Текст книги "Хедлайнеры"

Автор книги: Александр Кушнир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

3. Восхождение

Мне бы хотелось делать тяжелый андеграунд, с головой уйти в прогрессивную музыку. Но народу ближе задушевность, лирика…

Макс Фадеев, 1997 год

Вскоре у меня состоялся ключевой разговор с господином Элиасбергом. Нам пора было определяться с нюансами контракта, поскольку на Total работал не я один, а целое агентство. Работы становилось все больше, а еще больше становилось ответственности. Макс жил преимущественно в Праге, поэтому мне приходилось заниматься не только пресс-поддержкой, но и всевозможным локальным промотированием.

Как выяснилось, Александр Аркадьевич был категорически против нашего сотрудничества с “Мумий Троллем”, Земфирой и другими артистами. Он настаивал на эксклюзивном обслуживании – мол, для нас существует Тоtаl и только Тоtаl. Не надо быть чересчур проницательным, чтобы понимать, что подобные волевые настроения шли от Фадеева. Это его стиль, это его амбиции, это его максимализм… Поэтому прямо сейчас нам с Александром Аркадьевичем надо было найти компромисс. Как говорится, плохой мир лучше хорошей войны.

“Цена вопроса?” – устало стряхивая пепел в причудливую этническую пепельницу, спросил Элиасберг. Я понимал, что меня покупали. Прямым текстом. Понимал, что могу называть любые цифры, поскольку агентство находилось в топе. В сфере услуг под названием “систематизированная пресс-поддержка артистов” у нас в 2000–2001 годах была своеобразная монополия. Каталог “Кушнир Продакшн” включал добрый десяток поп и рок-групп, мы обслуживали все летние рок-фестивали, включая “Maксидром”, “Нашествие” и “Крылья”. Для продвижения Total на рынок это, безусловно, было сильным аргументом.

Чуть ли не единственная проблема, которая меня тревожила, носила технический характер. Несмотря на наличие целого штата сотрудников, у нас не было постоянного офиса. Исходя из этой реальности, я выставил Элиасбергу три условия: стандартный гонорар, работу с Total на общих основаниях и полное обеспечение технической стороны процесса. Другими словами, я настаивал на собственном офисе.

Александр Аркадьевич взял время на размышления. Я не парился о конечном результате, поскольку не наглел и не просил невозможного. Через день Элиасберг согласился.

На поиски места дислокации ушел месяц. 31 октября – аккурат в мой день рождения – нам сделали царский подарок. Мы въехали в новенький офис на Сретенке – рядом с тем местом, где находится клуб “Скромное обаяние буржуазии”. В тот момент я был действительно счастлив. Описывать состояние сотрудников, севших за новые компьютеры, – бессмысленно. Вся офисная техника была скоммутирована, интернет работал бесперебойно. С момента первого телефонного звонка Максима Фадеева прошло два месяца.

…Не забыв про день рождения, девушки из агентства подарили мне нового чудо-сотрудника. Акт вручения бесценного подарка состоялся в одиннадцать часов утра в центре зала метро “Чистые пруды”. Сотрудника звали Дюша Макеев. Он стоял в легкой осенней курточке и сильно смущался. У него были отличные рекомендации от общих друзей, поэтому я сразу бросил его в пекло – аккредитовывать прессу на съемки клипа “Не гони”. Примечательно, что в течение нескольких лет Дюша верой и правдой отрабатывал этот аванс – преимущественно по проектам Фадеева. Мне было крайне приятно читать на пластинках слова благодарности Дюше Макееву.

…Мы с Фадеевым продолжали работать над внедрением в сознание прессы музыки и идеологии Total. Первоначальная стратегия была несложной – использовать Макса в роли информационного магнита. Как человека, который несколько лет не был в России и привез сюда новую музыкальную струю, новую музыкальную цивилизацию.

“Сегодня великий день – мы закончили работу над первым альбомом Тоtal, – торжественно сообщил Макс очередному журналисту, который был отконвоирован в кинотеатр “Ханой” для эксклюзивного интервью. – Вот, послушай. А то не о чем будет вопросы задавать”.

В интервью, которые Макс не давал лет пять, мы акцентировали внимание преимущественно на Total. Запретных тем не было – за исключением Линды. Говорить в радужных тонах об этом периоде жизни Фадеев не мог физически, а говорить плохо не хотел в силу деликатности. Поэтому мы старались эту тему обходить стороной.

