Текст книги "Континуум два зет (сб. из периодики)"

Автор книги: Александр Колпаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Рано утром завтра он двинется вверх по реке и переплывет ее выше. Там, у святилища, она должна быть менее полноводна и опасна. Убив еще одного зайца, Степан двинулся к своему ночлегу. И тут на мокром песке он увидел следы. Это были его следы. Он владелец этих мест. Волосы зашевелились на голове Степана. Первая мысль – в реку, на тот берег. Но он поборол себя на этот раз. У места ночлега кресало и огниво. Озираясь по сторонам – за несколько секунд он из хозяина превратился в жалкого вора, – бросился Степан к дереву. Запихав в мешок зайцев и рыбу, плотнее притянув лук, он без оглядки выскочил на берег и, не думая об опасности, ждущей его в холодных желтых волнах, прыгнул в реку…

С любопытством, смешанным с гордостью, смотрел Степан на маленькую хижину в тени деревьев у родника. Вот оно святилище. Это первые следы рук человека, увиденные им за восемнадцать дней скитаний. С некоторой опаской вышел он из-за укрытия. И не напрасно. Что-то белое шевельнулось у родника, и рука Степана, сжимавшая нож, напряглась. Высохший старик с реденькой бородой в зеленой богатой чалме лежал на коврике. Его тусклые глаза скользнули по настороженному лицу пришельца. Степан опустился рядом.

– Откуда ты, ференги?

За годы скитаний Степан подучил персидский язык – язык невольничьих базаров Азии. Он промолчал, хотя знал, что так называют европейцев на Востоке. Видно, старик тоже издалека.

– У тебя темные мысли в голове или плохие дела в жизни, почему ты молчишь?

– Я иду далеко, чтобы выполнить просьбу людей твоей веры, – сказал Степан. – Они просили поклониться этому святилищу, а теперь я пойду дальше за помощью для них.

– Я верю тебе, ференги, послушай моего совета. Оставь аллаху какую-нибудь драгоценность в этом святилище и своему богу оставь что-нибудь. Оставь добрые подарки, и они оба помогут тебе. У меня сохранилась еще тушь и кисточка, напиши им что-нибудь.

Степан взял тушь и кисточку и вошел в прохладный полумрак святилища. Чистые белые стены, крохотный родничок в углу. А в середине на полу огромная груда монет. Большие и маленькие, круглые и бесформенные, золотые и медные. Века и народы проходили этим краем, оставляя свои дары. Степан осторожно оторвал часть карты – путь, уже пройденный им, – и написал на обратной стороне:

«Дай силы, господи, рабу твоему Степану дойти до места намеченного, помочь друзьям страждущим, испепелить гнездо змеиное. Лета от сотворения мира 7133-го».

Потом, подумав, вынул один, меньший рубин из шкатулки и завернул все в кусок пергамента, взятый вместе с тушью у старика. Осторожно раскопав гору монет, он положил дар обоим богам в середину. Уходя, хотел оставить пищу старику, но тот отказался.

– Меня принесли сюда из далеких земель умереть на святом месте, но вот уже десятый день аллах не хочет взять меня в свои сады. Иди, ференги, не думай обо мне. Да будет легким оставшийся тебе путь.

А путь действительно, по рассказам Зоар-хана, отсюда был уже легок. Да и сам Степан скоро понял это. Мрачные ущелья, черные пески, снега и пропасти сменились травянистыми равнинами. Плоские холмы окаймляли широкие сухие долины. По утрам появлялась изморозь на травах, а к полудню все оживало под лучами солнца. И все же было холодно и не хватало воздуха, особенно по ночам. Это действительно был Памир, подножие неба. Одежда на Степане совершенно истрепалась, он походил в ней на огородное пугало. Отросла лохматая борода. Теперь основной пищей его были сурки. Не всегда удавалось найти сухого хвороста для костра, и Степан приучился вялить мясо на солнце, вешая куски сурка на день себе за спину.

Как-то в облаке пыли он увидел вдали трех всадников в островерхих белых шапках. С тех пор двигался только по ночам. Он отдал слишком много, чтобы теперь, когда свобода была близка, вновь потерять ее. Он стал очень осторожен, но все же однажды чуть не погиб. Перевалив небольшой хребет, он увидел чудесное лазурно-синее озеро. Решив обойти его с востока, он дошел почти до края, но уперся в скалы. Другой берег был в каких-нибудь ста локтях, и Степан, не раздумывая, бросился в воду. Когда оставалось плыть совсем немного, резкая боль свела ноги. Чувствуя, что они не повинуются ему, Степан отчаянно заработал руками и, уже теряя последние силы, почувствовал тугой толчок в онемевшие ступни. Дно. Задыхаясь, он выполз на берег из мельчайшего песка и замер. Потом начал щипать и колоть ножом ноги, пока не вернулась чувствительность. Повернув случайно голову, он заметил неподалеку в камнях струйку пара, поднимавшуюся в небо.

