Текст книги "Пехота Апокалипсиса"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А не пошел бы ты, Леша, на хрен, со своим любопытством,– ласково ответил Пантелеймонов.– Вот так бы встал с кровати и пошел. Имею я право на личные воспоминания?

– Ладно,– не стал спорить Трошин.– Имеешь. Ты как полагаешь, нас тут прослушивают?

– С ума сошел? – самым неподдельным образом возмутился Григорий.– Мы тут возле самой Территории, у нас тут Корабли летают почти над головами... Лишняя электроника нам ни к чему. Сам же знаешь, что делает Корабль с электроникой. И с теми, кто рядом с ней находится. У нас установки залпового огня на ручном приводе были.

– И вертолеты на велосипедных педалях.

– Пошел ты!

– Уже в пути. Уже в пути...

Лицо Трошина приобрело выражение задумчивое, почти мечтательное. С самого Лешкиного детства все окружающие знали, что за такой задумчивостью следует поступок неординарный, можно сказать – отчаянный.

Лешка Трошин никому этого не говорил. Лешка Трошин до этого самого мгновения даже себе самому не признавался, что собирается покидать гостеприимный спецлагерь. И как можно скорее.

По всему выходило, что времени для этого остается мало.

В спецлагерь посетители приезжали редко. Вообще не приезжали до этого дня, и начальник надеялся, что так будет всегда. Понимал, что надеется напрасно, но все равно надеялся.

И своего раздражения по поводу первого визитера даже и не скрывал. Тем более – после побоища. И после очень неприятных известий, поступивших по неофициальным каналам.

Жизненный опыт подсказывал начальнику спецлагеря, что проверяющие появляются в самый неподходящий момент. А у него в медблоке как минимум находился один человек с сотрясением мозга и один порезанный.

Но оказалось, что приехавший был в курсе всего произошедшего и даже более того – получалось, что именно он все это происходящее и заказал.

– Значит, порезали его больно, но аккуратно? – спросил проверяющий.

Он удобно устроился в кресле перед контрольным пунктом и рассматривал сенсоры, переключатели, рычажки и кнопочки с неподдельным интересом. Руки при этом держал в карманах, словно демонстрируя нежелание прикасаться к чему-либо.

Почти брезгливо.

Пообедать он, кстати, тоже отказался.

– Как и было приказано...– тон начальника спецлагеря был подчеркнуто сух и официален,– мы организовали потасовку. Если бы Трошин не вырывался, обошлось бы еще легче. Мы планировали два аккуратных прокола, получилась в результате рваная рана, но оно, наверное, и лучше. Достовернее.

– Ну да,– кивнул гость.– Куда ж мы без достоверности. Нам без системы Станиславского просто никуда. Кстати, этот ваш контуженый, не так чтобы гениальный актер.

– А откуда мне взять актеров? – осведомился начальник спецлагеря, выйдя на минуту из образа невозмутимого служаки.– Мужичок из особого отдела, был внедрен в Террвойска, остался мне в наследство. И других у меня нет. Работает, между прочим, неплохо...

– Да? Это вы ему рекомендовали сообщить Трошину, что прослушки здесь нет?

– Это входило в разработанный сценарий, который мне прислали оттуда...– начальник спецлагеря мотнул неопределенно головой.

– Типа – разговорить и склонить к побегу,– улыбнулся гость.

Неприятно, между прочим, улыбнулся.

– Или не побегу, а к восстанию? – поинтересовался гость.

– Вы думаете, что я это знаю? – оскорбился хозяин.– Мне присылают пакет с курьером, я читаю, иногда знакомлюсь с кадроматериалами... И все.

– То есть когда будет принято решение устроить небольшое восстание с резьбой по охране, то вы подчинитесь?

Начальник лагеря удивленно посмотрел на гостя. Вел тот себя для проверяющего, мягко говоря, странно.

И удивление на лице начальника спецлагеря проступило достаточно явственно.

– Не нужно нервничать,– сказал гость.

Быстрым движением он достал из внутреннего кармана куртки небольшой серо-зеленый металлический кубик. Поставил его на пульт.