“Что касается новых работ Линды, мне кажется некорректным отвечать на этот вопрос по этическим соображениям”, – говорил Макс в тех случаях, когда журналисты, нарушая договоренность, все-таки вторгались на запрещенную территорию. И все. Всем все понятно. И беседа снова возвращалась к Total.

Мы активно разрабатывали образ вокалистки Марины Черкуновой – в русле слогана “на сцене эта девушка перестает быть человеком”. Королеву, как известно, играет свита. Поэтому эту фразу мы вкладывали в уста ее окружения – от пиарщиков до Макса. Черкунову решено было подавать в прессе как новую рок-амазонку, с устоявшейся психологией женщины-победителя. Для которой состояние войны становится обыденным и естественным. Как пелось в одной из композиций: “Поджигай-гай, поджигай-гай, поджигай меня, подруга…” Такой вот отчаянный вопль метнувшегося к финишу спринтера. Девушка с жестким взглядом и агрессией на сцене. И так далее.

C Мариной мы были едва знакомы, и я предложил ей встретиться. Мы пересеклись в клубе “Республика Beefeater” на Никольской. Первое впечатление – спортивная и волевая блондинка. Cо стержнем. Не наглая. Но знает себе цену.

Народу в клубе было немного, и мы могли спокойно поговорить. Это было первое интервью Марины, но она общалась спокойно и уверенно, как будто рядом не было диктофона.

Родилась в Кургане, увлекалась спортом, закончила хоровое отделение музучилища, в котором раньше учился Фадеев. На занятиях студенты пели Гершвина, Берлиоза, Шуберта, Свиридова. Эта часть биографии Марины меня особенно приколола, поскольку в моем воображении рок-гимны Total и “Время вперед” Свиридова – по сути, одно и то же. Не говоря уже о генетическом сходстве музыки Фадеева и Шуберта. Шутка.

Вскоре выяснилось, что в Объединенные Арабские Эмираты Марина попала в середине 90-х – по контракту, который заключил с ней местный клуб. “В Кургане мне не хватало адреналина, – Черкунова пила коктейль “Long Beach” и вспоминала о периоде, когда ее “потянуло на острые ощущения”. – Я не умею сидеть на одном месте, мне хотелось движения… Восток был для меня закрытой и малоизвестной территорией. Это было жутко любопытно. И интересно попробовать себя”.

Со слов Макса, они познакомились в Дубаи, где Марина пела Гершвина и жесткие атональные блюзы. Фадеев впечатлился экспрессивной манерой пения Черкуновой и предложил поработать вместе.

…Я поблагодарил Марину за эмоциональный рассказ. Мне стало понятно, что первоначальный акцент в пиар-кампании будет сделан на экзотику. Вскоре пресс-релиз Total был готов, концептуально стилизованный под сказку про “Тысячу и одну ночь”.

Начало манифеста выглядело лирически: “Пророкам в нашем отечестве всегда нелегко. История создания Total напоминает арабскую сказку, рассказанную в Европе, где есть ароматы дивных благовоний и экзотическая сексуальность, зажигательная музыка Востока и английский сплин, преодоление трудностей и опасностей, движение по восходящей спирали и внезапные повороты судьбы, ряд загадочных и почти фантастических совпадений. Итак…

Путешествуя по Ближнему Востоку, продюсер Максим Фадеев в одном из клубов Дубаи встретил светловолосую девушку с серыми глазами, поразившую его своей неземной энергетикой. „На сцене она переставала быть человеком, – вспоминает Макс. – Я не знаю, кем она была в тот момент. Она словно улетала в другой мир. И это завораживало“”.

Рассылая по электронной почте “Тысячу и одну ночь” (так я называл пресс-релиз Total), мы надеялись, что журналисты обратят на него внимание. Но я сильно недооценил флегматичность российской прессы. В течение года я прочитал в нескольких десятках изданий огромные фрагменты пресс-релиза, подписанные фамилиями штатных журналистов. С одной стороны, было приятно, что текст оказался столь востребованным. С другой стороны – за державу, конечно, обидно. Не любят в ней люди работать…

В СМИ первые новости про Total были выстроены исключительно вокруг знакомства Фадеева и Черкуновой. Заголовки статей носили преимущественно светский характер: “Тоталитарный роман”, “Тотальный мираж”, “Тотальный успех”, “Макс и девушки нежного возраста”.