Никаких признаков человека не было в этой пустынной местности, и все же он с большой опаской подполз к камням. Горячая вода била прямо из-под земли, образовав большую яму и весело сбегая через ее края. Дно и берега ямы были покрыты слоем красно-желтого ила. Пахло серой. Вода была горяча, но Степан, не раздумывая, разделся и плюхнулся в яму, подняв облако красной мути. Он так и заснул в теплой воде, утомленный пережитым. Проснувшись, почувствовал необычную бодрость и силу. Вечерело. Быстро одевшись, Степан снова направился на юг, к теперь уже близким снеговым хребтам.

Этим вечером ему попались какие-то особо ленивые и нерасторопные сурки, он заколол одного прямо ножом и подивился, до какой лени может довести зверя обжорство. Еще раз ему повезло: нашелся сухой куст какой-то колючки. Скоро он о наслаждением уплетал заднюю ногу сурка; такого вкусного мяса давно не попадалось. Всю ночь он шел, ободренный целебными водами. Уже на рассвете заметил сурка, дремавшего возле норы. Это было странно. «С женой, что ли, поссорился?» – пошутил он про себя и легонько пнул зверька ногой, спеша насладиться его испугом. Но сурок тяжело поднял голову, сделал попытку встать и не смог.

Растерянно подняв глаза, Степан увидел неподалеку еще одного сурка, лежавшего у норы. Теперь он хорошо видел все пространство вокруг. Сурки были везде; иные чуть шевелились, большинство же лежало неподвижно. Страшная догадка мелькнула в голове. Сурки чем-то отравлены, а он ел их мясо. Сунув пальцы в рот, Степан опорожнил содержимое желудка и в ужасе бросился бежать, наступая на трупы сурков. Он бежал, пока не попался на пути ручеек. Напившись, он снова сунул пальцы в рот, пытаясь промыть желудок и хорошо понимая, что уже поздно. Потом, не ложась спать, прошел целый день в какой-то безнадежной апатии, ожидая смертельных схваток. К вечеру снеговой хребет заметно вырос, разделился на вершины, обозначились ущелья и перевалы. Болей не было, и Степан понемногу стал приходить в себя. Кажется, на этот раз оба бога выручили его.

Через два дня исполинский хребет уже упирался в небо совсем рядом. Но впереди должна быть еще река, последняя река и озеро. Так говорил Зоар-хан. Вот местность пошла под уклон. Скальные стенки появились как-то незаметно сбоку, а вниз вела узкая темная щель. Раздумывая, не поискать ля более спокойного и открытого спуска, Степан стоял у щели, как вдруг сзади он услышал топот коня и гортанный крик. Не оглянувшись, даже, он бросился вперед и вниз, в темноту. Это было ущелье, даже крохотный ручеек полз под ногами, но ширина его была не более сажени. Степан шел, держась руками за оба его края. Отвесные скользкие стены уходили вверх, где сияла голубая щель – небо.

Постепенно свет наверху мерк, стены становились все выше, дно все круче уходило вниз. Иногда сверху валился камень, оглушительным гулом наполняя пространство. Степан не знал, сам ли он упал или сброшен рукой того, кто кричал сзади. Вскоре щель наверху совсем исчезла. Наверное, искривились стены. Настала почти полная темнота. Степан шел, стиснув зубы, вперед. Внезапно нога не встретила опоры, и он поехал вниз. Ступенька была невысока – метра три, но, встав и попробовав рукой камень, он почувствовал, что назад пути уже нет. И он снова пошел вперед с упорством обреченного. Невозможно было поверить, чтобы такой ручей мог пропилить в скале эту дьявольскую щель.

Он уже не чувствовал, сколько прошло времени, когда ему показалось, что тьма впереди как-то поблекла. Еще через несколько десятков шагов явно забрезжил свет. Выход. Там солнце, небо и, кажется, река. Да, это река. Последняя. За ней владения того, к кому он идет за помощью. Он подошел к берегу и оценил силу реки. Вспомнились слова Зоар-хана:

«Если реку не перейти вброд, иди влево к востоку до озера; если она мала, иди вправо. Переправляйся у озера, оттуда есть тропа».

