Текст книги "«Букет» на приеме"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Вы хотели, чтобы вас задержали?

– Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: «Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!» И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заметит.

– Отлично, Кирпичов! – оживляется Пал Палыч. – Это пригодится!

– А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?

– Суть – этажей побольше.

– Не бывает чистого мата без примеси информации! – восклицает Томин.

Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.

– Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.

– В чем виноват?

– Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел… но не ручаюсь…

– А что же? Что не вышло?

– Потом, Саша, – останавливает Пал Палыч. – Я знаю. Так, полагаете, шофер? Собственник?

– Скорей – профессионал. Выражения некоторые… не любительские, в общем…

– Продолжайте, пожалуйста.

– Да, кажется, все.

– Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! – вскидывается Томин. – Что-нибудь еще да промелькнуло!

Знаменский поддерживает:

– Например, слова, которые вас напугали: «Надо перемолвиться с любителем леденцов». Они же шли в определенном контексте?

– Да, верно… погодите… о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую по порядку. Значит, стал я звонить в «Букет», чтобы отдать заказ на Смоленской – не успевал уже. А кнопку вызова заело – то контачит, то не контачит. Толстый спрашивает: «Что, шеф, будешь делать, если механика откажет?» Кнопку, говорю, и сам починю. «Ну, а если, говорит, трубку разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?» В общем, начал чего-то рассуждать про нашу работу…

– А что вы ответили на вопрос о трубке? – повинуясь какому-то импульсу, любопытствует Пал Палыч.

– Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену доработать, главное – план… Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и помянули. Я только кончил с «Букетом» – дозвонился все-таки – и как раз слышу: «Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего себе». Но какая идейка – прослушал…

* * *

Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все «досуха».

С полчаса назад «шестым чувством» ощутив перелом в деле, к друзьям присоединилась Кибрит.

Кирпичов собирается уходить. Он выговорился – и поник, осунулся, руки мнут кепку.

– Напрасно вы так тревожитесь, – успокаивает Томин. – Ведь они понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве нет?

– Если черепушка варит, то нет… Ошибку я допустил. Сунули рубль с мелочью. Я их – в карман, будто так и надо. Одно было на уме – успеть их выследить. Но они-то могут сообразить: недоплатили шоферу шестьдесят копеек, а он смолчал, – что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти шестьдесят копеек…

– Мы будем спешить, Артем Степанович, – обещает Знаменский.

Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время друзья молчат.

– И все-таки есть в его показаниях… – произносит Томин.

– Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помозгуем вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожидаемых тысяч не нашли…

– Нет?

– Нет. Их и не было.

– Вообще не было?!

– Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шестьдесят копеек. Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка «общеизвестно». Пишется иначе: «По делу установлено». А по делу Петуховых существование денег не было установлено. О них было «известно»!

– Паша… наверняка?

– Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение – звонили с почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.

– Ну и ну… – поражается Томин. – Стыдобушка!

Кибрит берет у него листок, читает вслух:

– Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять…

– Угу. Любимым родителям на мороженое.

– Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу «общеизвестного». Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же неудачливый картежник.

Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.

– Эта парочка – толстый и рыжеватый – с пустыми руками. Вы охотились на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки – что, Шурик?..

– Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но ловить-то их мне!

Звонит внутренний телефон.

– Да?.. Здесь. – Знаменский передает трубку Томину.

Тот слушает короткое донесение.

– Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, – сообщает он.

– Кто это – Петров? – спрашивает Кибрит.

– Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглолицый, курносый. Глаза навыкате, склонен к одышке…

– Странный интерес к радиотелефону, – добавляет Знаменский. – Пустобрех или с прицелом?

– Какой же прицел, Пал Палыч, – недоумевает Кибрит. – На волне «Букета» сообщать друг другу о злодейский замыслах?

– Помолчите-ка немножко. – Томин уходит в себя и повторяет медленно, как заклинание. – Лет сорока пяти, толстый, приземистый… смахивает на мопса… шофер… Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое, добродушное… толстый… одышливый… Толстый шофер… Кажется, ты, Зинуля, утверждала, что мне никогда не изменяет память?

– Кажется, да.

– Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер… толстый шофер…

– Толстый шофер, похожий на мопса. – Кибрит очень хочется, чтобы Томин вспомнил.

– Еще раз.

– Толстый шофер, похожий на мопса… интерес к радиотелефону.