Последний заголовок был мне особенно дорог. Дело в том, что, несмотря на стройное спортивное телосложение и искрящиеся молодые глаза, у Марины была взрослая дочь Настя. Прессе знать об этом было не обязательно. На съемках клипа “Не гони” фотографу Наде Лебедевой удалось сделать несколько снимков, на которых Черкунова выглядела чуть ли не двадцатилетней. Никакого фотошопа – просто дневной свет удачно падал на лицо артистки. Так дальше с этой фотосессией мы и работали.

На стартовой стадии раскрутки Тotal был еще один характерный эпизод, о котором имеет смысл сегодня вспомнить. Незадолго до знакомства с Черкуновой я впервые посетил Дубаи. Так получилось, что мне там (в отличие от последующих визитов) не очень понравилось. Исходя из такого “бесспорного” эмоционального посыла, я убедил Марину и Макса в том, что Эмираты – это лажа. И поэтому они познакомились не там, а в Пакистане – мол, звучит круче и солиднее. По-видимому, говорил я красноречиво – певица и продюсер согласились на эту версию без особого сопротивления.

В первых интервью эта географическая история из уст Фадеева так и звучала. До тех пор, пока не выяснилось, что по законам Пакистана незамужнюю Марину не могли устроить там на работу. Освещение ее семейного положения никоим образом не входило в наши планы – поэтому в последующих интервью Пакистан спешным образом был вновь переделан на Дубаи. Так в нашей папке с публикациями про Total осталась легкая путаница в показаниях cвидетелей…

В декабре 2000 года Тotal принял участие в юбилейной акции “Cosmopolitan” – с размахом и роскошью журнал отмечал в Манеже собственное пятилетие. В один из дней было запланировано выступление нескольких артистов, среди которых был и Total. Любопытно, что на “разогреве” у новичков выступала жутко модная в том сезоне Чичерина…

К дебютному появлению перед публикой готовились ответственно. Репетировали ежедневно – даже не хватило времени принять участие в ежегодной вечеринке журнала “ОМ”.

В Манеже Total исполнил несколько композиций: “Ну, здравствуй”, “Камасутра”, “Тоска”, “Не гони” и “Дискотека”. Пластика и энергия Марины, демонстрировавшей прямо-таки акробатические трюки, чуть не подожгли стены бывших царских конюшен. Бешеная энергетика и неподдельный драйв, создаваемый гитаристом Геной Гаевым и мощной ритм-секцией, отметали всякие сомнения в том, что Total – это действительно новое слово в музыкальной культуре. Психоделический треск винила Ани Корниловой, яростно читавшей рэп в песне “Ну, здравствуй”, усиливал сюрреалистичность акции, проходившей в ста метрах от Кремля.

Это выступление продемонстрировало своеобразие и космополитичность Total: “русская группа с нерусским звучанием”. Как сказал один из музыкальных критиков, “если бы рядом лежал хворост, он бы запылал”.

Концертный саунд Total отличался небывалой плотностью и оказался почти неотличим от студийного. Журналисты долго не могли поверить, что отечественная рок-группа может создавать такую стену звука на ординарной аппаратуре. Первой в это поверила фирма “Real Records”, заключившая с Total контракт на выпуск дебютного альбома.

“В феврале у Total выйдет пластинка, которая ознаменует появление в России новой музыки, – говорил Фадеев в интервью. – Козырев уже сдался. Это довольно благородное занятие – поднять наш уровень восприятия до европейского”.

Спустя месяц у группы состоялся первый сольный концерт, совмещенный с презентацией клипа “Камасутра”. Это был отличный информационный повод, позволявший нам проникнуть в Большую Прессу. Анонсируя это мероприятие, “Комсомольская правда” включила клубный дебют Total в три основных события месяца – аккурат между приездом No Smoking Orchestra Кустурицы и очередным юбилейным концертом Кости Никольского.

Мы нагнетали ажиотаж. “Группа Total играет музыку, которая должна звучать только вживую, – писал журнал “Афиша”. – И все тонкости студийного звучания, которыми Фадеев владеет, как никто, на концерте останутся за кадром. Великолепный музыкант, Макс скроется за кулисами и, нервничая, будет наблюдать, как его питомцы извлекают нехитрые гитарные риффы. И помочь им в эту минуту он не сможет – как бы этого ни хотел”.