– Знаете, что это?

– Глушилка,– сказал начальник спецлагеря.

– Правильно. Братская технология, стопроцентная гарантия против подслушивания, подглядывания и вынюхивания,– одобрил информированность собеседника гость.– А вот это – портативный кадропроектор. Тоже из братских подарков. Предлагаю посмотреть кино. Вы о нем наверняка слышали, но еще не видели.

Гость протянул руку к кадропроектору, но остановился и повернулся к начальнику спецлагеря.

– Только с самого начала я хочу вас попросить об одном одолжении. Прошу выполнить мою просьбу без вспышек ярости и других необдуманных действий.

Начальник спецлагеря кашлянул.

– Нет, я не думаю, что вы вдруг сойдете с ума и начнете убивать или калечить представителя вышестоящего начальства...– Гость вежливо улыбнулся.– Но я не хочу, чтобы вы вдруг запустили в меня нить... господин «паук». С недавних пор это стало опасным.

Начальник спецлагеря напрягся, но потом улыбнулся и расслабился.

– Отлично.– Лицо гостя снова приобрело выражение вежливого участия.– Тогда – смотрим кино.

И они посмотрели.

Гость время от времени комментировал происходящее:

– Вот, входит господин китайский представитель. А за ним следом – ваш человек... извините, «паук». Он так сосредоточен и настроен на работу, что не обратил внимания на пустяки... Китаец, который получил предупреждение, практически угрозу, не прячется, а идет в людное место... Китаец, конечно, может не знать о существовании Ассоциации «пауков», но все равно – странно. И то, что высокопоставленный чиновник снимает местную шалаву, тоже никого не удивило. Вы привыкли к собственной безнаказанности, милостивые государи...

Начальник спецлагеря смотрел молча, не перебивая и на провокации не поддаваясь.

– «Паук» приступает, пошла нить...– Гость указал пальцем.– Мы снимали все происходящее в нескольких режимах. Во-первых, чтобы не пропустить самое интересное, а во-вторых, редко удается пощупать нить в процессе... Кстати, мы выяснили, почему детекторы движения не реагируют на перемещения нити. Сами знаете – почему?

«Паук» промолчал.

– Вот и мы теперь знаем. Нить не живет в организме. Вернее, живет, но в виде крохотного объекта. Вирус. Или даже молекула... И она не растет, она наращивается. Врастает в воздух, превращая в себя его молекулы. Нечто вроде ионизации... или не знаю как сказать. Я ведь не ученый. Я в последнее время – посыльный. Посланец, так сказать, доброй воли... Обратите внимание сюда.– Гость сунул руку в кадропроекцию, развернул изображение и увеличил его.– Вот, нить доросла до глупого китайца и... неприятное зрелище, правда? Бедный «паук»... Что же это он готовил объекту?

– Он предпочитал подвешивать жестко,– сказал начальник спецлагеря.

– Вот так, как получил сам? – спросил гость.

– Я не знаю,– ответил «паук».– И даже не догадываюсь. Я уже месяц никуда отсюда не выезжал.

– Но связь со своими поддерживаете?

– Да.

– Вот и отлично. Тогда – перейдем к делу.– Голос гостя стал холодным и твердым.– Мы сейчас с вами побеседуем, я изложу свои резоны, вы все обдумаете – я даже уезжать не буду. Вы меня отправьте в медблок, вроде как я от медицинского ведомства, тем более что и документы у меня соответствующие найдутся. Я там пообщаюсь с медперсоналом, с больными, переночую, чтобы вникнуть в обстановку и заодно гарантировать вам, моему гостеприимному хозяину, мое присутствие на ближайшие сутки. После чего вы мне сообщите решение Ассоциации. Плюнете, поцелуете, к сердцу прижмете, к черту пошлете... Хотя я полагаю, что мы подружимся. Вы же хотите знать, как и отчего погибают «пауки»? Хотите?

