Текст книги "Славяно-горицкая борьба. Изначалие."

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

Ибн-Мискавейх о походе русов в Бердаа в 934-944 годах. «…Пять людей русов собрались в одном из садов Бердаа. Среди них был безбородый юноша, чистый лицом, сын одного из их начальников, а с ними – несколько женщин-пленниц. Узнав об их присутствии, мусульмане окружили сад. Собралось большое число Дейлемитов и других, чтобы сразиться с этими пятью людьми. Они старались получить хотя бы одного пленного из них, но не было к нему доступа, ибо не сдавался ни один из них. И до тех пор не могли они быть убиты, пока не убивали в несколько раз большее число мусульман. Безбородый юноша был последним, оставшимся в живых. Когда он заметил, что будет взят в плен, он влез на дерево, которое было близко от него, и наносил сам себе удары кинжалом своим в смертельные места до тех пор, пока не упал мертвым». «Народ этот могущественный, телосложение у них крупное, мужество большое, не знают они бегства… В обычае у них, чтобы всякий носил оружие».

Но все это уже – предание старины глубокой. Возможно, на таком фоне ближайшая история покажется нам совершенно бесцветной, пустой на примеры. Речь ведь идет не о ратном подвиге или о полководческом таланте, а, о всего лишь, о причастности к идее рукопашного боя. Однако история последних нескольких веков вполне конкретна. Она не только говорит о нравах и способностях современников, ее интересует и житейская деталь.

Барон Зигмунд фон Гербсрштайн дважды посетил Русь в первой половине XVI века в качестве посла германского императора при московском дворе. Свои впечатления барон воплотил в книге «Записки о московских делах», являющейся ценнейшим источником сведений по русской истории: «…Начинают они борьбу кулаками, а вскоре без разбору и с великой яростью бьют ногами по лицу, шее, груди, животу и детородным частям, и вообще каким только можно способом они поражают других, состязаясь взаимно в победе, так, что часто их уносят оттуда бездыханными…»

Веком спустя Россия приковала интерес польского путешественника Адама Олеария. Его рука оставила нам не только путевые заметки, но и интереснейшие гравюры. Наиболее известная из них – «Скоморохи». На рисунке представлен фрагмент гравюры. Кругом выделены фигурки, составляющие сцену кулачного боя. В застывшем порыве бойца легко угадывается оборонительное движение от удара в голову.

XVIII век. Прусский дворянин Фридрих-Вильгельм Берхгольц: «Бойцы, когда бьют разом и руками и ногами, готовы, кажется, съесть один другого, так свирепо выражение их лиц; а все-таки остаются лучшими друзьями, когда дело кончено, …на кулачках… они наносили друг другу жестокие удары, не обращая внимания, куда били их огромные кулаки или толкали ноги и колена. Эта игра одна из любимейших у русских, которые в ней чрезвычайно искусны».

Думаю, мало кто реагирует на фразу «…не обращая внимания, куда били их огромные кулаки или толкали ноги…». Защита как таковая вроде бы отсутствует в действиях бойцов. Давайте запомним мнение Берхгольца и вернемся к нему при анализе стилевого единства русской состязательной традиции.

Петровское реформаторство, несмотря на возможные блага для России, вовсе не способствовало развитию национальной культуры, созиданию национальной идеи и национального духа. Вместе с тем как следствие петровской политики открываются широкие горизонты для практики международных состязательных поединков. Русские бойцы сталкиваются с английским боксом и с популярным в то время немецким рукопашным боем, получившим широкую огласку еще в средние века.

С января 1725 года благодаря стараниям английского фехтовальщика Джеймса Фигга реформированный кулачный бой попадает под блистающие своды лондонского Амфитеатра в Бэа Гарден. Новый вид состязания, унаследовавший систему передвижений и тактические приемы из фехтования, скоро стал национальным достоянием Англии. Познакомился с ним воочию и Петр I. О знаменитой встрече петровского матроса (по другой версии – гренадера) с шотландским наттером (боец, специализи рующийся на ударах головой), чемпионом Британии, писано много. Стало ходким и петровское выражение, увенчавшее тот бой: «Нет такого английского лба, на который не нашёлся бы русский кулак!» Однако мне особо показательным представляется здесь само действие. Русский боец уклоняется от «коронного» прямого головой в корпус, и сразу после этого опускает свой кулак на загривок шотландцу. Вспоминаются уже знакомые нам слова былины: «Алеша на то-то верток был…» Как оказалось, верток был не только один он. Более того, увертливость характеризует традицию, стилевую особенность. Вспомним того же киевского бойца из Радзивилловской летописи. А уж у него-то «испытание быком» – всего-навсего тренировка перед боем. Это уже потом он «удавил печенежина в руках…».

