, но фешенебельный чемодан с таким количеством книг, – лейтенант не стал церемониться с бродягой. – Извините, но ваш внешний вид нас не радует и даже настораживает.

– Да вы все перепутали! – обиделся и даже возмутился человек с чемоданом. – Там у меня не книги под названьем «Бедная Лиза». А в нём моя фактическая жена Изольда, моя бледная Иза. У неё красивое лицо, будто бело-синеватый мрамор. Оно светится. Мне кажется, что я её безумно люблю. Обожаю только её одну. Правда, она уже немного мне надоела. Её паспорт, как и мой, тоже теперь у вас.

– И поэтому вы изрубили её на мелкие куски, то есть на фрагменты – сделал предположение офицер полиции, – и теперь везёте за город, чтобы тихо и спокойно закопать расчленённый труп в какой-нибудь канаве.

Видно было, что к горлу сержанта подкатила бурная тошнота. Но он был исполнительным и отважным блюстителем порядка, поэтому по сигналу офицера довольно умело и быстро набросил на запястья рук бича «браслеты», то есть надел на них наручники.

Оба полицейских ни на секунду не сомневались в том, что в считанные секунды раскрыли страшное и жестокое преступление. Ведь в привлекательный, симпатичный, но не такой уж большой чемодан невозможно запихать даже очень маленькую по размеру женщину, причём, в полусогнутом состоянии. А вот отдельными, кусками, пожалуйста…

Сержант с некоторым отвращением вынужден был нести чемодан с фрагментами, явно, разлагающего трупа. Что касается лейтенанта, то он крепко держал по локоть закованного в наручники предполагаемого преступника.

Они вошли вместе с арестованным бродягой в вокзальное помещение с торца, где находилась «дежурка» линейного отделения местной полиции. Требовалось документально оформить задержание и срочно сообщить, куда положено… Впрочем, эту не совсем обычную историю следует излагать с самого начала, задолго до того момента, когда в чемодане бродяги оказалась бледная Иза.

Полицейским было предельно ясно одно: в данном случае, как говориться, шекспировская драма о Ромео и Джульетте отдыхает. Тем более, такими банальными трагическими случаями абсолютно переполнена история человечества, и сейчас подобных предостаточно.

В этом повествовании, конечно же, следует вернуться почти на целый год назад к самому началу истории. Ведь если поступить по-иному, то читателю придётся строить многочисленные догадки и предположения, которые могут оказаться в стороне от того, что на самом деле происходило. Да и зачем тогда нужны писатели? Пусть уже любители беллетристики сами сочиняют то, что им вздумается, а потом плачут или смеются над своими произведениями. В этом ничего плохого нет. Может быть, писатели, как раз, те и есть, которые не пишут, а читают. Одним словом, не совсем понятное время, и длиться оно не двадцать-тридцать лет, а уже, пожалуй, больше века.

Впрочем, все эти философские рассуждения и странноватые предположения с нашей стороны можно оставить в покое уже только потому, что ведь и линейную полицию заинтересовала история любви господина Маздонова и бледной Изы, чьё молодое тело оказалось в чемодане. А потом уже, после тщательного опроса, блюстители основательно обновлённого правопорядка, пригласят понятых для вскрытия элегантного чемодана и потом, после окончания проведения обязательной процедуры, выскажут свое мудрое и провидческое «ага».

Изложение истории, вполне, можно начать с того неопровержимого факта, что романтическая натура плюс неуёмная фантазия заставили около года тому назад главного героя действия Иннокентия Маздонова всем сердцем и, конечно же, душой поверить в то, что, на самом деле, в их городе обитает прекрасная девушка Изольда, молчаливая, скромная, красивая… О ней Кеше поведал старый непризнанный официальной богемой художник и умелец на все руки Генрих Наумович Нуглер, то ли немец или бельгиец по-национальности, то ли, в этом плане, кто-либо совсем другой…

Но данное обстоятельство абсолютно для молодого человека было без разницы потому, что разговорчивый старик показался Иннокентию умным, приветливым и даже добрым. Пусть первое впечатление бывает обманчивым, но какая разница.

