Текст книги "Последняя крепость Земли"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Взревел двигатель, выбросив клубы сизого дыма, машина развернулась и поехала по лесной дороге.

Еще год назад водитель пытался понять, что и как происходит с его машиной. Вернее с теми, кто входит в фургон… Или выходит из него. Сейчас его это не интересовало. Не его это дело.

Главное – ему за это платят. И платят неплохо.

– Ловко это у них получается, – сказал парень в темных очках, сидевший на лавочке слева от Лукича.

– У кого? – спросил Лукич, не отрываясь от «Известий».

– У ребят. Вон как уверенно действуют ногами… Убить не боятся?

Лукич выглянул из-за газеты. Пожал плечами.

Ну, дерутся. «Земляне» застукали «космополетов» и лупцевали азартно и со знанием дела. Нечего было «космополетам» сюда из города со своими штучками ехать. Или нужно было собирать большую кодлу. А втроем против шести «землян» у них нет никаких шансов.

Хотя Петруха из Понизовки и в одиночку мог бы этих «зеленых» отделать. Вон как ногами машет. Лукич сам драться не любил, но красоту оценить мог.

Петруха подсел под удар, качнулся навстречу и припечатал. Паренек с зеленоватым лицом и синей прической, одетый в белый перламутровый комбинезон, осел на асфальт.

– Не убьют, – уверенно сказал Лукич. – До электрички три минуты. «Земляне» всегда начинают за пять минут, чтобы не увлечься. Попинают еще немного, потом вкинут в вагон, до города «зеленые» и оклемаются.

– Весело, – оценил парень. – И часто это у вас?

– Дураков хватает. – Лукич вздохнул и, свернув газету, сунул ее в карман пиджака. – Считай, раз, а то и два в неделю приезжают «разрисованные». Тут у нас возле озера – место Контакта. Вроде как эти… со звезд, сюда прилетали раньше, на тарелках еще… Вот «зеленые» и повадились… А «земляне»…

– Кто, простите?

– «Земляне». Вон с глобусами на рукавах. – Лукич указал пальцем. – Они, значит, не любят «космополетов»…

– Понял, – кивнул парень. – Перманентный день десантника. Вот за что я люблю наш народ, так это за простоту нравов и верность традициям.

Подала голос электричка.

Три парня в перламутровых комбинезонах уже не сопротивлялись – лежали на платформе, прикрыв голову и другие уязвимые места руками.

Петруха вытащил из кармана нож, щелкнуло, выскакивая, лезвие.

– Оп-па! – пробормотал парень, вставая резко с лавочки. – А вот это уже…

Лукич вцепился ему в руку, удержал.

Петруха несколькими широкими движениями располосовал комбинезоны, отбрасывая полосы ткани в сторону. Что-то приказал приятелям, что именно – было не разобрать: электричка как раз тормозила возле перрона. Остановилась. С шипением открылись двери.

«Космополетов» быстро подхватывали за руки – за ноги и бросили в тамбур вагона.

Выходившие на перрон аккуратно переступали через лежащих, вроде бы даже не замечали их.

– Привычка, – сказал парень. – Чувствуется привычка.

– А то, – кивнул Лукич. – Само собой. В наших местах бойцы всегда были такие, что… Чужие сюда никогда не ездили. На дискотеках, помню, в клубе наши девчонки танцевали только с нашими ребятами. А если кто решал приехать подраться – встречали толком и ладненько выпроваживали.

Двери закрылись. Электричка уехала.

– Я думал, вы в город, – сказал парень.

– А что?

– Ничего, просто хотел выяснить кое-что…

«Земляне» прошли мимо него спокойно, как люди, выполнившие привычную работу. Норму на сегодня, без фанатизма и надрыва. Никто не обсуждал произошедшего, не вспоминал, захлебываясь, как Витька тому вломил, а он слетел с катушек и засох…

Очень серьезные и деловитые ребята.

– Спросить, – повторил Лукич за парнем. – А я смотрю, ты с городской сошел, а в поселок не двинулся. Думал, ждешь кого.

– Попутчика, – засмеялся парень. – Ищу человека, думал, подскажет кто.

Лукич тоже улыбнулся, отчего не поддержать хорошего настроения. Парень ничего так, нормальный. Без этого братского хлама. Очки только вот темные, глаза полностью закрывают, но сейчас чего только не носят!

