Текст книги "Забулдыжная жизнь (СИ)"

Автор книги: Александр Казимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Не-е-е, – заблеял он. – Душа просит праздника, к народу тянется. Черт, помню, что оставалось…

С криком папуаса, поймавшего змею, он вытащил из-за дивана ополовиненную чекушку. Тут же разлил по стаканам. Пить не хотелось, но отказать другу я считал поступком крайне аморальным.

– С народом бухать опасно – могут побить! – заметил я.

Теплая водка застряла в глотке и просилась наружу. Удержать ее в себе стоило больших усилий. Бросив под язык щепотку соли, я дожидался, когда тошнота отступит. Слюна мгновенно наполняла мой рот, я едва успевал ее сглатывать. Наконец меня отпустило.

– Пей со мной, я о тебе некролог бесплатно напишу и эпитафию, если хочешь.

Клячин проигнорировал заманчивое предложение. Он осушил рюмку и стал искать сигареты. Потом вернулся к теме общества.

– Я с цивилизованным обществом не пью. У меня для этого морда неподходящая: я говно на его фоне. – Сморщив нос, он принюхался: не пахнет ли от него экскрементами. От Коли пахло хуже, но я не подал вида.  В этот миг его передернуло, будто от самого себя Клячин пришел в ужас и отвращение. Он был человек тонко чувствующий, всегда искал путь к совершенству, а тут – дерьмо! Такие крушения иллюзорной безукоризненности бывают мучительны. Не все справляются с ними и начинают разлагаться еще при жизни.

– На фоне современного общества даже говно выглядит привлекательно, – ободрил я Колю.

Тот удовлетворенно хмыкнул.

Выпили еще. Чтобы развлечься, взяли газету «Из рук в руки», покрытую жирными пятнами от селедки, чья голова с открытым от удивления ртом выглядывала из пепельницы. На глаза попалось: «Кирпичный завод предлагает». Коля включил на телефоне громкую связь и набрал указанный номер. Послышался заспанный голос:

– Слушаю!

– Доброе утро! Я по объявлению, – дьячком пропел похититель самоваров. – Это кирпичный завод?

На том конце провода закивали и утвердительно добавили:

– Да, это отдел по сбыту готовой продукции. Что вы хотели?

Коля оживился, складки на его лице разгладились.

– У меня к вам деловое предложение. У масонов – беда, всевидящее око ослепло. Давайте, воспользуемся благоприятным моментом и толкнем им вагон битого кирпича по цене хорошего. Прибыль пополам. Что? Да, совсем ослепло, ни черта не видит! Они, каменщики эти, стеклянный глаз офтальмологу Мулдашеву заказали.

На том конце повисла тишина. Кажется, слова Клячина произвели эффект разорвавшейся бомбы.

– Молодой человек, перестаньте морочить мозги! Вы издеваетесь что ли, или с ума сошли?!

– Как вам не стыдно? – засопел Коля. – Жаль, могли бы нехило заработать и заодно избавиться от брака.

Слышала бы этот диалог наша бывшая учительница математики! Мне вспомнился эпизод, как она вызвала Клячина к доске и предложила решить несложную задачу. Коля не проявлял интерес к точным наукам, он был скрытый гуманитарий. Педагог больно стукнула его по лбу согнутым пальцем. Раздался гулкий звук пустоты. Клячин сжался и стал похож на огрызок.

– Вот, ребята! Ученые утверждают, что человек умирает в момент смерти мозга. Я вас уверяю, что это не так. Клячин родился с мертвыми мозгами, живет и не собирается помирать! – она тряхнула Колю так, что его голова заболталась, как у китайского болванчика. – Правду я говорю, Клячин, или нет?

– Правду, Валентина Николаевна!

Получив неуд, он облегченно вздохнул и пошел на место.

Воспоминания отошли на второй план. Наступил мой черед блеснуть остроумием. Я позвонил в фирму, выводящую грызунов и тараканов.

– Алле! Это вы занимаетесь убийством братьев наших меньших? – получив утвердительный ответ, я продолжил: – Скажите, а вы их давите тапками или морите голодом?

– У нас очень сильнодействующие препараты! – с напускной гордостью ответили убийцы домашних животных.

