Текст книги "Последняя крепость Земли"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Надо было бежать. И опыт, и инстинкты требовали уходить. Это на Территориях он неуязвим, почти неуязвим. А тут… Человеку, ставшему обладателем двух центнеров зародышей, не стоит светиться в пятистах километрах от ближайшей Территории.

А девушку нужно отправлять в клинику немедленно. Если Инга не врет – с чего бы ей врать? – кризис невозврата может произойти в любую минуту. И тогда все напрасно. Риск засветиться напрасно. И Быстров напрасно спас ему жизнь.

Гриф достал из кармана телефон, включил. Приложил палец к экрану. Экран стал синим, подтверждая идентификацию. Сейчас сработали десятки, если не сотни сигнальных устройств – свободный агент обнаружил себя. Свободный агент Гриф, номер лицензии три нуля пять, сообщал всем заинтересованным, что находится вне Территорий.

Гриф набрал номер.

– Дежурный слушает.

– Срочная эвакуация. Два места. Сообщите время подлета. Кредит номер три, пять, семь, семь, четыре, десять, пятьдесят один. Доплата за срочность.

– Благодарю, – сказал дежурный. – Время подлета – десять минут. Возможна смена точки посадки?

Гриф посмотрел на Машу.

– Нет.

– Ждите.

Теперь остается только ждать – кто успеет раньше. Хорошо, если это будет машина из «Спецдоставки». Ребята дерут сумасшедшие деньги, но работают хорошо. Если тревожная группа… Вряд ли.

«Спецдоставка» держит свои аппараты в воздухе, чтобы не терять времени. Потеря времени иногда равносильна потере заказчика. А этого «Спецдоставка» позволить себе не могла.

Силовикам, даже самым лучшим, нужно времени гораздо больше. Доставить группу к транспорту. Потом добраться сюда.

И все прекрасно знают, что торпеды «Спецдоставки» пока держат рекорд скорости. Остается только надеяться, что сегодня этот рекорд еще не будет побит.

…Вертолеты Управления опоздали на двадцать минут. Алексей Трошин, ворвавшись в дом со своими ребятами, обнаружил в холле даму с залитой кровью физиономией. Дама не прекратила истерически хохотать, глядя на свою кредитную карточку, даже при появлении одетых в броню бойцов.

Для Елизаветы Петровны день был просто счастливым. А кровь на лице и испорченный пеньюар – ерунда. Главное – день сегодня удачный.

– Может, он ее убил? – спросил один из собеседников Ильина у другого.

Пожилой спросил у моложавого.

– Убил… – пробормотал моложавый, словно пробуя слово на вкус– Объявить его в розыск и потребовать у Комиссии выдачи свободного агента?

Ильин вмешиваться не стал. Ильин все еще пытался переварить произошедшее с ним за последние три часа.

– Нет, – разочарованно вздохнул моложавый. – Придется слишком многих убирать, а это Комиссия не проглотит.

– Не проглотит, – согласился пожилой. – Жаль.

– Тогда нам придется вернуться к первоначальному варианту. – Моложавый повернулся к Ильину: – Игорь Андреевич, как вы полагаете?

Игорь Андреевич посмотрел в окно. Сглотнул. Он все еще никак не мог привыкнуть к тому, что за окном виднеется Африка. Не деревья и пески, а именно вся Африка.

Хорошо еще, что Ильин не страдал морской болезнью. И, как оказалось, невесомость он тоже переносил неплохо.

Глава 4

В фургоне Ильин почувствовал, что падает. И чувство это, обычно появляющееся в скоростных лифтах, стартующих вниз, вот уже часа три не отпускало Ильина. Он падал-падал-падал… Желудок сжался в комок у самого горла, постоянно набегала слюна. Вязкая, тошнотворная.

Бесила невозможность сплюнуть. В невесомости, как прекрасно понимал Ильин, плеваться не рекомендуется.

Разглядывать в окно Африку также быстро надоело. Все казалось нереальным. Несерьезным каким-то.

В первую очередь – пара собеседников, которые вот уже почти час несли всякую чушь, пытаясь продемонстрировать Ильину… Что-то они хотели ему показать, в чем-то убедить… Но в чем?

