Текст книги "Это был 2015. П(р)ошлый век"

Автор книги: Александр Коперник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

30 июня

Ночью кто-то позвонил в дверь.

Я даже не сразу понял, что это произошло. Я спал, и сквозь сон прорвался навязчивый звонок; но сон не ушёл. Звук гармонично влился в сновидение, и вот я подхожу к дверному глазку, и боюсь в него смотреть. Во снах всегда происходит всё не так, как в жизни – там действуют иные законы. Я точно знаю, что за дверью нечто ужасное (даже более того – знаю, что именно там такое, хотя, вероятно, словами описать и не могу); также я уверен, что смотреть в глазок нельзя ни при каких обстоятельствах, потому что если посмотреть – выдашь себя. Тем не менее, против своей воли и желания, я выглядываю в глазок, и, естественно, вижу именно то, что ожидал. Я же знал, знал, и всё равно сделал то, чего делать нельзя.

С другой стороны – оно, то, что находится за дверью, тоже в курсе, что я всё это знаю, оно даже в моём сне – на шаг впереди меня. Даже во сне.

А уж наяву – тем более.

Итак, я проснулся. Дверь кажется такой хлипкой, хотя она особо прочная и там могучие замки. Я съел успокоительное и жду, пока исчезнет мерзкое ощущение взгляда в спину. Почему двери, высокие этажи, сигнализации и прочее – почему всё это совершенно бесполезно против чудовищ?

Может, потому, что чудовища всегда – в голове?

2 июля

Те люди, которые утверждают, что с ними можно говорить обо всём («давай, выкладывай всё, что накипело!») – думаю, они просто знают, что прямо-таки обо всём им рассказывать не будут; поэтому и утверждают такое.

Мне кажется, утверждение готовности выслушать вообще что угодно – это нечто, сравнимое с готовностью к совместному полёту на Марс. Вот я, например, готов сгонять на Марс с кем угодно, хоть сейчас! А если б знал, что это возможно – вероятно, готов бы не был.

3 июля

– Я просто секс-бомба. Взрываюсь постоянно. Потому что всё бесит.

– А при чём тут секс?

– Какой ещё секс?

7 июля

Когда шёл на работу, прошёл мимо женщины, которая говорила в мобилу, несколько растягивая слова: «Здесь… нет… дождя». Идёт, такая, под зонтом, по зонту молотит дождь, мимо проезжают машины, чей шум явно искажён мокрой дорогой, а она – «здесь нет дождя».

И ведь если ей предъявить – точно вывернется. Скажет: «Я имела в виду под зонтом». И сразу после этого обвинит в чём-нибудь (вероятно – во вранье), да так, что отмыться до конца жизни не сможешь.

16 июля

«Ты должен догадаться, чего я хочу. А если я обижаюсь – должен понимать, на что. Я обижаюсь всегда на очевидные вещи потому что; и хочу очевидных вещей. А в голову мне лезть не смей. Моя голова – моя территория. Не трогай мою душу. Это тоже очевидно же!»

– Кать, мы выходим.

– Да, я знаю. Ой, я, кажется, паспорт забыла. А, нет, на месте.

Она смотрела так, будто видела его в последний раз. В общем-то, так и было – у выхода с эскалатора дежурила полиция, собиравшая всех без разбора в рекруты.

Они же пока этого не знали. Они поднимались по эскалатору, думая, что едут в консульство, подавать заявку на визу; для неё.

Визу она так и не получила.

19 июля

Оказалось, что отличный способ почувствовать себя живым – грохнуться на асфальт с самоката на полном ходу через руль. Несколько метров полёта с удивлёнными мыслями неплохо прочищают мозги. Неизбежное приближение асфальта доказывает отсутствие фактического выбора. Болезненное соприкосновение с поверхностью иллюстрирует, что всё однажды приходит к очевидному финалу. Женский визг где-то в стороне, а потом вопрос женским голосом: «Живой?» – греет душу и позволяет верить, что даже чужим людям бывает не всё равно.

И после всего этого боль в ладонях, локте и колене даже в радость, она – как зарубка на носу; жаль, ощущение жизни будет таять так же, как и эта боль.