– Погоди с телефоном. – Томин обхватывает голову руками и шепчет. – Толстый… шофер, похожий… на мопса… Интерес к радиотелефону! – Он вдруг срывается звонить по внутреннему. – Степан Ильич, Томин… Спасибо, помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по поводу одного проходимца, работавшего под таксиста… Да-да, потом заглохло. Мне необходимы его приметы… Очень срочно, Степан Ильич! Жду. – Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. – Люди заказывали машину, чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель – его приятель – уговорил подбросить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно, рассыпались в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом являлось заказанное такси, целое и невредимое. – Его прерывает голос в трубке. – Да?.. Хорошо, зовите Володю. – Снова обращается к Знаменскому и Кибрит. – С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим ловкачом, накидывая, естественно, «за любезность».

– Но как удавалось перехватывать заказы? – спрашивает Кибрит.

– Предполагали наводчика среди таксистов… Если тот ловкач был толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыслу… Тогда действительно интерес к радиотелефону… Алло, Володя? – встрепенувшись, кричит Томин. – Тебе объяснили, в чем… Слушаю… Та-ак… Знакомые черты, очень рад… А что такое? – Он долго слушает, мрачнея. – Понял.

– Шурик, он?

– Приметы совпадают.

– Отчего ж ты скис?

– Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве останавливались у дальних родственников. Ехали наудачу: «Осмотримся, выберем себе тихое местечко, обязательно напишем…»

– И не написали, – понимает Знаменский.

– Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общительная, одинокая, денежная… Идеальная пара для исчезновения!

– И никакого следа?

– Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились… трудно докопаться.

– Давайте сядем и подумаем, – говорит Знаменский. – Петров из Тулы воровал, мопс «калымил» за баранкой. Потом был перейден роковой рубеж: если не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь «калымить» уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался. Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще разгорелся. Что им предпринять?

– Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.

– Сколько у них будет безопасного времени, Саша?

– До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных: машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А переставят номер – могут кататься и дольше.

– Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.

– Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.

* * *

Зал диспетчерской такси.

Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков. Когда они включены, слышны переговоры диспетчеров с шоферами.

Кроме обычной смены «Букета» здесь работает сейчас группа угрозыска.

Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:

– «Букет» вызывает всех водителей на линии: «Букет» вызывает всех водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами. Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоящем маршруте. Данному мероприятию придается важное значение… – и кончает «от себя», домашним голосом: – Вы уж отнеситесь серьезно и не подводите.

Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.

– Периодически повторяйте, – говорит он.

– Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину… шофер может пострадать?

– Может, Галина Сергеевна.

– Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больнице. И взяли-то неполную выручку… Александр Николаевич, а нельзя водителям объяснить, описать приметы?

– Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность людей.

– Саша, а я бы рискнул, – говорит подошедший Данилов.

– У этой истории есть предыстория… – тихо отвечает Томин. – И в предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних таксистов. Усек?

– Простите, что я снова, – беспокоится старшая, – но как обеспечить безопасность?

Томин кивает:

– Пойдемте, объясню.

Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин вынимает наугад несколько листочков.

– Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница «Ленинградская», место назначения – площадь Ногина. Реально на подобном маршруте завладеть машиной?

– Центр, часы пик – нет.

– Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки – Малый театр.

– Отпадает.

– Коломенское – Востряково. Двадцать два тридцать.

– Нехорошая поездка.

– В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все, что здесь, – он указывает на щит, – как видите, проходит через руки Самойлова.

Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним расстелена карта.

– Теперь давайте порассуждаем, – продолжает Томин. – Звонить и заказывать из чужой квартиры – недолго и влипнуть. Что для них самое спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?

– Поймать свободную машину, – подсказывает Данилов.

– Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.

Старшая включает переговорное устройство.

– «Букет» вызывает все машины на линии…

* * *

Трое суток посменно отдежурили муровцы в «Букете». Кирпичов все нерабочее время тоже проводил там, там и спал на диванчике, чтобы быть под рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.

Невесело возвращается Томин домой. Навстречу ему по лестнице спускается Борис Петухов, за спиной рюкзак. При виде Томина делает испуганное движение назад, но прятаться поздно.

– Та-ак. Карету мне, карету?

– Да я… знакомая пригласила, немного проветриться…

– Когда поезд?

– Десять сорок пять, – автоматически отвечает Борис.

– Ту-ту – и прощай неприятности. Блистательный ход!

– Саш, ну слушай… ну можно с тобой как с человеком?

– Я и есть человек. Незаметно?

– Заметно, заметно! – заводится Борис. – Под милицейским мундиром бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?

Томин молча смотрит на него усталыми глазами. Сейчас бы поесть да завалиться спать…

– Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?

– А родители?

– Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, – и меньше разговоров.

