Текст книги "Хедлайнеры"

Автор книги: Александр Кушнир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

2. Beautiful Freak

Мы хотели поп-группу, которая нравится всем? Мы ее получили!

“Комсомольская правда”, 1997 год

Вскоре Лагутенко надо было выезжать в тур по 80 городам. Состав концертирующих музыкантов набирался в последний момент, но меня не покидало ощущение, что все будет хорошо. Что Илья все вытянет, не подведет. Так в итоге и произошло.

Когда начался тур, у меня была возможность путешествовать вместе с “Троллями” и наблюдать их концертную эволюцию воочию. На сцене Илья смотрелся выше всяких похвал – пластичный, с неподражаемой мимикой и великолепной физподготовкой, он мастерски транслировал свои чары в духе спортивного сексапила. Он мог прыгать на полуметровую высоту, принимать позы из арсенала восточных единоборств, отжиматься от пола, маршировать на месте или имитировать с перевернутой микрофонной стойкой позу “распятие Христа”. Когда он успел этому научиться, было непонятно.

“Я вряд ли экономлю себя на концертах”, – признался как-то раз лидер “Троллей”. И это была чистая правда. Традиционный дебют концерта “Троллей” модели осени-97 – угарный инструментал “На яды”, где Илья играл на ритм-гитаре, Денис Транский – на клавишах, Сдвиг – на басу, Олег Пунгин – на барабанах, Юра Цалер – на гитаре, а бэк-вокалистка Олеся била в бубен и исполняла половецкие пляски. Затем начинались “Кот кота”, “Скорость” и вся классическая обойма хитов из “Морской”.

Знакомые журналисты, вернувшиеся с пражского концерта U2, сравнивали Лагутенко с Боно. Точно можно сказать лишь одно – практически каждое выступление “Троллей” становилось событием. Кроме тех случаев, когда Илье мешали так называемые технические причины.

“У меня были концерты, о которых я до сих пор вспоминаю с ужасом, – откровенничал Лагутенко впоследствии. – Так, в первый месяц активных гастролей вся группа где-то в Сибири слегла с гриппом, и пару концертов я хрипел из последних сил. Потом меня пришлось вывезти в Москву и положить в хорошую больницу. Как-то во Владивостоке вся пиротехника, которую приготовили для концерта, почему-то взорвалась на первой же песне. Вокруг нас все полыхало, и ничего не было видно из-за дыма. Мне это не очень понравилось. Еще мы застревали в снегопадах где-то в северном Казахстане…”

Неудивительно, что со временем Лагутенко превратился из ухоженного лондонского денди в опытного скифского кочевника. С луком, колчаном и стрелами. Порой Илья брал на гастроли мой диктофон, который приносил на пресс-конференции и… начинал пугать им журналистов. Показывал пальцем на диктофон и строго говорил, что будет сверять тексты вопросов-ответов. Лично. На самом деле функции диктофона были иными. Лагутенко наговаривал на пленку “дорожные впечатления”, чтобы я был в курсе происходящих с группой событий. Выглядела эта односторонняя переписка следующим образом:

“Дорогой Александр! Пишет тебе звуковое письмо группа „Мумий Тролль“. Сегодня 21 декабря 1997 года. Время – полшестого утра. В полном составе мы приехали на станцию Миасс, если ты знаешь – это где-то в районе Челябинской губернии… Вышли мы из поезда, обдуваемые всеми ветрами. Мороз – минус тридцать. Никого не встретили, как обычно. Зашли в подземелье, вышли на вокзале. На доме надпись: “Дешево – не значит плохо”… Тут мы вспомнили, что Сдвиг забыл в поезде рыжий пиджак, известный по его выступлениям на крупнейших концертных площадках России. В пиджаке Сдвига лежал его паспорт. Так что это уже второй минус – после того, как нас никто не встретил. В-третьих, мы здесь ни разу не были. Зато наш клавишник Денис помнит этот город, поскольку именно здесь пять лет назад в одном из подвалов впервые курил анашу… Такие вот, Александр, новости – наверное, не самые хорошие. Сейчас пойдем изучать расписание… Сегодня воскресенье, и рыбаки со своими снастями в красивых теплых валенках и ватных штанах отправляются на рыбалку. А мы стоим со своими снастями, скушав новогодние мандарины. До Рождества остается четыре дня, до Нового года – десять дней. Мимо проходят девушки в шубах, а мы передаем тебе привет из Миасса”.