В чем могут убеждать два развязных типа с одинаковыми короткими прическами и в одинаковых комбинезонах? Возраст у них был разный. Одному лет пятьдесят. Второму – тридцать. Вот и вся разница.

Сделав последний шаг по фургону и почувствовав, что падает, Ильин попытался сгруппироваться в падении. И провисел так, сгруппировавшись, минут десять.

Можно было, конечно, попытаться снять кроссовку и бросить ее в сторону, как учили прочитанные в детстве книги. До ближайшей стены было метров пять. Извиваться червяком тоже не хотелось – не хотелось доставлять удовольствия какому-то уроду, сидящему перед монитором и наблюдающему за попытками человечка научиться летать.

Матовые серо-зеленые стены. Шар. Сфера, поправил себя Ильин. И несколько колец по внутренней поверхности сферы. Метра два – два с половиной в диаметре каждое кольцо. И какая-то странная, мерцающая темнота за каждым из них.

Понятно, что Ильин попал в нечто братское, но то, что вдруг оказался в космосе…

Ильин никогда не хотел стать космонавтом. Абсолютно. Детство его прошло в тот период, когда восторг по поводу космических полетов уже закончился. Давно закончился.

Когда-то мечтал стать бандитом. Членом бригады. Крутым ментом. Спецназовцем.

Так что мечта у мальчика сбылась.

А космонавтом…

В две тысячи седьмом никто уже не хотел стать покорителем космоса. Если точнее – с лета две тысячи седьмого. Быть космонавтом-астронавтом стало казаться нелепым и каким-то бессмысленным. Хотя если быть честным до конца, именно космонавты-таки оказались первыми, встретившими Братьев.

Пять человек на МКС. Когда корабли Братьев проступили на орбите Земли, на МКС находилось пять человек: два американца, двое русских и японец.

Первая пятерка, погибшая в космосе. Не на старте или при посадке, как бывало до этого, а умершие за пределами атмосферы.

Ильин даже помнил некоторое время их имена. Стеблин, Канищев… Мураками, что ли… Хотя нет, Мураками кажется, писатель. Американцев Ильин не помнил напрочь. Да и кто сейчас пытается запомнить американцев?

Вообще, тот период, период Встречи, для Ильина мало связан с космосом. Это было время работы.

…Их перевели на казарменное положение. Спать удавалось по три-четыре часа. И далеко не каждый день. Длилось это почти три месяца. Все рушилось и расползалось, казалось, что все – все! – закончилось. И таким крошевом воспоминания и остались на самом дне его памяти.

Они стоят шеренгой, плечо к плечу. В руках – оружие. Резиновые палки и щиты – в прошлом. Они знают, что щиты и палки уже не могут остановить толпу, пытающуюся… А что пыталась толпа? Чего хотели люди, сбившиеся в беснующуюся стаю? Крови хотели? Умереть хотели, чтобы не ждать прихода Братьев?

Тогда их Братьями не называли. Их тогда называли пришельцами. Уродами. Чужими. Боялись и ненавидели. И выливали этот страх и ненависть друг на друга. На себя самих. Люди пытались делать запасы еды, рвались к складам и магазинам, разносили квартиры и дома соседей, убивали и насиловали… Всё – смерть, конец света. Все можно.

Средства массовой информации несли всякую околесицу: то рассказывали о гибели очередного города: «…Прервалась связь с Владивостоком… Как сообщают наши источники, в полдень по местному времени над бухтой Золотой Рог появился неопознанный летающий объект…», то начинали вещать о беспримерном героизме летчиков, отразивших налет на Москву.

Ильин стрелял. В каждого, кто не выполнял приказ разойтись по домам, в любого, кто делал шаг после приказа стоять. Стрелял. Стрелял. Стрелял… Лишь бы делать хоть что-то. Для того чтобы кошмар закончился. Чтобы вернулся порядок.

Казалось, что страшнее уже не будет.

Но появилась плесень.

Три месяца. День за днем, ночь за ночью. Они ложились спать, не раздеваясь, зная, что все равно через пару часов их поднимут и снова придется стрелять. В них тоже стреляли. Во взводе Ильина погибло пятнадцать человек.

Двоих из них он убил сам.