Река была трудна для брода, и он понял, что слишком забирал к западу в последние дни. Теперь Степан стал особенно осторожен. Вдоль реки шла старинная тропа и, по словам сиахпуша, одного из пленников рудника, были даже крепости. На исходе второй ночи он наконец вышел к озеру. Весь его южный берег был основанием гигантской горы, целиком от подножия до вершины закутанной в снега. Ее холодное дыхание морозило щеки. Голубоватые льдины плавали в спокойной воде озера. Не надеясь на свои уже раз отказавшие в холодной воде ноги, Степан лег на льдину и, гребя руками, объехал устье реки, где она сразу же уходила вниз водопадом. Он сошел на берег и медленно сел на камень. Вот и все. Озеро как бы отгородило весь огромный путь, пройденный им за последние тринадцать лет. Впереди была неизвестность, а за ней путь вокруг света к родным берегам. Но радости не было. Какая-то смутная тоска сидела в нем. Сегодня ему вообще было не по себе. Почему-то болело под мышками…

Тропа показалась скоро. Это была давно нехоженая тропа. Но опытные глаза Степана хорошо ориентировались в ее изгибах. На другой день удалось подстрелить молодого орла, и снова у него была пища. Еще через два дня тропу перегородил синий плоский камень. Это было, по-видимому, надгробье. Незнакомая вязь покрывала полированную сторону. Степан достал карту. Письмена совпадали.

На следующее утро он проснулся от сильной боли. Болело в паху и под мышками. Холодный пот покрывал лицо и грудь. И все же он встал и, шатаясь, побрел вперед. А что ему было делать? К полудню тропа исчезла, начинались овринги. Ему говорили на руднике об этой последней опасности в пути. В отвесные скалы кое-где были забиты прогнившие деревянные клинья, от клина к клину, где подвязанные ссохшейся веткой, где просто свободно лежали бревнышки. Иногда они опирались на выступы скал или на подложенные камни. Степан чувствовал себя так плохо, что, боясь упасть, пополз по оврингам, повернув лицо к прохладной, местами поросшей рыжим мхом скале.

К полудню появился последний ориентир – гигантский острый пик в окружении трех меньших братьев. Оставалось верст пятнадцать. Слева от пика в начале зеленого ущелья он увидит крепость. Там ждут его признательность, удивление окружающих и покой. А покой был нужен сейчас. Каждое движение отзывалось в голове и груди. Начало сводить спину. Внезапно один из кольев затрещал. У Степана не хватило сил перескочить на следующее бревно, и он пополз вместе с клонившимся бревном вперед, потом соскочил с него и упал, тяжело ударившись грудью, на выступ скалы метрах в трех ниже овринга. Бревно поехало дальше и, перекатившись через край уступа, скрылось в пропасти. Звук упавшего бревна донесся через продолжительное время.

– Высоко, – безразлично подумал Степан.

К оврингу вела небольшая щель. Несмотря на слабость, он сможет проползти по ней. Вот только полежать надо, отдышаться. Он распахнул рубаху, чтобы немного освежиться, и увидел на груди и животе как бы идущие изнутри светло-красные величиной с вишню пятна. Судорожно сдернув одежду, осмотрел подмышки. Там тоже были пятна, они казались уже багровыми и чуть выпуклыми. Картина мертвого поселения сурков на мгновение мелькнула перед глазами и исчезла. Это был красный мор! От него подохли сурки, заразив и его. Теперь он был обречен. Доползи он даже до крепости, первый же воин или крестьянин убьет его. И он ничего не успеет сказать, не зная языка. Беспощадный закон стран, где знают эту болезнь, требует немедленного убийства любого чужеземца, даже посла, занесшего красный мор. Иначе погибнет все государство, десятки и сотни тысяч людей.

Теперь можно было отдохнуть… Еще два-три дня, и его труп сам свалится вниз от порыва ветра. С начала и до конца побега он был один в этом чужом и суровом мире. И не было ни свидетелей, ни судей его подвигу и его вине. Он не сдержал слова, данного во тьме пещеры. Своей неосторожностью обрек на смерть три десятка людей. А ведь они всю жизнь будут ждать помощи…

Еле слышное цоканье копыт возникло из забытья. Далекие неясные тени показались в ущелье. Вскоре они исчезли, и снова все стало тихо. Только чуть слышно пел ветер в скалах, да еле видные в синеве продолжали свой бесконечный брачный полет орлы. Туман снова пеленой покрыл глаза и сознание. Потом зрение вернулось. Трое людей, держащиеся за хвосты лошадей, стояли перед разрушенной частью овринга. Один из них, с черной курчавой бородой, в белоснежной чалме и дорогой одежде, видимо кто-то из местных военачальников, встал на колени, внимательно всматриваясь в лицо лежащего Степана. Несколько секунд Степан колебался. Что делать?… Надо передать карту, но как велика опасность заразить встреченных страшной болезнью, и кто эти люди? В чьи руки может попасть карта и судьба пожизненных рабов рудника?

