Текст книги "Тюремная энциклопедия"
Автор книги: Александр Кучинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Купе проснулось от чьих-то робких стенаний. Это скулил зек Бражник, скрючившийся на нижнем ярусе. Он ворочался, икал, подпрыгивал и наконец скатился на пол. Еще миг, и по купе разнесся характерный запах свежего дерьма.
– Ты че, баклан, в натуре?! – засуетились на второй полке. – Гарнир понес, что ли?
Зек катался по полу и выл от боли. Стоявший в наряде сержант быстро подошел на шум. Он потянул носом воздух и брезгливо поморщился.
– Не могу, старшой, – жалобно повернул к нему голову зек. – Умираю. Еще утром прихватило. Думал, копыта отброшу. Дай на толчок схожу. Еще немного – и лыжи в угол поставлю.
В купе послышался чей-то визг: «Ты мне своим повидлом штаны уделал!». Кто-то отчаянно плевался. Вдруг раздался хрип и странное хлюпанье. Судя по всему, больного зека вырвало. Купе оживилось еще больше. Его шестнадцать пассажиров суетливо топтались, возились, перекладывали вещи с места на место.
– Выведи его, командир! – не выдержал рецидивист Синько. – Он уже и так обверзал все будь здоров. На хрена нам всю дорогу его говно нюхать в натуре?
Из караульного купе выглянул старшина:
– Что там у тебя, Пронь?
– Да черт один в купе наделал. Вонь стоит – спасу нет.
– Тащи его на парашу. Потом пусть майкой и языком пол протрет, фу, даже сюда слышно.
С этими словами старшина опять исчез в своем купе. Он торопился: шашки уже были расставлены. Поплевав на пальцы, начальник караула двинул вперед свою черную армию на белую гвардию сержанта Козуба. Двое рядовых наблюдали за шашечными баталиями, отпуская глубокомысленные комментарии. Сержант постоял возле купе, затем повернулся и громко крикнул по коридору:
– Андреев! Стань у туалета. Сейчас я этого артиста выпущу.
Из купе вышел солдат, расстегнул кобуру и стал в метре от вагонного сортира. Сержант открыл замок и резко рванул дверь. Умирающий Бражник вяло выполз в коридор и чуть не плача заспешил к туалету. За несколько шагов до цели зек вдруг споткнулся и едва не растянулся на полу. Казус не ахти какой. Конь на четырех ногах – и тот не всегда ровно скачет. Все было бы ничего, но зек, потеряв равновесие, начал искать правой рукой, щедро выпачканной в блевотине, а то чем и похуже, точку опоры. И нашел ее на солдатской груди. Солдат проводил больного странным взглядом. Затем посмотрел на запачканный китель. Сержант коротко и сочувственно заржал:
– Что, аксельбанты навесил? Тут и не такое бывает.
Рядовой Андреев, выходец из рафинированной интеллигентной семьи, побелел и, скорчив страшную гримасу, зашел в туалет вслед за зеком. Забыв обо всем на свете, кроме остатков арестантского обеда на своей груди, он повернулся к зеку, который уже корчился на унитазе, спиной. В ту же секунду солдат получил глубокий удар в шею. Заточка вошла сверху вниз, рассекая шейный позвонок и пробивая глотку. Горло Андреева издало последний в его жизни звук – хрип и бульканье.
– Не бей, начальник! – визжал в туалете зек, вытаскивая из кобуры пистолет. – Я застираю, бля буду, застираю. Не надо ногами!
Сержант расхаживал в коридоре, с интересом слушая глухие удары и стоны. Затем вяло посоветовал:
– Хватит! А то еще и впрямь подохнет.
Андреев полулежал на унитазе, воткнув остекленевший взгляд в потолок. Пока все шло по плану. Бражник передернул затвор, засунул пистолет под майку, выпачкал свое лицо кровью солдата и, так же покачиваясь и держась за живот, вышел из туалета. Увидев окровавленного зека, сержант присвистнул и прокричал:
– Ты, я вижу, его с аппетитом отремонтировал. Домывайся и сходи к лекарю за таблеткой!