– Отец с матерью на ладан дышат, впереди следственные процедуры, суд. Пусть все тянут одни?.. Давай билет!

– Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.

– А и есть – пусть пропадает. Заворачивай обратно.

– Не имеешь права! – слабо артачится Борис.

– Имею. Не юридическое, так моральное. – Он берет Петухова за локоть. – Когда-нибудь сам спасибо скажешь.

Дождавшись, пока тот войдет в квартиру, Томин направился было дальше, но засомневался…

А Борис стоит в передней, не снимая с плеч рюкзака. Прислушался, тихонько приоткрыл дверь… и оказался лицом к лицу с Томиным.

– Гражданин, вы задержаны при попытке к бегству! – Томин старается взять добродушный тон.

– Может, я под домашним арестом?!

– Не шуми.

Борис в сердцах скидывает рюкзак на пол и уходит в комнату. Томин, улыбаясь, двигается следом.

– Поймал и радуется! Тоже мне, великий сыщик! Ловил бы кого положено!

– Гляди-ка, замок новый вставил, прибрал, даже пол подмел. А цветочек-то не завял.

– Зря ты меня не пускаешь, – впадает Борис в страдающий тон. – Я ведь тут… ну прямо по уши в навозе! Старики чего-то наплели, пойдут теперь насмешки…

– Ты тоже сочинял. Отец у тебя не отставной бухгалтер, а большой ученый, вместо домика на восьми сотках – загородная вилла.

– Откуда?! – отшатывается Борис.

– Пал Палыч у Хабарова выспросил.

– Этот Пал Палыч меня возненавидел с первой минуты!

– Он тебе просто не поверил с первой минуты.

– Нет, не просто! Как он меня обхаживал! То лестью, то хитростью. Все испытывал… Ты знаешь, я иск написал, – говорит он упавшим голосом. – Вот до чего довел… Может, за мной есть грехи, но на чужое я не зарился. Да еще на чье!..

– Иск в дело не подшит.

– Но ты ведь знаешь. И я знаю. Главное, что обидно – не нужны мне те деньги! Все вот тянутся, жилы рвут, чего-то там достигают. Кому должность, кому магнитофон какой-нибудь сумасшедший нужен или еще что. А я что потопал – то и полопал… Лег – свернулся, встал – встряхнулся.

Томин садится верхом на стул и смотрит на Бориса внимательно.

– Хочешь верь – хочешь нет. Старики, между прочим, тоже на деньги были не жадные. Пошлешь четвертак, мать накупит дребедени и обратно шлет. У меня одних галстуков штук тридцать.

– Значит, честолюбием не мучаешься? А зачем приукрашивал свой портрет? Именитые родственники, невесты-красавицы?

– Что я думаю и как себя внутри ценю, это личное дело. Но люди должны меня уважать. Тут уж извини!

– Боря, если сам себя не уважаешь, другие не будут.

– Слушай, ну нельзя же признаться, что я весь тут, и больше ничего! – Прижав обе руки к груди, он с обидой взирает на Томина: простых вещей человек не хочет понимать!

– А почему, собственно, нельзя? Давай разберемся. Ты не воруешь? Не спекулируешь?

– Иди ты!

– По меркам Хабарова почти непьющий. От работы бегаешь?

– Куда от нее убежишь?

– Правильно. Получаешь во всяком случае, больше моего. Может, какой талант в землю зарыл? – отвлекает Томин от наболевшей темы.

– Там зароешь, – хмыкает Борис. – Ты пробовал вечную мерзлоту копать?

– Так. Подведем итоги. Ты не академик. Не герой. Не мореплаватель. Примерно, плотник.

– Хм… – кривится Борис. – Припечатал, так припечатал. Дальше?

– Дальше: плотник ты честный, трудишься в сложных условиях и приносишь обществу посильную пользу.

– Пионерским собранием запахло. Если будешь перевоспитывать, я ушибить могу, имей в виду!

– Нет, мы, что называется, беседуем за жизнь. Ты высказался откровенно? Высказался. Дай мне… Раньше на базарах стояли смешные фотографы. У них был ящик гармошкой на треноге, помнишь?

– Ну!

– И обычно была картина: например, джигит с саблей, но без лица, вместо лица – дырка. Клиент сунет в нее голову – и готово дело, на коне.

– Ну?

– Сняться так, Боря, можно. Но каждый день эту бутафорию таскать – шею свернешь. И зачем? Помогал тебе папаша профессор и вилла?

– Ну…

– Мешали, Боря! Кто-нибудь позавидует мельком и забудет. Зато ты непрерывно помни… чтоб не споткнулся бутафорский конь. Прав? Нет?