20 июля

Шутишь о суициде. Тебе говорят: «Прекрати об этом!». Или, там: «Не смей об этом рассуждать!». Ты высказываешь мысль о том, что будет, если ты внезапно умрёшь – и тех, кому ты об этом говоришь, просто перекашивает. «Не будет этого», – говорят они. Что толку в их словах? Потом ты всё равно умираешь, и их слова оказываются пустотой. Они внезапно понимают, что не долюбили, не договорили о чём-то. И слишком рано вдруг, и не того внезапно, и не там ни с того-ни с сего.

При жизни почему-то это было не так важно; а стоило умереть – сразу так нужен стал, чёрт побери, «как я раньше до этого не додумался». По-моему, это показывает, насколько живой человек – пыль, и насколько пыль (прах из крематория) – реально наконец-то человек.

Главное, что перед смертью ты ничего не чувствуешь и не ожидаешь. Она обязательно приходит внезапно. Ты даже можешь ощущать инерцию – как будто ты уже не управляешь собой; ты не понимаешь, зачем ты сейчас открыл холодильник, ты не помнишь, когда налил этот кофе, не очень чувствуешь, что работаешь и зарабатываешь. Твоя жизнь переходит в состояние абстракции, в состояние юридического знания об отношениях между объектами, знания без оценки и собственного отношения. Даже такому отрешённому рассудку невдомёк, когда произойдёт смерть – хотя, вероятно, такой рассудок вполне может прийти и к суициду; но и суицид оставляет выбор; и суицид не точен, не научен, и он не даёт гарантий, он – как некая издёвка, снежок, прилетающий в открытые глаза.

Что они говорят? Они говорят, говорят – и это важнее всего; а потом тоже будут говорить, случись чего – и эти слова будут отличаться не так уж сильно. По крайней мере, по степени насыщенности и осмысленности. Слова, слова, слова.

23 июля

Выживание – удобное обоснование любой подлости общенационального или даже мирового масштаба. Скажи «выживание» – и можешь убить всех.

Ну, то есть, ты, конечно, не можешь; если быть точнее – кто-то скажет «выживание» – и может убить тебя. Или посадить в шахту. Или запытать в подвале.

Попался!

Раз, два, три, четыре, пять.

Начинаем выживать.

29 июля

У метро ходил огромный жёлтый кот с надписью на спине «квик мани». У него болтался живот и морда висела, выражая совершенно марсианское уныние.

Когда он подошёл ко мне и сказал «мяу» грубым басом, я… даже не знаю, как описать мои чувства.

На мгновение мне показалось, что вижу его только я. Но потом я заметил девочку, фотографировавшую его на мобилу. У девочки были прозрачные крылья, хвост и перепонки между пальцами; фотая, она прикусила кончик раздвоенного языка в полном сосредоточении.

От сердца отлегло – кота видел не только я. А успел уже испугаться, что свихнулся, такой нелепый кот.

31 июля

– Сколько там времени?

– Чуть позже семи… сейчас… 19:84.

– Подловил!

9 августа / С днём рождения, Ю.С.; реквием

Жизнь идёт своим чередом, и в ней становится всё больше мёртвых людей. Ты однажды можешь замолчать, перестать говорить – всё равно почти всё, что ты говоришь – чушь, – и услышишь, что с тобой никто уже не разговаривает, одни мертвецы откуда-то из глубин памяти и способны тебе отвечать.

Жизнь идёт своим чередом, и люди в ней умирают и умирают, не оставляя после себя ничего, кроме искажённых воспоминаний. Но эти воспоминания, искажаемые каждый день, а уж каждый год – и говорить нечего, часто настолько ценны, что их не то, что погасить некому – порой готов убивать и создавать новых мертвецов ради сохранения памяти о мертвецах своих, хоть и лжива эта память, хоть и вторична, и искажена, и не полна, и бесполезна.

Жизнь идёт своим чередом; и, каждый раз, перемещаясь с места на место, уже не замечаешь, что забираешь с собой неизменно всё те же, пропитанные мёртвыми голосами стены, забираешь – чтобы поставить на месте новых, или даже поставить поверх них – пусть они шепчут, приходят во сне, и зовут, зовут за собой – пусть они никогда не оставят тебя, твои мертвецы.

19 августа

Моя «творческая биография» (как звучит-то) всё больше напоминает фильм «Крупная рыба». Всё уходит, и сейчас уже сложно поверить, что когда-то я бывал даже, пожалуй, велик. Бывал ли? Мне уже и самому в это верится с трудом. Огромное количество записей под псевдонимом «Каин Л.» каким-то неуловимым образом «отклеиваются» от меня, и меня в них не остаётся. Они ходят по интернету, и фактически уже – «песни неизвестного барда», или – «народное творчество». Кто-то их ещё слушает, и даже кто-то из слушающих до сих пор слушает их, как мои – но это в основном мои знакомые; люди, когда-то видевшие меня в «эпоху процветания», когда я был на волне и даже имел какой-то авторитет.