Выбирая место презентации, мы с веселым цинизмом не брезговали ничем. Нам было доподлинно известно, что в конце января в клубе “16 тонн” модный диджей “Радио Максимум” Рита Митрофанова отпразднует день рождения. Мы знали, что к Рите придут ее друзья – от “Иванушек International”, Лены Перовой и Вовы Преснякова до Рамазановой Земфиры и Петкуна Славы. Не воспользоваться таким стечением обстоятельств было бы грешно.

Парой телефонных звонков мы уточнили дату тайной вечери Митрофановой и на голубом глазу назначили презентацию “Камасутры” именно на этот день. Проводить презентацию подобным образом было единственным более или менее честным методом – как рыбку съесть и не простудиться. Во-первых, телекамерам нужно снимать светских персонажей. А во-вторых, из своего недолгого общения с Максом я понял, что у идеолога Total нет дурной привычки присутствовать на собственных пресс-конференциях.

Зато в “16 тоннах” присутствовала масса друзей Фадеева: Илья Кормильцев, Михаил Козырев, Алена Михайлова, земляки из Кургана. Лично меня в самый разгар этой акции потряс Козырев. Когда во время пресс-конференции я подошел к нему с микрофоном, он выдал нереально эмоциональный монолог, посвященный Фадееву. Каким-то чудом он сохранился у меня на кассете:

“Продюсер группы Total – один из тех людей, знакомством с которым действительно можно гордиться. Это фантастически одаренный человек, у которого, к сожалению, такая судьба – он выдает нам что-то, на несколько лет опережающее время. Приходит такой весь радостный и говорит: „Смотрите, вот…“ А мы ему отвечаем настороженно: „Это что такое?!“ И нам, как правило, требуется несколько лет, чтобы догнать, что же именно он, собственно говоря, хотел сказать. Так было, если вы помните, и с его сольными проектами, так было и с его предыдущим артистом… Когда лет пять назад мы впервые рискнули поставить в эфир „Радио Максимум“ его предыдущие песни, то я слышал от своих коллег: „Неужели это может кому-то нравиться? Объясните мне: это что? Рок? Или это попса? Что это вообще такое?“ А потом, лет через пять, все начали чесать в головах и говорить: „Как же мы не воткнулись в это вовремя? Как же здорово все было!“ То же самое происходит и сейчас. Вот перед вами сидит группа Total – фантастического качества продукт, европейского. И дай бог, чтобы его не постигла та же судьба. Поэтому обращаюсь ко всем людям, которые интересуются музыкой... Попытайтесь это понять! И не прощелкайте!”

После речи Козырева в зале наступило небольшое остолбенение. И тут пришло время разрядить обстановку. Тут же мы затеяли легкий скандал, показав “по ошибке” не тот вариант “Камасутры” – с якобы неотредактированным эротическим фрагментом, который не вошел в клип. Тишина во время просмотра этого софт-порно стояла такая, словно в Доме кино демонстрировался неизвестный фильм Тарковского. Гробовое молчание царило до тех пор, пока кто-то из администрации Total не заорал как резаный: “Это ошибка, это ошибка! Дима, немедленно останови порнуху! Это не та „Камасутра“, Дима!!!”

Когда страсти улеглись, у какой-то журналистки хватило ума поинтересоваться у музыкантов, чем именно закончился “неприличный” вариант клипа. “Естественно, тотальным оргазмом”, – пряча улыбку, изрекла Черкунова. “Ой, а можно посмотреть?” – “А вы что, оргазма не видели?” – радостно ответили музыканты. Неудивительно, что буквально на следующий день вся желтая пресса взахлеб писала об “увлекательной, нестандартной презентации” нового эротического клипа Макса Фадеева.