– Не могли бы вы уничтожить мою тещу? – опохмеленный мозг бурлил от криминальных фантазий. – Я хорошо заплачу!

Киллеры выдержали паузу и ответили вопросом на вопрос:

– Чем она вам не угодила?

Коля выхватил трубку. Голос его дрожал, срываясь на визг.

– Мама еще в соку, но мужика у нее нет. Когда жена на работе, она постоянно домогается меня. Я устал, я больше не могу!

Из трубки послышались гудки.

Коля слегка лукавил. К тому времени он имел за плечами три гражданских брака. Первая супруга Клячина – инфантильная коротко-стриженая дамочка – курила анашу. В состоянии эйфории она с интонацией умирающей поэтессы рассуждала о вселенной, о своем месте в ней. Коля не разделял ее увлечений, он обожал портвейн и телепередачу «В мире животных». Как-то жена выкурила больше обычного и стала доказывать, что она Аэлита. Потом ушла в себя и заблудилась. Коля сдал ее на поруки врачам.

Вторая была полиглотом, но совершенно не дружила с кулинарией. Однажды она сварила макароны, перевернула кастрюльку и стукнула по ней миниатюрным кулачком. На тарелку выпало нечто, отдаленно похожее на торт, обильно политый глазурью. «Donner-wetter!» – удивленно воскликнула она. Дело было за малым – положить в центр вишенку и начать пиршество. Как назло, вишни в доме не оказалось. Коля пошел на рынок и пропал. Между прилавками он познакомился с третьей спутницей жизни.

Света жила в частном доме на другом краю города. Румяная, с огоньком в глазах девица по утрам растягивала эспандер, упражнялась с гантелями и пила по хитрой методике перекись водорода. В ее организме клокотала энергия вулканической лавы. Коля вел себя скромно и деликатно, дарил ромашки и читал Ахматову.

Будучи романтиком, он мечтал о возвышенном. Ему хотелось чего-нибудь чистого и непорочного. Как-то перед сном он заявил, что анальный секс помогает от запора. Света стукнула его по голове вазой. В отличие от керамического сосуда, расписанного непропорционально сложенными эллинами, Клячин остался цел, хотя и был слегка контужен. Он любил Свету, но насилия над собой простить не мог.

Духовная жажда была утолена, и мы двинули в ларек. Вокруг царила красота. Омытая дождем листва шептала о любви, в лужах плескались облака. По пути нам подвернулись две барышни. Они сидели на лавочке, как рыбаки в ожидании клева. Одна из них по конфигурации напоминала пропитый накануне самовар, другая выглядела лучше.

– Знаешь, – сказал Коля, – общество без женщин неполноценно. Предлагаю зачислить их в наш партизанский отряд.

Я проявил толерантность и не возражал. Ценитель изящности подсел к бесформенной гражданке. Не давая опомниться, он представился:

– Реставратор Клячин!

Он галантно поцеловал ручку самовара. Запыхтев, тот со свистом выпустил пар:

– Зоя, работник библиотеки!

Мне показалось, что из Зоиного рта посыпались буквы. Алфавитные знаки падали на тротуар и разбегались в разные стороны.

Я присел на краешек скамьи рядом с чугунной урной.

– А вы представитель какой профессии?

Зоина подруга посмотрела на меня и улыбнулась. Лучше бы она этого не делала – отсутствие переднего зуба чертовски портило впечатление. Ее узкая кисть с длинными тонкими пальцами напоминала вилку. Машинально воткнув ее в шевелюру, она лениво поковырялась в ней. Я ожидал, что она вытащит кусочек мозга и предложит мне продегустировать. К счастью, этого не произошло. Поправив мочалку на голове, девушка прикрыла щербатый рот ладошкой.

– Мое призвание – медицина.

«Хорошо, – подумал я. – Значит, есть шанс остаться здоровым!» Как выяснилось позже, и та и другая работали поломойками в упомянутых учреждениях. Но это нисколько не умоляло их достоинств, главным из которых являлась доброта. Иными словами – безотказность. Закончив быстротечное знакомство, мы квадригой двинулись к намеченной цели. Наши одухотворенные физиономии так гармонично смотрелись, что со стороны могло показаться, будто две семейные пары совершают утренний променад.