Скоро эти истории, если я стану их рассказывать, превратятся в неправдоподобный бред, над которым будут посмеиваться мои друзья и знакомые. Они уже близки к этому состоянию, ещё несколько лет…

Сейчас уже сложно поверить, что у меня бывали концерты, на которые люди просто не влезали в зал. Что у меня бывали толпы фанаток (хотя я так ни разу и не расписывался на сиськах, и точно уже не сложится, хотя так любопытно было бы это сделать); трудно поверить, что на меня за моё творчество буквально молились, а некоторые даже хотели убить – и именно из-за творчества (хотя, бывало, хотели и не из-за него). Не верите? Не верьте. Сложно поверить, что вот это погано записанное устаревшее по звучанию музло когда-то имело свежесть.

В «Вине из одуванчиков» есть эпизод, когда старушка пытается доказать детям, что когда-то была такой же, как они; что была молода и была ребёнком. Дети смотрят на неё – и не верят, что такое было. Они не верят – и она тоже постепенно приходит к идее того, что этого не было. Незачем цепляться за прошлое, прошлое выжирает тебя, если ты за него цепляешься. Но чёрт побери, как бы хотелось ещё хоть разок, хоть на секунду оказаться на моём концерте, и чтобы был полный зал, и чтобы зал слушал, и почувствовать это невероятное ощущение осмысленности всего, чувство, ради которого так необходимо жить.

Когда что-то такое уходит из жизни, нет ничего, что могло бы послужить заменой. И поэтому в жизни образуются гнойники, ноющие пустоты, доставляющие мучения, и всё время хочется забыться. Забыться и получается – забыться… людьми.

27 августа

Мало кто знает, что «Сбербанк» в начале назывался «Собирбанк». В названии «Сбербанк» «сбер-» не от слова «сберегать», а от слова «собирать». Как это часто бывает, в ходе языковых трансформаций слово утеряло одну букву и поменяло другую, что в наше время приводит к некоторой путанице и непониманию изначального значения слова. Изначально это был даже не банк, а нечто вроде пункта. И назывался он «копец» или «собирало». Это было хранилище казны, в которое стекались собранные налоги. Слово «копец» из языка в этом значении практически пропало из-за очевидного эвфемизма, а «собирало», получив определённые изменения, «приросло» к современному названию банка, которое сейчас интерпретируется неверно. (Между прочим, «копец» всё-таки встречается иногда в «правильном» значении, в частности, есть такой банк; собственно, а чем же ещё в наше время это может быть?)

Как и полагается, на неправильной интерпретации напропалую спекулируют все, кому не лень. Вбивая обывателю в голову неверное значение слова, значение, имеющее позитивные ассоциации, система добивается максимально удобной работы всех винтиков, находящихся в системе. Для той же цели «милиция» была переименована в «полицию» – надоевшее и устрашающее слово «милиция» отталкивало обывателя; за лихие девяностые люди успели научиться бояться представителей закона в старой форме, и слово никак не ассоциировалось с законностью и защищённостью. В то время как от «полиции» веет надёжностью, европейским и американским общественным укладом, а уж в комплексе с американоподобной формой – работает как надо. Конечно, всё это – капля в море, и по отдельности любой из элементов результата не даст; но элементов управления миллиарды, а море, как известно, состоит из капель.

Вот такую херню вы порой читаете, когда за великое дело – решать, о чём вам думать, – берутся дураки с большими амбициями этимологов и просветителей. Они высказывают предположения, как закон, высасывают из пальца откровенную чушь, и им верят, потому что… потому что все врут. Не логично ли?

28 августа

«Вперёд и вверх» группы «Оргия праведников» для меня – самая, прямо скажем, суицидальная песня. Есть у меня друзья, которые ОП не переваривают, и они не согласятся, но ведь они не могут залезть мне в голову и ощутить, как она действует на меня.