Сержант распахнул дверь перед многострадальным Бражником и в ту же секунду залетел в купе. Еще в полете он напоролся на мощный удар по голове и лишился чувств. В полумраке купе братва облапала сержанта и вытащила пистолет. «Вперед», – прошептал Синько, держа пистолет перед собой и неслышно ступая по коридору.
Когда в проеме караульного помещения выросли два вооруженных зека, никто из охранников даже не шелохнулся. Паралич их длился секунду, не больше. В два ствола зеки расстреляли караул. Пока Синько добивал раненных, Бражник метнулся в сторону купе обслуги, распахнул дверь и опустошил обойму в проводника. Последнего солдата, худого двадцатилетнего паренька, он задушил на нижней полке.
Очухавшись и едва оторвав голову от пола, сержант Пронь увидел перед собой пистолетный ствол. В тот же миг чей-то ботинок врезался в его скулу. Потом еще. Сверху сыпалось злобное шипение, предвестие новых пинков. «Почему я здесь? – сержант с трудом ворочал мозгами, опасаясь, что вскоре шевелить уже будет нечем. – Где караул?» Словно угадав его мысли, чей-то голос резко бросил:
– Скоро, тварь, своих догонишь! Но прежде ты пожалеешь, что не помер маленьким.
Один из зеков, гадко хихикая и дрожа всем телом, начал резать лицо солдата каким-то острым предметом. Он полосовал щеки, нос, лоб, стремясь зацепить глаза. Пронь едва уворачивался от ударов, которые становились все размашистей. Он не обращал внимание на боль и с тихим ужасом рисовал в мыслях свое будущее. Чтото теплое ударило в его лицо, потекло за ворот. Это помочился истеричный зек.
– Вешай легашей! – завопил он тонким противным голосом.
Сквозь туман в глазах сержант вдруг увидел перед собой старшину внутренних войск с пистолетом наголо. Синько уже успел переодеться в служебную форму, на которой расплылись пятна крови. Урка носком ботинка перевернул Проня на спину, нацелил пистолет в голову и хрипло спросил:
– Где ближайшая остановка?
Расклеив ссохшиеся от крови губы, охранник простонал:
– Который час?
– Ты глухой, падла! – зек-истерик ударил его в лицо ногой. – Когда остановка следующая?
– Около семи утра должны быть в Красноярске…
– Потом?
– Потом Тайшет.
– Этап в Тайшетлаг или дальше?
– Точно не знаю. Пока в Тайшет.
– Где ключ от сквозного прохода?
– У дежурного помощника начальника поезда.
– Когда он заявится?
– Не знаю. По-разному.
Синько опустил пистолет и вышел в коридор. Там хозяйничал Бражник, отпирая дверные засовы. «Не толпись на коридоре, братва, – кричал он. – Свободы на всех хватит». «Ты поршни пойди сполосни, – загоготал кто-то. – Кормоприемник уже не болит?» Зеки дружно хохотали, а Бражник, криво улыбаясь и засунув пистолет в штаны, направился в туалет. Синько, который уже взял бразды правления в свои руки, опять расквартировал пассажиров по купе, но двери запирать не стал. Дослав в пистолет полную обойму, он быстро направился в конец коридора. Лицо зека вдруг изменилось: он что-то вспомнил. Вернувшись в первое купе, он на миг посмотрел в глаза сержанта и нарочито устало выжал:
– Извини, мент, я забыл про тебя.
С этими словами Синько, не целясь, дважды выстрелил солдату в голову. Затем опять зашагал к тамбуру. Сквозной проход был закрыт и взят в решетку. Ломать дверь никто не решился. Интересно, слышали выстрелы в соседнем вагоне или нет? Синько глянул на часы, снятые с руки убитого солдата. Было без четверти три. До Красноярска оставалось совсем немного. В тамбуре появился посвежевший Бражник. Из его черных брюк по-ковбойски торчали два пистолета. Он спросил:
– Как уходить будем, старшина? С подножки, брызгами?
В окне поезда тянулась черная тайга, присыпанная ноябрьским снегом. Бражник припал к стеклу и поежился. Одна только мысль, что доведется уйти в эту холодную строгую ночь, которая уже привыкла съедать человека на поздний ужин, вызывала дрожь. В темноте скорость поезда казалась огромной. Бражник повернулся и кивнул в сторону запертой двери:
– Может, на лапку возьмем?