Подобных дорожных заметок, запечатленных на аудиокассетах, было великое множество. Все я бережно храню: тут и психоделические репортажи с саундчеков, и фрагменты региональных пресс-конференций, и совершенно безумные монологи, осуществляемые музыкантами “Троллей” в прямых эфирах радиостанций… В процессе подобного панк-рока местные журналистки теряли голову и влюблялись в Лагутенко по полной программе. Он уезжал, а они оставались. Одни. Без крыши и чердака, которые унесло теплым “троллевским” ветром. Возможно, по мотивам подобных коллизий Ильей впоследствии и была написана пронзительная баллада “Ему не взять тебя с собой”.

В паузах между концертами Илье чуть ли не ежедневно приходилось участвовать во всевозможных пресс-конференциях, теле– и радиоэфирах. Нельзя сказать, что Лагутенко моментально стал выдающимся спикером. Первоначально он не всегда импровизировал, ставя репортерам защитные блоки. На съемках клипа “Утекай” к нему подошел тележурналист Коля Табашников и задал прямой вопрос: “Илья, о чем твои песни?” “А вы послушайте, я и сам не знаю”, – честно ответил Лагутенко.

Вскоре выпускающий лейбл организовал для “Троллей” некое подобие брифинга. Процесс общения с журналистами происходил в танцевальном клубе “Пропаганда”. Юные акулы сели напротив мудрого дельфина и, заметно волнуясь, приготовились задавать вопросы.

“Илья, как вы думаете, мне стоит постричься налысо, или оставаться с длинными волосами?” – лихо дебютировала рыжая заочница журфака МГУ. Остальные вопросы были ненамного лучше. На десерт популярный журнал “Дилижанс” поинтересовался у артиста: “Скажите, вы специально делаете столь эротичный голос, который провоцирует не только женщин, но и мужчин?” – “Вас провоцирует? – искренне удивился Илья. – Ну тогда есть смысл заканчивать пресс-конференцию”. Более достойное завершение брифинга в “Пропаганде” придумать было сложно.

Через несколько дней в Минске журналисты пытали Илью на тему: “Как вы представляете себе конец света?” Лидер “Троллей” включил серьезное выражение лица и медленно произнес: “На трех больших нолях. Затем откуда-то возникает четвертый ноль. А когда появляется пятый ноль, это уже будет Олимпиада”. Помнится, после этого ответа прогрессивные белорусские корреспонденты устроили музыканту настоящую овацию.

В процессе тура Лагутенко набрал неплохую форму спикера, сопровождая свои ответы вдохновенной мифологией. Илья внимательно изучил опыт коллег – начиная от Гребенщикова и заканчивая Криспианом Миллзом из Kula Shaker. Предельно естественный внешне, Илья закатывал глаза к небу и начинал впаривать: “Деньги за концерты переводятся нам в „Утекай-банк“. Вы видели его офис, блистающий всеми цветами стекла и бетона, посреди Москвы, конечно же, посреди этой, как ее, Тверской. Посреди Тверской стоит огромное здание „Утекай-банка“, которое больше, чем здания „Лукойл“ и „Газпром“, вместе взятые. Здание с часами, красное. В общем, туда-то все деньги и уходят, это я вам точно говорю”.

Когда у меня была возможность, я эту игру с удовольствием подхватывал. Поскольку у нас не было не только банка, но даже собственного офиса, часть интервью происходила в моей квартире на Шаболовке. Небольшая хитрость состояла в том, что журналисты приглашались в гости на час раньше. Они, как правило, опаздывали. Прибегали – все в мыле, громко извинялись. По всему чувствовалось, что им крайне неловко. Я их успокаивал и говорил, что волноваться не стоит, поскольку Илья уже уехал. Они искренне страдали и переживали. В ответ слышали грубое – мол, нехуй опаздывать. Тогда журналисты начинали оправдываться и жаловаться на жизнь. Я их искренне жалел и говорил, что сейчас позвоню Илье и попрошу его вернуться. Мне верили. К моменту приезда Лагутенко представители СМИ выглядели, как шелковые, и на сто процентов были готовы к популяризации группы.