Пока ещё практически абсолютно равнодушный к женскому полу почти тридцатилетний Маздонов в знак уважения к преклонному возрасту собеседника почти внимательно слушал Нуглера, который расхваливал необыкновенно красивую, скромную, молчаливую бледную Изу, подчёркивая, что бело-синеватый, мраморный цвет её лица придаёт Изольде необыкновенный шарм. Одним словом, такой другой, пожалуй, не встретишь не только в их городе, но, пожалуй, и в столице.

Спорить с такими утверждениями Кеша не стал. Предельно ясно, что эта самая бледная Иза – внучка, племянница или родственница старика, потому Нуглер её и расхваливает. Возможно, просто желает поговорить с первым встречным на любые свободные темы. Так это, пожалуйста. Такое словоблудие, разрешено, если в частной беседе не просматривается оскорбительной критики в адрес чиновников, олигархов, депутатов, членов правительства и самых первых лиц государства.

Да и это ведь просто кощунство сомневаться в добропорядочности самых уважаемых и очень стремительно процветающих людей.

Он познакомился с Нуглером в городском парке. Присел на скамейку рядом с ним на минуту, но не для того, чтобы лясы точить. Просто прогуливался в выходной день по городу. Отдыхал, как мог, исходя из своих материальных возможностей и желаний. Да и моральная сторона тоже диктовала свои условия, ибо не пил, не курил, с женщинами в затяжные развлечения не впадал. Да и, по сути, ни в какие.

Но не потому, что он был положительным по причине особо культурного воспитания. Нет. Родился таким. Можно сказать, в некотором смысле, появился на свет в виде двуногой гримасы природы в современном понимании подавляющего числа не только россиян, но и землян, вообще.

Старик Нуглер начал свою почти непринуждённую беседу с сообщения о том, что всю свою сознательную трудовую жизнь провёл на большом машиностроительном предприятии, корпуса которого за период нынешней эпохи «процветания» превратились в катакомбы и в огромные отхожие места для бодрствующей ночной молодёжи. Разумеется, металл и разного рода и вида оборудование, в основном, растащили господа и дамы, которым было рекомендовано «волшебным», то есть невероятным, образом стать мультимиллионерами и миллиардерами.

Но и бомжи, и бичи если ни «погрелись» на сдаче железа, меди и прочих металлов, то имели возможность пару лет выжить. Ведь сдавали они всё это за бесценок барыгам из числа бывших уголовников и самых продуманных членов тогдашней руководящей партии.

Что ни говори, но любая река или ручеёк, в конечном счёте, втекает в океан, в море или большое озеро. На широкой дороге к светлому завтра грабителя и разбойника даже нищему не дано обойти. Не получится. Такой ныне расклад.

– Вы на этом заводе, Генрих Наумович, работали начальником цеха или мастером? – сделал предположение Маздонов. – Думаю, что никак не ниже.

– Ты предполагаешь, мой молодой друг, что на благо своей Родины трудятся только одни начальники и олигархи? – широко улыбнулся старик. – Я всю свою жизнь числился на этом славном, но теперь вот мастерски убитом предприятии художником-оформителем. А потом, до ухода на пенсию, работал сторожем и даже… дворником. Имею предположение, что ты не сомневаешься в том…

– В чём я не сомневаюсь?

– Именно, в том, Кеша, Ты подсознательно считаешь, что я с такой вот своей иностранной фамилией я смог бы устроиться в жизни, как-то, нормально. Но мои предки были, всего лишь, шведами. Так что, твои предположения бессмысленны.

– Понятно. Знаю. Шведы – тоже викинги, как и норвежцы. Перед боем для храбрости они ели мухоморы.

– Дорогой, Иннокентий, они не ели мухоморов, а пили из него отвар. Но оставим в покое этнологию и поговорим о более серьёзных явлениях.

– О каких?

– Об элементарных. Мне лично, допустим, осточертело смотреть на всё происходящее. Создаётся такое впечатление, что господа и дамы, считающие себя элитой, принудительно заставляют нас выпить яд. Экспериментируют в угоду себе. Или ты что-то имеешь против моего мнения и основной страницы моей творческой биографии?