Синько ничего не ответил. Все было ясно и так. Урки решили играть ва-банк и тихо дождаться дежурной проверки вагонных караулов. Завладев нужным ключом, они могли бы вагон за вагоном продвигаться к паровозу и в конечном итоге проехать Красноярск без остановки и сойти где-то на пригородном полустанке. Дальше надо распыляться мелкими группами. Сейчас главный козырь – неожиданность. Урки даже не подозревали, сколько вагонов отделяет их от машиниста и какой объем стрелковых работ им предстоит…
В соседнем тамбуре хлопнули дверью, послышались тяжелые шаги. В дверях сухо завертелся ключ. Кто-то вошел в межвагонный отсек и опять вставил ключ. Синько напрягся, повернулся к тамбуру спиной и закопошился у решетки первого купе. Еще миг, и на пороге коридора показался дежурный офицер, сопровождаемый солдатом. «Старшина» не спеша и как бы нехотя повернулся к офицеру и начал стрелять с двух стволов. Из караульного купе вырвалась еще одна порция свинца: стрелял Бражник, рванувший дверь перед самым носом гостей. Несмотря на оглушительную пальбу, ухо Бражника все же уловило странный звук в тамбуре. По спине мигом запрыгали мурашки. Опасаясь наихудшего и крикнув «Не стреляй!», он выскочил в коридор, перепрыгнул через окровавленные, искромсанные пулями тела. Сквозь пороховой дым он заметил солдатскую спину, исчезавшую в тамбуре соседнего вагона. Бражник выстрелил ей вдогонку, но пуля лишь оторвала щепку у дверей сквозного прохода. От бессилия зек со всего маху врезал кулаком по дверям и застонал от боли.
Синько, успевший заменить отстрелянные обоймы, спросил одними глазами: «Что?» Взор Бражника красноречиво ответил: «Дерьмовей не бывает». Даже с убогой фантазией можно было представить, какой переполох сейчас царит в соседнем вагоне, а может, уже и в целом эшелоне. Игра пошла не по их правилам.
– Отцепляй вагон. Брага! – дрожа как бы от нетерпения, крикнул Синько. – Я иду братву подымать.
Урка склонился над расстрелянным капитаном и начал торопливо искать ключ. Однако ключа не было. Судя по всему, его унес второй солдат, оставленный в тамбуре. Брага уже хлопотал в межвагонном пространстве, подсвечивая себе зажигалкой. Грохот колес усилился, заглушая звук выстрела. Брага лишь дернулся, уронил зажигалку и вывалился в тамбур. Синько истошно заорал, выпустил в черный грохочущий проем всю обойму и бросился обратно в коридор. Споткнувшись о труп дежурного, он распластался на липком от крови полу. Если бы Бражник уже не покоился в мире теней – две пули вошли ему затылок и висок, – то наверняка услышал бы еще один залп, выпущенный сквозь обшивку вагона. Соседний караул не спешил входить в чужой вагон, оголяя свой пост. Личный состав вагонного караула ждал инструкций, которые вскоре поступили от начальника поезда.
Охрана по обе стороны взбунтовавшегося вагона заняла глухую оборону. Сквозной проход был блокирован. Открыв боковые двери, два автоматчика дали очередь вдоль вагона, отрезая зекам последний путь к спасению. Спасению в таежных дебрях. Холодный цинизм и рассудительность Синько бесследно улетучились. Урка носился по коридору и поднимал на бунт братву. Но верные еще вчера кореша реагировали вяло и с явной неохотой. Их интуиция, отточенная многолетним режимом, подсказывала, что «банкет» проигран. Теперь начиналось новое время. Время искать козлов отпущения.
– Веселей, братишки! – орал на весь коридор рецидивист Синько, размахивая пистолетом и пританцовывая на месте. – Мы еще попляшем. Мы еще подиктуем мусорам свои язушки.
– Это не Москва, Гаврилыч, – заметил старый зек со второго купе, скупо и неприятно улыбаясь. – Это тайга. Здесь отвечают пулями. Они будут гнать эшелон, пока не рассветет, и остановятся на перроне, где тебя раскрошат два-три взвода автоматчиков. Ваши не пляшут, Гаврилыч.