Петруха с приятелями остановились возле киоска, купили пива и присели на поросший травой откос.

– А кого ищешь? – спросил Лукич.

– Мне нужно найти Машу Быстрову, – сказал парень. – В городе искал, мне сказали, что где-то здесь живет, но где точно – никто не знает. Маша Быстрова.

Петруха с приятелями допили пиво, аккуратно поставили бутылки возле мусорного ящика и двинулись по дорожке через холм. Видать, к поселку.

– Я что-то не так сказал? – спросил парень.

– Ну… – протянул Лукич. – Все ты правильно сказал. Быстрову Машу.

– Вы ее знаете?

– Знаю, – кивнул Лукич. – У нас все ее знают. Машу. И маму ее знают, Елизавету Петровну…

Лукич достал из кармана серебряный портсигар, закурил. Парень терпеливо ждал продолжения.

– Ну, пока, – сказал Лукич и пошел с перрона.

– Где она живет? – спросил вдогонку парень.

– Не живет, – сказал Лукич, махнув рукой. – Разве ж это жизнь…

Но отцепиться от парня оказалось непросто. Минут десять, до лесу, парень шел молча следом за Лукичом, словно обдумывая что-то. Потом догнал и пошел рядом.

Идет и идет, его право. Никто не может ему запретить. Молча идет. Пусть и дальше идет, лишь бы с вопросами не лез.

Но Гриф как раз собирался вопросы задавать. Сейчас прикидывал только, по какому варианту строить беседу. Взять мужичка за кадыкастое горло, прижать его к дереву… хоть вон к той сосне, и подробненько выяснить, где живет Маша Быстрова со своей мамой. И почему это нельзя назвать жизнью.

Времени у Грифа было немного. Не исключено, что его уже хватились и ищут. Небольшой запас времени есть, но особо тянуть не стоит. Хуже всего то, что искать Машу приходится самым допотопным способом, без использования базы данных и агентского права на информацию.

Если бы самому Грифу поручили искать себя, он бы обязательно ткнулся в личные дела тех, с кем в последнее время общался свободный агент. И поинтересовался, не к родственникам ли погибшего «верблюда» отправился тот. А родственники были только у одного, у отставного подполковника Леонида Евсеича Быстрова.

В принципе, можно нарваться на «котов» прямо у Маши дома. Не самый лучший вариант.

Абориген не был расположен поговорить. Закурил третью от станции сигарету, смотрит под ноги, делает вид, что рядом никого нет.

– Мне нужно найти Машу Быстрову, – сказал Гриф.

– Ищи, – разрешил абориген.

Тропинка вышла к лесному озеру. На берегу, рядом с раскидистым дубом, отдыхали «земляне». Двое купались, остальные загорали. На секунду остановившись, абориген отбросил в сторону окурок и пошел к ребятам.

Да, подумал Гриф. Не хватало только разборки с местными борцами против инопланетного вторжения.

Стоять на тропинке в ожидании, когда мужичонка примет решение – натравливать мальчишек на пришлого или нет, – не хотелось. А что было делать? Мужичонка говорил торопливо, но тихо. Качнул головой в сторону Грифа.

– Машу? – переспросил Петруха в полный голос. – Этот, что ли?

«Земляне» встали с травы и, не одеваясь, пошли к Грифу. Спортивные, подтянутые.

Гриф вздохнул и поставил сумку на землю.

– Тебе зачем Маша? – с ходу спросил Петруха.

Спасибо, хоть не сразу ударил.

– У меня для нее передача от отца.

– У нее нет отца, – сказал Петруха.

Его приятели, не торопясь, взяли Грифа в полукольцо.

– Уже – нет, – подтвердил Гриф.

Мышцы на животе мальчишки напряглись, подрагивают. Зрачки чуть сузились. Грифу очень мешали очки, но их он пока решил не снимать.

Двое мальчишек выбрались из озера и подошли, замкнув кольцо вокруг Грифа.

Мужичок присел на лежащее на берегу бревно. Курил очередную сигарету. Нервничает. Заметно – нервничает. На перроне, когда метелили поклонников инопланетян, он был совершенно спокойным. Сейчас – нервничает. Это значило, что сам он считает ситуацию серьезной.

– Что значит «уже нет»? – спросил Петруха.

– Это значит, что вчера он умер. И перед смертью…

Петруха хмыкнул. Понятное дело, все это похоже на кинуху. Умирая, папа велел передать. А что делать, если все так и было?