Поездили и английские боксеры в Россию, правда, недолго. Уже в XIX веке среди англичан сложилось представление о русском бое «на кулачках» как о чем-то изуверском, недостойном «их чести». Впрочем, далеко не все придерживались именно такой трактовки, хотя честь английского кулака действительно подверглась реальной угрозе. О стычках с немцами пока достоверно неизвестно ничего, кроме упоминания о сходках на кулачные бои в немецкую слободу.

Читатель, вероятно, обратил внимание на то, что в подборке исторических упоминаний я не делаю разделения на борьбу и кулачный бой. Это еще одна особенность славяно-горицкой борьбы. Когда-то наиболее эффективным воплощением русского состязательного склада стал охотницкий бой. Его ограничивали только две установки: до первой крови и лежачего не бить. Все остальное, если того требует необходимость, можно. А уж удавишь ли ты противника, выбьешь ли из него дух оземь, или забьешь его руками – дело твое. Разумеется, если в профессиональной практике бойца кулачный бой и борьба взаимодействуют, не только не мешая друг Другу, а наоборот, дополняя, то это только на пользу. Произошло название не от охоты, а от «оходчих» людей – профессиональных, закладных бойцов. А заклады на эти бои бывали немалые. Помните у М.Ю.Лермонтова:

 
…Как сходилися, собиралися
Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой,
Разгуляться для праздника, потешиться.
И приехал царь со дружиною,
Со боярами и опричниками,
И велел растянуть цепь серебряную,
Чистым золотом в кольцах спаянную.
Оцепили место в 25 сажен,
Для охотницкого бою одиночного…
 

А вот еще упоминание, на этот раз из былины о Кострюке:

 
Али нет у тебя во каменной Москве
Что бойцов-молодцов, охотничков,
С кем было бы мне поведаться…
 

Кулачный бой. С рисунка Васнецова.

Художник допускает неточность, остовляя головы бойцов покрытыми. Здесь отсутствует основной элемент вызова – брошенная противнику шапка.

В начале книги упоминалось о возможности опознать стиль, не прибегая к этнографическим экспедициям. В целях общего представления, не более. Былина. Можно ли считать ее историческим источником? С одной стороны, она – продукт поэтического творчества, а стало быть, может преувеличивать и приукрашать. Но с другой стороны, былина имеет рациональную достоверность, и, как правило, все былины отражают реальные исторические события. И все же дело даже не в этом. А в том, что герои, помимо своей полуфантастической сущности, имеют и набор чисто человеческих качеств и достоинств. Иначе в подлинность героев просто перестали бы верить. На «человеческом» плане персонажей тоже иногда случаются подвиги или уж, по меньшей мере, события, влияющие на сюжет. И вот здесь-то очень любопытным представляется психологическое обоснование действий героев. Например:

 
Пнул ногой двери железные, —
Поломал засовы крепкие… (Вольга)
 

Хороший удар, не правда ли? А зачем было бить ногой по железным дверям, если в этот момент, судя по сюжету, богатырь весь увешан оружием, имеет даже тяжелую палицу? Может, чтобы подчеркнуть его чисто богатырские качества? Поставьте себя на место автора. Неужели так нужно охарактеризовать эти качества? Не показательнее ли, чтобы он просто пальцем ткнул или плечиком повел? Значит, в ударе ногой заключена своя убедительная рациональность, в данном случае вовсе не заимствованная из жанрового приукрашения, что вполне подтверждается исторической практикой использования ударов ногами в русском кулачном бою. Другой пример, на который тоже почти никто не обращает внимания:

 
Разгорячилось у его да ретиво сердцо,
Расходилисе у него могучий плечики,
Размахалисе у него да белы ручушки.
 

(Новогородский цикл о Василии Буслаеве.)