– А у нас времени – много,– сказал Касеев и обвел взглядом собравшихся в его кабинете.– У нас – вся жизнь впереди. Особенно у Ассоциации «пауков», которая позволяет себе опаздывать не только на планерку, но даже на свои назначенные встречи. Что с того, что я почти час уговаривал столичного чиновника дать интервью? Нет, Натали, действительно – что с того? Вы у нас решили, что... А что вы, собственно, решили?..

Касеев изобразил на лице внимание. Натали тяжело вздохнула.

– Парикмахерская? – спросил Касеев.

Натали кивнула.

– Знаете, Натали, если бы я позволял себе интимные отношения с подчиненными, то от вас в отделе была бы хоть какая-то польза... Но поскольку я этим не занимаюсь...

– А об остальных никто, конечно, не думает,– сказал Максим Зудин, имевший привычку не только гробить кадры, но и высказывать свои самые потаенные мысли вслух.– А Натали, между прочим...

Обнаружив себя в центре внимания коллектива, Максим замолчал и задумался – не сболтнул ли чего лишнего.

– Ладно, Натали,– с трудом сохраняя серьезное лицо, сказал Касеев,– даю тебе еще один шанс. Не надо благодарностей – отработаешь...

Лицо Натали просияло.

– Репортажами, милая, репортажами.– Касеев переждал, когда личный состав перестанет хихикать, и подвинул к себе листок с темами будущих материалов.– Значит, что тут у нас?

Подчиненные молчали.

То, что у завотдела было хорошее настроение,– ничего не значит.

Характер у Касеева испортился: одни полагали, что после карьерного взлета, другие – что после встречи с Кораблем, третьи... Третьи о своих подозрениях никому не рассказывали, но догадывались, что может означать рефлекторное потирание большого пальца правой руки об указательный.

– У нас тут... рассказ о проблемах здравоохранения, о ходе строительства нового автобана... о перспективах осеннего призыва в армию... гастроли театров... открытие галереи... пресс-конференция экологов...– Касеев тяжело вздохнул и постучал пальцами по столу.– Значит, ничего более живого и интересного мы родному Агентству предложить не можем? А, орлы?

Орлы молчали и отводили взгляды.

Собственно, ничего нового тут не было – этот вопрос Касеев задавал на каждом совещании, и на каждом же совещании подчиненные предпочитали отмалчиваться.

– Давайте так...– Касеев отложил в сторону ручку и откинулся на спинку кресла.– Поговорим просто так, без понтов. Как коллеги и сотрудники. Если не честно, то хотя бы искренне. Еще месяц назад вас... нас приходилось постоянно бить по рукам, чтобы не касались светлого имиджа Братьев и побратимов. Я же помню репортаж из деревни после прохождения Корабля... Материал не пустили в Сеть, но ведь он был? А интервью с сетевым партизаном? Это же ты написал, Соболев. А потом еще додумался, когда интервью не взяли в наш блок, слить его вроде как анонимно в Сеть... Ладно, тебя никто из своих не сдал, но ведь ты рисковал... Сетевых партизан тогда ловили...

– А сейчас их и ловить не нужно – отбиться бы. Вон – полная Сеть. Не считая радиоканалов. Как я боролся с Братьями! Черный пиар как оружие непокоренных! Как я уходил из засады и что из этого вышло! Дайте мне орден за заслуги третьего сорта! Мы – ветераны сетепартизанского движения! – Соболев встал, раскланялся под аплодисменты коллег и сел на место.– Нам это нужно? Или это нужно вам?

– А эту свою замечательную точку зрения ты не хочешь выразить? – поинтересовался Касеев.– Вот так все и рассказать: задрали, сволочи, где ж вы в Сети прятались в таком количестве и кто же, в конце концов, андерграунд-порно изготавливал? Там ведь земных женщин монстры не только насиловали, но и убивали... в подробностях и без купюр. Кстати, я один знаю, что андерграунд-порно в продажу стало поступать? Мы в связи с этой порнухой с нашими органами правоохранительными общались?