У киоска Коля небрежно вытащил из кармана ворох купюр.

– «Беленькой» возьмем?

– Лучше «красного». От водки я становлюсь неадекватной, – женщина-самовар капризно надула губки.

– «Красненького» так «красненького». Я с женщинами нежен не по средствам. В штанах моих звенит совсем не мелочь! – перешел на стихотворный шаг Коля и, удивляясь своим талантам, засмеялся.

Зоя представила, что может там звенеть. Она мечтательно повела бровью, томно вздохнула и нарисовала в воображении колокольный язык и пару бубенчиков. Коля наклонился к окошечку. По щедрости он напоминал олигарха или арабского шейха.

– Дайте десять бутылок «Агдама», пару бутылок лимонада, рыбные фрикадельки в томате и блок «Явы».

Обратный путь оказался гораздо короче: предвкушение дикого разгула вынуждало двигаться энергичнее.

Забаррикадировавшись в квартире, мы приступили к более детальному знакомству. Беззубую звали красиво и таинственно – Лаура. Мне предстояло сыграть роль Петрарки, и я стал вживаться в образ.

– Прекрасна жизнь на вид, но день единый, что долгих лет усилием ты воздвиг, вдруг по ветру развеет паутиной, – это единственное, что я помнил из опусов великого итальянца.

Лаура выслушала мою тираду с улыбкой Моны Лизы и ответила афоризмом:

– Жизнь хороша, когда пьешь не спеша!

На этом разговор о зарубежной поэзии был исчерпан, и мы перешли к классикам русской литературы. Нездоровый интерес у Зои вызывали произведения о вампирах и утопленниках. После четвертой бутылки она блеснула эрудицией. Ее глаза светились сакральной мудростью, а поднятый к потолку палец требовал внимания. Сначала она назвала автора «Мертвых душ» Гегелем, а затем его же перу приписала пьесу «На дне».

– Я про этих жмуров раза три читала! – гордо объявила Зоя.

После откровений библиотекаря Клячин перестал закусывать. Он хмелел на глазах, но старался выглядеть комильфо. Продолжалось это недолго. Вино победило. Упав на колено, Коля ловил расфокусированным зрением Зоин взгляд и сулил сказочную ночь. Завороженная обещаниями любительница литературы схватила его за голову и прижала к груди. «Как бы он не задохнулся!» – подумал я, но все обошлось. Тянуть резину не имело смысла, и мы пришли к консенсусу, что пора переходить к коитусу. Коля с Зоей оккупировали диван, нам с Лаурой пришлось ютиться в кресле-кровати. Было тесно, как в гробу. Прижавшись к новой знакомой, я закрыл глаза: в темноте она казалась привлекательнее. Даже пружинки ее сожженных химической завивкой волос походили на шелковистые кудряшки.

С дивана доносились сопение и тихий мат. Там что-то не получалось. Видимо, Коля надорвался на краже самоваров, или отравился лимонадом. В своих проблемах он винил новую знакомую:

– Чего боишься? – шипел Клячин. – Он у меня маленький!

Возмущения становились громче и агрессивнее. Распалившись, антиквар турнул любительницу Гегеля. Чтобы Зоя не сбежала, он предусмотрительно спрятал ее трусы.

– Ты со своим «малышом» в баню не ходи, не смеши мужиков! – метнула колкость Зоя и переселилась на кухню.

Клячин отвернулся к стене и стал демонстративно громко зевать. Дождавшись, когда он выдохнется, мы с Лаурой произвели стыковку. Она быстро задрожала. Ее обкусанные ногти вонзились мне в спину, оставляя кровавые борозды. Не сдерживая себя, Лаура испустила утробный стон.

– Ой, я сейчас умру!

Клячин не спал. Услышав о смерти, он стал умничать.

– Если смерть наступает во время оргазма, считайте, что жизнь удалась! С точки зрения некоторых восточных религий такая кончина идеальна для реинкарнации. Разум превращается в радугу и сияет, пока не переродится в бодхисаттву или брахмана. Над вами я радуги не вижу, значит – не все так хорошо, как хотелось бы. Кстати, Поль Гоген на Таити умер подобным образом, – не стесняясь своей наготы, Коля подошел к нам. – Товарищ Рузвельт, президент Соединенных Штатов, тоже скончался при странных обстоятельствах. Он очень долго находился наедине с очаровательной художницей, которая рисовала его портрет. Чем они там занимались на самом деле – остается тайной за семью печатями. Зоя, ты не спишь?