Почему, когда речь идет о кулачном бое, народная традиция всегда говорит о «хождении» плеч? Метафора? Но ведь не может же она быть полностью лишенной основания. Былина копирует образ, а не создает неузнаваемость, в которую народ просто не поверит. Да и «махнуть рукой» без хода плеча механически невозможно. И как тут не вспомнить традиционную русскую рукопашку. А «рукопашный» дословно означает «бой размахиванием руками» (ссылаюсь на Большой советский этимологический словарь). Вот вам и стиль, причем вполне понятный уже по былинной строке.

Помимо стилевых особенностей действия, существовала еще и поведенческая традиция. Она архаична по своей сути, а в основе ее – показ внешнего достоинства бойца.

 
Потом стал-то я их ведь отталкивать,
Стал отталкивать да кулаком грозить.
Положил тут их я ведь до тысячи…
 

(Вольга и Микула Селянинович.)

 
Как ударил его в плечи богатырские
Да и раз, другой да во третиих.
 

(Илья Муромец в ссоре с книзем Владимиром.)

1975 год. Город Гозельск, районная газета: «В борьбе перво-наперво спрашивали: „Держишь?“ И если отвечали: „Держу!“, наносили такой удар по плечам, что многие, не устояв, валились с ног».

1986 год. Город Владимир. «Среди упоминаний о борьбе обращает на себя внимание тот факт, что борцы перед поединком долго „охаживают“ друг друга, стремясь обнаружить, ко всеобщему мнению, что противник нетвердо стоит на ногах. Для этого применяются неожиданные и резкие удары плечом в грудь».

1987 год. Москва. «Поединок на посольском дворе начинался непременно с подношения чары „зелена вина“, действие которой распространялось, главным образом, на ноги поединщика, после чего поединщик должен был удержать „заплечно обласканьице“ – удар или мощнейший толчок противника – и при этом устоять на ногах». (Указанные даты – хронология сбора материала.)

 
Вот и вышло тебе испытаньице,
Не отцово заплечно ласканьице,
А идти тебе, сын, в Вологодчину,
Защищать неотцовскую отчину.
 

(П.Усищев. «Былины».)

Подобная традиция напоминает мне святославское «иду на вы!».

Есть былины, в которых борцовский поединой лежит в основе самого сюжета. Например, былина Пудожского края «Про Рахту Рогнозерского», записанная от Н. В. Кигачева. К сожалению, сборник, с которым мне пришлось работать, воспроизводит ее не всю, и, возможно, опущены подробности, которые крайне важны для специалиста:

 
И говорит он князю московскому:
«Уж ты ладь мне, князь, поединщика,
Чтобы мог он со мной справиться;
А не дашь мне поединщика,
Так вашу ли каменну Москву я огнем сожгу».
И много тут находилось удалых добрых молодцов,
Борцов сильных матерых.
Всех поборол борец неверный,
А других и насмерть валил…
И говорит тут гонец московский:
«Держите его сутки голодного,
Голодного и холодного,
А потом спускайте на бореньице,
А со неверным на состязаньице».
 

(Это описание особо ценно, ибо указывает на метод подготовки к состязанию. Безусловно, речь идет о традициях русского Севера. Так былина помогла расширить географию русской борцовской подготовки.)

 
И захватил он борца за могучи плечи
И смял его в кучу.
 

(Столь скупое, поверхностное описание самого боя вызвано, вероятно, тем обстоятельством, о котором, я писал выше.)

Таким образом, у нас складывается еще один исторический фон славяно-горицкой борьбы. На этот раз – ее почва.

На вторых Виноградовских чтениях в Академии педагогических наук в 1989 году я делал доклад по результатам своих экспедиций. В перерыве заседания мы разговорились с известным специалистом в области народных игр Григорьевым.

– Вероятно, нет ничего удивительного в том, – говорил мой собеседник, – что в образе народной игры воплотились черты ратного состязания. Взять, к примеру, «бабки». Свинцовая бита в прошлом – метательное оружие, известное с незапамятных времен. Примерно то же самое, что у древнегреческих пехотинцев диск. Уж будьте уверены, за точностью броска здесь скрывается нечто большое, чем просто забава.