– Через час электричка. До станции проводить? – спросил Петруха.

Он говорил короткими фразами с очень серьезным выражением лица. Деловито, подумал Гриф.

– А если я…

– Без «если».

– Вот так?

– Именно так. И не иначе.

Чушь какая-то! Серьезный человек, перед которым стоит очень серьезная проблема, вынужден терять время в бессмысленных препирательствах с местной шелупонью.

– Ты, часом, не журналист? – спросил Петруха.

Гриф промолчал.

– Он не журналист, Лукич? – спросил Петруха у мужичка.

– А хрен его знает. – Лукич выбросил окурок.

– А если журналист? – Петруха вроде даже засомневался. – Потом напишет про нас…

– Не журналист, – сказал Гриф. – Совершенно. Просто друг ее отца.

– А отец перед смертью адрес чего не шепнул? За тридевять земель, в тридесятом царстве…

– Мальчики, – сказал Гриф самым мирным тоном, каким только мог. – Не нужно цепляться к старшим. Если взрослый дядя задал вопрос, нужно вежливо ответить. А если другой взрослый дядя подбивает делать гадости – послать того дядю к хренам собачьим.

– Очки сними, – посоветовал Петруха. – Чтобы глаза не повредить.

Бить будет с левой ноги, подумал Гриф. Легко подпрыгнет и ударит. Действительно, может разбить очки и повредить осколками глаза. Ему так кажется.

– Как скажешь… – Гриф медленно снял очки.

– Твою мать… Блин! Ни хрена себе! – Те, что стояли перед Грифом, вскрикнули одновременно, двое сзади ничего не поняли, и специально для них Гриф оглянулся. – Черт!

Жаль, что не ночь. Ночью глаза выглядят еще эффектнее. Если их заставить светиться. Потом будет немного печь, но производимое впечатление того стоит.

– Мне нужно найти Машу Быстрову, – сказал Гриф.

Он не успел заметить, откуда в руках у белобрысого паренька оказалась палка. Парень стоял сзади, посему решил, что фокус пройдет.

И был очень удивлен, что не получилось. Палку у него отобрали, сломали и выбросили.

– Я не буду с вами драться, – уже с трудом сдерживаясь, процедил Гриф. – Я просто сейчас начну рвать вас в клочья.

– Стоп! – крикнул Лукич. – Стоять!

Лукич подошел к Грифу, заглянул в глаза.

– Ты из…

– Из, – подтвердил Гриф.

Петруха опустил нож.

– Извини, – сказал Лукич. – Я ж не знал.

– Извините… – сказали мальчишки. – Фигня получилась.

– Нормально.

Яркое солнце отражалось от поверхности озера, солнечный зайчик оттолкнулся вдруг, прыгнул в глаза и вгрызся в мозг.

Гриф надел очки, но боль не прошла. Гриф зажмурился, чего, в общем-то, делать не следовало. Стало еще больнее.

Так нельзя. Гриф попытался вспомнить, когда промывал глаза. Нельзя так. Процедуры нужно повторять регулярно.

– Я отойду на секунду, – сказал Гриф. – Сюда, в сторонку.

Он присел над сумкой спиной к зрителям, уже практически на ощупь нашел аэрозоль, снял очки и обработал глаза.

Боль исчезла мгновенно. Но вонять от него теперь будет мерзостно. Теперь, даже если он очень захочет сохранить инкогнито, ничего у него не получится.

Лукич и мальчишки молча ждали, когда Гриф закончит. Только один из мальчишек поморщился, когда запах долетел до них. Поморщился и испуганно оглянулся на приятелей – не заметил ли кто.

– Не хочу показаться вам назойливым, но мне нужно найти Машу Быстрову.

Мир вокруг снова обрел четкость и однозначность.

Деревья больше не казались полупрозрачными, и рыба в озере больше не отсвечивала сквозь толщу воды. И солнечные зайчики больше не пытались убить.

Через полчаса его привели к дому Быстровых.

Впрочем, «к дому» сказано было с большой степенью упрощения. К особняку.