– И что же ты предложишь, Зуб? А? Выломиться хочешь? В солнечный Тайшет рвешься?
Синько затрясся и начал палить в потолок. Купе зашевелились. Истеричный зек, полосовавший лицо сержанта, вытащил из кобуры капитана пистолет и торжественно заявил:
– Я с тобой, Гаврилыч. Никто же не знает, что мы ментов заделали. Пусть купят у нас их жизни. А мы поторгуемся.
В коридор вышли еще пять-шесть человек. Кто-то затащил из тамбура холодеющего Бражника и принял из его руки пистолет. Эшелон № 402 с десятью трупами на борту шел на большой скорости. За все это время он ее даже не сбавил. Вероятно, диспетчеры красноярской железной дороги уже были в курсе событий и давали поезду зеленый свет. Наконец ход паровоза начал замедляться. Впереди показались огни какой-то одинокой таежной станции. Длинно и грустно запищали тормоза. На перронах по обе стороны пути стояли машины с мощными прожекторами. Яркими лучами они сопровождали седьмой вагон. Наконец эшелон остановился. Из грузовиков высыпали солдаты с автоматами и выстроились в цепь вдоль опального вагона. Человек в форме майора отделился от автомобиля, подошел к вагону впритык и прокричал:
– Выходить по одному! Ложиться лицом на землю, руки за голову. Но перед этим выбросить на перрон восемь пистолетов. Я жду!
В вагоне стояла тишина. Наконец из караульного помещения захлопали выстрелы, и кто-то крикнул:
– У нас ваши менты. Если хотите, мы можем выбросить их вам по частям. Вместо пистолетов. Нам терять нечего.
Майор минуту думал, затем вновь повернулся к окну:
– Покажи мне кого-нибудь из них. Чтобы я видел.
В купе помолчали. Патом тот же голос отозвался вновь, но уже не так уверенно:
– Твои бойцы вгретые. Если поезд сейчас не поедет, мы их опустим, распишем и по новой опустим. Устраивает?
– Повторяю последний раз, – майор, казалось, ничего этого не слышал. – Для тебя лично. Выходить по одному. Никто штурмом вагон брать не будет. Через пять минут мы отцепим боковые стяжки и взорвем вагон. Забросаем гранатами. Даю слово офицера.
Вагон загудел. Вновь грянул выстрел, но уже в коридоре. Особо нервные запаниковали: «Не надо, мы выйдем». Но дверь так и не открывалась. За ней слышалась возня, ругань и наконец очередной выстрел. После непродолжительной борьбы дверь вагона тяжело отворилась, и из нее выпало чье-то тело. Это был рецидивист Синько, еще сжимающий пистолет в правой руке. Левой он держался за бок, куда несколько секунд назад вошел нож. «Первый!» – крикнули из темноты. Два солдата направились к Синько. Тот приподнялся на локтях. Зарычал и слишком резко зашевелил пистолетом. Сухо затрещал автомат, и зек уткнулся лицом в запорошенный снегом перрон. Солдаты услужливо оттянули труп в сторону. Раздался приказ: «Следующий». Заключенные по одному осторожно выпрыгивали из вагона и падали на землю. Их обыскивали и отволакивали в темноту. Из окна караульного купе вылетели шесть пистолетов и шлепнулись в снег. «Еще один», – приказал майор. После короткой паузы выбросили последний пистолет. Из вагона не вышел только один заключенный. Он лежал в коридоре, скрюченный предсмертной судорогой. На его шее виднелся толстый солдатский ремень. Истеричный зек так и не успел подсобить Синько.
Над тайгой загорался робкий сибирский рассвет.
Летучий голландец № 001/7604024 февраля 1987 года в четвертом часу ночи спецэшелон № 934 МВД СССР прибыл в Ленинград и остановился на дальнем перроне Московского вокзала. Он вернулся с двухнедельного турне Ленинград-Новосибирск-Ленинград. Главными пассажирами состава были вчерашние узники «Крестов», выгруженные в городах Урала и Сибири. Обратно состав специального назначения возвращался налегке.