В народной игре тогда я искал ответ на вопрос, тяготивший меня после нескольких экспедиций. Все отчетливее проявлялась идея отсутствия в отечественных традициях системности подготовки бойцов. Почему при почти поголовном вовлечении мужского населения (разумеется, низших социальных слоев) дореволюционной России в ту или иную форму народного состязания полностью отсутствует такое звено, как специальное обучение, то есть школа? Вероятно, особую, тренировочную роль в подготовке будущих борцов и мастеров кулачного схода играла детская забава – народная игра. Чтобы уклониться от летящего в вас «чингалища булатного», нужно все свое детство побегать от закатанных товарищами снежков, да покачаться, стоя ногами на качелях, учась распределять движение от пяток до плеч, да поездить, не падая, с горы на ногах по ледяной дорожке, да побегать в валенках по льду, когда разъезжаются ноги, да набегаться в «салки-пятнашки», уклоняясь от пытающегося тебя достать товарища, да… Впрочем, разве все перечислишь? Дворовая игра и спорт, по сути, одно и то же. Технике же самого боя научиться – дело несложное. Особенно если состязания мастеров проходят с детства у тебя на глазах. А уж все остальное – практика.

Навык, приобретенный в детских играх и забавах, принесет неоцинимую пользу будущим борцам и мастерам кулачного схода.

Будем считать, что вступительное слово к славяно-горицкой борьбе сказано. И все-таки, неразрешенные вопросы остаются всегда. Может, и не нужно стремиться сразу расставить все точки над «и», особенно если учесть, что развитие интеллекта связано с поиском ответа, а вовсе не с самим ответом. Однако, прежде чем перевести разговор уже на основы славяно-горицкой борьбы, постараюсь не обойти вниманием наиболее типичные суждения, связанные с появлением русского стиля.

Запомнилось мне одно письмо, пришедшее в адрес журнала «Спортивная жизнь России». В нем отразилась гневная реакция читателя на попытку развеять ореол непогрешимости восточных единоборств. Любое мнение следует уважать. Это из области культуры дискуссий. Тем более полезно поговорить о суждении, встречающемся довольно часто. Помниться, автор писал: где же было это мнимое русское рукопашное мастерство, если так легко залегла Русь на два столетия под Золотую Орду, да и потом складывала свои знамена перед японцами при Порт-Артуре и Цусиме? Что ж, видно, не всегда сражения можно выиграть лишь с помощью рукопашного боя. Да и с японцами как-то не очень гладко получается, иначе чего ж они бежали с Халхин-Гола? А куда девалось их самурайство со всевозможными каратэ-до, кю– до, кобу-до, кен-до и прочим при сдаче в плен миллионной Квантунской армии? Как видите, это не способ выяснения достоверности искусства индивидуального боя. Насчет ордынского ига автор тоже поспешил высказаться, тут он, что называется, наступил на горло собственной песне. Известно, что в 1395 году после разгрома Тохтамыша Великим Тимуром последний ворвался на территорию Руси, но подошедшим к Коломне русским полкам открытого боя не дал и очень быстро ретировался восвояси, спокойно взяв Китай и Индию. Жаль, что Китаю не помогли «боевые искусства Шаолиня», надолго не помогли.

Часто задают вопрос: «В чем принципиальные различия славяно-горицкой борьбы и восточных единоборств?» Прежде всего, конечно, в том, что каждое их этих явлений отражает традиционную культуру. Впрочем, односложного ответа здесь быть не может. Разница отразилась уже в самой идее, дальше этому посвящена целая глава. Можно бы считать, что восточна модель оптимальная для всех. Однако это все-таки суждение дилетанта. Даже если он чемпион. Суждение характеризует уровень разви тия, а точнее – замкнутости сознания. Сознание, как известно, связано с бытием, видать, бытие замкнулось на восточной модели.

Славяно-горицкая борьба скроена, что называется, по европейцу, по себе. Профессионал, конечно, должен быть универсалом, то есть иметь запас двигательных возможностей в любой модели движения. И вместе с тем именно профессионала характеризует дотошный и скрупулезный подбор всех деталей боя для создания оптимального решения. Начиная с инструментария, тактической схемы и заканчивая особенностями одежды. Вспомните, как, например, подбирают себе ракетку профессионалы Большого тенниса. А дилетант на корт выйдет хоть со сковородкой, ему все равно непонятно, чем отличается «Шлезингер» от «Пионера».

Хочу обратить ваше внимание на то, что Восток благодаря своей неоднородности оставляет право каждому своему народу иметь собственный эквивалент рукопашного поединка. Порой они почти неразличимы, и все-таки корейцы предпочитают таекван-до, вьетнамцы – вьетводао, японцы – каратэ… и только европейцу все равно. Не странно ли?