Карнауха и Симонова.

– Там же женщины и дети, – кричал Карнаух. – Смотри! Ты что, ослеп? Ты… ослеп?!

Ильин не ослеп. Он видел, что в толпе женщины. Он понимал, что люди просто хотят жить, что люди хотят выбраться из города, ставшего ловушкой. Что люди просто боятся. Понимал. Люди хотят жить. И ради этого готовы убивать.

Симонов не кричал. Он молча слушал, переводя взгляд с Карнауха на Ильина. И обратно. Его, казалось, не интересовала толпа на другом конце моста. Он слушал, присев на корточки за сожженной легковушкой, что говорит Карнаух. И ждал, что ответит Ильин.

А Ильину дико хотелось спать. Не было сил объяснять, что эпидемия, что эти, вышедшие на мост, разнесут заразу дальше, что эта страшная плесень расползется по всему городу, по всей стране…

Карнаух сорвал с лица противогаз, отбросил его в сторону.

– Будь ты проклят, – сказал Карнаух. – Будь ты…

Он отбросил в сторону автомат и пошел к проволочному заграждению. Голыми руками схватился за проволоку, потянул. В холодном свете прожекторов кровь, закапавшая с его пальцев, была ярко-красной. Как в старых индийских фильмах.

Люди приближались.

Плесень была на их лицах и на их руках. Даже глаза были затянуты багровой пленкой плесени.

– Прекрати, – сказал Ильин, снимая автомат с предохранителя.

Карнаух молча рвал проволоку, кровь летела в стороны, окропляя бетон.

Ильин поднял автомат.

Ребята из его взвода, те, кто еще остался, смотрели на него, и свет стекал по маскам их противогазов. Словно пот. Только пулеметчики, не отрываясь, следили за толпой. Ильин специально поставил к пулемету самых надежных.

Их фамилии он напрочь забыл, этих надежных, готовых выполнить любой приказ. А вот Карнауха и Симонова – помнил. Помнил, как Карнаух кричал, тщетно пытаясь обрушить заграждение. Помнил, как вдруг справа ударил автомат и пули изорвали в клочья бронежилеты на спинах пулеметчиков… Симонов длинной очередью перечеркнул этих самых надежных ребят и попытался достать Ильина. Одной длинной очередью. Через пулеметчиков, по мешкам с песком, по бетону, по лицу сержанта, метнувшегося наперерез…

Ильин выстрелил дважды. Одна пуля – Симонову. В лоб. Под каску. Вторая – Карнауху в затылок. Карнаух упал вперед, на проволоку, выронил фанату, так и не успев сорвать кольцо. Потом Ильин подошел к пулемету, оттолкнул тела пулеметчиков и дал очередь над головами толпы – полсотни красных вихляющих огоньков.

Ильин не верил в Бога, но на следующий день пошел в разбитый храм и почти час стоял на коленях перед уцелевшей иконой и что-то бормотал… Кажется, благодарил.

Толпа остановилась. Толпа замешкалась, словно решая – броситься вперед или отступить… А потом все – все – разом осели на бетон, рухнули, как будто кегли, сбитые опытным игроком.

Странная штука – плесень.

Потом Ильину объясняли что-то о псевдоразуме, о том, что плесень действует синхронно, словно дожидаясь, пока в группе все будут инфицированы, пока каждый организм не будет поражен на смертельном уровне. Одновременное инфицирование, одновременный кризис и одновременная смерть. Тот, кто заболевает следующим, продлевает жизнь всей группе. Пока сам не пройдет все этапы заражения. Плесень умеет ждать.

…А эти двое шутов в комбинезонах пытались поразить и потрясти Ильина.

– Рады вас приветствовать на единственной космической станции Земли, – сказал тот, что постарше, когда Ильина втолкнули в помещение, словно мяч в корзину. – Присаживайтесь. Пристегивайтесь, если не хотите летать.

Ильину захотелось сплюнуть. Но он сдержался.

– Как вы понимаете, – сказал младший клоун, – мы вас пригласили не только для того, чтобы дать возможность полюбоваться нашей маленькой голубой планетой…

– И даже не для того, чтобы познакомиться с нами, – подхватил старший клоун. – Хотя это знакомство может вам очень, очень помочь.