…Вдоволь наигравшись в интервью и пресс-конференции, мы с Бурлаковым и Лагутенко начали всерьез задумываться про книгу, посвященную взлету “Троллей”. Незадолго до этого Лагутенко привез из Лондона фотоальбом Kula Shaker. “Какие наглые! – подумал я, держа в руках этот красочный фолиант. – Выпустили один-единственный диск, а уже столько пафоса!” Но идея популяризации группы через книжный бизнес мне нравилась – очень захотелось увековечить “Мумий Тролль”, который взлетел на вершину пьедестала всего за несколько месяцев.

Гвоздь в крышку гроба моего сознания вбил другой Илья – Кормильцев. После записи альбома “Яблокитай” он привез из Англии свежие выпуски “Melody Maker” и “New Musical Express”. С группой Kula Shaker на обложках и огромными интервью Криспиана Миллза внутри.

Что мне нравилось в вокалисте Kula Shaker – как мастерски он умел делать из мухи слона. Темы его интервью всегда отличались оригинальностью и не пересекались между собой. Он мог часами рассказывать байки про тибетские мантры и путешествия в Гоа, Cтивена Кинга и Робина Гуда, Священный камень Грааля и “Звездные войны”, а также про мифы и легенды о короле Артуре. “Наш человек”, – подумал я. Почему-то сразу же захотелось оформить подобную мифологию для “Троллей”, красиво представив ее в виде роскошного фотоальбома, отпечатанного где-нибудь в Финляндии.

На импровизированной редколлегии с участием Лагутенко, Бурлакова и фотографа Кирилла Попова все это полиграфическое чудо было решено назвать “Правда о Мумиях и Троллях”. Для полноты образа мне надо было взять несколько эксклюзивных интервью с музыкантами “Троллей”.

Сказано – сделано. Большинство бесед происходили в “Мумий Доме” – подмосковной резиденции “Троллей”. В паузах между концертами мы общались прямо во дворе. Рядом бродил веселый Бурлаков, бегали дети… Кто-то играл в настольный теннис, кто-то жарил шашлыки, кто-то наяривал на гитаре блюзы. Тут же перепродавались концерты – свободных дат с каждым днем становилось все меньше и меньше.

Написанные главы Илья просматривал по диагонали, не оказывая никакого давления на авторскую позицию. Принципиальная стычка случилась лишь однажды. Расспрашивая Лагутенко про лондонский период 95–96 годов, я попытался вывести его на откровенный монолог про былые финансовые неурядицы. Мне хотелось воссоздать истинную картину восхождения Ильи – начиная именно с того места, в котором он оказался за год до записи “Морской”. Но Лагутенко молчал, как партизан.

“Это что, интервью или допрос?” – повысил голос Илья. Говорить на скользкую тему он отказывался категорически. Это было понятно даже серому коню, который пасся поблизости. Коню, но не мне. Я упрямо пытался добиться правды: “Но ты ведь сам говорил в нескольких интервью – цитирую: „музыки мне не хватало, чтобы оплачивать счета, и поэтому порой приходилось выполнять всякую работу“. И чего, спрашивается, этого стесняться?” “Следующий вопрос”, – сухо отрезал Илья. Я наконец-то отстал – и проблем коммуникационного плана у нас больше не было. Мы действительно работали душа в душу.

…“Правду о Мумиях и Троллях” было решено закончить рассказом о предстоящем выступлении группы на “Максидроме-98”. Книга уже была написана и практически смакетирована. Финальную главу планировалось дописать ночью после выступления “Троллей” в “Олимпийском”. На следующий день эти страницы макетировались, сбрасывались на пленку и уезжали на поезде в одну из типографий города Хельсинки. Мы планировали выпустить книгу к летним концертам “Троллей” в Лужниках и в родном Владивостоке. Счет шел на минуты.