На кухне возмущенно загремела посуда.

– Прекращай фрондерство, иди ко мне! Ребята уже не одну брачную ночь провели, а ты все целку из себя корчишь. – Он снова обратился к нам: – Мне совестно прерывать ваши ласки, но не могли бы вы на время освободить комнату. Зоя очень комплексует, ей сложно расслабиться при посторонних.

Кухня встретила нас горой посуды и отвратительно-кислым запахом. Открыв кран, Лаура стала наводить порядок. Со спины она смотрелась потрясающе. Ее упругие ягодицы заманчиво выглядывали из-под наброшенной рубашки. Загасив сигарету, я обнял ее за живот и прижал к себе. Она не противилась. Из комнаты послышался наигранно испуганный голос Коли:

– Ты что, проглотила нашего ребенка?!

Мне было не до смеха. Я целовал Лауру в шею и предлагал остаться на ночь. Она согласно кивнула.

Лаура прожила у меня всю осень и зиму. Я устроил ее в типографию, чтобы она всегда была рядом. Мы вставили ей зуб, и она жутко похорошела. В ее движениях появилась кошачья мягкость, исчез вульгарный лексикон. Она чем-то напоминала мне покойную Зину и все сильнее примагничивала к себе. Мне нравилось наблюдать, как Лаура подводит глаза и, оценивая свой внешний вид, забавно корчит рожицу. Рядом с ней было уютно и тепло. Когда она задерживалась, я торчал у окна, всматриваясь в силуэты прохожих. Мы мечтали купить швейную машинку – Лаура говорила, что когда-то неплохо шила. Чтобы накопить денег, я купил керамическую кошку с прорехой между ушами. Иногда к нам наведывался Клячин, рассказывал об иконописи, показывал доски с еле различимыми ликами святых и исчезал на длительное время.

История человечества прочно сшита нитями предательства и коварства. Оттого многие люди к любви и верности относятся настороженно, ища в них подвох. В поведении Лауры ничего компрометирующего я не замечал и подумывал сделать ей предложение. Я летал в облаках, строчил на тетрадных листах сентиментальные стихи, а она на них разделывала селедку. Ее непосредственность заставляла меня млеть от восторга – так поступать с поэзией могли только богини! А спать с богиней – дано не каждому!

Весной, когда взорвалась сирень, Лаура пошла в магазин и вернулась только утром. Ничего не говоря, стала собирать свои вещи.

– Что ты делаешь? Зачем? – я схватил ее за плечи.

Она тихо ответила:

– Помнишь скамейку, на которой мы познакомились? Это мое законное место. Я не рождена для серьезных отношений. Прости.

Лаура ушла из моей жизни так же внезапно, как и ее предшественница Зина. Возможно – это наваждение, но ее уход закончился для меня печально. Впрочем – все по порядку.

О любви можно написать роман и не сказать ничего, а можно поставить жирную точку, чтобы понять, какую сокрушительную силу таит в себе это чувство. С уходом Лауры мой быт исказился, как отражение в кривом зеркале. Всплески сумасбродных мыслей терзали разум, лишали сил и покоя. Память навязчиво воскрешала образ возлюбленной, ее манеру говорить и двигаться. Я познакомился с бессонницей, безразлично смотрел на женщин и не находил той, которая могла бы погасить тоску.

Когда со мной заводили беседу, то смысл ее проносился мимо. Не понимая, о чем идет речь, я по-дурацки улыбался и кивал в ответ. Рассеянность и раздражительность неустанно преследовали меня. В конце концов, я вымотался, взял отпуск и ушел в запой. Пару раз звонил Клячину, но трубку никто не брал. Две недели беспробудного пьянства пошли на пользу. Похмельная лихорадка заставила подумать о здоровье, оттеснив мысли о Лауре на второй план. Я еще вспоминал ее, но уже интересовался посторонними вещами и даже вынашивал смутные планы.

