Текст книги "Дело об обойных маньяках"

Автор книги: Александр Кушталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– ??

– Нет, вы только послушайте! – с жаром начал говорить Холмский. – Может быть вы, нормальный человек, сможете объяснить мне то, в чем мой изощренный мозг не в состоянии разобраться, потому что предполагает сложное там, где его и в помине нет?

– С удовольствием выслушаю вас и выскажу свое мнение, – сказал я и откинулся в кресле, принимая более удобную позу.

– Вчера потянуло меня почитать "Вечера на хуторе близ Диканьки". Есть какая-то магическая сила в этой книге, которая притягивает меня к ней! Читаю предисловие. И там между прочим этак написано, что один из героев, Фома Григорьевич, дьячок диканьской церкви, убирая в пазуху свой носовой платок после надлежащего использования, перед этим "по обыкновению сложил его в двенадцатую долю". Вы можете себе это представить? Каким идиотом или педантом нужно быть, чтобы складывать свой носовой платок "в двенадцатую долю"? Как я, например, складываю? Пополам и еще раз пополам. Ну, если платок очень большой, – то еще раз пополам. Итого в восьмую часть. А у Гоголя – черт его знает что получается! "В двенадцатую долю"! Еще бы он написал "в одиннадцатую"!

– И что за ерундовина вас беспокоит, Александр! Здесь наметилось такое интересное расследование, а вы о каком-то там платке. Это же очень просто! Платок складывается сначала втрое, а потом еще два раза пополам.

– Да я это-то понимаю! Мне непонятен механический идиотизм этих действий. Ведь сложить платок "втрое" на весу довольно сложно, для этого его нужно обстоятельно разложить где-нибудь на столе и аккуратно загибать по трети с разных сторон! Нет, Гоголь для меня непостижим, потому что он насквозь иррационален. И зачем он приплел сюда этот платок? А перед этим что он вытворял!

– Кто? Фома Григорьевич?

– Гоголь! Фому Григорьевича, например, он одел в балахон из тонкого сукна цвета "застуженного картофельного киселя"! Вы можете себе вообразить этот дикий цвет? А? Какую фантазию надо иметь, чтобы таким образом описывать обыкновенный серый цвет?

4. Начало расследования.

На следующий день Холмский после обеда ознакомился с присланными нарочным материалами дела Соколова и предложил мне прогуляться в историческом районе Москвы. Решили поехать туда на общественном транспорте: Холмский не любил динамичный образ жизни и своим автомобилем пользовался только в крайних случаях.

– Быстрая жизнь подобна пище быстрого приготовления или скорочтению книг по диагонали, – витийствовал он, пока мы неспешно поднимались к троллейбусной остановке. – В них потеряно весьма существенное: наслаждение от проживаемой жизни. Из картины жизни исчезают запахи, а цвета превращаются в цветные пятна. От книги же в лучшем случае остается только то, что напечатано на страничке с заголовком "Содержание".

Когда мы сели в троллейбус, мне пришла в голову забавная идея. Напротив нас по небольшой диагонали, лицом к нам, усаживалась занятная пара – невысокий мужчина, в летах, и слегка уже погрузневшая под годами, но все еще привлекательная женщина. Они начали живо о чем-то переговариваться между собой, но до нас долетали только отдельные редкие слова, приглушенные общим дорожным шумом.

– Вот хороший случай проверить вашу теорию наблюдательности и умения делать выводы, Александр. Что вы можете сказать, например, о той паре, которая сидит к нам лицом – я кивнул на описанную мною пару.