Закончить работу в спокойной обстановке, увы, не получилось. Концерту в “Олимпийском” предшествовала безумная ночь в “Мумий Доме”. Почти до самого утра менеджмент в лице Бурлакова вел телефонную войну с оргкомитетом фестиваля, шаг за шагом отвоевывая разные привилегии – от комфортабельного транспорта до рекламных баннеров.

Мы вместе с Ильей следили за этими баталиями не без тревоги. В течение ночи группа несколько раз оказывалась за бортом фестиваля и столько же раз туда возвращалась. Под утро стало понятно: “Тролли” на “Максидроме” все-таки играют! Непонятным оставалось только одно – как после стольких эмоциональных катаклизмов группа найдет силы, чтобы взорвать “Олимпийский”.

Поспать перед фестивалем толком не удалось – вместо пропущенного накануне саундчека музыкантам пришлось отстраиваться ранним утром. Потом мы всем скопом поехали ко мне домой – убить время до начала акции. Илюха тут же завалился спать, включив в качестве саундтрека божественную музыку группы “Хуй забей”.

Музыканты расположились в гостиной, превратив ее в съемочную площадку для условного кинофильма “Табор уходит в небо”. Сдвиг и Цалер дислоцировались в третьей комнате, наигрывая на фортепиано какие-то легкомысленные фокстроты.

Счастье длилось недолго. С работы вернулись родственники, увидели этот балаган и тихо озверели. Последовала короткая, но жаркая стычка, победителей не определившая. Пришлось разбудить Илью – мы отступали, но с минимальными потерями. Приехал автобус – пора было выдвигаться в “Олимпийский”.

Московское время 20 часов 30 минут. “Сейчас здесь появится группа, которую я ждала всю жизнь!” – бодро анонсировала выход “Троллей” на сцену диджей Рита Митрофанова. Разогретая пивом и предыдущими рок-группами, 18-тысячная толпа ответила ей дружным ревом.

Выступление “Троллей” началось с новой концертной версии “Дельфинов”: “Мне под кожу бы, под кожу мне... запустить... дельфинов стаю”, – чуть ли не с моэмовскими паузами принялся плести вокальные интриги Лагутенко. Залом он дирижировал в одиночку. У всех, кто в тот момент мог трезво мыслить, создавалось одно абсолютно четкое ощущение: полового акта, умышленно замедленного для достижения полного оргазма.

К этому моменту публика наглухо забыла о том, что находится на рок-концерте. Все происходящее напоминало если не секс, то наверняка – массовую молитву в стенах тибетского монастыря. В этот момент стоявший за микшерным пультом Козырев удивленно сказал своей свите: “О, смотрите: кажется, крутняки пошли!”

Продюсер фестиваля Володя Месхи медленно повернулся к Козыреву и, претендуя на цитирование, многозначительно произнес: “Смотри, как они друг перед другом выебываются”. Речь, по-видимому, шла о противостоянии дебютантов – “Троллей” и “Сплина”, – о котором накануне активно говорилось в кулуарах. Конечно же никакого противостояния не было. Игра шла в одни ворота.

“Мы пришли к вам с миром”, – раскинув руки, обратился Лагутенко к залу, из которого уже после первой композиции можно было вить веревки. После “Кот кота” настал черед “Утекай”, во время которого лидер “Троллей” имитировал разрезание “на меха” и, аки Мик Джаггер с Тиной Тернер, начал облизывать обнаженное плечо хорошенькой бэк-вокалистки Олеси. Затем последовал “Владивосток 2000”, в припеве которого нежданно-негаданно бабахнула вся пиротехника “Олимпийского”. Я отчетливо помню, как огненный столп взвился под самые своды стадиона, а Илью в результате подобных светоэкспериментов отбросило от микрофона метра на два.

“В тот момент я только чудом не потерял дар речи”, – вспоминал впоследствии гитарист Юра Цалер.

Стоявшая за сценой Наталья Ветлицкая, которая собиралась выступать вместе с “Ногу свело”, увидев, как взрывная волна отбросила Лагутенко, взмолилась: “У меня тоже такое будет? Предупредите меня заранее, пожалуйста!”