Ильин молча сглотнул.

– К сожалению, как вы видели, мы не смогли задержать Грифа без вашего участия. Не получилось.

– Мы просто не были готовы. – Младший подхватил фразу Старшего, будто они долгими вечерами репетировали эти слова, согласовывая мимику, жесты и ритм. – Мы не смогли не только захватить Грифа, но даже и проследить маршрут торпеды.

– Естественно, мы примем меры, но…

Ильин снова взглянул на Землю и отвернулся.

– Мы знакомы с вашей биографией… – сказал Старший и провел рукой над голопанелью.

Появился кадропортрет Ильина в полный рост.

– Она не просто поражает, она потрясает. Ваш послужной список…

На груди кадропортрета проступили награды. Над правым плечом появился список поощрений, над левым – взысканий. Оба приблизительно одинаковой величины.

– Очень, очень впечатляет… – Старший даже покивал одобрительно.

И Младший покивал одобрительно.

– Ваш посланец, – сказал наконец Ильин, которому все это несказанно надоело, – говорил что-то о работе.

– Наш посланец… Этот наш посланец! – Младший засмеялся, всплеснув руками, и Старший тоже хохотнул. – Он такой болтун! Он вам много чего сказал. Как это у него получилось: я подойду в многолюдном месте, а вы будете видеть и знать… Замечательно! Сказочно!

Старший оборвал смех, и Младший тоже замолчал.

– Он так уверен в своей исключительности… – сказал Старший.

– Слишком уверен, – сказал Младший. – Так иногда хочется его разочаровать… Наверное, мы когда-нибудь попросим вас продемонстрировать свое умение с допотопной «драгуновкой»… Я правильно воспроизвел ваши слова?

– Правильно, – сказал Ильин.

Старший пошевелил в воздухе пальцами, и кадропортрет Ильина исчез.

– Прежде чем мы перейдем к главному вопросу, мы с коллегой хотели просить вас ответить на несколько вопросов.

Ильин усмехнулся.

– Нет-нет, что вы, – замахал руками Младший, какие-то крошки вылетели из-под обшлагов рукавов и полетели к окну. – Мы не собираемся устраивать эту унизительную процедуру с раздеванием и зондом…

– Тем более что вы уже прошли ее вчера, – закончил Старший. – Просто дружеская беседа. Так сказать, подгонка терминологии.

– Мы просто хотим понять, как именно мы называем одни и те же вещи. Все эти Сближения и Сосуществования… – улыбнулся Младший. – Вам нравятся Братья?

Ильин хмыкнул.

– Ну… – обиженно протянул Старший. – Мы с вами предельно откровенны, пригласили вас в самое секретное место нашей цивилизации, готовы сделать совершенно потрясающее предложение, а вы…

– Такое вот недоверие! – поцокал языком Младший. – Нехорошо.

Ильин не успел заметить, кто из клоунов управляет зондом. Наверное, Старший – руки Младшего Ильин видел хорошо, они были неподвижны, когда боль пронзила тело Ильина.

Тело забилось, выгибаясь дугой. Ремни держали надежно. Капельки слюны сорвались с губ Ильина и, ртутно поблескивая, полетели по комнате.

– …Суки! – прошептал Ильин, когда боль отпустила. – Сволочи…

– А что прикажете делать? – пожал плечами Старший.

– Мы хотим говорить серьезно, а не устраивать цирковое представление, – пояснил Младший. – Мы хотим привлечь ваше внимание.

– Привлекли? – спросил Старший.

– Более чем… – Ильин несколько раз глубоко вздохнул. – Можете продолжать.

– Отлично. Вам нравятся Братья?

– У меня нет братьев, – сказал Ильин напрягшись. – Я сирота.

Старший задумчиво провел пальцем над голопанелью, словно прикидывая – наказать строптивца или нет.

– Хорошо, – кивнул Старший. – Зачтем ответ. Вы не считаете их братьями. А кто же они тогда?

– Не спешите с ответом, – предостерегающе поднял руку Младший. – Подумайте. Ответ придется аргументировать.

На свете есть люди, обожающие крепкую аргументацию. Просто хлебом их не корми – дай выслушать аргумент. Из таких вот людей получаются отличные охранники и часовые.

