Текст книги "Пехота Апокалипсиса"
Автор книги: Александр Золотько
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 3
К полуночи нижний парк у дворца Грифа восстановился полностью. Деревья и кустарники, правда, еще не окрепли, но все сделанное из камня и бетона снова уверенно стояло на своих местах.
Дворец тоже выглядел посвежевшим, словно после ремонта. Или будто его только что построили.
Гриф принес Машу на руках в спальню, положил в кровать, а сам привычно устроился в кресле.
Вот такие дела, сказал Гриф шепотом. У Маши снова был ночной приступ, услышать она ничего не могла, но Гриф все равно старался не шуметь.
Вот такие дела.
Грифу захотелось выйти из дворца и еще раз посмотреть на нижний парк. Вместо этого он поднес к глазам свою правую руку.
И вот такие дела.
Гриф уже давно привык к своим странностям: к глазам, способным видеть в темноте, к тому, что почти всегда успевает предугадать действия противника.
Когда впервые вдруг почувствовал лет семь назад, что нужно резко шагнуть в сторону, подчинился этому чувству и увидел, как предназначенная ему пуля ударила в ствол дерева,– ощутил странную, пугающую уверенность, что так и должно быть. Что так теперь будет всегда.
Теперь...
Рука перестала болеть почти сразу после того, как Маша шагнула в кольцо. Он не обратил внимания – не до того было. Нужно было успеть к сейфу на первом этаже и взять «блеск».
Нужно было успеть.
Он побежал по ступеням вниз, поворачивая, схватился за перила и тогда удивился. Даже не удивился, так, отметил про себя, что рука работает...
Потом вылетела дверь библиотеки, в коридор ворвался боец и сразу же открыл огонь.
Он стрелял на уровне пояса, так, чтобы с гарантией достать противника, но Гриф успел прыгнуть вперед, под пули.
Машинка у бойца работала почти бесшумно, пули дробно простучали по паркету, пытаясь настичь Грифа. Потом автомат замолчал.
Патроны в магазине еще были, но стрелок нажать на спуск уже не мог.
Гриф подхватил оружие, рванул из карманов бронекостюма запасные магазины и побежал по коридору к центральной лестнице.
Было пятнадцать человек. Один остался в аппарате, который все еще висит над замком. Четырнадцать. Один – лежит в коридоре. Тринадцать.
Двое – на крыше, и им понадобится еще минуты полторы, чтобы попасть внутрь.
Одиннадцать.
Двое во дворе, блокируют отход. Девять.
Один в спальне.
Гриф перечеркнул очередью дверь – крест-на– крест, предупредив противника, что лучше несколько секунд переждать. Ровно столько, чтобы Гриф успел свернуть за угол, к кухне.
Там двое – один на кухне, в глубине, второй возле выхода в столовую.
Откуда Гриф это знал? Просто знал.
Он знал, что тот, что на кухне, сейчас осторожно идет вдоль стеллажей с посудой, держа под прицелом окно и дверь в кладовую, второй осторожно подходит к двери в столовую, протягивает левую руку...
Пули пробили дверь, ударили в бронекостюм и опрокинули бойца.
Гриф броском преодолел столовую.
Двое в зале, один в коридоре перед кабинетом. И еще четверо в зимнем саду.
Те, что были на крыше, уже вошли в дом.
Нужно прорываться.
Гриф сменил в автомате магазин. Никак не мог вспомнить, как эта машинка называется. Тридцать патронов в магазине – это точно. Остальное – фигня.
Выстрел сквозь дверь, не в противника – тот не на линии. Пуля разбила хрустальную вазу возле камина, отвлекла внимание. На полсекунды. На четверть.
Дверь распахнулась.
Два сдвоенных выстрела. Не в бронекостюмы – под шлемы. Один боец упал сразу, второй – замер, выронил оружие и только потом опустился на пол.
Кабинет.
Фигура в бронекостюме выросла на пороге. Гриф бросился в сторону, зацепился ногой за край ковра и, уже падая, нажал на спуск.
Не повезло тебе, парень, подумал Гриф. Теперь нам с тобой не разминуться, уж извини.
Бронекостюмы хорошо держат попадания, но если кто-то, особо одаренный, умудрится положить с десяток пуль над кирасой, в горловую пластину...