Неизвестно, как остальные “Тролли”, но Илья от этого гиперфейерверка не на шутку рассвирепел. На хард-роковой “Доле риска” он сорвал с себя куртку и устроил на сцене фирменную деструкцию. Падающие микрофоны, скрежещущая гитара, рваная ритм-секция, параноидальные клавиши, свирепый вокал: “Скорей, е-е-е-ей!”

Публика: бьется родная, в экстазе пылая, – в очередной раз.

Казалось, что в этот вечер королевство Лагутенко начиналось там, где заканчивалась энергия Кинчева. Остается лишь сожалеть, что в телевизионную версию “Максидрома” эту “Анархию в „Олимпийском“” режиссеры включить так и не рискнули. По-видимому, из-за отсутствия позитива. Правда, уже через несколько минут после завершения этого хаоса в гримерку к “Троллям” ворвался Гарик Сукачев. “Я ни разу не видел ваших выступлений, только слушал записи, – взволнованно сказал он. – То, что произошло сейчас... Я просто потрясен... Сегодня вы в этой стране – номер один”.

3. Император рокапопса

Когда на руках выигрышные карты, играть следует честно.

Оскар Уайльд

Осенью на абонентский почтовый ящик “Троллей” пришло письмо из Архангельска. “Если бы я была волшебницей, я бы подарила вам в золотом ведре золотую яблоньку, – писала 14-летняя Света. – И вы бы поставили ее перед своим „Мумий Домом“. И яблонька обязательно бы прижилась”.

Яблонька, как один из дополнительных продуктов питания, нам в тот момент явно не помешала бы. Грянул лютый кризис августа 98 года. Доллар как-то резко перестал стоить шесть рублей, а компакт-диски на “Горбушке” – двадцать. Жизнь вокруг стремительно менялась, но группа каким-то чудом умудрялась оставаться на плаву.

В октябре 98 года мы собрали журналистов в клубе “Республика Beefeater”, чтобы сделать ряд заявлений. Одно из них касалось грядущих сольников “Троллей” в ДК Горбунова, второе – концептуальной творческой паузы на целый 1999 год, во время которой группа планировала записывать новый альбом.

В полуподвальном клубе на Никольской собрались чуть ли не все музыкальные перья Москвы. В непривычной тишине я передал микрофон Илье, который сказал: “Сейчас мы хотим полностью посвятить себя творческой работе… Мы отправляемся на целый год в творческую командировку – для того чтобы открыть для себя что-то новое. Или в чем-то новом себя попробовать”.

Понять Лагутенко было несложно. Напряжение, которое испытывали музыканты за последний год, можно сравнить лишь с нагрузкой вышедших на орбиту космонавтов. “Пора прекратить эту бешеную гонку”, – как-то раз обмолвился Илья, устало развалившись в кресле после одного из стадионных выступлений.

В итоге сольники “Троллей” в “Горбушке” были объявлены “последними концертами десятилетия”. Все произошло на высшем уровне. Как писали “Московские новости”, “пара лагутенковских концертов – двойной удар по психике поклонниц, двойной обгон всего русского поп-рока вообще”.

После “Горбушки” был аншлаг в “Юбилейном”. Затем состоялся пресловутый перерыв. Антракт. Конец первого действия.

Накануне отъезда в Англию мы встретились с Лагутенко с целью сделать некое финальное интервью, подвести итоги года. Совершенно офигевший от немыслимых перегрузок Илья наконец-то расслабился, и нам удалось поговорить по душам. Мы поехали ко мне домой, отключили телефон и расселись на огромном диване. Передо мной сидел 30-летний человек, который за два года сумел добиться, наверное, всего. Всего, о чем мечтал со времен владивостокского рок-андерграунда. Он явно возмужал, но, как мне казалось, не сильно изменился по сути. Такой вот слегка уставший секс-магнит, который растягивает гласные и которому есть что сказать.

Александр Кушнир: Я сейчас готовлю большой материал, связанный с итогами года. Несколько слов про эволюцию “Троллей” в этом сезоне... Что изменилось в группе по сравнению с прошлым годом?