Стоит отметить, что на концерте в “16 тоннах” Total превзошел сам себя. “Саша, подними вокал”, – обратилась Марина в темноту к звукорежиссеру Александру Катынскому. Шоу началось. Специально привезенный в клуб дополнительный свет мерцающими вспышками лупил зрителям прямо в глаза. Гитаристы, окруженные целой батареей звукообработок, разрезали мглу короткими соло, словно трассирующими пулеметными очередями. Всё живое потонуло в аммиачном дыму, выкриках зрителей и атмосфере некой урбанистической психоделики…

Марина, которую пресса тут же нарекла “хищной девушкой, напоминающей раннюю Дебби Харри из Blondie”, рубилась так, словно это было ее последнее выступление. Гибкая металлическая лоза Черкуновой реально подбиралась к сердцам зрителей. Улыбалась краешком стальных губ, гнала к горизонту жестким вокалом и потоком шершавых ударных. Обвивала телекамеры, летала по сцене в черной лыжной шапочке и сноубордистских штанах. Прыгала под потолок, размахивала руками и ногами, имитировала приемы кун-фу, пела в унисон с гитарами. Их рев был слышен на улице, а от грохота барабанов сотрясались стены модного пивного паба.

“Вы что, всегда так громко играете?” – спрашивали у гитариста Гены Гаева потрясенные телевизионщики. Прямо на наших глазах группа Total обрастала собственной мифологией.

4. Как закалялась сталь

Сезон 2001 года характеризовался чудовищной по своей агрессивности пиар-атакой группы Total на медиа.

Журнал “Stereo & Video”

Жизнь в это время била ключом. После долгих переговоров в Москву в рамках мирового тура должен был приехать великий и ужасный Marilyn Manson. На разогреве в роли special guest планировалась новая американская хэви-сенсация Papa Roach. Когда я связался с организаторами, выяснилось, что калифорнийцы Papa Roach звучат на сцене чуть ли не круче Мэнсона. По крайней мере, так утверждал идеолог акции Михаил Козырев. На вопрос, есть ли у Тоtal шансы сыграть две-три песни перед Papa Roach, Козырев лишь рассмеялся.

Дальше начались приключения. Вначале выяснилось, что в связи с сильным снегопадом трейлеры со сценическим оборудованием застряли где-то в степи. Тонны света и звука буксовали в русских сугробах. Из-за проблем с транспортировкой аппаратуры концерт задерживался на сутки. Администраторы пили валокордин литрами, а Мэрилин Мэнсон вальяжно разгуливал по Старому Арбату без макияжа. Он еще не понимал, в какую страну чудес попал.

Беда не приходит одна. На следующий день охреневшие организаторы узнали о болезни Коби Дика – вокалиста Papa Roach. На разогрев Мэнсона теперь претендовало сразу несколько русских групп. Наибольшие шансы, по мнению Козырева, были у IFK, но они совершили чудовищную ошибку, запросив за выступление две тысячи долларов. Паштету сказали: “Прощай”, причем, похоже, не только в отношении концерта.

За сорок восемь часов до начала акции место разогревающей группы было все еще вакантно. Дальше произошло то, за что я, собственно говоря, и люблю жизнь. Бизнес-партнер Козырева и мой боевой друг Володя Месхи заглянул по случаю в Центральный Дом художника, где в рамках музыкальной выставки “Record-2001” проходило выступление Total.

Акция состоялась не в концертном зале, а прямо в лабиринтах второго этажа. Более сложное место для команды, играющей гитарный рок, придумать непросто. Но Total в этот день был в ударе – от их напора со стен свалилось несколько картин художника Айвазовского, а также часть экспозиции “Пираты XXI века”. Офигев от запредельной громкости, администрация ЦДХ вырубила Марине звук на пике ее “Камасутры”. Затем сцену оцепили хмурые люди в форме ОМОНа. Это была несбыточная мечта любого пиарщика – третье в истории выступление Total закончилось классическим винтом.

“Смотри, смотри, какие они классные! – повис я на Месхи, с которым мы прошли огонь и воду кучи рок-фестивалей. – Вова, не выебывайся, срочно звони Козыреву. Лучшей группы для разогрева вам не найти! Поверь – они просто в охренительной форме! Это то, что вам нужно! Что доктор прописал!”

Меня несло, но несло убедительно. Месхи, согласившись с рациональностью доводов, набрал телефон Козырева. После короткой, но жаркой беседы Михаил Натанович капитулировал. Это был наш звездный час.

Вначале я позвонил Фадееву, потом Элиасбергу. “Есть новость, – говорил я рубленым телеграфным стилем. – Послезавтра играем вместе с Мэрилином Мэнсоном. В „Олимпийском“”.

Оба деятеля шоу-бизнеса рухнули со стульев одновременно. Под этот ласкающий слух грохот мы с Месхи вальяжно подошли к музыкантам.