– Пытались,– сказал Светин.– Центр общественных связей и все пресс-центры знать ничего не знают, у них такой информации нет, но если у нас такая появится, то просят вначале сообщить им, а уж потом, если позволит Закон об оперативной деятельности, обнародовать. И жестко так излагают, между прочим. Убедительно. А пока предложили материалы о росте бытовых преступлений в регионе. В списке материал значится.

– Если вы сейчас надумали спросить у меня о Территориях...– руку поднял Ройтман,– то вынужден напомнить, что не идут туда сейчас поезда, не летают, понятное дело, самолеты, а пешие прогулки заканчиваются либо заключением под стражу, либо невозвращением с Территорий. Это как о жизни после смерти – оттуда еще никто не возвращался.

– А об этом материал...– Касеев почувствовал, что начинает закипать.

Все, что говорили его подчиненные, по сути было правильным. Именно все так и выглядело – бесперспективно и уныло. Он ведь и сам знал, без объяснений Ройтмана, что формально ничего в сношениях с Территориями не изменилось.

Работает режим отбора и фильтрации, запретные зоны и границы никто не отменял, раньше, правда, ссылались на Братьев, сейчас все просто откладывается до выяснения обстоятельств.

– Об этом материал...– начал Ройтман и замолчал, увидев, как Касеев махнул рукой.

– Боимся,– сказал Касеев.– Язык в задницу – и сидеть мышкой? Я не буду попрекать вас зарплатой, хрен с ней, но сами вы себе не противны? Сами себе, акулы Сети?

Он говорил тихим, ровным голосом.

Он держал руки на столе и следил за тем, чтобы они не сжимались в кулаки.

Он понимал, что если сейчас сорвется, то наговорит грубостей и глупостей, что не с подчиненными он сейчас разговаривает, а с Новым Главным, с неизвестными владельцами СИА, с самим собой, в конце концов.

Это понимали все собравшиеся в кабинете. Это понимала даже секретарша Даша, традиционно подслушивавшая разговоры в кабинете через селектор.

И все понимали, что ничего хорошего из этого разговора не получится. Разве что выплеснуть немного накопившейся желчи.

– Нам ведь не могут запретить всего,– сказал Касеев и осекся – вот как раз о запретах речи не было.

Никто ничего не запрещал. На все находились совершенно объективные причины, ничего общего с запретами не имеющие.

– Мы просто струсили,– сказал Касеев.

– Не все,– буркнул, не поднимая глаз, Соболев.– В «Мире» Фомин написал о расстрелах двадцать пятого. И даже опубликовали... как последний материал погибшего журналиста.

– Снегирева попала в пьяную драку. Случайно,– глядя в окно, сказала Натали.

– Когда? – спросил Касеев.

– Вчера, а вы что, не знали?

– Я вчера...– пробормотал Касеев.– Ну, в общем, не слышал.

Касеев постарался не смотреть на свои пальцы. Позавчера он то ли превысил дозу, то ли накопилась эта дрянь...

Не было уже ставших привычными эйфории и легкости. Касееву показалось, что тело становится невесомым, бесплотным, что превращается тело в газ, растворяется в воздухе, но сознание Касеева продолжает работать, он видит...

Если это можно выразить обычным словом «видит».

Касеев словно видел миллионами глаз, словно каждая его клеточка, каждая молекула его тела превратилась в глаза... или нет, не в глаза, а в орган чувств, которого никогда не было ни у одного человека.

Касеев чувствовал объем окружавших его предметов и вещей, ощущал не только их поверхность, но и внутреннюю структуру, чувствовал аромат цвета и точно знал, что в радуге не семь, а куда больше цветов...

Очнулся Касеев вчера вечером, проведя с проклятой зеленой пылью почти сутки. Новому Главному сказал, что готовил эксклюзивный материал. Ведет расследование.

Новый Главный расспрашивать не стал, но очень настойчиво попросил дать возможность ознакомиться с эксклюзивом до его выхода в Сеть.

– Позавчера линчевали писателя,– сказал Ройтман.– На улице Липовой.

– Линчевали? – переспросил Касеев.

Словечко это старались не употреблять официально. Если уж никак не удавалось отвертеться и списать произошедшее на несчастный случай или рядовое преступление, то употребляли термин «эксцесс». И добавляли – «достойный сожаления».