– Немного, – невозмутимо начал говорить Холмский. – Пиджак, белая рубашка, галстук – изобличают в нем начальника средней руки еще советских времен. Начальник цеха, вспомогательного производства, или кто-нибудь в таком духе. Высокого начальника возит служебный транспорт, мелкий начальник обычно помоложе и одевается более демократически, в свитер. Недавно перешел на новое место работы и пытается там утвердиться: кожаный портфель с двумя медными застежками подтверждает эти амбиции. Человек, давно работающий, вряд ли бы стал таскать с собой такой тяжелый портфель. С таким портфелем он мог бы потянуть и на руководителя покрупнее. Но, с другой стороны, – пакет! Предательский желтый пластиковый пакет, который он держит в руках вместе с портфелем! В самом портфеле только ничего не значащие бумаги и свежая газета с кроссвордом, потому что в данном случае важно не содержание, а форма. Он плохо слышит (часто близко наклоняется ухом к соседке), следовательно, прежняя работа длительное время была связана с шумным производством. Едет из южного района, тяжелых производств там нет. Сейчас на пенсии. Работает где-то в госпитале или при стройуправлении; возможно с недавнего времени служит снабженцем. Галантен с дамами – помог спутнице войти в троллейбус и подал ей руку, когда они входили – скорее всего, это часть бывшей военной выправки. Руки не знавшие лопаты. В пиджаке, прикрытом плащом, должна быть перьевая авторучка с позолоченным колпачком. В карманах – чистый и надушенный носовой платок. Если курит – зажигалка дорогая, но без вычурностей. Ботинки хорошо вычищены – и это в конце рабочего дня! – следовательно, привык за собой ухаживать; нельзя уважать себя, имея грязную обувь. Много гримасничает складками рта обозначает разочарование, несколько раз показно зевнул – это, скорее, склад характера, чем воспитание или нечто наигранное. Несколько брезглив – отстранился, когда по проходу проходил нечистый пьянчужка. Есть своя машина, бежевая "Волга", на которой он зимой не ездит, сейчас она стоит в гараже. Есть дача, средних размеров, давно отделанная. Он ездит туда с женой по выходным и отчаянно брюзжит по поводу бездарно потерянного времени. Осенью он с друзьями ездит на охоту. Отпуск проводит в пределах России. Раньше ездил в Крым, теперь его тянет на севера – за Вологду или в Карелию. Любит поговорить о русской истории, но знает ее плохо, потому что на это никогда ему не хватало времени. Что еще? Пожалуй, бегло все.

Теперь его дама. Не жена – с женой не разговаривают на "вы". Скорее всего, сослуживица по теперешней работе, от которой он зависим, потому что слегка угодлив, вероятнее всего – главный бухгалтер. Не настолько молода и красива, чтобы быть любовницей. Руки ее пусты. Скорее всего, пресловутый желтый пакет ее, который он несет из галантности. Что-то ему крепко нужно от нее. Скорее всего, речь идет о списании того, на что он давно положил глаз стройматериалы, строительный вагончик. Она это понимает, но не намерена сдаваться "просто так", она ждет от него интересных предложений.

– Я могу только отметить, что у вас необыкновенно буйное воображение, не имеющее, впрочем, никакого отношения к действительной реальности.

– Вы так думаете? ... Давайте это проверим! – решительно сказал Холмский.

– Но как?

– Просто подойдем, извинимся, и спросим – не он ли ....

И неизвестно, как бы обернулись обстоятельства в случае наших решительных поступков, но пара начала подниматься со своих мест, собираясь к выходу. В прозрачном пакете, который удачно перевернулся к нам своей другой стороной, легко прочиталось название помещенного туда журнала – "Главный бухгалтер", N12, 2001 г. Когда они проходили мимо нас, мы услышали реплику мужчины, который сказал с некоторым отчаянием в голосе:

– Но ведь эти бетонные колодезные кольца давно уже никому не нужны!

Что ответила ему женщина, мы не услышали, но и этого хватило, чтобы Холмский торжествующе посмотрел на меня и сказал: – Ну, и как мои методы?

– Вы волшебник! – только и оставалось сказать мне. – Но насчет некоторых ваших утверждений я, все-таки, поспорил бы. Почему это, например, у него должна быть именно бежевая "Волга"?