Илья Лагутенко: Как ни странно, для нас основное событие 98 года – это альбом “Икра”, который реально дошел до слушателей только сейчас. Мы не сразу для себя поняли, как именно должна звучать “Икра” в концертном варианте. У нас, наверное, случился уход от популяризации. В отличие, к примеру, от группы Tequillajazzz, которая на альбоме “Целлулоид” переключила тумблер в сторону поп-звучания… Я даже не знаю, почему так получилось, – наверное, подсознательно нам так хотелось. И мы этого добились. Возможно, с точки зрения слушателей мы иногда перегибали палку. Но себе, по крайней мере, мы никогда не изменяли.

А. К.: Напомню, что в этом году у “Троллей” также вышел двойной альбом “Шамора”…

И. Л. (дипломатично) : Я не был активным сторонником идеи включения песен из “Шаморы” в наши концертные выступления. Хотя бы потому, что у “Шаморы” не было особой рекламной кампании – не было снято ни одного клипа, по радио не крутились хиты.

А. К.: Это был первый альбом “Троллей”, который писался не в Англии…

И. Л.: Да, на этот раз мы писались в русской студии. Вначале хотели это делать в Питере на “Добролете”, потом решили в Москве, с нашим звукорежиссером Крисом Бэнди. В итоге я не могу сказать, что мне очень понравилось. Значительно больше стрессов, чем во время записи в Англии, – одни пробки по дороге на студию чего стоят! Я по-прежнему считаю, что расходы на русские студии неоправданно завышены. Я могу по пальцам одной руки пересчитать наших звукорежиссеров, которым эта работа действительно интересна.

А. К.: Какие группы и альбомы ты бы выделил для себя в этом году? Давай поговорим про такой условный топ-5: “Алиса”, “Агата Кристи”, “Аквариум”, “ДДТ”, “Сплин”.

И. Л.: Ну, “Сплин”, по-моему, был занят поисками собственного лица. И это их личное дело – на что им ориентироваться. На концертах “ДДТ” я не был, а мнения прессы полярно противоположные. Хотя песня “Осень” – реально очень хорошая. Мне кажется, что радиоротации не отражают лицо этой группы… Гребенщиков записал “Лилит” – напел на нем какие-то мантры. Мне – как поклоннику группы “Аквариум” времен альбомов “Табу” и “Дети декабря” – их последние работы сложно воспринимать. “Агата Кристи” – наверное, тяжелые бытовые и моральные условия сильно давят на ребят. Хотя мне нравится, что на “Ковре-самолете” они не изменили себе. Теперь “Алиса”, альбом “Пляс Сибири”. Мне определенно не импонирует, как им записывают концерты. Как не умели в России писать концерты, так и не умеют. Проще диктофон включить в зале – и то больше дух группы отразит. В свое время мы планировали сделать концертную запись своего тура, но поняли, что необходима большая техническая поддержка. И от этой идеи отказались – надеюсь, временно… Мы недавно встречались с Кинчевым – пользуясь возможностью, желаю ему (и себе) не сдаваться!

А. К.: А что ты скажешь про яркий прорыв белорусских и украинских рок-групп?

И. Л.: “Ляпис Трубецкой” и “Вопли Видоплясова”, если мы говорим именно про них, – не новички. Среди десятков других команд эти люди были наиболее подготовлены к вторжению. Делов том, что “группа-вторжение” должна пройти через очень много испытаний… Только те люди, которые не первый год существуют, имеют сильную концертную программу, опыт общения с прессой, опыт каких-никаких гастролей, и у них есть желание и решимость – только тогда у музыкантов есть возможность пройти сквозь такие испытания, сквозь атмосферные слои. Иначе ты разбиваешься о какие-то трудности. Или не выдерживаешь морально, физически, финансово, творчески. И так далее. Совсем молодой группе сразу тяжело подняться на какую-то высоту, потому что они морально и физически могут оказаться к этому не готовы.

А. К.:Пока всё. Спасибо за интервью.

…Мы не виделись с Ильей больше полугода. Все эти месяцы Лагутенко “отмокал” в Лондоне, продюсировал диск Земфиры, рисовал фантастические картины, а также писал песни. Информацию про новый альбом я получал обрывочную – от Бурлакова и музыкантов “Троллей”, которые периодически вырывались в Англию на пробные записи. И если Цалер и Сдвиг о новых песнях дипломатически помалкивали, то Олег Пунгин был более категоричен: “Он там, кажется, совсем сошел с ума. Мне не нравится”.