Вот, например, как Гриф.
Силуэт противника словно раздвоился, поплыл в сторону, и Гриф стрелял в ту, призрачную, половину, туда, куда боец только собирался стать, только начинал двигаться.
Четкие удары пуль в бронепластину. Четкие и частые.
На каком-то выстреле звук изменился.
Стук-стук-стук... щелк... и мягкий, влажный хлопок...
Гриф оттолкнул мертвое замешкавшееся тело противника, вбежал в кабинет.
От главного входа ударило сразу четыре ствола.
Поздно. Гриф хлопнул рукой по крышке сейфа, диафрагма открылась, и «блеск» оказался в ладони.
Вспышка. Пока только свет, чтобы предупредить. Яркий, ослепительный свет, заставивший потемнеть забрала шлемов.
Бойцы теперь двигались слаженно, словно в хорошо отрепетированном танце.
Двое – снаружи, за стеной. Кладка прочная, гранит, но есть окно, закрытое дубовой ставней. Если что, сквозь него легко пройдут.
Пятеро в зале, рассредоточились, чтобы не попасть под одну очередь и, если что, заплести огнем все помещение.
Один – в курительной комнате, за внутренней стеной, трое – на втором этаже, готовы входить через потолок.
Толково их ведет оператор в ракетоплане над замком. Четко, аккуратно и с подстраховкой.
Гриф поднял «блеск» вверх.
Огненная спица прошла сквозь потолок, сквозь оба верхних этажа и уткнулась в висящий над замком летательный аппарат.
Аппарат качнуло, повело в сторону, включившиеся маневровые двигатели не смогли удержать его, только замедлили падение.
Хруст деревьев верхнего парка Гриф скорее не услышал, а угадал.
– Кто-то со мной хочет поговорить? – крикнул Гриф.
Теперь его не удивляло, что он знает о своих противниках все. Не видит, но чувствует, как парни в зале замешкались, потеряв связь с диспетчером, как шарахнулись в стороны трое на втором этаже, возле самых ног которых только что прошла спица, как двое на дворе переглянулись и отступили к зданию гаража...
– И еще раз, последний, спрашиваю – кто-нибудь хочет со мной поговорить? – Вот тут Гриф наконец осмотрел свою правую руку.
Будто какое-то розоватое масло тонким слоем покрывало кисть от кончиков пальцев до запястья. И никакой крови. И никакой боли.
– Что вам нужно? – спросил голос из зала.
Говорил тот, что стоял возле камина. Командир. И это он показывал бойцам фотографию и распределял приоритеты целей перед началом операции.
– Смешной ты человек! – крикнул Гриф.– Это значит, вы вломились ко мне домой, открыли пальбу и теперь спрашиваете, что мне нужно? Мне что, обидеться?
Трое наверху принялись без лишней суеты ставить на полу заряды.
– Ты не хочешь своим ребятам в гостевой спальне сказать, что мины в частных домах ставить незаконно? – спросил Гриф, не повышая голоса.
Чего тут надрываться, если в стандартный комплект бронекостюма входят внешние микрофоны.
Ребята в гостевой спальне продолжили свою работу.
– Смотри, я предупреждал...
Снова спица прошла сквозь перекрытие между этажами. На этот раз – точно в один из зарядов. Никакой детонации – только вспышка, как от магния. Еще две вспышки.
– Либо они валят оттуда, либо я за себя не отвечаю,– сказал Гриф.
Адреналин потихоньку уходил из крови, дыхание восстанавливалось. Все входило в привычное, контролируемое русло.
Сейчас командир отведет своих парней сверху.
Бойцы бегом покинули спальню и спустились вниз, в вестибюль.
– Ты мне хочешь что-то сказать или мы будем вести переговоры только о спасении ваших жизней? – поинтересовался Гриф.– Вы же на Территории, а я – свободный агент. Если я даже вас сейчас нашинкую в мелкое какаду, то мне ничего не будет. Я мог бы процитировать нужные места из Соглашения, но предлагаю поверить мне на слово. Будешь что-то говорить?
– Нет.– Голос командира нападавших звучал немного напряженно. Или это барахлил внешний динамик на его шлеме.– Мы хотим уйти.