До выхода на работу оставались считанные дни. Шатаясь по городу, я читал объявления и совершенно случайно столкнулся с Лаурой. Она улыбнулась мне одними губами, как старому знакомому, с которым когда-то жили по-соседству. Подведенные глаза не выражали ничего, кроме равнодушия. Лаура очень изменилась: перстенек на пальце, прическа, дорогое платье.

– Привет! Как дела? Ну что ты молчишь, язык проглотил?

От волнения свело челюсти. Я открыл рот и не узнал свой голос. Хрипловатый баритон дребезжал велосипедным звонком.

– Давай, выпьем по чашечке кофе? За углом уличное кафе открыли, – я боялся, что она откажет, но Лаура согласилась.

Мы расположились под цветным матерчатым навесом. Не зная с чего начать, я вливал в себя чашку за чашкой.

– Ты притащил меня сюда, чтобы я подтвердила смерть от кофейной передозировки?

Смущение овладело мной. Хотелось сказать Лауре о том, что происходит в душе. О месте, которое она в ней занимает. Но я понес околесицу.

– Знаешь, я стал настолько разборчив в еде, что меня можно причислить к гурманам. А ведь было время, когда ел траву!

– Траву? Не могу поверить! Зачем?

– Мне было тогда лет пять. Бабушка приятеля открыла нам великую тайну. Оказывается, все быки обладают феноменальной силой из-за того, что питаются растительной пищей. Судя по массивной фигуре и сумкам, которые старушка таскала, она питалась исключительно силосом. Тянуть резину не имело смысла, надо было действовать. На улице мы с дружком забежали за дом и опустились на четвереньки. Эволюция повернула вспять. Обглодав небольшой участок газона, мы решили, что лучше оставаться хилыми, чем давиться травой ради богатырского здоровья.

Лаура смотрела на меня огромными глазами. Ее пухлые губы выгнулись полумесяцем. Боже, как я ее хотел! Язык же, вместо комплиментов, продолжил грязную работу.

– Это еще что?! – развил я начатую тему. – Любимым занятием девочек в детском саду было приготовление куличей. Они лепили их из влажного песка. Лакомства в виде звездочек, подков и цветочков радовали глаз. С видом хозяюшек девочки приглашали мальчишек отведать их стряпню. Все отказывались. Лишь я не смог оставить без внимания труды будущих кондитеров и сдуру слопал пару брикетов. Песок скрипел на зубах. Будучи прекрасно воспитан, я не подал виду, что кулинары из девочек – хреновые. Наоборот, в доказательство потрясающего вкуса облизал пальцы. Поблагодарив девочек за угощение, я убежал играть с ребятами. Ближе к вечеру меня скрутило. Кто-то из детей настучал воспитателю о песочной трапезе. Меня потащили в кабинет медсестры. Постучав по вздутому животу, тетка в белом халате извлекла из стеклянного шкафа резиновую грушу и приказала снять штаны. Сгорая от стыда, я заплакал.

– Бедный, ты бедный! – Лаура погладила меня по плечу.

От ее прикосновения я взмок. Если бы она догадывалась, как хотелось поцеловать ее руку с вишневыми коготками, прижать к себе! А, может, и догадывалась, но ничем не выдала себя.

– Все, мне пора! Заходи в гости, Николай будет рад. Он хотел позвонить, но не решился.

Меня словно окатили ушатом ледяной воды.

– Хорошо, заскочу! – выдавил я, зная, что никогда не переступлю порог их дома.

На душе скребли кошки. Я проводил Лауру до угла и не знал, куда податься. Ноги завели в сквер. «Вот тебе и Клячин! Надо же, какие кульбиты вытворяет жизнь!» – поражался я, присев на скамью. Мое скорбное одиночество нарушил гражданин из категории «Они позорят наш город!» Судя по брюху, он проглотил глобус – из расстегнутой ширинки свисала вялая земная ось. Мужика одолевала жажда общения, и ему требовался умный собеседник.

– На-ка, глотни! – он протянул бутылку.

Хмель слегка заретушировал образ Лауры. Незаметно водка закончилась. Пришлось сгонять за добавкой.

– Давай навестим порядочных женщин! Есть тут одна, она не откажет! – мужик по-братски обнял меня и натужно засопел.