– Бежевая "Волга" должна у него быть потому, – веско отвечал Холмский, что это соответствует типу его характера и социальному положению в обществе. Если это не так, значит, должно было произойти нечто неординарное – например, он полгода искал именно бежевую "Волгу", но потом отчаялся и купил то, что подвернулось под руку, но весьма близкое, к примеру, "Волгу" светло-серую. Впрочем, я не удивлюсь, если он в последнее время подумывает купить подержанную иномарку, темный "Фольксваген". На красный "Пежо" у него пороху не хватит.

– Как-то это все выглядит слишком голословно...

– Трудно объяснить слепому, что такое цвет, – только не обижайтесь, Валерий, – это просто метафора. Точно также мне невозможно объяснить словами то, как я чувствую мир во всей взаимосвязи его предметов. Может быть, у меня просто редкий талант. Поэтому давайте оставим этот спорный вопрос и пойдем гулять – сейчас как раз наша остановка.

Во время прогулки Холмский особенно тщательно исследовал один из домов, даже обошел его вокруг.

– Да, – сказал он. – Это тот самый дом на Мещанской, в одной из квартир которого произошло описываемое Соколовым вторжение непрошеных гостей.

– Заметили что-то интересное?

– Да. Я хотел проверить одну из своих гипотез...

– Ну и как?

– Результат неутешительный: гипотеза принимается. – И, глядя на мое молчаливое недоумение, пояснил: – Следовательно, общее число версий не стало меньше: круг не сужается. Лучшим же вариантом является для меня тот, который уменьшает число предположений.

На следующий день после обеда Холмский побывал в ведомстве Соколова, ознакомился с подлинниками улик. Вернулся он задумчивым и сразу ушел в свою комнату, где пробыл до самого вечера. Когда вечером он с книгой вышел в гостиную, я не преминул его спросить:

– Как движется ваше расследование?

– Как обычно! – весело отвечал Холмский. – Как археолог по нескольким небольшим костям восстанавливает полный облик древнего животного и образ его жизни, так и детектив по разрозненным фактам должен восстановить полную картину преступления. Но только в данном случае кости уж очень мелкие и к тому же их совсем мало. А так – все, как обычно!

– И какие у вас уже сложились версии?

– Всего основных направлений в версиях на данный момент у меня осталось три. Первое – в квартире ищут нечто небольшое, которое сыщикам Соколова – к слову, у них забавные фамилии, Воробьев и Галкин, – не удалось найти даже при тщательном досмотре. Например, это может быть важный листок бумаги, спрятанный под паркетом или за обоями – его никаким простукиванием не обнаружишь. Направление второе – это просто в результате какой-то досадной оплошности взломщики ошиблись адресом. Если они это поймут, то больше в квартиру не полезут. Поскольку хозяина по утверждению Соколова не шантажировали, значит, версия с тем, что хозяина таким образом просто запугивали, отпадает. И последнее направление – это версия с фактором "икс", то есть нечто третье, нам неведомое, которое, возможно, вскроется с новыми обстоятельствами дела. Вот таким макаром! – закончил свой обзор Холмский.

– То, что вы высказали с такой большой важностью – очевидно, – с некоторой горечью заметил я.

– А вы ожидали от меня провидческих откровений? – засмеялся Холмский. Только холодный анализ – и ничего более! Конечно, все это очевидно, особенно после того, как оно уже завернуто в удобную упаковку и выложено на полочки.

– Но вы не сказали ничего такого, до чего не может додуматься обыкновенный человек, – возмутился я его надутым поведением.

– Посмотрим! – загадочно улыбнулся Холмский.

– А что почитываем? – спросил я, увидев, что он умащивается на диван с книгой.

– Ничего особенного: очерки "Московская старина", Богатырева. Потянуло, понимаете ли, почитать что-нибудь о старой Москве.

– Это всегда полезно, – пробормотал я, и также уткнулся в свою книгу. Мне, наконец, предложили приемлемую работу, и нужно было освежить свои познания в области физической анатомии человека.