– Прикажи своим ребятам выйти из здания. Крыльцо со львами, площадка перед ним. Всем уйти туда. Раненых унести. У тебя один убитый, он пока останется возле меня, извини.
– Двое,– сказал командир.
– Извини,– повторил Гриф.
Он подождал, пока в здании не останется никого из них, кроме командира группы.
– Продолжим,– сказал Гриф.– Сейчас твои бойцы аккуратно сложат оружие, снаряжение посреди площадки, а потом отойдут к ступеням.
Бойцы положили оружие. Начали расстегивать бронекостюмы.
– Чуть быстрее, пожалуйста.
Пленка с руки Грифа исчезла. Рука была чистой и здоровой.
– Теперь отойди к ступеням. Вот так. А теперь предупреди своих, чтобы они не дергались. Просто стояли и не шевелились. Сейчас появятся чужекрысы. Много. Сотни полторы. Они не тронут, если никто не пошевелится или не попытается бежать.
Чужекрысы бесшумно вынырнули из кустов вокруг дворца и бурой стеной стали между бойцами и их снаряжением.
– Теперь ты сложишь оружие и выбросишь на фиг обмундирование,– сказал Гриф командиру.– И можешь войти сюда. Поговорим.
Хотя... разговора не получилось.
Командир сообщил свое имя и звание, то, что до недавнего времени служил в Патруле и что после разгрома Патруля он и остатки его отряда были отправлены на учебную базу – «...не знаю, где именно, честно, не знаю, туда и оттуда везли запечатанными...» – меньше двенадцати часов назад переброшены к морю, восемь часов назад погрузились в рыбу. Пакет с приказом вскрыл двадцать минут назад. Все.
И командир не врал, Гриф это чувствовал, как обычно чувствовал ложь в голосе собеседника.
Задача у ребят была простая – убить Грифа. Захватить его снаряжение, в первую очередь «блеск». Если не будет Грифа – изъять или убить девушку.
Даже о том, что его было приказано убить, Гриф выслушал молча, но, когда была упомянута Маша, свободный агент вдруг почувствовал, что в груди возникла саднящая пустота.
– Тогда так,– сказал Гриф.– Оружие с собой не берете. Из снаряжения – зажигалки, медпакеты, продукты, воду и посуду. Одежду, естественно. Термопакеты. Один нож на всех. Идете по трассе вдоль побережья. С машиной помочь не могу – извините. Идти вам до Керченского пролива в сопровождении чужекрыс. График движения – с восьми до тринадцати ноль-ноль. Привал – до пятнадцати ноль-ноль. Затем снова движение до восемнадцати ровно. Если выбьетесь из графика – вас сожрут крысы. Если измените маршрут – вас сожрут крысы. Если попытаетесь вернуться – вас сожрут крысы. Если попытаетесь разделиться...
– Нас сожрут крысы,– сказал командир.
– Молодец, понял правильно. Если закончится жратва – можете кушать чужекрыс. Они возражать не будут, мясо вкусное, но, если забьете больше, чем съедите, вас... что сделают?
– Сожрут.
– Молодец. Когда доберетесь до пролива, сообразишь, как сигнализировать своим?
Командир промолчал.
– Хорошо, можешь взять комплект сигнальных ракет,– разрешил Гриф.– Даю вам полчаса на похороны погибших, помощь раненым и сборы. Время пошло...
Гриф сидел в кресле на крыльце, укутавшись в плед, и смотрел, как группа уходит.
Нужно было встать и идти за Машей, но Гриф не мог заставить себя подняться. Не было сил.
Хотя чего ему жаловаться – он все сделал по-своему. Не было убийства – была схватка, в которой он победил.
Но все равно были смерти.
У него не было выбора. У него снова не было выбора.
Это очень неприятное чувство, когда нет выбора.
Вот сейчас он пойдет за Машей, которая ждет в пещере, станет отвечать на ее вопросы: что это за пещера, как она туда попала, что это за кольцо.
Он сможет ответить на вопрос «что это?», но не сможет, даже если захочет, ответить, как это устроено и откуда взялось.
А потом придется объяснять Маше, что тут произошло, почему кто-то разрушил парк, повредил замок.