В Адаптационной клинике охрану набирали именно из таких любителей веской аргументации. Именно веской. Всякие там слезы-угрозы на них не действовали. Либо пропуск, либо приказ вышестоящего и непосредственного.

Мало ли, что ты прибыл на торпеде! Мало ли, что у тебя на руках больная! Не было указаний. Не было!

И не нужно настаивать. Так будет только хуже! Пасть, я говорю, закрой! Тебе же ясно сказали – на фиг! Бери свою девку за руку… хорошо, на руки, и вали отсюда к железнодорожной станции. Не то…

И не хрен мне тыкать в рожу свою карточку… Блин. Извините. Ошибочка вышла… Извините.

Конечно, понимаю, не первый день работаю. Свободный агент есть свободный агент. Имеете право. Вам помочь? Сейчас вызову санитаров. А вы присаживайтесь пока. Сейчас будут. Через минуту.

В Адаптационной клинике люди дорожили своим рабочим местом. Слишком много усилий потрачено было для того, чтобы сюда попасть, устроиться, протолкнуться… Поэтому когда охранники говорили, что санитары будут через минуту, это значило, что ровно через шестьдесят секунд санитары появятся.

Медлительные в клинике не приживались. Как и излишне любопытные. Прибывшие с носилками санитары из приемного отделения приняли больную, уложили ее на транспортер и живо убыли в здание.

Гриф посмотрел им вдогонку, оглянулся назад, туда, куда улетела торпеда. Ее, естественно, видно не было.

По-хорошему, нужно было уходить. Сунуть сейчас охраннику бумаги на опекунство над Машей… Не возьмет, пожалуй. Не возьмет. Согласно процедуре, опекун должен прибыть к главному врачу и в присутствии наблюдателя от Совета передать свое опекунство государству. С одновременным отказом от вспомоществования. И только после этого…

Гриф посмотрел на часы – скоро, так или иначе, все заинтересованные лица узнают, куда именно отправился свободный агент Гриф. Клиника – почти Территория.

Почти.

Как взглянуть. Охранник, вон, наслышан о полномочиях и правах свободного агента. Прогуливается по внутреннему двору клиники, делает вид, что ничего не случилось.

Это кто другой не заметил бы, что на переговорнике охранника мерцает индикатор, а горло напрягается в беззвучном монологе. Другой не заметил бы. Но свободный агент Гриф…

Идиотское название, если вдуматься. «Свободный…» – от кого? От чего?

Охранник закончил доклад и осторожно посмотрел на Грифа. Что ему приказали? Видимо, усилить бдительность и ждать прибытия начальства. Кого-нибудь из местной безопасности. Охранник расстегнул пуговицу на пиджаке.

Плохо, но знакомых в клинике у Грифа не было.

До ворот было почти сто метров. Индикатор замка был размером со спичечную головку, и при солнечном свете даже вблизи нельзя было заметить, когда он менял окраску с желтого на оранжевый. Никто из обычных людей этого заметить не мог бы.

Нормальных.

Гриф отвернулся. Ворота заблокированы до выяснения.

Красивый двор, клумбы и подстриженные кусты. Розы. И фонтан посередине. Без помпезности и вычурности, но вместе с тем… Приятное зрелище. Отдохновение глазу.

А вот охранник, появившийся на крыше здания, – зрелище неприятное. По-дурацки выглядит сорокапятилетний дядька, делающий вид, что вышел погулять на крышу. С винтовкой, которую пытается прятать за собой. Двадцать пять с половиной метров по прямой, ветер северо-восточный, семь метров в минуту. На таком расстоянии можно поправкой пренебречь.

И еще двое ребят в строгих черных костюмах вышли во двор через боковую дверь. Эти – без винтовок. Эти, судя по расстегнутым пиджакам, с пистолетами… пардон, автоматами под полой. Если вдруг начнут пальбу – спрятаться некуда. Хорошо спланирован дворик, тщательно.

Нехорошо все это! Ой нехорошо!

Свободные агенты могут многое. Умеют многое свободные агенты. Но в такой вот ситуации остается только терпеливо ждать. Сесть, к примеру, на лавочку возле фонтана.