Глаза незнакомого военачальника были суровы, но благожелательны. Смуглое лицо без признаков монгольской крови красиво и надменно. Решение пришло неожиданно. Страх исчез вместе с болью в груди. Воин и руководитель воинов не мог не понимать карт. Но понять карту – еще не значит понять смысл ее: знак в месте тайного рудника. И все же это был последний шанс, последний и для Степана, и для пославших его людей. Медленно – страшная болезнь уже тронула мышцы рук – Степан начал расстегивать рубаху, добираясь до спрятанного на груди мешочка с картой и рубином. Резкий, гортанный вскрик наверху полоснул как удар плети. Вздрогнув, Степан глянул на овринг и понял – конец. Искаженное страхом и гневом лицо военачальника и один из его спутников, снимающий с плеча лук. Они заметили красную смерть, запятнавшую его тело. Степан лихорадочно разворачивал карту, молча глядя на натягивающуюся тетиву лука и поблескивающий вороненой сталью наконечник тяжелой стрелы. Все решали доли секунды.

– Стой! – отчаянно крикнул Степан, расправив карту и и выставив ее вперед, точно щитом заслоняясь от дрожавшей стрелы.

Глаза военачальника равнодушно скользнули по карте, лицо еще более потемнело, отрывистые слова приказа как приговор глухо прозвучали в тишине.

– Зоар-хан! – крикнул Степан, прощаясь с теми, кто послал его, и видя медленно разжимающиеся пальцы лучника.

Тонко свистнула стрела, оцарапав плечо. В последний миг неуловимо быстрое движение рук старшего сбило прицел лучника.

– Зоар-хан?!

Столько надежды и боли было в крике военачальника, так стремительно встал он на колени, чтобы быть ближе к карте, что Степан понял – этот человек знал Зоар-хана. Отрывочные слова сверху приказывали, просили, умоляли. Степан не понимал их, но чувствовал – человек спрашивает: где Зоар-хан, что с ним, жив ли он?

– Здесь он, здесь, – твердил Степан, – показывая на знак в верхнем правом углу карты, и слезы катились по его исхудавшим заросшим щекам.

Радость одержанной победы, огромное, ни с чем не сравнимое чувство выполненного долга затмило недавний страх умереть не дойдя, предав тем самым товарищей. Еще что-то спрашивал его человек с овринга, но Степан уже плохо слышал, неумолимая черная стена забытья росла перед глазами. Собрав последние силы, он показал жестами работу с лопатой и кандалы на руках пленников рудника. Взволнованные голоса наверху затихали, как бы отдаляясь, хотя Степан по-прежнему видел возбужденные лица почти рядом…

…Вечерние тени скрыли ущелье, когда сознание вернулось к Степану. Рядом лежала расшитая золотом сумка с пищей и маленький бурдюк. Люди исчезли. Овринг был пуст. И овринг был уже не тот. Около десятка саженей его было разрушено. Выдернуты даже клинья из скал. Уходя, незнакомые люди надежно обезопасили свой край от алой смерти. Без овринга этих скал не сможет одолеть и полный сил охотник.

Глаза Степана равнодушно скользнули по гладким скалам. Он не осуждал ушедших людей. Смертельная опасность, которую представлял он для живущего в этих ущельях племени, делала их поступок единственно правильным. Никакая благодарность со стороны военачальника к умирающему не могла пойти дальше оставления продуктов и воды, которые, впрочем, и не понадобятся ему.

Постепенно боль в мышцах затихала, состояние мира и покоя овладевало Степаном. С таким, наверное, чувством умирали на его невообразимо далекой родине смертельно раненные на поле боя люди, глядя вслед уходящему с победой войску.