Что говорить? «Понимаешь, Маша, это кто-то решил убить меня, а если бы меня не оказалось дома, то тебя... Или забрать тебя с собой, что все равно было бы равносильно смерти». Так?
Гриф встал с кресла, спустился по ступеням до того места, где когда-то, этим утром, меньше часа назад, начинался нижний парк.
Двинулся к морю, обходя воронки и камни.
Здесь стояла скамейка, на которой Маша любила сидеть с книгой. Нет, Маша все еще любит здесь сидеть, но самой скамейки нет...
Путаница какая-то получается.
Гриф спустился к морю. Поднял воротник куртки. Посмотрел на свою руку.
Вот если бы так, как зажила рука, можно было заживить и все это – берег, нижний парк, комнаты замка...
Тонкая маслянистая пленка покроет замок и камни, пройдет несколько минут – и...
Потребовалось несколько часов.
Гриф пришел в себя уже ночью. Шторм стих, изо рта Грифа при дыхании вырывался пар, но холода Гриф не чувствовал.
Наверное, он должен был удивиться. Но не смог. Он перестал удивляться.
Поднялся по ступеням к замку, провел ладонью по спине одного из каменных львов.
Подумал, что нужно спрятать «блеск» обратно в сейф, но решил, что лучше оставить оружие при себе.
Тут же мелькнула мысль, что не нужно, что ничто пока не угрожает ни ему, ни Маше, но Гриф решил с оружием не расставаться.
Из упрямства решил, наверное.
Грифу всегда говорили, что характер у него сложный. Состоит из упрямства, смешанного в равных пропорциях с настойчивостью и независимостью.
Сейчас он пытался не поддаваться даже собственным желаниям.
Ему хотелось все бросить и бежать по ступенькам винтовой лестницы башни к кольцу, увидеть Машу, убедиться, что все с ней хорошо, что она не нуждается в помощи.
Он даже сделал несколько шагов через зал к ступенькам. И заставил себя остановиться.
Это оказалось сложнее, чем он ожидал. Не настолько тяжело, как в коридоре, когда он пытался остаться самим собой, не стать просто орудием убийства, но все равно – тяжело.
Она там одна... у нее мог начаться приступ... у нее наверняка начался приступ... и даже не один... у Маши бывает по два-три приступа в день... и еще ночной... нужно быть возле нее...
Хорошо, сказал себе Гриф. Нужно идти к Маше. Спрятать «блеск» в сейф и идти к Маше, в пещеру. У нее приступ.
Гриф достал «блеск» из кармана куртки, подержал на ладони, словно любуясь отблесками света на его поверхности.
Перевел взгляд на комод возле дальней стены. Там стояла хрустальная ваза. Снова стояла, несмотря на то что он сам ее разбил автоматной очередью.
Ваза еще не успела принять свой прежний вид, больше всего она была сейчас похожа на огарок свечи, который вопреки всем законам и обычаям рос вверх, обретая форму, прозрачность и твердость.
Гриф шагнул к комоду, протянул руку к вазе – знакомая маслянистая пленка.
Маша...
Конечно, сказал Гриф. Иду, сказал Гриф.
Маслянистая пленка проступала сквозь выбоины в стенах, сквозь пулевые пробоины на дверях, сочилась из-под рваных обоев, застывая, меняя цвет, структуру, превращаясь в камень, дерево и ткань...
Гриф вдруг понял, что ему все это напоминает. Вспомнил и засмеялся, сев на ступеньку.
Классический сказочный сюжет – красавица и чудовище. Дом, который подчиняется чудовищу... до тех пор, пока чудовище остается чудовищем... Девушка, которая захочет попасть домой, попросит, и чудовище не сможет ее удержать. Хотя – это уже «Аленький цветочек», кажется.
Там была злобная колдунья, превратившая героя в монстра.
В чудовище.
Гриф вытер слезы с глаз. Встал и несколько раз глубоко вздохнул.
– Кто ты, хозяин неведомый? – крикнул Гриф.– Покажись!
Тишина.
Гладкие, неповрежденные стены и двери, обои, хвастающиеся свежими красками.
Гриф положил «блеск» в карман куртки. Теперь он чувствовал, что кто-то следит за каждым его шагом. Не смотрит издалека, а словно мягко обнимает за плечи, угадывая каждое движение, прислушивается к мыслям и пытается заставить... уговорить... подтолкнуть...