5. Новые обстоятельства

– Ах, да знаю я ваши детективы! Сейчас никто уж не пишет приличных детективов! – вдруг воскликнул Холмский так невпопад, что сразу стало ясно, что он меня, как обычно, и не слушал. Я полчаса растекался мыслью по древу о перспективах современной литературы, о деревенской и женской прозе, об очерках маркиза де Кюстина, а он все это время думал о своем.

– Александр Васильевич! – сказал я нарочито вычурно, с отчеством, хотя мы с Холмским были уже на более дружеской ноге. – Опять вас, никак, потянуло на жанр аналитической прозы.

– Естественно. А куда же, по-вашему, может тянуть человека, который профессионально занимается математикой? Способность к логическим рассуждениям так же важна при поиске преступника, как и в математике.

– Если исходить из нормального предположения, что математики являются такими же людьми, как и все остальные, и ничто человеческое им не чуждо, то тянуть математика может куда угодно. Один мой знакомый – математик, например, страстно увлечен опереттой.

– Согласен, это просто мой склад характера. Но дело не в этом. Дело в том, что нет хорошей пищи для моего ума. Нет преступлений, достойных моего внимания, нечем занять мой праздный досуг.

– Ну, как это нет? Да в одной Москве по статистике ежедневно происходит от 6 до 10 убийств, не считая прочих преступлений.

– Это всё топорная работа мясника, голубчик, а не убийства. Там и расследовать нечего: топор, да плаха, да палач в колпаке рядом. Почитайте уголовную хронику, это же ужас! "Садист в Крылатском нападает на женщин!" читай: прыщавый, сексуально озабоченный недоросль, пользуясь полным бездействием полиции (милиции), вытворяет, что хочет. Поймать его можно за час двадцать. Или другое – "Зверское убийство бизнесмена" – читай: обыкновенные бандитские разборки, личность преступника устанавливается в пять минут, было бы желание. Нужно только взять на себя труд поехать к нему на дачу в Барвихе или на Соколиной Горе – и арестовать его.

– А как же быть с нашумевшими нераскрытыми преступлениями? Листьев? Старовойтова?

– Ах, да там одна политика! С точки зрения распутывания преступления там нет ничего сложного. Ничего интересного. Одна пустота! А детективная проза! Вот вам образчик некоего русского автора: "Адвокат Мерри Пейсон откинулся на спинку кресла, соединил кончики пальцев и устремил испытующий взгляд на новую клиентку – молодую женщину, сидевшую через стол напротив него." И это пишет русский автор! Кто такой Перри Мейсон? Какой еще там адвокат? "Устремил"! А от словечка "Испытующий" мне сразу хочется взвыть волком! Словом, полный мрак! Недаром преуспевающий Борис Акунин прозорливо сбежал со своим Фандориным в позапрошлый век!

– Но что вы скажете по поводу дела Соколова?

– Да! Пока оно выглядит заманчиво и немного развлекает меня. Но я хотел бы продолжить свою мысль. Меня в последнее время бесят применяемые методы расследования преступлений и их описания. Бежать по следам преступника с лупой в руке и выковыривать окурки из пепельниц – это же такой примитив! И главное здесь, пожалуй, даже не в примитиве, а в том, что следствие всегда опаздывает даже там, где оно могло бы упредить злодея. Ловить преступников надо не по отпечатку пальцев, а по отпечатку мыслей! Надо думать лучше него и в какой-то момент просто опередить его на один шаг – и все!

Откровения Холмского о состоянии современной детективной прозы были прерваны появлением Соколова. По его возбужденному виду сразу было понятно, что что-то произошло.

– Сегодня ночью была взломана соседняя квартира! – с порога сообщил он.

– Я это предполагал, – забормотал Холмский.

– А если предполагал, то мог бы мне об этом и рассказать! – сердито бросил ему Соколов. – Я бы там наблюдение выставил.