Я вижу всё очень прозрачным. В этой песне, где-то прямо в ней, есть моя мелкая, как песчинка, жизнь, и такие же ничтожные проблемы, цена которым – совершенно мизерна. В этой песне есть какой-то огонь, некоторое очищение, и она «выбивает дерьмо». Иногда я слушаю её по кругу часами, и не могу остановиться, и знаете, я дохожу до состояния полнейшего счастья, не знаю, как это описать; я плачу, буквально рыдаю от восхищения и своей ничтожности. Я исчезаю, остаётся только пространство песни, непонятная цель, и очень, очень простое знание того, что смерть всегда ходит где-то рядом.

Моя жизнь смешна, бесформенна, и никогда не дотянется до этой простоты, где нет никакого прошлого и будущего, есть только понимание, и оно пронизывающе, как скорость, как время, как абсолютный ноль. Наверное, это то самое пиковое состояние, когда понимаешь, что жизнь – прекрасна; понимаешь только потому, что всем телом ощущаешь неизбежность неожиданно приходящей смерти.

3 сентября

Как узнать, что ты – в реальности, а не во сне? Очень просто. Если ты вообще начинаешь задумываться, а не сон ли это, рассуждать об этом и так далее – значит, это явь.

12 сентября

Увы, у человека две руки. Печально, но факт. И уже с этим ничего не сделаешь, поздно что-то менять. Такова правда. И ведь никто не понимает, как сильно его обделила природа, дав всего две руки. Никто, кроме барабанщиков и молодых матерей. Большая группа, да, и те понимать-то понимают, но не всегда и всё равно не до конца.

Вот что я думаю, товарищи, каждый раз, когда встречаю очередное излияние печали на тему того, что люди перестали читать бумажные книги, писать письма ручкой на бумаге, ездить на лошади, жить в пещере или плавать в глубинах мирового океана в форме одноклеточного микроорганизма. И знаете, разница есть. Две руки – это непоправимо, больше не сделаешь; хочешь читать бумагу или ездить на лошади – это решаемо. А тот, кому не нравится, что мир меняется в сторону большего удобства и страдает от того, что меньшее удобство уходит, как и полагается, в глубины истории – бедный, бедный человечек.

21 сентября

Когда-то давно я записал несколько песен с женским вокалом. Сейчас конкретно тех песен уже не найти (т.е., у меня их нет, и в интернете тоже не встречал), и к лучшему это, я думаю; они не плохи, просто наивные очень; да записаны слишком уж плохо. Но внутри моей головы навсегда сохранился образ человека, который говорит, что фанатеет по голосу той самой девочки, которая пела мне на тех записях. Забавно – это отношение человека к тому, что я делал совместно с Н., воспоминание, сохранённое только у меня в голове, гораздо ценнее, чем то, к чему относилось это отношение, простите за каламбур.

Ценность всего, что мы считаем ценным – такая условность.

26 сентября

О, говоря о фактах.

Когда перестаёшь врать, что будешь любить вечно (врать как минимум потому, что это уже было, а «вечно»-таки пройти не может; да и знать наперёд – невозможно…); в общем, когда перестаёшь врать – сразу начинают сомневаться в твоей способности любить в принципе.

Когда честно признаешь, что не видишь во вранье самом по себе ничего дурного, и что сам не прочь приврать – сразу начинают подозревать враньё во всём, что ты говоришь; ты как бы начинаешь восприниматься, как больший лжец, нежели те, кто врёт, не признаваясь в этом.

6 октября

Нас с самого детства учат вуалировать мысли о сексе. Чего стоят все эти фразы, культурные прецеденты, которые мы с рождения слышим и повторяем: «Не перегибай палку» (очень, кстати, мудро), «Палка о двух концах» (кого бы ты не трахал, он трахает тебя тоже), «Вставлять палки в колёса» (изобилие секса способно понижать мотивацию), «О, не истязай меня с помощью верёвочной петли и палки!» (премудрость всё о том же, если вы понимаете, о чём я, но уже в исполнении крутейшего Насреддина пера Соловьёва), «Раз в году и палка стреляет» (намёк на то, что одна беременность лишает возможности забеременеть снова примерно на год) и прочее, и прочее.

Все в курсе, конечно, что секс – камень преткновения, краеугольный камень, камень, под который вода не течёт и камень, который на плечах. Куча камней, короче. Бывает время их разбрасывать, и бывает время их собирать. Если вы понимаете, о чём я.

А вы не понимаете.