В окнах караульного купе зажегся свет, заскрипели прихваченные ночным морозом двери, загрохотали подножки. Припухшие от сна лица солдат и офицеров пытались рассмотреть в зарешеченном окне перрон. По вагонам прошла команда: «Выгружайся! Ленинград!». Охрана поезда, не торопясь, высыпала наружу. Только в вагоне № 001/76040 стояла гробовая тишина. Сквозь темное окно не пробивалась тусклая лампочка. Само же окно зияло осколками. Прапорщик из соседнего вагона потянулся, глубоко вдохнул колючий воздух и забарабанил по двери:
– Подъем! Хватит дрыхнуть!
Вагонзак не отреагировал. Прапорщик подозвал солдата, и тот загрохотал в дверь прикладом автомата. Потоптавшись несколько минут возле дверей, солдат заметил разбитое окно. Прапорщик ругнулся и озабоченно прошелся вдоль вагона. Затем вернулся к дверям, вытащил пистолет, поставил ногу на подножку:
– Фесенко, иди за мной. А ты – встань у дверей.
В нос ударил теплый казенный запах, который не выветривается годами. В свете бледной лампы прапорщик увидел длинный коридор с зарешеченной правой стороной. Дверь караульного купе была приоткрыта. На полу виднелся чей-то сапог. Прапорщик передернул затвор и ногой толкнул дверь. На грязном, промокшем от крови полу валялась груда тел, прикрытая двумя матрацами. Прапорщик даже не стал их пересчитывать. С возгласом «Ни хрена себе!» он выскочил из вагона, приказал солдатам стеречь вход и бросился по перрону к начальнику поезда.
– Кто-то уложил весь наряд в пятом вагоне, – выпалил он майору, тяжело дыша.
– Куда уложил? – не понял тот.
Вскоре они бежали к вагонзаку, который теперь смахивал на летучий голландец. В караульном купе покоились семь трупов в форме внутренних войск. Еще один лежал в кухне. Все были убиты из пистолета. В стенах и окне виднелось множество пулевых отверстий. Палили – будь здоров. Через час в вагоне показалась следственная бригада Северо-Западного УВД на транспорте.
Это не было дерзким побегом. Никто из зеков не выламывался из купе и не плевался свинцом по солдатам. Сквозной караул перебил рядовой Артурас Сакалаускас, единственный, кого не досчитались в охране поезда. Оружейный шкаф, где хранились восемь пистолетов Макарова, опустел на пять стволов и пять запасных обойм. Последнюю остановку перед Ленинградом поезд делал еще минувшим днем в Вологодской области на станции Бабаеве. По тревоге был поднят Ленинградский гарнизон, выделивший на поиски беглеца свыше двухсот человек. УВД Ленинграда и области пустило по следу Сакалаускаса десятки розыскных групп. Точкой отсчета стала станция Бабаеве, где, судя по всему, и сошел дезертир-убийца.
К тому времени солдат в шинели застреленного им прапорщика странствовал по Вологодской области, останавливаясь на постой у добрых людей под видом командировочного. После очередного такого визита сердобольная семья не досчиталась в своем гардеробе гражданского пуховика, кроличьей шапки и брюк. Сакалаускас не забыл переложить по пистолету в карманы пуховика. Остальные три легли в черный «дипломат». Артурас был готов стрелять по каждому, кто попытается его задержать или даже проверить документы. Сообщение о восьми трупах в спецэшелоне замелькало в прессе, ежедневно фото убийцы появлялось на телеэкране. Беглец был обречен. Он сумел добраться до Ленинграда, но не больше. Варшавский вокзал, от которого шли поезда в родную Литву, прочесывался военными и милицейскими патрулями, в кассах перед кассирами стояла фотография рядового Сакалаускаса, то же самое творилось и в аэропорту. Солдат бесцельно колесил в автобусах по городу, пока его не узнал кто-то из пассажиров. В автобус, где он ехал, вошли трое в штатском, незаметно подошли со спины и попросили предъявить документы. Через минуту Артурас уже в наручниках покидал салон. Черный «дипломат» с тремя пистолетами нес оперативник. На поиски Артураса ушло четыре дня.