– Ну, наблюдение всюду не поставишь! – резонно возражал Холмский. – И потом это была всего лишь одна из версий. Но – рассказывай подробности!

– Подробности таковы, – деловито начал рассказывать Соколов. – Соседи, наслышанные о происшествиях в соседней квартире, также поставили себе в свое время дверь и обтянули окна легкими решетками, поэтому вторжений через эти проемы в квартиру быть не могло. И вот вам сразу вопрос, на засыпку: каким еще способом взломщики могли проникнуть в квартиру?

– Ну, возможности-то есть, причем много, – задумчиво начал тянуть Холмский.

– А квартира, случайно, находится не на последнем этаже? – вдохновенно спросил я. Мне показалось, что я тоже чего-то стою в противостоянии этих двух динозавров сыскного дела.

– На последнем, втором этаже двухэтажного дома, – ответил Соколов, – выше только чердак.

– Так они проникли через чердак? – сказали мы одновременно с Холмским.

– Так точно! – сообщил Соколов, – через старое чердачное отверстие. Которое хоть и было давно запечатано, но после того, как злодеи откинули обнаруженный им люк старого чердачного хода – им оставалось проломить только пять сантиметров дранки со штукатуркой.

– Вот вам и старинные дома! – насмешливо присвистнул Холмский. – Но я, вообще-то, ожидал истории поинтереснее, поромантичнее, со злодейским проникновением через ветхую каминную трубу или что-то в этом роде.

– Да какая там труба! – отмахнулся Соколов, – все печные трубы сломали еще в середине пятидесятых, после того, как в эти дома провели батареи парового отопления.

– Да, да, конечно! – иронично спохватился Холмский. – Но я ведь сказал, что мне просто хотелось романтики. Жаль, что в нее в очередной раз вмешалась проза жизни. Могли бы хотя бы одну каминную трубу на этот случай оставить. И что на этот раз искали, какие следы оставили?

– Искали, по всей вероятности, то же самое – отодвинута мебель, ободраны обои. Наиболее тщательно ими была исследована стена, смежная с ранее пострадавшей квартирой. Причем обои ободраны, если так можно выразиться, зверски, каким-то специальным предметом рода маленьких заостренных грабель; задачей применения последних была, вероятно, необходимость продрать стену до кирпича. Злоумышленников мы стали называть между собой обойными маньяками. Из украденного – только тяжелый золотой браслет хозяина, работающего официантом в ресторане "Русская кухня". А следов – следов на этот раз куча! Дело в том, что после пролома потолка в квартире на полу осело много штукатурной пыли, вот на ней-то эта парочка и оставила свои следы.

– Парочка? – хмыкнул Холмский. – Значит, их, все-таки, было двое, а не трое. Но отпечатков пальцев, конечно же, нет?

– Нет, конечно! – отвечал Соколов. – А следы обуви немногое нам дают. Примерный вес и рос преступников – вот и все. Не по обуви же их прикажете искать во многомиллионной Москве!

– Да, конечно, не по обуви, – задумчиво сказал Холмский. – Слушай Виктор! Есть у меня одно соображение. Давай-ка мы его укромно обсудим с тобой на лоджии.

Холмский с Соколовым вышли на лоджию.

Разговор их носил острый, эмоциональный характер.

Холмский на чем-то настаивал и делал рубящие жесты ладонью руки.

Соколов, наоборот, противился, и его жесты были отрицающие. Но минут через десять они, наконец, пришли к какому-то согласию и, удовлетворенные, вернулись в комнату.

– Вы уж Валерий, простите нам наши секреты, – оправдывался Холмский. Через несколько дней я сам с удовольствием вам обо всем расскажу.

– Если будет что рассказывать! – угрюмо заметил Соколов.

– Ах, Виктор! – игриво сказал Холмский, – Я ли когда-нибудь тебя подводил?

– Да, действительно, пока такого не было, – отвечал Соколов, – но на этот раз уж больно все как-то чудно заверчено!