И сделать вид, что не заметил молодого человека, вышедшего из дверей приемного отделения и, не торопясь, следующего к Грифу.

– Здравствуйте, – сказал молодой человек.

Гриф, не оборачиваясь, поднял над головой голокарточку.

– Спасибо, я вижу. – Молодой человек подошел и сел на край скамейки, справа от Грифа. – Мне уже сообщил охранник. Вы привезли адаптантку…

– Я привез заболевшую девочку, – сказал Гриф, пряча удостоверение в карман.

– Конечно-конечно, – торопливо согласился молодой человек. – Извините, местный жаргон. Не поверите, я один раз, приглашая местную девушку на свидание, сказал «для осмотра»… И она пришла, не обидевшись. Даже не заметив, что я оговорился. Вы привезли девушку…

– Да, Марию Быстрову.

– А кто является опекуном?

– Я. – Гриф достал из сумки документы, протянул молодому человеку, но в руки не дал. – С кем, кстати, имею честь?

– Алексей, – сказал молодой человек. – Представитель Комитета в этой Богом спасаемой клинике. Вот мое удостоверение.

Алексей Николаевич Горенко, капитан.

Гриф вернул удостоверение. Отдал документы на опекунство.

– Гм… – покачал головой капитан, просмотрев бумаги.

– Что-то не так? – спросил Гриф.

– Имя опекуна…

– Свободный агент Гриф, идентификационный номер…

– Это я прочитал. А кем вы приходитесь адаптан… пациентке?

– Там написано – «опекун». Что-то еще? – холодно осведомился Гриф.

Все это треп. Все это – затягивание времени, чтобы успеть прокачать по всем каналам данные на Машу и на него, Грифа. Получить информацию и прикинуть, что тут можно поиметь.

– Я бы хотел закончить всю процедуру и уехать, – сказал Гриф.

– Да-да, конечно, – чуть рассеяно ответил капитан.

Ему как раз через пробку в левом ухе торопливо зачитывали ориентировку на Грифа. Очень интересная шла информация.

– Естественно, мы вас не будем задерживать, – дослушав сообщение, кивнул капитан. – Все подпишем, примем… Только вот главврач сейчас отсутствует… Вызван на ковер. Обещался вернуться к двадцати ноль-ноль.

– Тогда я оставлю бумаги…

– Нет-нет, у нас все очень строго. Извините. – Капитан был растерян, ему было страшно неловко за бюрократические проволочки и невозможность все сделать, чтобы не задерживать уважаемого и наверняка занятого человека. – Придется ждать главврача. Могу только предложить вам пройти ко мне в кабинет… Или в нашу рекреационную зону. У нас неплохое кафе, заодно перекусите.

Охранник на крыше замер, присев возле выхода вентиляции. Думает, его не видно. Думает, что Гриф не замечает отсвета на оптическом прицеле, не видит, как целится охранник.

Выхода два.

Первый – дать себя подстрелить чем-нибудь анестезирующим и полежать в отключке, пока кто-то не решит его судьбу.

Второй – прикинуться идиотом и поддержать игру, предложенную этим шустрым капитаном. Подождать главврача, пообедать в кафе…

– Пожалуй, – сказал Гриф, – кафе – хорошая идея. Просто потрясающая. Я ведь сегодня совершенно забыл поесть.

– Прошу, – широким жестом пригласил капитан, вставая со скамейки.

– Знаете, – засмеялся Гриф, – такой суматошный выдался день! Вначале присутствовал на драке в качестве зрителя, потом чуть не поприсутствовал в качестве избиваемого, а потом сам наносил оскорбления действием женщине и, если не ошибаюсь, ее сожителю. А говорят, что мы становимся мягче с годами и цивилизованнее.

Капитан вежливо улыбнулся, пропуская Грифа в здание.

– Направо и на второй этаж, – сказал капитан.

– А кстати… – Гриф остановился на ступеньках, резко повернулся и с удовлетворением заметил, как капитан отступил на шаг назад.

Дистанцию держит, молодец. За ствол не схватился – хотя на фига ему ствол в богоугодном заведении? Не царское это дело со свободными агентами перестреливаться. Прикажет – пристрелят.