В отделении милиции дежурный офицер приказал солдату вывернуть карманы. Тот с готовностью сунул руки в пуховик и вытащил два пистолета с полными обоймами и патронником. Капитан замер и стал бел как полотно. Остолбенели и оперативники, которым даже в голову не пришло, что можно расхаживать по городу с пистолетами в наружных карманах. Убийца спокойно положил оружие на стол и тихо произнес:
– Все. Больше у меня ничего нет.
Мотивом бойни в вагонзаке стали, выражаясь казенным языком, неуставные отношения между военнослужащими действительной срочной службы разных сроков призыва. А попросту говоря – дедовщина. Чтобы проверить показания Артураса, дознавателям пришлось объехать множество зон, где высаживались пассажиры вагона № 001/76040. Маршрут спецэшелона был обширен: выехав из Ленинграда, он взял курс на север и шел к Новосибирску по сложной северной траектории. Через вагонные камеры прошли попеременно полторы сотни зеков, которые свидетелями выступать не спешили. Рецидивист М. был немногословен:
– Ничего писать и говорить не буду. Я думаю, что разберутся и без меня. Скажу лишь одно. То, что вытворяли ваши «вертухаи», редко встретишь даже на зоне. Так обращаются только с лидерами.
Из уголовного дела:
«…23 февраля 1987 года около 15.00 Манхуров Джамалов подняли с постели отдыхавшего после несения дежурства Сакалаускаса и потребовали пройти с ними в туалет. В туалете они с применением угроз, сопровождавшихся избиением, заставили Сакалаускаса расстегнуть брючный ремень и стащили с него брюки до колен. После этого Манхуров стал удерживать Сакалаускаса, создавая тем самым условия, чтобы насильственно совершить акт мужеложства. Однако Джамалов не смог этого сделать по причине преждевременного семяизвержения. Во время попытки изнасилования Сакалаускас потерял сознание. Продолжая издевательства над ним и глумление, Манхуров и Джамалов поднесли к оголенным местам ног Сакалаускаса зажженные спички, а когда он от боли очнулся, Джамалов пригрозил ему, что позже его изнасилует весь личный состав сквозного караула. После ухода Манхурова и Джамалова из туалета Сакалаускас помылся и сменил кальсоны. Кальсоны, испачканные спермой Джамалова, выкинул по пути следования из окна. Проходя по коридору, он увидел, что начальник караула спит, а металлический ящик с пистолетами не заперт.
Воспользовавшись этим обстоятельством, он зашел в купе, похитил два пистолета и в туалете зарядил их. После этого направился в купе для личного состава караула. Проходя мимо купе начальника караула, Сакалаускас, опасаясь, что Пилипенко проснется, произвел выстрел ему в голову. Затем прошел в купе, в котором к тому времени находились военнослужащие Семенов, Нечаев, Джамалов, Гатауллин, Синицкий, Манхуров и проводник Дашкиев и играли в карты. Остановившись в проеме дверей купе, которые были открыты, держа два пистолета в руках, он начал стрелять из них по находившимся в купе военнослужащим и проводнику. Когда патроны в пистолетах закончились, Артурас Сакалаускас, бросив один из них на пол, прошел в купе начальника караула, взял там из металлического ящика третий табельный пистолет, перезарядил пистолет, находившийся у него, и вновь пошел в купе личного состава.
К этому времени дверь в купе оказалась закрытой. Сакалаускас произвел несколько выстрелов через дверь, а также в потолок в направлении багажного отделения, где находились Семенов и Нечаев. После этого он открыл дверь и продолжил стрельбу в раненых. В это время прапорщик Пилипенко, придя в сознание, вышел из купе. Сакалаускас, увидев его, произвел несколько выстрелов в прапорщика.
Раненый Пилипенко пытался убежать в направлении помещения кухни, однако Сакалаускас произвел несколько выстрелов ему вдогонку. Смертельно раненный прапорщик упал на пол коридора напротив кухни. По окончании патронов в пистолетах Сакалаускас бросил их и взял еще два пистолета в купе начальника караула, вновь подошел к купе личного состава и продолжил стрельбу в находившихся там лиц. Раненый начальник караула Пилипенко, пытаясь спрятаться, заполз в помещение вагонной кухни, где впоследствии умер от полученных ранений и острой кровопотери. Всего Артурасом Сакалаускасом было произведено 46 выстрелов, 33 достигли цели, 18 – стали смертельными.