6. Ответы на все вопросы

Через несколько дней к нам заглянул сияющий Соколов.

– Имею честь поздравить всех нас с успешным завершением дела! – сообщил он, и начал складывать свой зонт. – У-ух! Ну и погодка на улице! Лютует!

– Накрыли голубчиков? – обрадовано спросил Холмский и жестом предложил гостю пройти в гостиную. – А мы сейчас чайку поставим, с медком!

– Все свершилось, как и было задумано, – продолжил Соколов, вешая зонт на крючок шляпницы. Потом снял с себя черный кожаный плащ и кожаную же кепи. Все было учтено могучим ураганом мысли. Явились они в мастерскую... Но, впрочем, может быть ты сам, Александр Васильевич, начнешь? А я уж потом закончу.

Холмский как раз вернулся из кухни, где уже уютно засипел чайник, горделиво подбоченился, приняв одну из классических поз Пуаро, и начал рассказывать, взявшись одновременно неторопливо набивать свою трубку.

– Вы знаете, друзья, мою фотографическую память. С самого начала, с момента, когда Виктор впервые рассказывал нам об этом необычном преступлении, меня что-то зацепило. Но что меня могло зацепить в его рассказе? Что-то такое, с чем я сталкивался раньше. Имени финансиста, несмотря на его определенную известность, я ранее не слышал. Какие-то обстоятельства преступления? Они были слишком общи. Порассуждав таким образом, я довольно быстро пришел к заключению, что зацепить меня могло только одно – название улицы, на которой стоял дом. Я направил розыски на то необычное, что могло связываться с названием этой улицы.

Холмский вставил набитую трубку в рот и поджег ее специальной вощеной спичкой, из коробки с диагональной надписью "Охотничьи". Он явно не торопился и важничал, купаясь в лучах нашего внимания. Выпустив густой клуб дыма, рассказчик продолжал.

– Я поднял литературу, очерки Гиляровского, другие очерки о старой Москве, перетряхнул Интернет. Весьма скоро я узнал, что на улице Мещанской, которая когда-то была 1-й Мещанской улицей, некогда находились палаты Якоба Вилимовича Брюса, известного московского мага и чернокнижника, обитавшего неподалеку от своего детища – Сухаревой башни. Часть этих палат сохранилась. Я уточнил их современный адрес – ошибки быть не могло: это был адрес того самого дома, квартира в котором подвергалась неоднократному взлому. Мне стал понятным возможный мотив преступления: преступники искали в стенах этой квартиры книги Якоба Брюса.

П.И.Богатырев в своих очерках "Московская старина" описывает, что москвичи уверились, "будто у Брюса была такая книга, которая открывала ему все тайны, и он мог посредством этой книги узнать, что находится на любом месте в земле, мог сказать, у кого что где спрятано... Книгу эту достать нельзя: она никому в руки не дается и находится в таинственной комнате Сухаревой башни, куда никто не решается войти".

Из другого источника я узнал, что чиновники, составлявшие опись кабинета Брюса по его смерти, нашли там немало книг необычных, например: "Философия и мистика на немецком языке", "Небо новое на русском языке" – так обозначено в описи. Была и вовсе загадочная книга, состоявшая из семи деревянных дощечек с вырезанным на них непонятным текстом. Народная молва утверждала, будто магическая Брюсова книга принадлежала некогда самому премудрому царю Соломону. И Брюс, не желая, чтобы она после его смерти попала в чужие руки, замуровал ее в стене Сухаревой башни.

Но, как известно, при сломе Сухаревой башни никаких книг в ее стенах обнаружено не было. "Невесту Ивана Великого" сломали при Сталине, в 1934 году, и уж он-то хорошо позаботился, чтобы обломки башни тщательно просеяли! Оставалось предположить, что некто, осведомленный о жизни Якоба Вилимовича более моего, надеялся найти в стенах этого дома одну из чудесных книг.