– Они, как раз, неплохо живут, – пояснил Лукич. – Они – это мать, сожитель ее… А Маша… Наши почему так «космополетов» не любят… Из-за Маши вот и не любят. Она ведь… когда более-менее… гулять выходит. За ней Гриша следит, охранник. Нормальный парень, не мешает с ребятами разговаривать… ну, типа разговаривать… Какая там беседа может быть… Слезы одни. Наши бабы поначалу своих девок к ней не допускали, боялись. Вдруг что найдет на городскую… А потом даже наоборот. Девки – они дуры. Начитаются… Читал «Звездную любовь»? Нет? А я пролистал… Мне «земляне» вон подсунули. Петруха говорит – посмотри, какие сволочи… Там про то, как наша девчонка полюбила инопланетного, а тот соответственно ее… Детей, ясное дело, быть не может, но это и не важно, если любовь. Настоящая, со звезд… Ее семья была против, тогда девчонка все бросила и ушла к любимому. И они улетели к звездам. Суки. Я бы этого писателя…

– От меня еще воняет лекарством? – спросил Гриф.

– Если с наветру от тебя стоять – терпеть можно. А под ветер… Терпение нужно.

Сам Лукич держался от Грифа именно с наветренной стороны и курил беспрерывно.

– Тогда присядем, подождем, пока выветрится. Нельзя в приличный дом с таким ароматом.

– В приличный… – пробормотал Лукич.

Он снял пиджак, постелил его на траву под деревом. Сел, прислонившись к стволу.

– И долго будет выветриваться?

– С полчаса, может. – Гриф сел рядом, на землю. – Да вы не теряйте время. Я и сам…

– Ни хрена ты сам… – отмахнулся Лукич, прикуривая от окурка. – Без меня тебя не пустят.

– А с вами пустят? Вы друг семьи?

– Участковый я местный, – тяжело вздохнул Лукич. – Старший лейтенант Артем Лукич Николаев. Удостоверение показать?

Гриф неуверенно кашлянул.

– Не нравлюсь? – Лукич достал из кармана пиджака удостоверение, протянул Грифу. – Читай.

– Да я верю. Верю. Просто обычно участковые в форме ходят. Или у вас отпуск?

– Ага… Какой к хренам отпуск! Тут на всю округу я один. Ни машины, ни даже мотоцикла. В район на электричке езжу. Или на попутках. А форма… И что бы я в форме возле электрички сейчас делал? Кто-то из приезжих точно бы ко мне бросился – спаси, сохрани… А не пойти нельзя. В Даниловке увлеклись ребята… Посадили троих.

– Поезд, наверное, опоздал минут на тридцать, – предположил Гриф. – Пришлось пинать дольше, не останавливаться же!

Участковый промолчал.

– Так что с Машей? – спросил Гриф.

– С Машей… Все нормально с Машей. Девчонке восемнадцать лет, красивая, стройная. И… – Участковый затянулся сигаретой. – Бабы называют ее припадочной. Тычут пальцами и говорят дочкам – смотри, мол, что бывает с теми, кто дурацкие книжки читает. Начиталась, вон, поехала на Территории…

Девяносто восемь из ста, подумал Гриф. Только две женщины из ста после контакта с Братьями сохраняют здравый рассудок. Об этом не пишут, разве что в Сети может пройти информация о том, как девчонка приехала на Территорию и что с ней после этого произошло. Жуткие рассказы об изнасиловании и ролики андеграунд-порно, чтобы было понятно, как это произошло.

Пишут совсем о другом. Пишут о внезапно разбогатевших красотках, о том, как это здорово, что необыкновенное сочетание разных рас невозможно описать словами…

…Это нужно почувствовать, сказала в интервью нашему корреспонденту Ангелина. После этого все кажется таким пресным и вялым. Я обязательно вернусь туда…

И книжки про звездную любовь. Кино, слава богу, не снимают.

Из оставшихся девяноста восьми процентов женщин половина погибает в течение трех-четырех недель. Нервное истощение, самоубийства. Оставшиеся в живых… Около трети можно вылечить. Остальных можно только стабилизировать. Не дать умереть.

…Это так потрясающе! Это действительно неземное наслаждение!..

И нет никакой возможности запретить вход на Территории таким вот, ищущим любви, денег или неземного наслаждения. Это оговорено в Соглашении и Протоколе.

– Они сюда переехали года два назад. Вначале одна мать приезжала, Елизавета Петровна, местечко выбрала, бумаги оформила. Потом строители… Быстренько так построили, месяца за три. И переехали. Сама с хахалем, Маша и обслуги человека четыре. Меня поначалу попыталась горлом взять: не сметь ходить к нам, нервировать девочку, которой и так плохо… Мы имеем право на частную жизнь, мы потому сюда и переехали, чтобы нас не нашли журналисты и чтобы Машу не забрали для опытов.