– Кстати, – повторил Гриф, – а тут у вас случайно не найдется местечка переночевать? Понимаю, что если даже главврач вернется к восьми, то специально для меня расписание поезда менять не будут, а торпеду, если честно, вызывать будет дороговато…

И бесполезно, подумал Гриф. Либо она не прилетит просто так, из соображений государственных интересов, либо ее собьют где-то рядом. Есть такая штука, как Территориальные войска прикрытия. Их никто не отменял.

– Найдем, – кивнул капитан. – Обязательно.

Добрый, душевный человек. Так и светится желанием помочь и порадеть. А сам подумал о торпеде приблизительно то же самое, что и Гриф. Наверняка.

В коридоре было пусто. И ничем, совершенно ничем не пахло. Ни медициной, ни харчевней. Под потолком стоят мощные вытяжки, густо натыкано дезактивационных распылителей, прикидывающихся противопожарными устройствами, и двери, все двери, даже в кафе, оборудованы герметическими уплотнителями. И электронными замками.

Милое, уютное заведение.

У Грифа возникло хулиганское желание запузырить чем-нибудь тяжелым в оконное стекло. Возникло – и пропало. Негоже свободному агенту стульями бросаться. Да и что толку – судя по сизому отливу, стеклышки могут выдержать и не такое.

В кафе тихо играла музыка, за барной стойкой маячил спортивного вида парень лет двадцати пяти. Официантка вынырнула из-за шторы сразу, как только Гриф с капитаном вошли в кафе.

– Здравствуйте, – сказала официантка. – Присаживайтесь и познакомьтесь с нашим меню.

– А с вами? – спросил Гриф, усаживаясь за столик У дальней стены.

– Что – со мной?

– Познакомиться.

– Настя, – совершенно обворожительно улыбнулась официантка и ушла.

Капитан сел напротив Грифа.

– Знаете, – доверительно, вполголоса сказал капитан, – вы не стесняйтесь, заказывайте. В принципе, у нас здесь кормят за деньги, но ведь вы будете передавать опекунские права, а это дополнительное финансирование. У нас это не афишируют, но родственники… и опекуны, конечно, имеют право бесплатного проживания и питания.

– Что вы говорите! – всплеснул руками Гриф. – А икра у вас в меню есть?

Икра была. И шампанское было. Похоже, что опекуны, скинув наконец со своих плеч тяжкую ношу, любили обмыть это событие шампанским с икрой.

И еще, похоже, капитан ни в грош не ставит умственные способности визитера. Согласно Единым правилам, родственникам в клинике можно находиться лишь в течение суток. Посещать адаптантов, переданных под опеку государства, не разрешается.

Гриф продолжал улыбаться. Капитан продолжал улыбаться. Подошла, улыбаясь, официантка. Только бармен не улыбался, а смотрел куда-то вниз, под стойку. Не иначе, изучает на скрытом мониторе результаты сканирования гостя. Изучай-изучай, подумал Гриф. Мне, к сожалению, поразить тебя сегодня нечем.

– Вот, Настенька, это наш гость, – сказал с самым счастливым выражением на лице капитан. – Между прочим – свободный агент.

– Правда?! – восхищенно воскликнула Настенька. – В самом деле свободный агент?

– Свободнее не бывает, – кивнул Гриф. – Просто являюсь эталоном свободы и независимости. От меня все свободно и ничего не зависит.

Если честно, никто толком не понимал, кто такие агенты и что они могут делать. В том числе и сами свободные агенты. В принципе, на них ложились тяжкие обязанности поддерживать подобие законности и правопорядка возле Территорий.

Смешно звучит. Какие законы могут быть в районе Территорий? Государственные законы тех счастливых стран, часть земель которых Территории занимают? Кто им позволит, счастливым этим странам, соваться сюда со своими законами?

Нет, запретить передвижения вдоль границ, работу по исследованию, обеспечение Территориальных войск прикрытия никто не сможет. Да и не захочет. Нужно обеспечивать контроль и учет. Сколько человек на Территорию вошло, столько, в принципе, должно и выйти.