Тогда я предложил Соколову устроить розыгрыш. По московскому телеканалу по нашей просьбе было зачитан текст, в котором говорилось, что при ремонте одной из квартир по улице Мещанской обнаружены несколько древних книг громадной редкости, и что в настоящее время книги находятся на реставрации в мастерской при библиотеке им. Ленина, а потом будут выставлены на аукцион. Текст для верности был повторен несколько раз, утром и вечером. А сыщики Соколова тем временем приготовились к приходу в мастерскую непрошеных гостей. На этом моя часть рассказа, собственно, закончена.

– Остальное было делом техники, – подхватил далее повествование Соколов. Мои ребята устроили засаду в мастерской. И как только грабители взломали дверь – птички оказались в заранее приготовленной для них клетке. Ими оказались два известных библиофила, Гроссер и Шпановский, которые собирались чрезвычайно выгодно продать будущую находку. Интересно, что грабители крепко подрались между собой, уже будучи в наручниках.

– Я говорил тебе, – орал Шпановский, пытаясь ударить своего напарника

скованными руками по голове, – что эта книга заколдована! Что она не

отдастся нам в руки просто так! Ее может взять только тот, который

знает в черной магии столько, сколько знал сам Брюс!

– А мне плевать на эту магию и на этого Брюса! – кричал ему Гроссер и

награждал его ответными тумаками. – Если бы мы ее нашли, мы бы стали

миллионерами!

Мы их еле разняли. Очень интересное дело! И кто бы мог поначалу предположить, что именно за этим лезут взломщики в квартиру известного финансиста? Кстати, о птичках! После того, как дело было закрыто, об этом было сообщено финансисту, владельцу квартиры с двумя взломами. Он оказался добропорядочен и памятлив, и не стал отпираться от данного им слова, а просил передать обещанную сумму человеку, раскрывшему это преступление. Так что поздравляю тебя с заслуженной наградой, Александр Васильевич! – сказал Соколов, и протянул небольшой пакет с деньгами Холмскому. – А от меня и генерала Орлова, как обычно, особая благодарность за помощь в расследовании.

– Очень приятно оказаться в обществе порядочных людей, которые твердо держат свое слово, – расплылся в улыбке Холмский. – Что ж? С меня, по русскому обычаю, причитается! Приглашаю вас обоих завтра, ребята, в ресторан. Куда пойдем? А, гулять так гулять – в "Пекин"! Давненько я не пробовал изысканной китайской кухни.

– Весьма польщен! – нарочито церемонно расшаркивался Соколов, непременно-с, будем-с.

– И обязательно с супругой, с очаровательной Викторией Павловной! добавил Холмский. – Правда, в этом случае и нам придется подыскать себе дам верно, Валерий? – подмигнул он мне.

– Найдем! – солидно пообещал я. – Есть у меня на примете парочка подружек с институтским стажем, которые с удовольствием поддержат наше предложение.

– Вот видите, как все чудненько получается! – сказал Соколов.

– Причем заказывать на этот раз будем по правилу правой руки! – добавил Холмский, имея за этим сообщением нечто, понятное только Соколову. Тот расхохотался, наблюдая мой недоуменный вид.

– Это из широко известного анекдота о жизни студентов, – объяснил он мне. – Правой рукой закрывается столбец с ценами в меню, и заказ делается только по названию блюд – это после получения стипендии. Несколько дней спустя заказ делается уже по правилу левой руки, которой закрывается список блюд.

В это время подоспел чай, и мы расселись за столиком. Соколов начал излагать нам свою интересную идею реформирования сыскной работы.

– Из-за чего многие дела, подобные нашему, не расследуются? Из-за того, что мы не можем себе позволить работу с таким низким коэффициентом отдачи.

– Ничего себе низким! – ввернул я. – Да если бы за каждое такое дело платили бы по пять тысяч баксов!