26 октября

Для настоящего тестировщика, тестировщика о бога, который рождается в статусе Senior QA Engineer, ходить начинает только чтобы искать баги и первые слова произносит в Jira – так вот, для него секс – единственный правильный тест на беременность. Интеграционный, нагрузочный, интерфейсный – любой. А регулярный секс и секс на радостях или от горя – такой, который уже превращается в рутину по сценарию – это модульное тестирование, и чаще всего позитивное.

Единственное, чего я не могу понять – так это как провести smoke test. Но это уже совсем другая история.

6 ноября

Итак, уважаемые коллеги, как нам всем известно, иконка «Save», изображающая дискету, эстетически и технологически устарела. В наше время уже мало кто помнит, что такое эти самые дискеты, и среди моих коллег немало людей, которые ни разу ими не пользовались. В студию «VirHorse Co.» на днях поступил заказ от партнёра (имя которого мы, по понятным причинам, называть не можем) – заказ на разработку нового, прогрессивного, соответствующего технологическим стандартам современного мира значка, иконки, при взгляде на которую, пользователь будет безошибочно узнавать действие «Save».

Как мы все понимаем, эстетическая инерция – очень сильна, мышление инертно, и, даже не понимая суть изображения, люди привыкли нажимать на «дискету», желая активизировать процесс фиксации текущего состояния данных. Соответственно, подобно компаниям «Xerox», «Microsoft», «Apple» и «Google», нам придётся создавать и агрессивно продвигать новую, безальтернативную концепцию интерфейса, систему знаков, каждый из которых в перспективе в мышлении обывателя станет полным аналогом, «псевдонимом» или «прозвищем» соответствующего действия, объекта, состояния или термина. Мы взялись за нелёгкий труд, коллеги, но оно того стоит и в ближайшей, и в дальней перспективе.

Итак, как и было сказано выше, первым шагом, первой ласточкой нашего грандиозного плана станет разработка нового, продвинутого, отвечающего технологиям и развиваемого значка «Save».

Эксперты «VirHouse Co.» собрали значительную статистику, проведя массу опросов и психологических экспериментов (вы можете найти детали на официальном сайте) и сделали вывод, что в наше время любой человек понимает, что в большинстве случаем сохранение состояния требует передачи данных. Прошли те времена, когда обыватель при слове «сохранить» представлял себе запись от руки в журнал, перекладывание бумаг в папках и насыпание песка в контейнер соответствующего размера. В наше время у людей мышление лежит в рамках онлайн-сервисов, SaaS и социальных сетей. Уже этого достаточно, чтобы сделать вывод, что символ дискеты в принципе не отражает суть действия «Save» в текущих реалиях IT-мира. Люди не помнят сладостного жужжания дисковода и щелчков выдвигаемых дискет, которых надо сорок штук, чтобы установить игру или сохранить фильм. Люди живут в интернете. А значит, нужна, нужна, миллиона раз, чёрт побери, нужна…

(Алло… да, я скоро буду… Странно, я же передеплоил, сейчас приду и посмотрю… Да, иду уже.)

Так, о чём я? Ах, да, пакет ещё, пожалуйста. Даже два, больших.

7 ноября

Каждого напрягает, когда его игнорируют.

И этот самый каждый – он тоже временами так поступает.

Когда человека игнорируют, он злится, брызжет ядом, утверждает, что «так не делают». Когда же он начинает игнорировать сам, почему-то фраза «так не делают» внезапно теряет смысл.

Так едет велосипедист из точки А в точку А; эта точка – некий центр, на котором так удобно сидеть, глядя на толкущихся за пределами окружности чудовищ. Можно ещё усмехаться так, невинно и в то же время несколько похабно, мол, как же удачно вышло оказаться в круге, и как повезло, что чудовища не могут переступить черту.

Вот эти самые чудовища, с высунутыми языками, с шерстью, в которой копошатся блохи, с рогами, копытами, присосками и плавниками, чудовища с сотнями глаз и огромными лапами, на каждой из которых настоящий лес длинных отравленных когтей; а самые страшные – с обычными, скучающими лицами; какое везение, что они не могут войти в круг! Пускай воют сирены и льётся вода, рявкают клаксоны и трещат разрываемые провода; пускай дым застилает город круглые сутки, а ночью леденящие кровь вопли разносятся неожиданно где-то внизу, около подъезда; всё не важно, всё за пределами зоны комфорта, и, значит, оно – просто оно, безликое, неинтересное пустословие; как хорошо, что они не могут пересечь черту!

А они могут.