– Нет, я ничего не имею против такого факта, Генрих Наумович. Если вам так нравится, то, пожалуйста.

– Наберись терпения и сил, славный мой Иннокентий, и постарайся поверить в то, что таких вот заводов и фабрик, превращённых в развалины, теперь по стране не сотни, а десятки тысяч. Кто от этого имеет радость и восторг? Конечно, они… разбойники. Я уже более двадцати лет пытаюсь их понять, но не могу. Стараюсь, но ничего не получается.

– Да ещё и все деревни уничтожены.

– Ну, так вот я тебе рассказываю, а ты интенсивно пытаешься заткнуть мне рот. Если имеется желание, то слушай дальше и не перебивай! Дела получаются такого рода. Когда я, уже находясь на пенсии, то имел возможность не просто побывать на таких вот разрушенных заводах, то глубоко и окончательно понять одно.

– Что?

– Я понял, Кеша, что те господа, которые разбомбили Хиросиму и Нагасаки, а потом и дальше продолжили бороться за мир с применением бомб и ракет, глубоко не правы и даже во многом перещеголяли немецких фашистов.

– Причём же здесь американцы?

– Все эти мерзкие песенки из одной и той же оперы, дорогой мой Кеша. Однако, сообщу тебе не конкретно, но точно. Бомбить чужие страны – не хорошо, но уничтожение собственного народа – ни в одни ворота не лезет. Не смотри на меня, как пожилая гусыня на молодого дождевого червяка. Сам делай выводы и соображай, как можешь, что я хотел тебе доложить.

В своей беседе с Маздоновым разговорчивый и общительный дед изредка давал возможность и ему вставить в разговор пару-тройку слов, но не больше. Правда, Маздонов уже успел в самом начале беседы рассказать о себе если не всё, то многое.

Слушая внимательно, в общем, не скучного собеседника, Иннокентий понимал, что пока Генрих Наумович ни выговорится, он, Маздонов, больше уже не сможет ничего ему рассказать. А ведь хотелось бы, не опираясь на личные биографические данные, просто излить свою душу перед этим странноватым дедом.

Но пока говорил Нуглер. На сей раз он в своём, можно сказать, почти монологе вернулся к своей личности, уверяя Олега в том, что является не только гениальным художником, но и мастером на все руки. Так получилось, что космические или какие-то другие силы дали ему возможность стать настоящим творцом. А вся эта суетливая компашка, как бы, творческая интеллигенция – ни уха, ни рыла.

Эту ушлую ватагу свободных «творцов» активно начали формировать уже с середины семидесятых годов прошлого века те дяди и тёти, которые пожелали ни мытьём, так катаньем узаконить ворованный, присвоенный ими капитал. Да и, благодаря старым связям и заботам родных и близких, сделаться за счёт народа и страны ещё богаче. А такой вот переход от умеренного к активному грабежу всегда необходимо «культурно» обставить… Способов тысячи, и они уже действуют.

– Я в этом ничего не соображаю, – признался Маздонов. – Если, например, завтра появиться литературное произведение под названием «Дядя Степа – миллиардер», то я не ни на какую площадь протестовать не пойду.

– Такие штучки уже давно появились, – глубокомысленно изрёк. – Раньше тоже наблюдались, но во времена социализма пройдох и приспособленцев в стране было значительно меньше, чем сейчас. Зачастую не только болезни, но человеческие недостатки и достоинства, обычно, передаются по-наследству. А ты, я знаю, не пойдёшь протестовать уже только потому, что заранее знаешь…

– Что я знаю?

– А то, что в очередной раз умело зомбированная толпа посчитает тебя если не врагом народа, то просто недоумком. За нас «верхние» люди давно уже всё решили. Например, по всем каналам Центрального Телевидения будут компетентно и задорно уверять, что, к примеру, художник Иванов, изображающий на своих полотнах так называемых простых людей полными недоумками и жалкими существами, гениальный творец.

– Зачем?

– Прекрасный расклад для олигархов, компрадоров и вороватых чиновников всех уровней. Им очень важно, чтобы каждый из нас привыкал к роли раба.