Предложение выглядело заманчиво. Мои зрачки мечтательно скатились к переносице и нежно посмотрели друг на друга. Освободившись от дружеских объятий, я отодвинулся. Мужик потерял опору и упал с лавки.

Проходящая мимо женщина шарахнулась в сторону. От нее разило презрением и еще чем-то мерзким, кажется – французскими духами. Не в силах подняться, новый приятель изобразил роденовского мыслителя.

– Вставай! Нас ждут в квартале красных фонарей!

Но ловелас успел забыть о любви, развалился около скамейки и невыразительно запел:

– Опять от меня сбежала последняя э… эта, как ее?

– Электричка! Паровоз такой, без пара! – подсказал я.

– Точно, паровоз… не стучите колеса…

Кое-как удерживая равновесие, я склонился над певцом.

– Слушай, акын, общественность нами недовольна!

Он удивленно посмотрел сквозь меня. В его масленых глазах отразилось небо с плывущими облаками. Мужик сел в позу лотоса и сосредоточил взгляд на бордюре. Казалось, что он медитирует.

– Почему так долго нет автобуса?

– Цыгане угнали! – ответил я и зашел в кусты.

Прижатый атмосферным давлением, он снова лег. Старикашка, торопившийся на тот свет, вдруг остановился и отстучал вставными кастаньетами:

– Стыдоба! Устроили сортир и лежбище тюленей! Сейчас милицию вызову!

– Не шуми, дед! Мы исчезнем незаметно, по-английски! – я легонько пнул собутыльника. – На нас объявили охоту!

Он тут же среагировал и приподнялся на локте.

– Веди меня, мой талисман!

Я помог ему встать. Качаясь, мы направились к выходу. Такого сильного земного притяжения не приходилось испытывать давно. Сделав пару шагов, мы приняли горизонтальное положение.

– Всему виной вспышки на Солнце! Очень на здоровье влияют! – констатировал новый знакомый, погружаясь в дрему.

Послышался шум двигателя. Мне мерещилось, будто прилетел волшебник в голубом вертолете. Как же я ошибся!

– Господа, карета подана! Располагайтесь удобнее!

– Все господа в Париже, мы – трудовая интеллигенция! – уточнил я, стараясь самостоятельно загрузиться в автомобиль.

С казенной постели я сбивчиво объяснял невменяемым соседям о причине бед, выпавших на долю отечества. Меня никто не слушал. Незаметно патриотические чувства усыпили разум.

– С виду нормальный парень. Никогда бы не подумал, что алкаш! – майор Пырьев заполнил бланк и протянул его мне. – Заплатите штраф и, пожалуйста, не появляйтесь на улице в таком виде. Не подавайте дурной пример подрастающему поколению.

Я покинул вытрезвитель, прислушавшись к дельному совету. Кудрявые тополя заговорщицки шелестели листвой: «Успеешь еще оплатить, один черт денег нет. Иди к Иришке! Она же любит тебя!» С природой не поспоришь, и я пошел туда, куда деревья нашептали.

Ира, верстальщица нашей газеты, встретила меня визгом. Такая искренняя радость – редкость в наше время. Захотелось обмыть встречу. Я принял ванну и предложил ей сбегать в ларек.

– Одеваться неохота! Лучше Наташке звякну. У нее такой спонсор появился! Притащит все по первому свистку. – Поджав коленки, она потянулась к телефону.

Иришкина подруга выглядела эффектно, но в постели была никудышная. Мужики, обескураженные несоответствием внешности и любовных способностей, долго с ней не дружили. Как переходящее красное знамя, она переходила из рук в руки. Чтобы ожидание не было скучным, я стал ублажать Иришку. Моего здоровья хватило минут на пять. Потом мы смотрели телевизор.

Дверь без стука распахнулась. На пороге возник Наташкин абрис. За ним, прикрываясь огромным букетом роз,  расшаркивался гарант хорошего настроения.

– Привет, Саня! Некрологи сочиняешь? – Наташка чмокнула меня в щеку. – Знакомьтесь!

В комнату шагнул майор Пырьев. Увидев меня, он скривился, как от зубной боли. Я тоже не ударил в грязь лицом и изобразил умирающего лебедя. Девчонки суетились вокруг стола, не обращая на нас внимание.