Об этом лучше не думать, приказал себе Гриф. Он сейчас увидит Машу... И от этой мысли что-то теплое скользнуло по сердцу.
Гриф поднялся на башню.
Спецлагерь не имел ни названия, ни номера.
Просто – «спецлагерь». Месяц назад он именовался Базой Территориальных войск прикрытия. Потом все разом изменилось, старого хозяина, полковника Жадана, куда-то увезли, вместо него приехал хозяин новый, быстро рассортировал бывших обитателей базы на охрану и охраняемый контингент и приступил к несению службы.
Потом еще два или три раза принимал пополнение в обе категории.
Охрану передали прибывшему откуда-то с Севера подразделению во главе с молчаливым майором внутренних войск, оставив начальнику лагеря общее руководство.
И привезли зачем-то патрульных.
Начальник спецлагеря по этому поводу связался с вышестоящими инстанциями, получил распоряжение не умничать, проверил все по своим каналам и решил не вмешиваться.
Территориалы из охраняемого контингента поначалу полагали, что просто находятся на карантине в связи с недоразумением, посему патрульных встретили неприветливо.
Около трети солдат Территориальных войск принимало участие в боях с Патрулем и особо нежных чувств к нему не испытывало.
Как оказалось – взаимно.
Патрульных было гораздо меньше, чем территориалов, но, во-первых, они все-таки подготовку имели еще ту, во-вторых, чувствовали себя несправедливо обиженными, а в-третьих, у них был Алексей Трошин.
Начальник спецлагеря с интересом следил за деятельностью Трошина, даже не без доли симпатии. Насколько вообще начальники лагерей могут симпатизировать заключенным... охраняемому контингенту.
В спецлагере не было заключенных, а был только охраняемый контингент.
Первоначально начальнику спецлагеря было все понятно. Или почти все. Он должен был присмотреть за территориалами, постеречь их, пока не утрясется все вокруг, пока не будут громогласно названы виновные, а невинные исполнители преступных приказов получат амнистию.
Во всяком случае, именно это начальник говорил своим подчиненным.
С появлением патрульных будущее охраняемого контингента стало менее определенным.
То есть так: если территориалы не виноваты, то преступники – Патруль. Если Патруль был прав, то виноваты территориалы.
Эту неопределенность прекрасно ощущал и охраняемый контингент. Посему и отношения между двумя кастами скорее напоминали войну.
А тут еще и Алексей Трошин.
Какого-то черта он остался вместе со своим отрядом, а не отправился в офицерский блок.
Может быть – не хотел бросать своих ребят.
– Мне среди ребят хорошо,– ответил Трошин на прямой вопрос начальника спецлагеря,– уютнее, что ли.
Особой разницы в содержании офицеров и солдат – бывших офицеров и солдат – в спецлагере не было. Разве что ночевали офицеры в комнатах по четыре человека, а солдаты – в длинной, метров сто пятьдесят, казарме.
Ну, и офицеров не отправляли на хозяйственные работы.
Трошин, правда, полы не мыл. Его бойцы хоть и называли командира Лешкой, но такого подрыва авторитета начальства не позволяли ни себе, ни самому начальству.
Еще Трошин всегда первым садился за стол в столовой. И ему вручался пульт управления допотопным телевизором в воспитательной комнате.
Ну, и если начиналась очередная драка с территориалами, то Лешку страховали двое парней из группы захвата, Саша и Миша.
Обычно это гарантировало относительную безопасность, но утром, сразу после завтрака, Сашу вырубили внезапным ударом ножки от табурета, а Мишу блокировали сразу пятеро амбалов из группы быстрого реагирования гарнизона Территориальных войск.
И Трошина изрядно помяли.
За те несколько секунд, пока Патруль понял, что командира уже не просто бьют, а совершенно конкретно убивают, Трошин получил удар чем-то острым в предплечье.
Тут территориалы, похоже, виноваты не были, они честно целились в сердце, но Лешка подставил под удар руку. Руку прижали к земле, ткнули оружием еще раз в бок, но и тут Трошин вывернулся, разрывая о заточку кожу на ребрах.
Как ни странно, но охрана, обычно не вмешивавшаяся в драки охраняемого контингента, тут подсуетилась.