Любуясь своим голосом, Генрих Наумович, уверял, что способов превращения личности в ничтожество много. При этом он заметил, что придуманная и обласканная зажравшимися разбойниками при деньгах и власти странноватая творческая интеллигенция последних пятидесяти лет – полный абсурд. Но не потому, что изображает из себя когорту обиженных и несчастных творцов, а только лишь по той причине, что созданную ими хрень, в «свободном полёте», даже с глобальной натяжкой нельзя назвать творчеством.

Правда, по утверждению Нуглера, нынешним умельцам с большими полномочиями, занимающимся выворачиванием карманов нищих, было, у кого учиться. Их властвующие предшественники создавали, по сути, не из нормальных людей, а из двуногих флюгеров, хамелеонов, лакеев, доносчиков и прочего сброда жалкое подобие творцов, способных пусть фальшиво, но петь одну песню, которая адекватных людей ничуть не радовала.

– А сейчас, Кеша, таких вот «заметных» представителей творческой интеллигенции , вообще, не из людей делают, а из человеческих фекалий, навоза и куриного помёта. Утверждаю слишком сурово, но справедливо. При этом они ещё и объединяются, и требуют для себя льгот.

Слушая на весь мир обиженного и слишком крутого старика, Иннокентий обратил внимание на то, что прямо на небольшом пьедестале, прямо на парковой лужайке стоит почти двухметровая гипсовая фигура. Очень милая девушка с корзинкой в руке в простой крестьянской одежде, в больших башмаках, на голове, разумеется, головной убор. Понятно, она – Красная Шапочка, которая несёт бабушке пирожки.

Что-то в этой парковой фигуре было живое, человеческое. В её, как бы, застывшем движении Маздонов разглядел не только обаятельность, энергию и решительность. Такая юная девушка запросто любого Серого Волка убьёт одним ударом ребра своей розовой и нежной ладошки.

На короткое время перестал держать свою пламенную и, пожалуй, анархистскую речь Генрих Наумович. Он внимательно посмотрел на Маздонова и поинтересовался:

– Нравится?

– Конечно. Красивая и очень решительная Красная Шапочка. Кажется, что она идёт не к бабушке с пирожками, а взрывать железнодорожный мост или группу вражеских диверсантов.

– Прекрасно! Значит, даже в мелочах я остаюсь настоящим творцом. Ты смог разглядеть в образе самое главное, причём, для многих неведомое. Здесь изображён даже не протест, а народный гнев.

Оказалось, что автор этого паркового монумента собеседник Маздонова, как раз, Генрих Наумович, и это порадовало парня. Образ гипсовой двухметровой Красной Шапочки пришёлся Иннокентию по вкусу, он даже полюбопытствовал:

– Наверное, позировала вам, Генрих Наумович, ваша внучка Изольда?

– Что ты говоришь, Иннокентий! – почти возмутился Генрих Наумович. – Моя бледная Иза настолько прекрасна… В общем, ты в курсе событий. Я тебе уже говорил про Изольду. А сейчас, подойдём к моей, как ты говоришь, Красной Шапочке. Посмотрим на неё поближе. Она, по-своему, тоже хороша и, можно сказать, неповторима.

Крепкий и жилистый Нуглер взял Иннокентия за руку, и они прямо по газону направились в сторону скульптуры.

Старый мастер на все руки и, разумеется, гений пояснил Маздонову, что на месте, где стоит его скульптура, раньше лежал кусок старого асфальта. Его, конечно, выкорчевали, убрали, насыпали на некрасивую «заплатку» чернозёма. Но на этом месте, всё равно, не росла даже самая чахлая и жалкая трава.

Исполнительная дирекция парка культуры и отдыха задумала поставить на это место какую-нибудь «дежурную» скульптуру. Понятно, что это делалось при прямой и заинтересованной поддержке владельца парка. Этот гражданский объект, почему-то, тоже сделался не в такое уж и давнее время частной собственностью. Его исполнительные администраторы, наёмные чиновники, связались с хозяином через социальные сети владением, который обитал в Австралии. Весело скакал с теннисной ракеткой на лужайке, примерно так же, как кенгуру.