Принято считать, что единоборства соединяются с процессом духовного воспитания человека. Это теоретически. Сказать по правде, за двадцать лет тесного знакомства с восточными единоборствами, мне ни разу не встретился воспитанный ими соотечественник. Псевдобуддийское монашество души первых лет освоения техники боя я в расчет не беру. Зато восточные единоборства создали у нас целую армию рэкетиров, налетчиков и бойцов мафиозных кланов. И это факт. Действительно, трудно представить, чтобы постоянная практика поединка в режиме концентрации, развитие навыка уничтожать – а навык всегда стремится к реализации – являлись способом воспитания недеяния. На мой взгляд, говоря о воспитательном факторе восточных единоборств, мы в большей степени выдаем желаемое за действительное.

В боевую систему человек должен приходить уже воспитанным. Перекраивать его бывает поздно. И здесь действуют не законы единоборств, а законы психологии. Более того, часто именно занятия единоборствами вытаскивают из человека его худшие качества: жестокость, эгоцентризм, беспощадность к окружающим в большом и малом, высокомерие. Все потуги морали бесполезны, ибо для большинства занимающихся главным фактором является техника боя, а идеология – всего лишь экзотический довесок вроде шелкового кимоно с драконами. Так в чем же выход? С Востоком все ясно – там боевые единоборства являются неким воплощением религиозной идеи. Как сказал один мой знакомый: «Бразилец играет в футбол не потому, что ему нравится эта игра, а потому, что он бразилец». Примерно то же самое и с Востоком. А что же мы? Но ведь и в России кулачный сход был испокон веку самым массовым народным увлечением. И уж будьте уверены, не безыдейным побоищем, разлагающим народные массы. Значит, он был одухотворен идеей. Настолько веской, что существовал, невзирая на запреты (например, царский Указ 1648 года).

Смею предположить, что такая массовая потребность нашей молодежи к единоборствам, к бою ради боя вызвана невостребованным историческим задатком. Ибо прежде на Руси в бойцы рядилось все мужское население. С воспитательной же ролью кулачного боя читатель познакомился в главе «Единая в трех лицах». Это лишь одна из граней. И все-таки не будем переоценивать. Созерцательная философия, воспитание словом малоприсуще европейцу. Воспитание действием – вот основа отечественной морали. Много говорит тот, в ком практический опыт подменен теоретической схемой. Материал построения жизненной модели для него – слово. Практики мыслят действием. Безусловно, что истина на стыке этих подходов, да и сами по себе они – всего лишь различные способы отражения истины. Однако, славяно-горицкая борьба призывает к действию, то есть к практике боя, оставляя за практикой решающее слово в выборе стратегической схемы развития, тактической модели боя или отдельно взятых технических элементов. А практика, как известно – критерий развития. И вот здесь-то главный ответ на проблему регуляции поведения бойца. Развитие.

Славяно-горицкая борьба так стремительно развивается, что мы не боимся недоучек-самозванцев, использующих нашу вывеску, чтобы сделать себе имя на чужой славе. Не боимся обогащать своей техникой потенциальных соперников. Все то, что открыто напоказ, – это вчерашний день славяно-горицкой борьбы, ее тень. Быть мастером славяно-горицкой борьбы вне Национального клуба – невозможно. Национальный клуб – живой механизм, имеющий целую плеяду бойцов, внедренных в целевые программы борьбы своего, отдельно взятого направления. Только мастера клуба имеют информацию и навык соединения этих целевых программ. Аналитический центр клуба способен мгновенно перекодировать программы в том случае, если они окажутся раскрытыми или просто перестанут приносить победные результаты. От того, как замечают наши постоянные наблюдатели, внешний стиль славяно-горицкой борьбы изменяется примерно один раз в полгода. Изменения связаны с постоянным совершенствованием системы. А если учесть, что потенциал здесь составляют пять видов русской борьбы, три направления кулачного боя да еще стилевые модели, как-то: казачий стиль, северорусский и другие, то при создании стратегической программы есть на чем разгуляться.

Развитие позволяет не только свести на нет все попытки случайных людей использовать технику славяно-горицкой борьбы, но также и обезопасить клуб от людей корыстных. Даже благородные цели охраны жизни близких людей не могут являться основанием для овладения, например, «Трояновым огнем». Новые раскрытые энергии просят взрыва. В чьих руках окажется этот детонатор?