Пока оставшиеся на ногах после удара глушилки участники драки эвакуировали своих менее удачливых приятелей в казарму, Трошина унесли в санчасть.
Через пару минут ему наложили повязку, еще через десять минут он лежал в постели, а через полчаса уже спокойно общался с санитаркой и лежавшим на соседней койке территориалом, нянчившим свое сотрясение мозга со времен последнего побоища.
Уже целую неделю.
За месяц пребывания в спецлагере у охраняемого контингента выработалась и своеобразная табель о рангах рукопашных столкновений. Если участников было двое и они обменялись парой оплеух и тычков – это называли «потолкаться».
Потолкаться удавалось по нескольку раз на дню, и особо хвастаться тут было нечем.
Если один из участников отправлялся в нокаут без членовредительства, то это значило, что его «угостили».
Если с легкими повреждениями – его «укатали», а если требовалось вмешательство медицины, то «укатали с цыганами».
В самом верху иерархии было «побоище».
Пока обходилось без смертей.
И Трошин понимал, что именно пока.
Но это не мешало ему общаться с противником на нейтральной территории легко и жизнерадостно.
– Мы же лечимся, правильно я говорю? – сказал Трошин.– Даже по Гвинейской конвенции с ранеными не воюют...
– По Гаагской,– поправил территориал.
– А хоть по Женевской!..– легко согласился Трошин.
Ему было хорошо после укола обезболивающего. Легко и свободно.
– Слышь, а ты к местной сестричке еще не подкатывался? – спросил Трошин, когда дверь за медсестрой закрылась.
– А что?
– Ничего, если я ее это...– Трошин неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.– Сам понимаешь, обычай обязывает...
– Обломаешься.
– Хотя бы попытаться,– закончил свою фразу Трошин и мечтательно прикрыл глаза.– Выхожу я так из палаты ночью, прохожу по коридору к кабинету, вхожу...
– И встречаешься с доктором Флейшманом,– засмеялся территориал.– Он здесь ночует. А сестричка убывает за пределы спецлагеря. К мужу, должно быть. Или к хахалю.
– О! – пришел в восторг Трошин.– Это первый шаг к будущей победе. Если бы она была девушкой... в лучшем смысле этого слова, то я бы попал в общий ряд желающих поджениться. Но если у женщины есть постоянный мужчина...
– А меня зовут Григорий,– внезапно сказал территориал.– Пантелеймонов.
– И к чему это ты мне говоришь? – после паузы поинтересовался Трошин.
– Оказываю тебе первую помощь. А то ты увлекся, руки вон уже под одеяло спрятал, еще немного – и начнешь этим... гуманизмом заниматься. А так – я представился, ты представишься, я спрошу, откуда ты сюда загремел, ты спросишь у меня, там, глядишь, найдутся общие знакомые или, там, места... Хотелка у тебя чуть ослабнет, и ты перестанешь нести всякую чушь...
– Н-да,– протянул Трошин.– Тебя когда-нибудь сволочью называли?
– Беспрерывно. Я ж из офицеров по воспитательной работе. Капитан.
– То есть?
– Ну, был капитаном в отечественных вооруженных силах. В далеком сибирском гарнизоне... А когда стали набирать в Террвойска, я и подал заяву. А оно как в Иностранный легион – рядовым. Если нет подходящей воинской специальности. А ты сам посуди, на хрена им офицеры-воспитатели, в Террвойсках? Предложили мне генеральское содержание при сержантской форме. Я и согласился... И, между прочим, ни разу не пожалел, за все пять лет. Если бы вы не устроили заваруху...
– Мы устроили? – Трошин приподнялся на локте слишком резко, и рана недвусмысленно ему на это указала.– Твою мать! Нас подняли по тревоге, погнали, а потом что-то случилось с техникой. Но мы, между прочим, сделали что могли, и, если бы ваши не подкатили, можно было обойтись меньшей кровью.
– Что значит «ваши подкатили»? – Пантелеймонов встал со стула и подошел к кровати Трошина.– Вы людей расстреливали, а наши вмешались...