Борис угрюмо отвернулся, даже «нукать» перестал.

– А закадычные друзья у тебя есть? – донимает Томин. – Наверно, нет. Сближаешься с людьми до определенной черты, пока можно в душу не пускать. Откуда дружба? Или любовь? Допустим, женишься. На какую виллу повезешь в отпуск жену?

– Да иди ты, хватит уж…

– Нет, ну почему тебе не быть самим собой?! В открытую, без похвальбушек? Чего зазорного! Высот не достиг? Но ведь и не рвался. Прими ты себя таким, как есть! И другие примут. Погляди в зеркало – нормальный мужик. Здоровый, видный. Чего надо?

Борис щурится и поводит широкими плечами, будто примеряет новую одежду.

– Саш, это в пользу бедных или начистоту?

Во весь рот, со стоном Томин зевает:

– Для дипломатии слишком устал. Скажем так: ты моих восторгов не вызываешь. А уважать – я бы тебя уважал. Если б не вранье, я б тебя вот так уважал!

* * *

Наскучив вести пустые допросы (десятистепенные знакомые Петуховых), Знаменский под вечер тоже заявился в «Букет». Вживается в эфирный галдеж, где кроме переговоров с диспетчерами слышны и посторонние реплики: «Как дела?», «Когда кончаешь?», «План у меня дымится». Это водители между собой, хотя и не полагается засорять волну.

Час минул. Полтора. Все чем-то заняты, а Пал Палыч слоняется без дела. Присел возле Томина, который делает пометки в бланках-заказах. Из динамика:

– Коль, слышишь?

– Слышу. После смены – как договорились?

– Само собой. Как ты?

– А загораю на куличках. Возил каких-то шизиков.

Томин наощупь прибавляет звук.

– А чего они?

– Сели – будто в Щелково, больную мамашу проведать, и все «гони» да «гони». Я говорю, машина завтра в капиталку идет, забарахлить может. Тогда, говорят, нас не устраивает. Вылезли – и в метро.

– Володя, Данилова сюда быстро! – окликает Томин Самойлова.

– Загораю теперь на Щелковской… Ладно, значит, после смены?..

Подходят Данилов и Самойлов.

– Други, у Щелковского метро стоит такси, которое два «шизонутых» нанимали до Щелкова, но раздумали – машина старая.

– Да ну?

– Свяжитесь, пусть шофер позвонит старшей из автомата, не по рации.

Все напряженно ждут. Наконец телефон на столе старшей звонит.

– Диспетчерская… Десять-сорок?.. Передаю трубку, с вами будут говорить.

– Угрозыск. Быстро опишите своих пассажиров… – Слушая, Томин расцветает. – Та-ак… Вы видели, что действительно они направились в метро?.. Сколько прошло времени?.. Ни с кем пока не обсуждайте своих впечатлений.

– Вынырнули? – ахает Знаменский.

И только теперь все ощущают, как сильно, себе не признаваясь, волновались за успех операции.

* * *

Ждали повторения попытки. Больше всех маялась старшая по смене. Томин посоветовал Знаменскому:

– Побеседуй с Галиной Сергеевной, она нервничает.

– Еще бы не нервничать! С тех пор, как несчастье с Мишей Ермолаевым… я уже рассказывала Александру Николаевичу.

– Преступников тогда задержали? – поддерживает беседу Пал Палыч.

– Их-то поймали через день, а он до сих пор в больнице и…

– Саша, включи тридцать второй! – кричит через зал Данилов.

Томин щелкнул кнопкой динамика, звучит разговор диспетчера с шофером:

– На Первомайской, на Первомайской я. Еду в Щелково. Пассажиров двое, багажа нет.

– Тринадцать-тринадцать, мы в городе завалены заказами, а вы в Щелково!

– «Букетик», мужикам очень нужно, оплатят оба конца.

– Минуточку, решу.

Возле девушки-диспетчера Данилов, он ей подсказывает.

– Хорошо, тринадцать-тринадцать, поезжайте. Я с вами свяжусь.

Через несколько минут эстафету приняли посты ГАИ. Им надлежало взять под строгий контроль выезды на Щелковское шоссе. Такси с указанным номером, а также с номерами, забрызганными грязью и плохо различимыми подвергать проверке, чтобы выявить пассажиров с известными приметами.

Опять ждали. Почему-то возникло общее убеждение, что пассажиры – те самые, и одолевал зуд поговорить с шофером. Но понимали, что без повода нельзя – мужики могут насторожиться.