Рассуждая методом “от противного”, я сразу же воспрянул духом. Во-первых, меня жутко впечатлила мифология. В частности, образ сошедшего с ума Лагутенко. Мне сразу же представилась Третьяковская галерея и картина Врубеля “Демон”. Или что-нибудь в этом духе. Во-вторых, я прекрасно знал, что наш барабанщик Олег Пунгин воспитан исключительно на традиционном роке. А это значит, что у нас все в порядке. Это значит, что на досуге Илюха придумал что-то действительно кайфовое и нестандартное.

…Возникшая противоречивость взглядов внутри группы – реально важный и показательный момент. Впервые “Мумий Тролль” писал альбом при равноправном участии всех музыкантов. Это вам не “Икра” и не “Морская” – Илья + Алик Краснов из Владивостока + приглашенные сессионники. Новая студийная работа создавалась силами людей, сыгравших вместе сотни концертов. “Я перестал быть диктатором, – вспоминал впоследствии Лагутенко. – Мы постоянно экспериментировали, хотя остальные члены группы воспринимали весь этот авангард с некоторым недоверием”.

…Как ни странно, в процессе ожидания альбома работы по популяризации группы-фантома было выше крыши. Если Лагутенко целый год находится в Лондоне и никаких событий нет, их надо брать из воздуха. Из лабиринтов памяти. Из обрывков слухов и сплетен. Из фантиков жвачки и осколков монет. Другого пути не было.

В прессе мы продолжали писать о серьезных вещах и всякой ерунде. О том, что группа покинула “Мумий Дом” – поскольку фанаты запеленговали местонахождение репетиционной базы “Троллей”. Мол, в двухэтажном здании в районе Балашихи поклонники исписали все стены и хором пели по ночам “троллевские” хиты. Короче, жить там стало невозможно – пришлось всем улететь в Лондон. Срочно.

Затем в прессу была запущена телега о том, что Лагутенко купил во Владивостоке списанную субмарину. Недорого – всего за миллион долларов. Чтобы побыстрее ездить из Лондона во Владик. И наоборот. Новость имела немалый успех в англоязычных средствах массовой информации. Что-то из серии “русские идут”. Потом мы выбросили на рынок реальную новость про завершение работы над альбомом Земфиры. В данном контексте Илья постоянно упоминался как сопродюсер, друг и брат сверхновой звезды. Сам Лагутенко придумал для своих миротворческих функций нейтральный и скромный термин “советчик”.

…На телевидении в ситуации отсутствия новых песен нам удалось продержаться несколько месяцев. В первую очередь – за счет канала MTV и песни “Ранетка”, которая находилась в топ-10 почти полгода. Как правило, видеоклипы столько не живут. Тем более низкобюджетные. Потом нам удалось показать на MTV вышеупомянутый концерт в “Горбушке” – многие игроки шоу-бизнеса и представители бомонда признавались, что именно тогда впервые увидели “Мумий Тролль” во всем великолепии.

С радио, правда, была совсем труба. Новых песен на горизонте не наблюдалось. И только благодаря телевидению на FM-станциях несколько месяцев подряд рыдала “Ранетка”. Затем жизнь в эфире теплилась благодаря паре остроумных ремиксов “Дискотеки Авария” – кажется, на “Девочку” и “Дельфины”. Звучало жутко попсово, но “Русское Радио” это схавало. Не подавилось.

Порой нам немыслимо везло. “Радио Максимум” реанимировало исчезнувших из эфира “Троллей” аккурат после моего совместного обеда с Михаилом Эйдельманом. Уничтожая под звуки “Морской” салат “Цезарь”, тогдашний программный директор “Радио Максимум” не без удивления обнаружил, что в альбомном варианте“Забав”, оказывается, отсутствует ритм-секция. Буквально на следующий день Сдвиг и Пунгин добавили барабаны и бас – и при помощи диджея Рэма “Мумий Тролль” снова зазвучал в эфире. Назывался этот гомункул не иначе, как “специальный Радио Максимум ремикс”, который в итоге попал в топ-3. Забавы, одним словом.