– А хрен тебе – вмешались! Я сам видел, как ваши танки по гражданским стреляли. Я не слепой, блин! На площади перед Сетевым Агентством...– Трошин зашипел и схватился за свой поврежденный бок.– Если бы по мне – я бы понял. Такая лажа получилась с централизованной системой... Но люди-то здесь при чем?
– Только не надо вот этих разговоров! – отмахнулся Пантелеймонов.– Теперь вы все, что угодно, будете рассказывать... Жертвы обстоятельств!
– Да, жертвы. Когда я понял, что происходит...
– Ага, герой... То-то ты сейчас в спецлагере сидишь, спаситель человечества!
– Вместе с тобой, между прочим, офицер-воспитатель,– сказал Трошин и осторожно лег на спину.– И зовут меня Алексей Трошин, старший лейтенант.
Пантелеймонов удивленно посмотрел на Трошина.
– Ну, что пялишься? – поинтересовался тот.– Использую твой передовой опыт. Если мы еще пару минут поболтаем в таком ключе, то начнется драка, а я сейчас не в лучшей форме. Я лучше представлюсь, ты ответишь что-то вроде «приятно познакомиться», мы заговорим, вспомним прошлое, найдутся общие знакомые, ты успокоишься, ляжешь спать, а я часа эдак в четыре утра тихо встану с кровати, возьму табуретку и долбану тебя по голове. Тебе много не нужно, ты и так уже по голове получал. Чистая победа нокаутом.
Трошин мечтательно улыбнулся.
– Цветы, аплодисменты, потрясенная медсестра и ветвистые рога ее мужу или хахалю...
Пантелеймонов задумчиво посмотрел на Трошина, словно прикидывая, а не врезать ли общительному парню прямо сейчас, не дожидаясь четырех часов утра, потом улыбнулся и протянул руку.
– Будем знакомы, Алексей Трошин!
– Будем,– ответил на рукопожатие Трошин.– И еще как! Вот я выздоровею...
– Давай-давай,– одобрил Пантелеймонов.– Выздоравливай. А там разберутся, кто виноват и кто прав, и отделят героев от преступников. А пока...
Пантелеймонов вернулся на свою кровать и лег.
И замолчал.
Молчание длилось почти полчаса и за это время успело приобрести густоту и тяжесть.
Трошин тяжело вздохнул.
Пантелеймонов ничего не сказал.
– Ладно,– не выдержал Трошин.– Хрен с ним.
– С кем?
– С ним. Хрен – всегда с ним. С ней он бывает только иногда. Мой командир майор Ильин говорит...
– О,– Пантелеймонов поднял указательный палец,– началось. Этого твоего командира зовут Игорь?
– Таки да, началось,– засмеялся Трошин.– Его зовут Игорь Андреевич, он родился в тысяча девятьсот восемьдесят втором году...
– И кличка у него – Кот,– закончил Пантелеймонов.– Потому что мартовский.
– Двадцать седьмого марта, в международный день театра. Теперь ты еще скажи, что вы с ним близкие друзья.
– Не скажу. Если бы я его встретил...– голос Пантелеймонова словно выцвел и приобрел шероховатость бумаги.– Если бы я его встретил...
Трошин оглянулся на территориала.
Тот лежал на спине и, казалось, что-то рассматривал на сером, давно не беленном потолке. И выражение у него на лице было самым что ни на есть неопределенным.
И только Трошин собрался уточнить, что именно так опечалило собеседника, как открылась дверь палаты и вошел мужчина в белом халате. Явно не военный – это Трошин понял сразу.
– Здравствуйте,– сказал мужчина,– я ваш врач, зовут меня Артур Феликсович Флейшман, и я вас буду лечить.
– Здравствуйте, доктор! Меня зовут Алексей Трошин...
– И вы его будете лечить,– закончил Пантелеймонов.
– Ну, мне Вероника сейчас сказала, что ваше ранение не опасно... неприятно, как любая рваная рана, но не опасно.– Флейшман кашлянул, подвинул к кровати Трошина стул и сел.
Достал из кармана блокнот и ручку. Еще раз откашлялся.
– Да вы смелее, доктор,– подбодрил его Трошин.– Вы же, как я понимаю, пришли составить этот, как его, анамнез? Типа кто меня подрезал, как, когда... Вернее, когда и как – понятно. Остается – кто.