“Ну что, круто мы сегодня сыграли?” – задиристо спросили они. “Круто, круто, – вежливо ответил я. – Ну, раз вы такие крутые, может, вы еще вместе с Мэнсоном сыграете?”

“Легко!” – бодро ответила Марина. Они думали, что я шучу. В предвкушении грядущей развязки Месхи пытался не улыбаться. “Хорошо, – спокойно сказал я. – Считайте, что договорились. Выступаем в „Олимпийском“ послезавтра. Играем пять песен. Саундчек – в пятнадцать часов”.

На лицах музыкантов, только что сыгравших свой третий концерт, появился настоящий, неподдельный интерес к жизни. Такой, какой теоретически мог возникнуть у футболистов сборной России, если бы им предоставили возможность переиграть отборочный матч на “Euro–2000” с командой Украины.

Музыканты понимали, что это их шанс. Понимали, что их приглашают как “разогревающую группу” – что автоматически означало массу проблем. Но действительность превзошла все ожидания.

Мы были никто. Пропуска на сцену выдали даже не всем участникам группы. Свой бэджик я отдал звукорежиссеру Саше Катынскому и тупо купил в кассе билеты – себе и Дюше. Таковы правила игры, и мы были вынуждены их принимать. За сцену пустили не всех, поэтому часть аппаратуры пришлось тащить на себе Марине и Ане. Роуд-менеджер Мэнсона – двухметровый негр со зверской улыбкой – не выделил музыкантам Total времени на саундчек. “Мы чувствовали себя уродиками, – вспоминают музыканты. – Мы не могли общаться, потому что с нами никто и не хотел общаться”.

На войне как на войне. “Трое юношей и две девушки смело шагнули в клетку с тигром, – писал на следующий день “Московский Комсомолец”. – Total вышли перед многотысячным залом, алчущим лишь летающих гробов, электрических стульев и загробного рыка кумира”.

Вдобавок ко всему незадолго до начала акции мы выяснили, что звук с пульта Катынского идет на сцену через пульт Мэнсона. Где во время концерта его с азартом гасил американский звукорежиссер по имени Билл. В итоге мощнейший по своей природе саунд Total звучал в “Олимпийском” где-то на уровне ДК “Каучук”. Гитару Гаева никто в зале не слышал, а звук в мониторах отсутствовал как класс. Световое оформление напоминало дискотеку в сельском клубе.

Было понятно, что качественный свет и звук приберегли для Мэнсона, который в этот вечер звучал раза в два громче, чем Total. Распространенная практика искусственного выделения хедлайнера подтвердилась в “Олимпийском” на все сто процентов.

В гримерку после выступления музыканты ввалились мокрые и злые, как черти. Дышали тяжело, словно прошли на лыжах дистанцию в тридцать километров. Не надо быть тонким психологом, чтобы понимать, из какого ада они вернулись. Но я понимал и другое. Что это и есть взросление. Что это и есть столь необходимый стадионный опыт, который, выступая по клубам, не приобретешь ни за какие деньги. Что только так происходит восхождение.

“Еще до концерта нам сказали: „Ребята, держитесь, будет плохо“, – вспоминает Марина. – И мы держались. Хотя от напряжения можно было заработать разрыв сердца. На второй песне мне просто хотелось положить микрофон и уйти. Когда отыграли, стресс начал отходить. Мы посмотрели свое выступление в записи, и нам понравилось. Потому что все было достойно”.

“Total, к их чести, держались пристойно – для четвертого в жизни выступления группы”, – писал в рецензии на концерт журнал “FUZZ”.

Подводя итоги этой авантюры, можно было смело заявлять, что на третий месяц существования группы о ней узнали буквально все. После концерта в “Олимпийском” мы получили море прессы – каждый журналист, обозревавший выступление Мэрилина Мэнсона, счел необходимым упомянуть про Total. Отклики были разные – от хвалебных до разгромных, но это было признание. Сразу вспомнилась любимая поговорка политтехнологов о том, что любое упоминание о твоих клиентах в прессе – это замечательно. Кроме некролога.

…Но наша дорога была усеяна не только розами. Несмотря на шумную презентацию в “16 тоннах” и приключение с Мэрилином Мэнсоном, радиостанции музыку Total практически игнорировали. Вопреки прогнозам Макса, “Камасутра” никого не порвала, а вяло крутилась в эфире “Нашего Радио”, дойдя в хит-параде лишь до двенадцатой позиции. Похожая картина происходила и на телевидении. Программные директора ностальгически вспоминали Линду, поставив на Total клеймо тяжелой и неформатной группы.