Какие могут быть суды Линча в средней полосе России? Скажете тоже! Это вам не Дикий Запад. Это вам...

– Повесили,– пояснил Ройтман.– Кто-то из прохожих опознал в недавно приехавшем к нам в город мужчине Алексея Глухова, очень успешного писателя-фантаста. Мужик до самой Встречи писал про эльфов и вампиров, а когда поперла тема о любви к Братьям, о межзвездной страсти, не выдержал и стал писать об этом. Типа – бабки хорошие. Не додумался взять псевдоним – славы очень хотелось. Уехал в ноябре из Москвы, думал в провинции отсидеться, но не вышло. Мужику еще и пятидесяти не было...

– Туда ему и дорога,– сказал Соболев.

– Это тот, который написал «Звездную любовь»? – спросила Натали.– Жалко. Я плакала, когда читала... Даже хотела ехать на Территорию, но потом папа...

– Хороший у тебя папа,– с одобрением сказал Зудин.– И рука у него твердая.

– Ага,– легко согласилась Натали.– Я тогда две недели сидеть не могла.

– Зато живая,– подвел черту Касеев и снова повернулся к Ройтману.– Сделаешь материал?

Ройтман возвел очи к потолку и стал загибать пальцы:

– Свидетелей – нет. Милицейские протоколы – недоступны. Уже запустили слухи, что мужика замучили угрызения совести и он повесился, узнав, сколько жизней, сука, искалечил. По всему миру сейчас охота на таких идет. Писателей...

– Вот об этом и сделай материал. Кто, где, как, с переходом на статистику подобных происшествий среди писателей, актеров, режиссеров, богемы, в общем... Мы подобного не одобряем...

– Это вы не одобряете,– встрял Зудин,– а обычные нормальные люди...

– Вот как ты,– хмыкнул Соболев.

– Как я,– с вызовом подтвердил Зудин.– Мы бы этих выродков... Чиновников всяких, сосулизаторов и сбляжателей, тех хоть под суд можно. А этих? Книги жечь?

– Уже жгли,– усмехнулся Ройтман.– Правда, без писателей. И издателей.

– Каленым железом! – выкрикнул Зудин.– И на фонарные столбы. Я бы еще разобрался с уродами, которые в Территориях сидели и Братьев изображали, мать их так! Это ж сколько они народу угробили и искалечили! Вот этих бы вытащить сюда и отдать матерям да отцам!.. И нечего тут рожи корчить! Не нравится... А я бы...

– Ты бы кадр научился правильно строить, мститель.– Касеев хлопнул ладонью по столу.– А то ведь вылетишь с работы. И не за черносотенство, а по профнепригодности.

– А вы мне рот не затыкайте! – Зудин вскочил.– Моду взяли – рты затыкать! Не то время! Теперь за Братьями не спрячетесь!

Зудин хотел еще что-то выкрикнуть, но Соболев, сидевший с ним рядом, вдруг схватил оператора за ворот кожаной куртки и за брючной ремень и, не говоря ни слова, потащил к выходу.

Ройтман бросился вперед, распахнул дверь, Соболев одним движением вышвырнул орущего оператора в коридор и закрыл дверь.

Не говоря ни слова, вернулся на свое место.

Помолчали.

– Да,– сказал Касеев.– И что показательно, чем тупее человек, тем глубже его убежденность.

– А в июле он хвастался, что его, возможно, возьмут работать на Территорию, во Вспомогательную службу,– сказала Натали.– Я так просила, чтобы он меня с собой взял...

– И так просила, и эдак просила,– прокомментировал Ройтман.– Во всех позах.

– Ага,– кивнула, не смутившись, Натали,– по-всякому, только он и сам не поехал, и меня... не взял.

– Это ж он куда теперь? – ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался Артем Красильников, сидевший до этого, как всегда, молча в углу.– К Новому Главному или к народу?..

– Это вы про Зудина? – спросил селектор голосом Даши.– Если про него, то он сейчас к Новому Главному ворвался, со слезами. Вы его что, побили?