– Этот случай с оплатой – скорее исключение, – продолжил Соколов. – Но именно об этом, о том, что сейчас сказал Валерий, я и хотел сказать. Я предложил начальству проект – назначать за раскрытие "висяков" определенные премии, в зависимости от важности дела. Публиковать список дел с их кратким описанием и премией за его раскрытие. А дальше – расследуй, кто хочешь! Материалы по делу, за исключением секретных, должны предоставляться любому гражданину, владеющему лицензией частного детектива. Таким образом, можно было бы возродить у нас в России институт частного сыска.

– Сразу два вопроса, которые сведут на "нет" твои блестящие начинания, взял слово Холмский. – Первое: откуда взять деньги на подобные расследования? Второе: у нас почти все дела – секретные, потому что в них, как правило, замешаны высшие чиновники.

– Главное начать! – горячился Соколов. – Вопрос о передаче дел в подобный порядок может решать специальная комиссия, куда можно привлечь и гражданских, из круга уважаемых обществом лиц. Насчет денег: частные взносы для расследования конкретных дел, как в нашем случае; прочие частные пожертвования лиц, заинтересованных в утверждении законности в стране, кое-что из бюджета. Наскрести можно!

– Дохлый номер! – убежденно сказал Холмский. – Любое хорошее дело, из которого чиновник не сможет извлечь прибыли для себя лично, обречено в России на полный провал.

– А это уже пессимизм, – разочаровано протянул Соколов.

– Но, впрочем, если вообще ничего не делать – но ничего и не будет! утешил его Холмский. – Лично я – двумя руками "за".

– Буду бороться! – решительно сказал Соколов.

Попив чая, гость стал прощаться.

– Я перезвоню тебе о времени начала мероприятия, – напомнил Холмский.

– Да, ребята! – спохватился я. – Вы, конечно, оба молодцы – раскрыли опасное преступление и все такое прочее. Но я кое-чего не понял: таинственная Брюсова книга, все-таки, была в этой квартире или нет, в конце концов?

– А какая разница? – спросил, уже одеваясь, Соколов. – Даже если она там и есть – ее можно найти, только разобрав весь дом по кирпичику. Стены у дома толстенные – семьдесят сантиметров в ширину, а для книги нужно совсем немного, маленькая ниша размером с кирпич. Простучать или другим способом обнаружить ее невозможно. Так что будем ждать, когда дом будут сносить. Или когда изобретут нечто такое, что позволит видеть сквозь стены. Но, впрочем, это может быть очередная интересная задачка для Александра Васильевича!

– Хорошо, ответ на этот вопрос понятен. А как быть с тем, что грабители в каждой квартире тащили драгоценности? – продолжал допытываться я.

– На этот вопрос, который меня также сбивал с толку, – отвечал уже на пороге Соколов, – Шпановский нам отвечал, что каждое дело должно быть окупаемо. И если он затратил на подготовку определенные деньги, то он должен был как-то компенсировать свои затраты. Александр Васильевич расскажет вам об этом лучше, Валерий, – он предугадал этот мотив сразу после моего первого рассказа о преступлении.

После того, как Соколов ушел, я спросил Холмского о том, о чем давно хотел его спросить:

– Александр! Расскажите мне, все-таки, о том, как вы узнали подробности моего ранения. Мне не дает покоя эта мысль. Я никак не могу понять – откуда можно было так точно описать то, о чем ты не знаешь?

– Ну, если вам это так интересно, Валерий! Вы уже знаете мои методы. Мне было известно, что вы – приятель К., которого он представил своим боевым товарищем. Следовательно, вы недавно из Чечни. Общая изможденность и бледный вид подсказали мне, что вы недавно перенесли тяжелое ранение. Легкая хромота на левую ногу при ходьбе – когда на ногу ступают более деликатно, чтобы не причинить себе лишнюю боль – указала мне ту половину тела, куда пришлось ранение. Поскольку ваша левая рука и нога функционировали исправно, значит, ранение пришлось в область груди. Вот вам и ответ! Наблюдательность – и никакого мошенничества! Наблюдательность и умение делать правильные выводы.