– Для опытов? – удивился Гриф. – Странно… В каждой клинике есть отделение стабилизации. Материала для таких опытов хоть отбавляй.

– Не знаю… Я выслушал мадам, потом сунул ей в рожу предписание. Обязан я раз в неделю как минимум обследовать дом на предмет соблюдения и выполнения. Им бабки платят, и неплохие, если судить по жилью и привычкам. Братья вроде пенсии выплачивают пострадавшим. Или наши за Братьев… Не знаю. Только теперь меня пускают на двор без всяких… А я как к ним схожу, потом дня два спать не могу. Только водка и спасает. Я как увижу…

– Я видел таких, – кивнул Гриф.

– Видел… А я – каждую неделю. И обязательно – опрос. Как дела, Маша? Что ты сегодня кушала? Не обижают? Что?.. – Лукич сплюнул. – Каждую неделю. у меня вот вопросник с собой всегда, на что обращать внимание. Вот…

Участковый достал потрепанный блокнот, потряс им в воздухе.

– Вот. Цвет белков глаз, контактность, отсутствие-наличие сыпи на обратной стороне кистей рук, произношение шипящих и сонорных… Сто десять вопросов. Слежу, заполняю… Отправляю в район. Недавно посмотрел свои записи, а у нее изменения по двадцати пяти показателям. Почти четверть… И что это значит? Что это означает, когда она начинает тереть кончики пальцев? Беспрерывно, будто пытается от чего-то избавиться…

– Давно начались изменения? – спросил Гриф.

– С полгода как… рывком. То один-два пункта за год, а то за шесть месяцев – двадцать. – Лукич принюхался. – Вроде ты уже и не воняешь… Кажется.

Гриф глянул на часы, кивнул.

– Пора уже. Пойдем?

– Пойдем, – вздохнул Лукич.

Встал, вытряхнул свой пиджак и набросил его себе на плечи.

Девочке становится хуже. Понятно, что она потихоньку сползает, и неизвестно, сколько она еще сможет вот так балансировать над бездной. Поначалу, узнав, что дочка Быстрова больна, Гриф удивился. Зачем отец пошел на Территорию? «Верблюдами» становились обычно те, кто не имел родственников, и те, кто рассчитывал разбогатеть одним махом. Еще туда шли любители острых ощущений и полные кретины.

У Маши есть деньги. Не у Маши, конечно, у ее опекунши, но деньги есть. Насколько знал Гриф, деньги немаленькие. Зачем рисковать? Зачем…

Они остановились перед воротами, участковый нажал кнопку звонка. Над забором взлетела камера, облетела стоявших и зависла перед самым лицом Лукича.

– Вечер добрый, – сказал участковый. – Проверка.

Камера распустила усики псевдодинамика.

Однако, подумал Гриф, неплохо живут. Стоит такая техника достаточно дорого. И использовать ее в качестве сторожевых устройств… Здесь богатства не стесняются. Пусть каждый видит, как живут люди.

– С вами кто?

Камера переместилась к Грифу.

– Врач, – сказал участковый. – Доктор из районной клиники.

– Только участковый.

– Ты читал предписание?

Участковый полез в карман. Свой архив, похоже, он таскал с собой.

– Пункт восьмой, «Участковый и сопровождающие его лица». Это лицо меня сопровождает. Или хочете, чтобы я в писульке указал, что вы…

Камера втянула псевдодинамик и улетела за ворота. Створки ворот разошлись.

Хозяйка дома встретила их в холле, заставленном мягкой мебелью. Елизавета Петровна сидела, закинув ногу на ногу, в глубоком кресле.

– Послушайте, – Елизавета Петровна не сказала «любезный», но это все равно словно прозвучало, повисло в пропитанном благовониями воздухе, – вы могли хотя бы предупредить…

Елизавета Петровна была в пеньюаре, бледно-розовой кисее на ухоженном теле. У Елизаветы Петровны было шикарное тело, и скрывать этого она не собиралась. И не собиралась тратить своего времени на пустые разговоры.

– Инга! – чуть повысив голос, позвала Елизавета Петровна.