– Познакомились? Ну, вот и славно! – Иришка прижалась ко мне. – Товарищ Пырьев, Сашка классный, с ним не соскучишься!

– Я догадываюсь! – он поперхнулся.

С каждой выпитой рюмкой обстановка раскрепощалась. Подружки щебетали о своем, а мы с гражданином начальником выползли на лоджию. Неловкость еще присутствовала в наших отношениях. Желая разрядить обстановку, я спросил у Пырьева первое, что взбрело в голову:

– Вы женаты?

Он окинул меня рассеянным взглядом и закурил.

– Однажды у приятеля я познакомился с одной особой. – Пырьев руками очертил два огромных бугра перед грудью. – Вознамерился даже жениться, так она мне приглянулась. Но барышня оказалась замужем, а мне было невтерпеж. На скорую руку мы слились в одно целое, после чего она решила порвать узы изжившего себя брака и новыми путами соединиться со мной. Пришли мы к ней домой и стали обмывать создание новой ячейки общества. А потом стали детей клепать, освобождаться от налога на бездетность – был такой раньше. В самый разгар трудового процесса приходит ее муж. Раззявил рот, как дурачок деревенский, и не знает, что делать. Совести нет совершенно – стоит и смотрит. Потом завертелся волчком: «Вы надолго?» – спрашивает. Отвечаю: «Наверное, навсегда!» Он расстроился и убежал. Утром я прозрел и решил официально никогда не жениться. А зачем? Чтобы однажды прийти домой и спросить: «Вы надолго?» Не веришь? Зуб даю! – выразился майор, как прожженный уголовник.

Не верить такому человеку было глупо, более того, я проникся к нему симпатией.

Мы вернулись к столу.

– В баньку бы махнуть! – Пырьев мечтательно вздохнул.

Иришка вопрошающе посмотрела на меня.

– Сань, можешь организовать мероприятие?

Разве я мог ей отказать? Ради меня она была способна прыгнуть на амбразуру, привечала в любое время дня и ночи, старалась выветрить из моей памяти ядовитый фантом Лауры.

– Отчего же нельзя?! Только машину надо.

Пырьев вызвал служебную «Волгу», и мы поколесили к бывшей Колиной жене. Расставшись с Клячиным, она жила в свое удовольствие: ковырялась в земле и разводила на продажу цветочки. Проблем с баней не возникло, Света отличалась радушным гостеприимством.

Начальник вытрезвителя выныривал из парной, загружал обезвоженный организм пивом и превращался в мелкого хулигана. Когда пенный напиток шибанул в голову, Пырьев забрался в соседский огород. Сначала он не обращал внимания на визг хозяев. Но в итоге, раздраженный их поведением, пообещал всех перестрелять.

Пистолета при нем не оказалось. Тогда он закидал их собранными огурцами, после чего вернулся к нам, схватил гармошку и наиграл мелодии подворотен. У калитки остановился наряд милиции, вызванный пострадавшими. Стражи порядка отдали честь распоясавшемуся майору и сделали соседям устное внушение.

День клонился к вечеру. Покидать место отдыха не было ни сил, ни желания. Там мы и заночевали. Утром помятый майор позвонил шоферу, поблагодарил Свету за великолепно проведенный вечер и украдкой потрогал за грудь. Я понял, что Наташа скоро достанется кому-то в качестве утешительного приза.

В бане я ухитрился поцарапать ногу и занести в рану грязь. Два дня мне было плохо, но я списывал все на похмелье. Когда же появились ноющая боль и покраснение, пошел в поликлинику.

– М-да, – сказал врач и выписал направление в больницу.

Шла третья неделя, как я загибался от сепсиса. Попытки сбить температуру оставались безрезультатными. Постоянно – сорок, сорок с половиной. Мои мозги плавились, извращая реальность. Возникало единственное желание – прекратить страдания любой ценой. Пусть усыпят, как собаку, лишь бы кончились муки. Тошнота выворачивала организм наизнанку, отнимала последние силы. Выдавив из себя слизь, две-три минуты я чувствовал облегчение, после чего все повторялось. Как из рога изобилия сыпались уколы. Меняя капельницу, нечаянно проткнули вену. Физраствор ушел в мышцы. Рука разбухла и напоминала студень. Угасающее сознание сделало меня равнодушным к таким мелочам.