Они не стали бы, ясное дело, ставить никакой фигуры в парке, который с его аттракционами давал нормальные доходы, но ожидался приезд в город какого-то важного чиновника или большого магната. А перед ним выглядеть надо… нормально. Ведь, с одной стороны, рука руку моет, а с другой – может её и вырвать вместе с лопаткой.

Нежно погладив фигуру статуи, Нуглер пояснил, что её только придурки зовут Красной Шапочкой. На самом деле, он, в тайне от других, дал ей имя Яростная Клава, и в её руках не поклажа с пирожками для бабушки, а жалкая и смешная продовольственная корзина.

– А в ней, как будто, – заметил Маздонов, – какие-то яблоки или мандарины.

– Не мандарины, и даже не груши, – прошептал Генрих Наумович. – Это ручные противопехотные гранаты «Ф-1». Проще, по-народному говоря, «лимонки».

– Вот это пирожки!

– Обрати внимание на то, в какую сторону, как бы, идёт Яростная Клава.

– Так ведь там же, за забором , находится здание, в котором…

– Вот именно! Туда и следует бросать гранаты, и чем чаще и больше, тем лучше. Так надо Родине, Кеша! Это не моя прихоть. Это жизненная необходимость.

Они вернулись на скамейку, несколько минут помолчали.

Немного подумав, Нуглер махнул рукой, и достал из кармана пиджака небольшую цветную фотографию и протянул её Иннокентию. Взяв фото в руки, Маздонов, можно сказать, впился в изображение глазами. На снимке он увидел лицо черноглазой девушки-брюнетки необыкновенной красоты и обаятельности.

– Это она, ваша внучка Изольда? – с удивлением и замиранием сердца спросил Маздонов у старика. – Это бледная Иза?

– Да. Но только она мне не внучка. Можно сказать, что дочь, но не родная.

– Приёмная?

– Считай, что так. Фото, если она тебе нравится, можешь оставить себе.

– Я хотел бы посмотреть на неё, пусть мельком, со стороны… Я поражен, я почувствовал её душу.

– Какой ты быстрый и нетерпеливый, Кеша. Я оставлю тебе номер своего мобильного телефона и запишу твой. Познакомимся поближе, а там видно будет. Кеша, не обижайся, но я пока тебя плохо знаю. Как-нибудь, я тебе сам позвоню. Не спеши!

– Зачем же вы там много и долго говорили о бледной Изе, Генрих Наумович?

– Ума не приложу. Наверное, потому, что говорить о чём-то старику надо. Но я думаю, что у тебя, всё-таки, будет возможность познакомиться с моей скромной и молчаливой Изольдой поближе.

– Я теперь буду думать только о ней. Меня поразила её красота, и я услышал голос её души, чистой, светлой и неповторимой.

– Если грубо сказать, то духовную субстанцию имеет даже какая-нибудь старая стиральная машина, тихо доживающая свой век на одной из многочисленных российских свалок. Сколько на них загубленных душ, а вокруг ведь – и ещё больше. Да не простых, а человеческих.

Пожав, на прощание, друг другу руки, они расстались.

Фрезеровщика и, в перспективе, токаря Иннокентия Маздонова частного завода по производству малогабаритных насосов «Водохлёб», дверных петель и прочей бытовой металлической мелочи многие родственники и знакомые убеждали в том, что ему уже пришло время жениться, обзаводиться семьёй. В основном, эту пропаганду и агитацию вели его уже не совсем молодые родители. Всё правильно, они мыслили адекватно, как подавляющее большинство обычных людей.

Да ведь Кира и Дина две младшие сестры Иннокентия давно уже вышли замуж и даже обзавелись детьми. Всё, как положено. Относительно счастливо живут в других, более цивилизованных городах, чем тот, в котором выпало родиться и существовать Кеше и его родителям. Но вот ему уже под тридцать лет, считай давно уже мужчина, но даже толком не удосужился близко познакомиться ни с одной девушкой или женщиной. Интереса к ним не проявлял, хотя местные врачи не считали его импотентам и никогда не рекомендовали заняться лечением предстательной железы.