По лестнице со второго этажа спустилась женщина лет пятидесяти. Ни капли косметики, темное строгое платье, брезгливо поджатые губы.

– Где сейчас Машенька? – спросила Елизавета Петровна.

– В комнате.

– Проводите ее сюда.

– Спасибо, мы пройдем к ней, – сказал Гриф.

– Вы будете находиться там, где я вам разрешу. – Ярко-красные губы Елизаветы Петровны изогнулись в брезгливой улыбке. – Приведите Машу сюда.

Это она напрасно. Гриф давно уже не позволял кому-либо разговаривать с собой так.

До хозяйки дома было ровно два шага. Она даже испугаться не успела. Пощечина обожгла щеку – Елизавета Петровна взвизгнула. Скорее от неожиданности, чем от боли и обиды.

– Да как вы смеете!.. – возмутилась Елизавета Петровна.

Люди очень быстро привыкают к хорошему, а Елизавету Петровну вот уже два года никто не хлестал по лицу.

Чопорная Инга пулей взлетела по лестнице на второй этаж.

Гриф медленно намотал крашеные волосы хозяйки дома себе на руку, поднял даму с кресла.

– Я… – начала Елизавета Петровна, но замолчала, задохнувшись от ужаса: Гриф снял очки. – Миша! Миша!

Миша, мускулистый парень двадцати пяти лет от роду, сожительствовал с Елизаветой Петровной вот уже полтора года и в принципе был своей жизнью доволен. Хозяйка, правда, ревновала его к каждой бабе в радиусе Десяти километров и держала у себя на службе только крокодилов вроде Инги, но была, в общем, не самым худшим вариантом. Одному из приятелей Михаила приходилось ублажать старую перечницу лет шестидесяти.

Был небольшой недостаток у Елизаветы Петровны – требовала она почти мгновенного прибытия по первому же зову. Приходилось постоянно находиться настороже, чтобы, не дай бог, не прослушать.

Сейчас Миша сидел на веранде, загорал. Услышав крик, вскочил и бегом бросился в холл – хозяйке нравилось, когда он прибегал.

Зрелище, открывшееся Мише, было настолько фантастическим, что он замер в дверях и секунд тридцать просто смотрел, как его работодательницу таскает за волосы незнакомый мужик. Местный участковый трясет незнакомца за плечо, а тот, не обращая внимания на мелочи, хлещет Елизавету Петровну по лицу.

– Что ты смотришь, Миша?! Сделай что-нибудь!

Миша попытался. Зря он, что ли, тратил столько времени и денег на тренировки и инструкторов. Миша бросился на нападавшего.

Бросок – встречный удар ногой – чувство полета – темнота.

Гриф бил молча. Бил, понимая, что делает неправильно, что если не успокоится, то просто забьет эту… эту… Гриф заставил себя разжать пальцы и оттолкнуть бабу. Поднял трясущимися руками с ковра свои очки, надел.

В холл влетел охранник. Его напарник сегодня был выходным: места здесь были тихими, охранники дежурили по очереди. Двух мужиков в доме должно было хватить.

Должно было. Но не хватило.

Михаил лежал возле стены и в событиях не участвовал. Охранник… Охранник, наверное, лег бы рядом с сожителем хозяйки, но вовремя и, самое главное, правильно отреагировал на окрик участкового.

– Стоять! – срываясь на фальцет, закричал Лукич. – Вон из комнаты!

Того, кто бил хозяйку, охранник не знал, но участковый был ему знаком и имел право. Охранник потоптался на пороге.

– Выйди на крыльцо, – сказал, успокаиваясь, Лукич. – Подожди.

– Мерзавцы! – выкрикнула Елизавета Петровна. – Подонки! Тебя прислал Быстров? Этот мерзавец говорил… говорил…

Губа у Елизаветы Петровны треснула, кровь стекала на пеньюар, пачкала обивку кресла. Правая щека начинала багроветь и пухнуть.

– Я знала, что он подонок. Знала! Он… он завидовал мне. Завидовал… Хотел денег… Тогда, когда Маша вернулась… оттуда, он потребовал, чтобы я отдала Машеньку ему. Отдала… Мою дочь! Мою! – выкрикнула Елизавета Петровна. – Он просчитался… Мерзавец. Конечно, он прикидывался, ах Машенька, бедненькая… Машенька… Она тянулась к нему, она не понимала… Он всегда был для нее чужим. Теперь не смог найти денег… прислал тебя… тебя…

Елизавета Петровна попыталась вскочить с кресла, но Гриф толчком в грудь отправил ее назад.