Это был тот редкий случай, когда интуиция подвела Макса. Музыкальный менталитет российских слушателей, с молоком матери впитавших мелодичную и распевную музыку, за несколько месяцев выйти на европейский уровень не мог по определению. Фадеев подзабыл, что в России всегда молились на Beatles, а не на Rolling Stones.

Готовый альбом “Total: I” так и не увидел свет. Убедившись, что тяжелая рок-музыка в России востребована исключительно на уровне Кипелова и группы “Ария”, Фадеев был близок к тому, чтобы уничтожить исходники альбома во второй раз. Во всяком случае, получив известие о том, что “Радио Maксимум” отказалось ставить “Камасутру” в эфир, он в ярости расколотил свой роскошный телефон.

Со стороны это напоминало тупик. И, как мне тогда казалось, никаких светофоров вокруг не было. Тем более что затраты Элиасберга на продвижение Total превысили все мыслимые бюджеты. Ситуация получалась революционная. Группа была однозначно востребована и уже получила приглашения на все крупнейшие летние фестивали. При этом ее популярность носила исключительно клубный характер.

“Никто не врубается во что-то тяжелое, – говорила Марина, превратившаяся к тому времени из спортивной блондинки в темноволосую девушку-вамп. – Народ, в общем, воспитан на всем известной музыке. И нам приходится эти вкусы ломать. Но мы будем биться – так же, как на Мэнсоне”.

Для настоящего прорыва музыкантам нужен был хит – возможно, не такой утяжеленный, как остальные композиции, но зато – с яркой радиосудьбой. И вскоре такой хит появился.

Новый боевик “Бьет по глазам”, написанный Фадеевым в содружестве с поэтом Эриком Чантурия, кардинальным образом изменил статус Total. К началу мая на “Радио Maксимум” новый сингл побил все рекорды, уже на вторую неделю ворвавшись в “Топ-3”. Спустя еще семь дней “Бьет по глазам” возглавил “Хит-парад двух столиц” “Радио Максимум”. Стало понятно, что вскоре все вершины будут взяты – с искусством, заимствованным из “Камасутры”, или с тотальным напором бронетанковой дивизии – не так уж важно.

Вдохновленный результатом Фадеев выпустил еще один бронебойный хит “Уходим на закат”, который повторил успех “Бьет по глазам”. Также Макс кардинально трансформировал драматургию альбома, заменив концертные боевики “Я прыгаю с моста” и “Воздух” успешными радиохитами. Пострадала концептуальность, но коммерческий потенциал группы возрос.

Итак, дебютный альбом готовился к выходу в третий раз. “Поспешишь – людей насмешишь”. Фадеев решил людей не смешить. Он решил удивлять. “То, что мы сделали с Тоtal, – скорее, некий вызов, – говорил Макс. – Я думаю, что такой музыки у нас еще не было. Не хватало как раз этого адреналина, этого драйва, и все это есть в альбоме”.

Что касается непосредственно группы, то у нее появились два облика: облегченный радиоформатный и утяжеленный концертный, где на первый план вышли такие боевики, как “Я прыгаю с моста”, “Поджигай”, “Дискотека” и измененная до неузнаваемости композиция “Небо” из уничтоженного трип-хопового альбома.

В конце весны – начале лета 2001 года Total, выступив сразу на нескольких крупнейших фестивалях (от “Максидрома” в “Олимпийском” до “Мегахауса” в “Лужниках”), убедительно подтвердил статус новых стадионных рок-героев. Как только у музыкантов появлялись воздух и пространство, они начинали демонстрировать публике свой грязный танцевальный рок.

“Фадееву надо почаще говорить Гене Гаеву, что он – самый лучший гитарист, а диджейке Ане – что она самая симпатичная девушка, – по-дружески советовали Фадееву глянцевые издания. – Тем более что эти утверждения недалеки от истины”.

Летом Total с успехом выступил на “Нашествии-2001” в Раменском. Черкунова и ее команда были приняты многотысячной публикой на редкость тепло. Активная радиоротация и мощный звук сделали свое дело. Громче в Раменском звучала только “Ария”, выступавшая в тот день хедлайнером. Актуальнее Total не звучал никто.