– Пора переводить во вторую палату. Безнадежный! – переговаривались медсестры, думая, что я их не слышу.

На мое счастье, из отпуска вышел опытный доктор. Он осмотрел меня, недовольно покачал головой и назначил другое лечение. Я начал выкарабкиваться ускоренными темпами. В палате со мной лежал Вадик. После удаления аппендикса он позеленел и на третий день едва не окочурился. Слезными просьбами его матушка выхлопотала перевод Вадика в реанимацию. Вернулся он дня через три. Малахитовый цвет его кожи сменился золотым.

Вадик не скрывал радости от встречи и не смог сдержать эмоций. В «апартаментах» заблагоухало. Санитарки выгребать из-под него категорически отказались, и до прихода матери мы вдыхали стойкое амбре. Поменяв сыну постель, она немного послушала, как за стеной кричит умирающий от гангрены мужик. Наркотики ему не помогали. Да и какие наркотики могли помочь, если при снятии ботинка у бедняги отвалилась ступня?! Среди ночи вой резко прекратился, будто надоевшее радио выдернули из розетки.

– Отпиликался, сверчок! – Вадик повернулся на бок.

К концу лета я оклемался. Встречать меня пришел Коля. Он натянул на лицо маску раскаяния, от которой веяло лукавством.

– Ты не дуйся, так вышло. Пойдем ко мне, отметим выписку.

Я хотел отказаться, но Коля был неумолим. Он взял пакет с моим барахлом и покинул палату.

– Лаура ушла, – на ходу бросил он. – Хотел к Светке вернуться, а она с ментом шашни закрутила. Шалава, что с нее взять?!

Из многочисленных щелей Колиного дома выползали и вразвалочку бродили тараканы. Растопыренный букет на подоконнике завял и начал осыпаться. Выглядело хуже, чем у постимпрессионистов. На столе томились в ожидании пузатый сифон и пара стаканов. Со стены смотрела фотография Лауры, приклеенная на картонку. Коля стушевался и перевернул любимую лицом к стене. На другой стороне оказался портрет изменщицы Светы.

– Здорово придумал, на все случаи жизни! – я восхитился Колиной изобретательностью.

Коля выдавил из сифона бурлящий от углекислоты золотистый портвейн.

– Так кроет быстрее, – пояснил он. – За твое здоровье!

Кадык Клячина бегал, как затвор автомата. Коля опустошил стакан судорожными глотками. Разговор не клеился. Выпили еще. Скупщик антиквариата беспокойно ерзал на табурете.

– Что-то живот скрутило! – оправдался он и исчез в дверном проеме.

По всей вероятности, Колю вспучило от газированной «бормотухи». Его не было долго. С улицы доносились приглушенные крики, но мне казалось, что это мальчишки гоняют мяч. Устав от ожиданий, я решил выяснить, куда подевался охотник за самоварами и чужими женами.

– Коль, ты где? – крикнул я с крыльца.

Из нужника послышался изощренный мат. Я подошел к «скворечнику» и дернул за ручку. Обломки гнилых досок свисали в выгребную яму. С опаской я глянул вниз. Если не думать о том, где происходит сцена, то Коля смахивал на Саида из кинофильма «Белое солнце пустыни»: над гладью экскрементов поплавком торчала его голова. Чтоб спасти товарища, пришлось звать соседа.

Клячин схватился за брошенную веревку, и мы стали его вытягивать. Зловонная жижа чавкала, не желая выпускать его из дружеских объятий. Подпорченная флюсом физиономия соседа выражала крайнюю степень недовольства.

– Тяжелый какой! – пыхтел он.

– Это из-за грехов, – ответил я. – Оттого и доски не выдержали, подломились.

После череды неудачных попыток пред нами во всей красе предстал «шоколадный заяц». Его поколачивало. Исходящий запашок намекал, что Клячин долго не будет пользоваться успехом у женщин. Сосед окатил его колодезной водой и пошел растапливать баню. Коля опустился на траву и вытянул ноги.