Господи, подумал Гриф, за что же так! Мы ненавидим Братьев за то, что они калечат наших девчонок. А что, эта мамаша лучше? Лучше? Теперь понятно, почему Быстров пошел на Территорию. Теперь – понятно.

– Здравствуйте, Артем Лукич. – Голос прозвучал тихо, но неожиданно ясно. – Инга сказала, что вы меня искали.

Гриф оглянулся.

По лестнице спускалась Маша. В вещах Быстрова Гриф нашел фото, еще старую, плоскую фотографию. На ней дочке было не больше пятнадцати. Она стояла рядом с отцом, крепко держа его за руку. Словно боялась отпустить.

– Здравствуй, Маша, – ответил Лукич. – Здравствуй, хорошая.

Елизавета Петровна всхлипнула, высморкалась в полу пеньюара.

Маша спустилась в холл, остановилась. Совершенно нормальная девочка, успел подумать Гриф, прежде чем гримаса боли исказила Машино лицо. Словно судорога пробежала, комкая улыбку и сдвигая зрачки к переносице.

Девушка поднесла скрюченные пальцы к губам, подула на них, как будто пыталась унять боль. Тело изогнулось, словно невидимка – злой сильный невидимка – стал скручивать его в спираль. Еще мгновение – и с влажным хрустом тело сломается, рухнет кучей тряпья на пол…

– Здравствуйте, Артем Лукич, – повторила Маша, выпрямляясь. – Вы к нам в гости?

Не было ничего. Для Маши – ничего не произошло. Она только что спустилась из своей комнаты вниз. И поздоровалась с Артемом Лукичом. Он такой славный! Он всегда старается ей что-нибудь подарить – яблоко или горсть орехов.

Маша прошла мимо матери, словно не заметив ее. Не было в кресле никого. Никто не ругался сквозь зубы последними словами, отплевывая кровь.

Гриф отвернулся.

Сволочи. Сволочи! Если бы сразу… Если бы девочку сразу отправили в клинику… Сейчас она была бы уже нормальной. У матери не было бы этого шикарного пеньюара и загара из солярия, не было бы этого дома, но девушка была бы нормальной. А сейчас… Наверное, сейчас тоже не поздно. Отец, наверное, спрашивал у врачей. И хотел отправить дочь в клинику…

Все очень просто – мама соглашалась отказаться от прав на ребенка. За деньги. Она – опекунство. Ей – деньги. Мама не могла не видеть, что девочке осталось немного, что еще чуть-чуть – и ее заберут в больницу. Приедут санитары и загрузят беснующуюся девушку в машину. К тому моменту у нее не будет рассудка и не будет шансов. Их уже и сейчас почти не осталось. Шансов.

Гриф шагнул к креслу, к Елизавете Петровне.

– Что? – спросила она. – Снова будешь меня бить? Я засужу тебя. Засужу. Ты сгниешь на зоне. И Быстров сядет с тобой вместе.

– Лукич, – не сводя взгляда с ее лица, окликнул Гриф.

– Что? – Голос участкового был недовольным.

Кому приятно попасть в такую переделку. Шли поговорить. Поговорили, твою мать…

– Возьми девушку и выйди на двор.

– А ты…

– А мы поговорим с мамашей. Приватно.

– Ладно, – кивнул Лукич. – Пошли, Машенька. Цветы. Пойдем цветы посмотрим.

Дверь закрылась.

– Сколько муж предлагал вам отступных? – спросил Гриф.

– У него никогда столько не будет! – выкрикнула Елизавета Петровна. – Голодранец! Всю жизнь мотался по точкам, тянул лямку. Всю жизнь мне искалечил. И что взамен? Однокомнатная квартира на троих? У него хоть хватило порядочности оставить мне и дочери квартиру после развода.

– Ты понимаешь, что скоро перестанешь получать деньги на дочь? – Говорить с ней о совести и жалости бессмысленно. – Еще три-четыре месяца. Потом девочку заберут. И деньги пойдут в государство, на содержание ее в клинике.