Но образ бледной Изы в корне переменил его жизнь. Если честно признаться, то думал Кеша не только о душе прекрасной незнакомки, но и пылал к ней неудержимой страстью, как мужчина. А ведь буквально несколько часов назад всех представителей женского пола, которые не состояли с ним в кровном родстве, Иннокентий считал почти что марсианами.

По его мнению, эти существа являлись продуманными и коварными гуманоидами, идущими на любой контакт с мужчинами лишь с той целью, чтобы оставлять их в дураках или превращать в жалких рабов, в этакую дешёвую и мало затратную обслугу.

Пусть Иннокентий был невысокого роста, щуплым и активно лысеющим, но, вполне, мог бы заинтересовать своим неприглядным, но таинственным внешним видом любую красотку, которая знакома с некоторыми особенности мужского организма не по любовным литературным произведениям массового зарубежного и отечественного производства. Одним словом, понятно, не красавец, но и не Квазимодо, и, вполне, мог бы стать мужем для любой представительницы так называемого слабого пола, которая уже получила в эротическим плане удовольствие на триста лет вперёд.

По устойчивому мнению молодого Маздонова, большинство прекрасных и загадочных дам справедливо и честно считало, что активный творческий сексуальный поиск и постоянная практика гораздо эффективней и полезней для здоровья, чем даже самая гениальная пьеса Вильяма Шекспира под названием «Ромео и Джульетта».

Впав в некоторую задумчивость от нахлынувших на него впечатлений, Иннокентий вернулся домой. Пришёл, как раз к обеду, где его ждали сердобольные родители с кастрюлей свежего борща с капустой, свеклой и морковкой, но без мяса. Всякий ведь знает, что оно вредно для здоровья, когда на его покупку не имеется достаточного количества денег. Наверное, только йогам под силу питаться три-четыре раза в месяц. Но когда же у некоторых субъектов водятся некоторые накопления и не иссякают, то свинина и даже баранина приносят лично их организмам заметную пользу.

Ведь если внимательно приглядеться к магнатам, большим чиновникам и депутатам, да и, вообще, к ворам широкого размаха, то не скажешь, что они страдают от регулярного недоедания. Утверждать, что эти господа опухли от голода, просто не прилично, не солидно и не ново, ибо все мы и так пропитаны ложью из внешнего мира. Она льётся на незащищённых и до нитки ограбленных людей с экранов телевизоров и почти становится их сущностью.

Ибо тот, кто свято верит вракам, по сути, обманщик и первый из тех, кого он вводит в заблуждение, он сам и есть. А потом к нему примыкают и все остальные из тех, кто почти систематически варит борщи, супы и похлёбки без присутствия в них мясных продуктов. У каждого если не в душе, то в духовной субстанции под воздействием вдохновенной пропаганды, формируется своя ложь. Да и цепную реакцию не стоит исключать, которая всесильна.

Иннокентий сидел за круглым столом рядом с родителями и с аппетитом ел борщ. Он улыбался, находясь под впечатлением от фотографии той прекрасной девушки, чьё фото лежало у него в кармане пиджака, у самого сердца.

– Чему ты радуешься, Иннокентий? – сурово спросил его отец, Антон Куприянович. – Может быть, ты услышал, что, наконец-то, разумные и справедливые правители отменили странную пенсионную реформу, которая внезапно омолодила стариков на целых пять лет. Это не хухры-мухры!

– Если это так, Кеша, – оживилась его мать, Варвара Ибрагимовна, – то и мы начнём веселиться и завтра же отправимся, как раньше говорили добрые люди, на заслуженный отдых. Мы с твоим отцом готовы хоть сейчас погрузиться в положенный нам… период доживания.

– Это верно. Нам с Варей уже давно категорически осточертело вкалывать за мелкие копейки на овощной базе разнорабочими, – пояснил Антон Куприянович. – Больше ведь и податься некуда. Нормальные заводы и фабрики в городе превратились в отхожие места. Что-то похожее показывают в американских фильмах ужасов.