В эпоху отсутствия событий нам периодически приходилось баловаться всякими акциями типа выхода коллекционного диска “Морская”. Выпуск альбома был приурочен к двухлетию начала “мумиймании”. Канонический диск “Морской” был добит “концертником” в “Горбушке” – сумасшедшим по драйву и силе убеждения. Теперь это филофонический раритет. Тогда – повод еще раз напомнить о группе. Это была своего рода артподготовка накануне Больших событий, точной даты которых пока не знал никто.

Ситуация на музыкальном рынке начала вырисовываться ближе к лету. Было решено, что “Тролли” материализуются из Лондона трижды: на Дне города Владивостока, в “Юбилейном” и на фестивале “Мегахаус” в Лужниках. На этих концертах планировалось исполнить пять песен с нового альбома – такая своеобразная проверка боем.

Выступлению в Лужниках предшествовало несколько репетиций в обветшалом Доме культуры, расположенном где-то в Солнцево. В крохотной комнатушке, опершись о покрытый слоем пыли бюст Ленина, я впервые услышал “Карнавала. Нет”, “Северный полюс”, “Жабры”, “Тише” и “Ему не взять тебя (с собой)”. Ощущения были сильными. Каждая композиция – философия любви. Каждая композиция – анатомия стресса. Илья повзрослел, но ему не изменило чувство меры. У него стало больше опыта и ума, но он не начал умничать. Разве что реплики стали глубже и стеба в них поубавилось.

Изменился Лагутенко и внешне. Новая прическа – под сильно обросшего “битла”. Серьезное выражение лица, только взгляд тот же – с явным бесом и тайной грустью в глазах. В кармане куртки появился мобильный телефон – до этого в течение нескольких лет прямой связи с Ильей не было. Все общение – через менеджера или пресс-службу. А теперь – н а тебе, прогресс. Цивилизация.

…Мы ехали давать очередные интервью. Как всегда, времени было в обрез. По дороге попали в “пробку” на Садовом – не воспользоваться ситуацией было бы грешно. Я включил диктофон – сделать наброски для будущего пресс-релиза.

“В новых песнях чувствуется влияние глэм-рока”, – не совсем уверенно начал я беседу. Видимо, волновался. “Просто нам захотелось какой-то сказки, – перебил Илья. – Захотелось отрыва от ситуации, в которой находится страна. Многие не отошли от кризиса, рухнула музыкальная промышленность. С этих позиций объять необъятное нам вряд ли удастся, но сам эксперимент меня радует тем, что мы это сделали. И довели до определенной точки. Значит, самоуважение присутствует. А когда оно присутствует, то и легче жить. Да, сделали. Да, смогли”.

Я давно не видел Лагутенко таким сконцентрированным. Возможно, отвык. В конце пресс-дня я подарил Илье только что привезенную из типографии книгу “100 магнитоальбомов советского рока”. Как-то по-дурацки подписал ее: “Такая вот „Икра“ у меня получилась”.

С намеком на то, что я тоже создал некий концепт – как Илья за два года до этого…

Было немного неловко. Хотя при этом меня не покидало ощущение, что в жизни нет ничего невозможного. Что впереди нас ждут великие дела.

…Ближе к осени в ста милях от Лондона в графстве Уоркшир, в студии Питера Гэбриэла “Тролли” принялись воплощать свои демо-записи в канонический альбом. Работали вчетвером: Илья, Пунгин, Цалер и Сдвиг. Ручки на 48-канальном микшерном пульте крутил проверенный годами звукорежиссер Крис Бэнди.

В соседних помещениях записывались сливки мирового рок-н-ролла. Музыканты King Crimson готовились к туру, Kайли Миноуг ваяла новый альбом, а экзотические компьютерщики из Индии экспериментировали с гоа-трансом. Команда Питера Гэбриэла в холодном поту решала “китайскую головоломку”: как из 235 композиций, записанных их боссом за последние шесть лет, отобрать двенадцать для очередного компакт-диска.