– Жадные мерзавцы, – процедила мать. – Отобрать у несчастной матери последнее…

– Машу можно было вылечить. Если бы ты сразу отдала ее в клинику…

– И что? Что? Я тебя спрашиваю – что тогда было бы? Она была бы здорова, пришла бы в нашу квартиру… дальше что? Жила бы как ни в чем не бывало? А на какие деньги она бы жила? На какие деньги жили бы мы? На алименты этого неудачника? А что сказали бы соседи, люди, знавшие, почему с ней такое? Вы не слышали, как кричат «братская подстилка»? Открываете штору, а за окном, на противоположной стене, надпись – «неземное блаженство». Большими буквами, которые светятся в темноте и которые нельзя стереть. Что ей делать?

– Она сама бы решила.

– А я? Мне как с этим жить? Если бы она вернулась нормальной, если бы нашла свою любовь…

– Любовь? – переспросил Гриф.

– Конечно. Мы много говорили с ней об этом… Вечерами смотрели на звезды…

– Что же ты сама не пошла, сука?

Елизавета Петровна воровато оглянулась и ухмыльнулась:

– А если бы не получилось?

Гриф почувствовал, что еще немного, еще минута – и он убьет эту стерву.

– Сколько ты потребовала у мужа? Когда он должен был принести тебе деньги?

– Он сказал – через месяц. Поскольку сказал он это три с половиной недели назад, то, выходит, на днях.

Миша застонал, пошевелился, пытаясь подняться.

– Ты уже подготовила документы? – спросил Гриф.

– Зачем тебе это?

– Подготовила? Твой бывший муж должен был торопиться. Он потребовал, чтобы ты подготовила все документы.

– Откуда у него деньги? – снова засмеялась Елизавета Петровна.

– Но документы ты все равно приготовила. Ты не захотела бы упустить даже такого шанса. А Быстров не поверил бы тебе на слово. Ты приготовила документы.

– Не без того. Они здесь, но там не вписано его имя.

– Отдашь документы мне…

– Понравилась девочка?

Гриф замахнулся, но Елизавета Петровна даже не вздрогнула.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнула Елизавета Петровна. – Тебе я даже уступлю. Сделаю скидку.

– Документы, – сказал Гриф.

– Да пожалуйста! – Елизавета Петровна встала с кресла, подошла к шкафчику в углу и достала несколько листков бумаги. – Нотариус все подписал и заверил.

Еще она принесла с собой карточку. Бросила на журнальный столик.

– Не наличными же ты принес… Сначала ты перечисляешь мне деньги, вот… – Елизавета Петровна аккуратно вывела магнитным карандашом на своей карточке требуемую сумму. – Потом я отдаю тебе…

Елизавета Петровна потеряла сознание. Трудно было не потерять сознание после такого удара. А Грифу было трудно так ударить. Так, чтобы не убить.

Гриф достал из кармана рубашки свою карточку и карандаш, положил на карточку Елизаветы Петровны сверху, спохватился, посмотрел в документы. Все нормально. Хоть тут не соврала.

Гриф поставил свою подпись на карточке. Подождал, пока буквы исчезнут. Все, оплата произведена. Можно было просто забрать документы и уйти, но так решил Машин отец. И не было у Грифа права это решение отменять.

– Инга! – крикнул Гриф. – Соберите Машины вещи. Она уезжает.

Но сразу уехать не получилось. Лукич не возражал, Инга не возражала, охранник тоже не имел ничего против– плохо стало Маше. Гриф даже не успел объявить ей об отъезде. Только отдал распоряжение Инге, как в комнату влетел охранник.

Приступ. Очередной и такой несвоевременный. Машу пытался удержать Лукич, шептал ей что-то, потом кричал, но она вырывалась, отталкивала его и что-то выла низким утробным голосом. Зрачки закатились, в уголках рта появилась пена.

Подбежала Инга с медблоком, профессиональным движением закрепила его на предплечье Маши. На блоке замигал индикатор инъекций. Высветились цифры – пульс и давление. Маша затихла.

– Это третий приступ за день, – строго глядя перед собой, сказала Инга. – Вчера было два.

Гриф сел на ступеньках крыльца, потер лоб. Все идет не так, все рушится в задницу.

Он просто собирался встретиться с дочкой Быстрова. И решить, как передать ей деньги. Не зародыши, естественно. И не их стоимость. Выяснить, зачем вообще нужны были деньги – настолько нужны. Выяснил. Дальше что? Мало того что пришлось засветить одну из своих карточек. Пусть не из основных, одноразовую, но кто-то мог отследить и ее.