– Придумайте повод, Галина Сергеевна – не выдерживает Томин.

– Я? Ой… Если предложить поездку из Щелкова во Внуково…

– Мечта таксиста!

Старшая бежит в радиокабину.

– Соня, скажи тринадцатому, что есть заказ из Щелкова во Внуковский аэропорт. Весело, поняла?

Девушка вызывает водителя, предлагает соблазнительный заказ.

– Смотря на какое время, – отзывается шофер.

– А через сколько вы там будете?

– Да не скажу пока, у пассажиров заезд тут в городе.

– Да?.. – Девушка на секунду теряется. – Тогда свяжитесь со мной попозже, может, все-таки успеете…

– Куда их понесло? – хмурится Знаменский.

– Решили что-то переиграть… Эх, как бы чистенько мы их взяли на Щелковском шоссе!

– Александр Николаевич, Арутюнова-то, водителя, предупредить бы… хоть намекнуть, чтоб остерегался! – умоляет старшая.

– Любой намек они поймут раньше него. Теперь уже спросить, где именно он едет, и то небезопасно.

– Саша, выход должен быть! Думай!

Томин шагает из стороны в сторону.

Думай… думай… думай… – Останавливается. – Он из какого парка?

– Из первого.

– Данилов, зови Кирпичова! Галина Сергеевна, они сейчас поговорят, а вы прервите, будто Кирпичов на линии. Арутюнова из своего парка знаете? – встречает он вопросом входящего Кирпичова.

– Знаю.

– История с Ермолаевым ему известна?

– Всем известна.

– И то, что он из больницы еще не выписан?

– Само собой.

– Идемте, переброситесь с ним парой фраз. Его надо предупредить об опасности.

Кирпичову все ясно.

– Эй, Гошка! – зовет он в микрофон. – Две чертовы дюжины!

– Кто еще зовет?

– Это я, Артем. Новость есть. Просили передать, что у тебя все шансы сегодня встретиться с одним человеком – с Мишей Ермолаевым.

– Шутки шутишь?

– Не шутки, а точно. Ты не перебивай, некогда. Тебе с Ермолаевым встречаться вовсе не к чему, верно я говорю? Сообрази хорошенько!

Арутюнов отвечает после паузы словно бы спокойно, но очень медленно.

– Ага. Что-нибудь соображу.

– Товарищи водители! – строго прерывает старшая. – Прекратите посторонние разговоры, мешаете работать!.. «Букет» вызывает свободные машины в районе Проспекта Мира, Шаболовки, Парка культуры… – имитирует она диспетчерскую рутину.

– Похоже, понял, – облегченно вздыхает Данилов.

– Но что один против двух!.. – качает головой старшая.

– Если не растеряется, сможет, – уверен Кирпичов.

Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размышления. И снова:

– Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте «Букету»!

– Слушаю.

– Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.

– Жалко мне этот заказ, «Букетик», да, видно, не судьба. Мимо меня сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.

Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!

– Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девятнадцать-двадцать восемь, – поспешно выкликает девушка.

– Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.

– Где вы находитесь?

– В Сокольниках. Оленьи пруды.

Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:

– Автомашина тринадцать-тринадцать изменила маршрут: Сокольники, на трассах, расходящихся от Оленьих прудов!

* * *

На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.

Такси тринадцать-тринадцать засекли патрульные машины, но Арутюнов, повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.

И только когда милицейская машина вылетает из боковой аллеи и останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит…

* * *

Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по магазинам, не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться в доме исключительной популярностью.

Но другая победа останется ему неизвестной, потому что не увидит он, как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.

– Вот так, – говорит он за чаем у тетки. – Не академик, не герой, не мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между прочим, не в конторе сидеть. Ящики сами не бегают.

У Надежды Ивановны голова кругом.

– Как сейчас вижу тебя маленького… – бормочет она. – Закутан в три шарфа… носик красный…

– Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?

– Бог с тобой, Боренька, стыдиться тут нечего! Но Аня… так она гордилась, что ты вышел в люди!..

– Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться человеком, да?

– Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.

– Да что они, не знали, что ли? Наивная ты душа! Они на этом спокон веку помешаны: мы, мол, не добились, но перед тобой любые дороги и возможности!.. То к какой-то немке в группу пристроили, до сих пор помню: «Анна унд Марта баден», в смысле – моются. То кинулись музыке учить, хоть мне медведь оба уха отдавил… Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все для показухи, понимаешь? Я, может, со зла и куролесил. А когда из дома смылся, они принялись сочинять похвальбушки… Вот ты, тетя Надя, старуха трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного – ты уважаешь?..