– Даша, подслушивать совещания – нехорошо! – сказал Касеев.– От этого уши растут, мигрень развивается...

– Очень нужно мне подслушивать! Тут пришла дама, мамаша девушки, пострадавшей от братской любви... Очень хочет... Новый Главный сказал – к вам.

– Ладно,– сказал Касеев,– душеспасительные беседы закончились, пора работать. Не хотите при всех общаться – перейдем к индивидуальному террору. Сейчас спроважу дамочку и начну вызывать всех по очереди, в произвольном порядке. Никто никуда из редакции не уходит без моего на то разрешения. Пока – свободны!

Касеев встал с кресла, подошел к окну и смотрел, не отрываясь, в него, пока личный состав отдела не покинул кабинет. Еще хотелось зажать уши, чтобы, не дай бог, не услышать в чьем-нибудь комментарии упоминание Зеленой крошки.

Они ведь пялились на его руки. Все в СИА уже смотрят на его руки. Злорадствуют, наверное.

Если бы они знали... Если бы только знали, что он чувствовал вчера...

Вдруг захотелось бросить все и уехать домой, к зеленой мечте, спрятанной в домашнем сейфе вместе с охотничьим ружьем.

Так остро захотелось снова испытать то ощущение объятой необъятности, что чуть не послал все на фиг и не вызвал по телефону машину.

Очень вовремя в кабинет без стука вошла холеная дама.

– Здравствуйте,– сказал дама.– Меня зовут Елизавета Петровна Быстрова. Я председатель Комитета Безутешных Матерей.

– Здравствуйте,– сказал Касеев,– чем могу вас утешить?

– Только не надо хамства,– заявила безутешная мать, усаживаясь в гостевое кресло возле журнального столика в углу кабинета.– Я пришла к вам от вашего начальника, а ему звонили... вам даже не нужно знать, откуда ему звонили. И, между прочим, вас выбрал не начальник, а те, кто ему приказывают...

Безутешная мать закинула ногу за ногу, демонстрируя, что, несмотря на безутешность, она имеет что показать. И привыкла, что ее демонстрации не остаются без внимания.

Касеев достал из холодильника бутылку с водой, сел в кресло напротив безутешной дамы и отпил, прямо из горлышка.

Они помолчали.

Дама чуть приподняла правую бровь – это у нее обычно указывало на удивление, граничащее с изумлением.

Елизавета Петровна Быстрова полагала себя стильной светской дамой, ее в этом всячески убеждали и поддерживали, но сегодня ей мешали две вещи: Касеев не любил светских дам и очень хотел получить свою дозу.

– Бельишко, я смотрю, не новое? – для начала осведомился Касеев.– В смысле не первый раз надето.

Быстрова опустила ногу и одернула юбку. Оскорбление последовало слишком быстро, не оставляя времени на более изысканную реакцию.

– Так значительно лучше, мадам.– Касееву очень хотелось вылить воду из бутылки себе на голову, но он сдержался.– В вашем возрасте и положении немного консерватизма не помешает.

Два оскорбления подряд. Вот сейчас дама взорвется, с воем вылетит из кабинета и побежит к Новому Главному. И пока будет в истерике биться, Касеев успеет сбежать...

Дома, в оружейном сейфе. В отдельной ячейке, с патронами...

Касеев потер пальцы, спохватился и взял со стола карандаш, чтобы занять чем-то руку.

Вот сейчас дама взорвется...

Но дама не взорвалась. Она открыла сумочку, достала мундштук и сигарету, новомодную, бездымную, понтовую и страшно дорогую.

Кстати, отметил про себя Касеев, шмотки у бабы тоже не из самых дешевых. Безутешная мать явно особых материальных затруднений не испытывала.

– Рот свой поганый закрой,– сказала, затянувшись сигаретой, председатель Комитета Безутешных Матерей.– А то я найду способ его заткнуть!

– Ого! – Касеев поставил бутылку на стол, от соблазна подальше.

Мысль врезать в холеное личико стеклянной бутылкой из-под дорогой французской минеральной воды показалась Касееву довольно стильной. И злободневной.