Пройдет два-три дня, и топот копыт разбудит сонное ущелье. Отряд вооруженных людей промчится другой горной тропой на выручку далеких пленников. И лишь немногие посвященные окинут быстрым любопытным взором дальнюю скалу у разрушенного овринга, приметив маленький, сливающийся с ней неподвижный силуэт…

Тени гор стали лиловы. Туман забытья уже не отпускал лежащего Степана. Белые лебеди, любимые и нежные птицы его родины, показались на гаснущем небе. На большой высоте они неслись на юг. Внезапно темно-вишневые пятна появились на белоснежном оперении вожака. Беспомощно взмахнув крыльями, он исчез во тьме ущелья… Призрачные тени возникли из мрака, где скрылся погибший лебедь. Отряд спешил на выручку тем, кто послал Степана. Не оставляли следов бесшумные копыта, не свистел ветер в застывших, разлохмаченных скоростью гривах, не гнулись шаткие бревнышки овринга под тяжестью летящих коней. Безмолвными серыми птицами перелетел отряд разрушенную часть овринга и исчез за поворотом…

Раскрылись дальние горизонты, расступились глубокие ущелья и грозные горы. Весь путь, необозримый, пройденный Степаном, лежал перед ним как на ладони.

Летели искры из-под копыт, и тонули лошади в ледяной воде озера. Высушенные беспощадным солнцем заоблачные пустыни изнуряли людей. Холодные горные потоки, где катятся по дну камни, глухо стуча, как жернова, сбивали с ног коней и уносили их вместе с людьми к водопадам, откуда нет возврата. Островерхие шапки степных стрелков-лучников мелькали за дальними склонами и падали, цепляясь за гривы, сбитые стрелами люди. А отряд шел все дальше и дальше к долине черных смерчей, к голубым льдам и холодным скалам богом проклятого ущелья…

Вот и черные смерчи остались позади. Отряд начал последний свой подъем по голубым льдам перевала. Но все видели глаза лежащего на уступе Степана, ибо все выше поднимался он над хребтами к синему небу…

Замирали обессиленные животные, и падали на колени люди, прикрывающие руками глаза от ослепительного сияния солнца и снегов. Уже позади перевал. Бесшумно, как призраки возмездия, появились спешенные воины на старой чуть приметной тропке. Короткий вскрик часового, и чернота пещер поглотила людей. Отчаянное сопротивление надсмотрщиков и охраны, сражавшейся без всякой надежды на пощаду, сломлено. В едва мерцавшем свете факелов пленники разбивали кандалы и волокли к выходу тела своих недавних палачей. А в углу, держась за руки, стояли два похожих, как братья, человека. Молча, словно лишившись дара речи от обретенного счастья, смотрели они в глаза друг другу…

Рассеялся туман в глазах и мыслях Степана. Опять он был один на уступе, только чужая сумка рядом напоминала о том, что тяжкий его труд не пропал даром, те, кто послал его, могут надеяться на избавление.

Шли часы. Не слышно было стука копыт отряда, идущего по его зову на север. А может, он уже прошел мимо, пока в забытьи вел его Степан обратно своим путем.

В своей бурной и полной опасностей жизни Степан не раз думал о смерти. Как любой разумный человек, он боялся ее, но давно уже сказал себе, что если смерть станет неизбежной, то он встретит ее грудью и в последний миг глянет ей в лицо. А сейчас он, больной и немощный, обречен ждать бесславного, мучительного конца, подобно сурку у темного отверстия норы… Прошло много времени, прежде чем он решился. Теперь, после встречи с людьми, принявшими от него тайну карты, он имел право на это.

В последний раз Степан посмотрел на безмолвные горы и подернутые предвечерней дымкой пройденные им дали. Потом выбросил уже ненужный лук и крикнул в последний раз, как кричали когда-то вольные люди, созывая друзей на Новгородское вече, оттолкнулся от скалы и бросился вниз. Падая, он повернулся лицом к солнцу. Голубое небо с редкими облаками хлынуло в глаза. Облака превратились в снег, густо покрывший Ивановскую площадь. Веселые и вольные люди гуляли по ней от края до края. Широкая, мощная песня понеслась над толпой. Шли стрельцы. И тут с неба, с колокольни Ивана Великого, грянул первый удар колокола. Громовым раскатом отозвался он в затылке и спине. Голубое небо разлетелось кроваво-красными брызгами. Потом все померкло…

…Темнота постепенно превращалась в полумрак. Сначала смутно, потом все явственнее проступали контуры окружающих предметов. До фантастичности ясная картина далекого прошлого отступала в глубь сознания, становясь ночной грезой.

Какова была подлинная судьба неведомого русского владельца старинной карты? Сколько процентов истины в увиденном только что мною последнем отрезке его жизни? Девяносто? Десять? Никто никогда не ответит на этот вопрос…

Я подошел к окну. Поздний рассвет еще не пришел на смену осенней ночи. Мокрый холодный туман стлался по едва освещенной фонарями улице…