Убедившись, что расстрелянные им лица мертвы, Сакалаускас забросал их матрацами. Потом зашел в купе начальника караула и переоделся в форму прапорщика, похитив также его «дипломат» с личными вещами и деньги. Уложив в «дипломат» пять пистолетов, он снял у проводника Дашкиева наручные часы, а в помещении кухни, где находился труп Пилипенко, Сакалаускас взял для себя продукты, которые также сложил в «дипломат». Свое обмундирование сжег в топке вагона. На станции Бабаеве Вологодской области поезд произвел остановку, и в 16.35 Сакалаускас покинул вагон, захлопнув при этом за собою дверь».
«Деды» издевались на глазах зеков. Те поначалу с интересом взирали на истязания, отпускали пошлые остроты, а иногда подбадривали. Для заключенных это было едва ли не единственным развлечением, которое напоминает комедию или трагедию. Но чем дальше шел этап, тем противней становилась вся эта картина даже для зеков. «Во, менты чудят, – слышался чей-то голос из-за решетки. – Уже бы кокнули его, что ли. Совсем озверели, сучары».
Нечаев, который любил надевать миску с горячим супом на голову Артураса и делать «велосипед» (способ издевательства, при котором спящему между пальцами ног закладывают бумагу, тряпку или вату и поджигают), получил три пули в голову и умер мгновенно. Повар Гатауллин, который засыпал в порцию «духа» полстакана соли или песка, а также часто лишал его завтрака или обеда, умер от трех огнестрельных ранений головы. Старший сержант Семенов, он же – заместитель начальника сквозного караула, макал Артураса лицом в унитаз, порвал ухо, ставил в наряд на десять часов, лишал сна и просто бил. За это он принял одну пулю в затылок и две в грудь. Проводник Михаил Дашкиев был добродушным и «духа» не трогал, но под раздачу также попал.
Можно сказать, что Артурас завалил проводника случайно. Когда убийца менял обоймы, проводник торопливо закрыл дверь. Это настолько всполошило стрелка, что он, не задумываясь, выпалил в тонкую пластиковую дверь целую обойму.
Дальнейшая судьба Сакалаускаса сложилась более чем странно. В ней столько белых пятен, версий и домыслов, что расставить все точки над «i» не могут до сих пор. На заключительном этапе следствия убийцу направили в Москву на психиатрическую экспертизу в институт имени Сербского. Уже были полностью подготовлены тринадцать томов уголовного дела и обвинительное заключение, с которыми должен был ознакомиться подследственный после возвращения из Москвы. Спустя два месяца судебно-психиатрический институт признал солдата здоровым. Перед этапом в ленинградские «Кресты» Артураса поместили в «Матросскую тишину», откуда его должен был забрать конвой. Но конвойная бригада все не ехала. Создавалось впечатление, что об убийце восьмерых человек попросту забыли.
В камере столичного следственного изолятора Сакалаускас провел почти месяц. В конце концов его привезли в Ленинград, однако в очень странном состоянии. Тюремные психиатры видели в этом обыкновенную симуляцию. Тем не менее Артурас, который до этого сотрудничал со следствием и охотно давал показания, на последних допросах глядел куда-то в стену и выдавал лишь несвязные обрывки фраз. После долгих процессуальных мучений его отправили на повторную экспертизу. На этот раз врачи нашли у пациента «отчетливо выраженные признаки болезненного расстройства психической деятельности. Больной представляет особую опасность для общества. Нуждается в направлении на принудительное лечение со строгим режимом содержания».
Оценить состояние Сакалаускаса, то есть определить – годен он к расстрелу или нет, брались многие клиники. Его перебрасывали из палаты в палату, из клиники в клинику почти три года. Последним диагнозом стали такие строки: «Хроническое психическое заболевание с непрерывно прогрессирующим течением. Нуждается в принудительном лечении с общим режимом наблюдения». Больного отправили в Литву. Еще через два года его адвокат публично заявил, что психический недуг Артураса был вызван искусственным путем. Якобы в «Матросской тишине» ему вводились сильнодействующие психотропные вещества, разрушающие психику человека.