– Да, понимаете...– Флейшман покрутил в руках блокнот и ручку.– Мне нужно знать, при каких обстоятельствах...
– Понятное дело, последние медицинские исследования выявили, что имя человека, нанесшего рану, произнесенное вслух, значительно ускоряет и облегчает заживление,– сказал Трошин и повернулся к Пантелеймонову.– Тебя, Гриша, тоже опрашивал доктор?
– А чего меня опрашивать? Я сюда попал в бессознательном состоянии с потерей памяти обо всем происходившем,– сообщил Григорий.– Мне повезло.
– Повезло,– согласился Трошин.– Ну вот отчего так – во все времена военные медики имели сложные взаимоотношения с представителями бессмертной службы «молчи-молчи»? Или были с особистами врагами, или работали на них в поте лица...
– ...И не пачкая рук,– подхватил Пантелеймонов.
На щеках Флейшмана выступили красные пятна.
– Понимаете,– сказал доктор,– я должен...
– Работа такая,– понимающе кивнул Трошин.– Пишите.
Флейшман приготовился писать.
– Значит, так, во время прогулки... прогулки... записали?.. поскользнулся... поскользнулся и упал. Наверное, на гвоздь. Не видел, так как в этот момент... момент... вспоминал... вспоминал, да так и не вспомнил,– закончил Трошин.
– То есть вы не помните, на что конкретно упали? – уточнил Флейшман.
– Именно! То есть упал конкретно, но на что – не помню. Все! – Трошин погладил себя по заклеенному боку и еле слышно застонал.– Больше говорить не могу. Извините. Слабость и общая потеря сил.
– Ну ладно.– Доктор встал со стула, стал засовывать ручку и блокнот в карманы, выронил ручку, поднял, зацепил стул, успел его подхватить, поставил к столу.– Если вспомните... или что-то захотите сказать...
– Вот ведь,– покачал головой Трошин,– стоило почти десять лет учиться, чтобы потом подрабатывать мелким стукачом.
– А он не подрабатывает,– сказал Григорий.– Он тут, кажется, на тех же правах, что и мы с тобой. Вас сюда привезли тридцатого октября?
– Ну...
– А он сюда попал – двадцать пятого. Значит, смотри, вот там,– Пантелеймонов указал пальцем на стену,– вон в той стороне – Адаптационная клиника. До нее – километров пятьдесят по прямой. У нас вокруг расположения – с трех сторон Ничейные Земли, а дальше – Территория. Понятно?
– Более-менее,– кивнул Трошин.
Наконец-то ему кто-то объяснил, где именно он находится. Карту этого района он знал очень хорошо. Можно сказать – на память.
– Вот, когда наш Старик...
– Кто?
– Полковник Жадан, Андрей Викторович. Классный, между прочим, мужик. Так вот, когда он эвакуировал персонал из Клиники...
– Прямо вот лично на руках выносил...
– Ну, приказал эвакуировать. Когда эвакуировали, привезли вместе с нашими бойцами и доктора. Потом...
– Подожди, это из той самой Клиники, которая Последняя крепость Земли? Которую чокнутый главврач захватил? – Трошин, не обращая внимания на боль, сел на постели.– То есть наш доктор лично участвовал в этом заговоре?
– Ага, участвовал...– хмыкнул Григорий.– Ты на него посмотри, вылитый повстанец. Бунтарь. Не было там никого в Клинике. Ни врачей, ни больных. Из врачей – только доктор. Какие-то солдаты, которые то ли Клинику захватывали, то ли освобождали... Их куда-то дальше вывезли. А доктора тут скинули, видать уже тогда планировали превратить Базу Территориальных войск в спецлагерь.
Трошин посмотрел на закрытую дверь, словно пытаясь рассмотреть сквозь нее ушедшего доктора.
– Да я с ним пытался разговаривать,– сказал Пантелеймонов.– Старая воспитательская привычка. Молчит, как рыба об лед. Я ему и так, и эдак, а он... «не знаю, не видел, главврач уехал и не вернулся»... и я ему верю – не знает ничего доктор.
– Не знает...– протянул Трошин.– Но ведь любим мы его не только за это? А, Григорий? И если ты мне расскажешь еще, чем же тебе так не глянулся мой командир, настроение у меня станет еще лучше.