– Не «ого!», а слушай, что тебе говорят.– Дама второй затяжкой докурила сигарету и постучала мундштуком по столику.– Не знаю, что ты о себе возомнил, но, как мне сказали, гнида ты мелкая, крыши у тебя нет, и держат тебя на этом месте только из-за какого-то репортажа героического. Как символ и тому подобное...

Касеев посмотрел на бутылку, отвел взгляд.

В конце концов, он сам виноват – решил немного похамить. Теперь нужно либо вышвыривать ее из кабинета, либо смирять гордыню.

Гнида, говоришь, мелкая, Касеев вдохнул и выдохнул.

Даже дозы теперь не так хотелось.

– Пришел в себя? – осведомилась Быстрова.– И хорошо. Теперь слушай.

Быстрова подняла руки, поправляя прическу и выгнувшись грудью в сторону Касеева, подождала комментариев с его стороны и, не дождавшись, удовлетворенно улыбнулась.

– Ты знаешь, что перестали выплачивать деньги от Братьев за изнасилование?

– Слышал.

– И то, что начали собирать братских подстилок в обычные больницы и в дурки, тоже слышал?

– Тоже.

– А ты знаешь, что опубликованы списки жертв? Не только у нас – и в Европе, и на Украине, и в Индии... везде, где есть эти Территории. Всего – около двухсот тысяч.

– Сколько? – не поверил Касеев.

– Сто девяносто восемь тысяч триста восемьдесят пять, если точно. Без Африки. Никто не знает, что именно творится в Африке.– Быстрова достала еще одну сигарету.– Но меня это интересует мало, как ты понимаешь. Меня интересует, куда подевалась моя дочка, Мария Леонидовна Быстрова. Ее нет в списках. То есть не только ее, еще несколько тысяч, но меня интересует моя. Я подумала, посоветовалась и решила создать Комитет. Но и это так, для развлечения.

– Что вы говорите!

– Не кривляйся, мальчик,– брезгливо поморщилась Быстрова.– Такие, как ты, стоят недорого. Вечер в ресторане, небольшой презент – и мальчик обслуживает, пока ему не подается команда «фу»...

– Горло еще никто не пытался перекусить? – спросил Касеев.

– Вот об этом и речь.– Быстрова достала из сумочки флэш-карту и бросила на столик.– У меня похитили дочь приятели моего бывшего супруга, Леонида Евсеевича Быстрова. Сам он, как я уже выяснила, подох где-то на Территории, но натравить на меня своих корешей успел. Моя система охраны записала, как это происходило, как меня били по лицу, унижали и увозили мою дочь, пользуясь ее бессознательным состоянием. Кто именно ее увозил – не знаю. Не могу выяснить. А вот помогал ему наш участковый инспектор Николаев Артем Лукич. Если бы не этот мент – похититель не смог бы попасть в мой дом.

– Николаев Артем Лукич,– повторил Касеев.– Подожди, это старший лейтенант...

– Уже капитан.

– И что я могу сделать? Арестовать капитана милиции?

– Его и без тебя арестуют,– засмеялась Быстрова.– Уже заявление где нужно, обещали все сделать. А от тебя я хочу... хочу... Поговори с ним, вы уже разговаривали, ты его по телевизору показывал, героя. Поболтай, пусть он расскажет, кого привел, зачем. Или он за все ответит сам. Один ответит.

Касеев медленно потянулся за бутылкой, взвесил ее на руке, перевел взгляд на лицо собеседницы.

– Ты меня понял? – спросила Быстрова.– У тебя нет выхода, мальчик. Он и так и так сядет. А ты поговоришь, поможешь девочку мою найти, ему срок и скостят... Если главного обвиняемого найдут. А тебя просто выкинут с работы, если откажешься. Это для тебя я старая, а для многих я еще очень даже привлекательная. И богатая.

Бутылка вдребезги разбилась о стену.

Быстрова взвизгнула, закрывая лицо руками.

– Хорошо,– сказал Касеев.– Только из уважения к безутешной матери.