В принципе. Обычно выходит значительно меньше. Выяснять, кого именно и что оставило на Территории – одна из обязанностей свободных агентов. Ну, там, не повезло на одной из свалок, залюбили Братья, замочили свои, люди, по бытовой необходимости или так, в результате ссоры на почве неприязненных отношений.

Или просто подтвердить, что сколько-то там народу числится в пропавших без вести.

Таких обычно было до десяти процентов от общего числа допущенных к Территориям. Исчезли – испарились, заспиртованы в братских банках для братских кунсткамер, израсходованы в ходе экспериментов. Можно предполагать что угодно.

Очень по этому поводу в Сети партизаны возмущались. Сколько всяких предположений – от неаргументированных до совершенно шизофренических. Ну, разве что мыло Братья, подлые оккупанты и захватчики, из людей не варили.

Вот если бы с Территории попыталось выйти народу больше, чем вошло, вот тут…

В общем, свободные агенты занимались вещами рутинными и в большей части бумажными. Клерки с пистолетами в руках.

– Так что, милая Настенька, на стене моей хибары не висят головы правонарушителей, и если кого и довелось убить в неразберихе и сутолоке, то испытываю по этому поводу не столько удовлетворение от выполненного долга, сколько раздражение и злость, – закончил свой короткий рассказ Гриф. – А кроме всего прочего, разные штатские борцы с инопланетным засильем, вычислив свободного агента вне Территорий, пытаются его… – как бы это помягче? – разобрать на сувениры. В назидание другим коллаборационистам, квислингам и продажным сволочам. Вот и вас, Настенька, свободно могут причислить к предателям рода человеческого. Вы ведь на деньги Братьев существуете…

Настенька ничего не ответила. Настенька, все так же мило улыбаясь, закончила подавать на стол и ушла.

Гриф перевел взгляд на капитана. Улыбочка у того стала чуть натянутее. Понятное дело – мышцы устают держать неестественное выражение лица. Человек все еще хочет прикидываться, а телу это уже надоело.

– Леша, – позвал бармен.

– Да? – обернулся капитан.

– Тут… – Бармен пожевал губами, пытаясь подобрать нейтральные выражения.

Капитан встал, подошел к стойке бара.

Бармен шептал очень тихо. Старался, чтобы до Грифа не долетело ни звука. Губы, правда, ладошкой не прикрыл.

Идут те двое, журналисты, прочитал по губам Гриф, сюда. Что ответил капитан, Гриф не услышал, но, видимо, капитан впустить этих двоих журналистов разрешил.

– Спасибо, Олег, – сказал капитан, взял из-за стойки бара бутылку коньяка и вернулся к столику.

– Вот, от нашего бара – свободному агенту, – сказал капитан. – Так сказать, в знак уважения. Мы ведь тут прекрасно понимаем, что вы делаете для всех нас.

– Для всего человечества! – патетически подхватил Гриф, взмахнув рукой. – Во имя Сближения и Сосуществования, на благо цивилизации. Аплодисменты!

– Что? – переспросил капитан.

– Я жду аплодисментов! Мы, скромные свободные агенты, так редко получаем эти знаки любви народной… Большей частью как? Повернешься спиной к задержанному, тащившему на своем горбу с Территорий имущество, а он, падлюка, влупит между лопаток чем-нибудь неудобоваримым. Или милая дама начнет строить глазки, приглашать в дом… А там – либо два мужика с топорами, либо слезная просьба посодействовать на Территорию попасть, чтобы, значит, вступить с Братьями в Сближение или, на худой конец, в Сосуществование. Вы – другое дело. Чувствуется искренность. Этого не подделаешь. Так и сквозит в каждом слове и взгляде!

Капитан глаза отвел. И желваки почти напряглись. Нет, мускулы не заиграли на загорелом лице, но под кожей было видно еле заметное движение. Намек на него. И сосуды чуть расширились, пропуская кровь и усиливая румянец.

Сейчас капитану нужно срочно перевести разговор в нейтральное русло… Или прекратить притворяться. Хотя возможно, капитану действительно пока нечего сказать. Он ждет и тянет время.

Открылась дверь, и в кафе вошли двое.

Вначале, правда, вполз запах. Смрад. Не так чтобы очень сильно. Прошло не менее получаса после применения аэрозоля.