Текст книги "Математика"

Автор книги: Александр Каменецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Каменецкий Александр
Математика

Александр Каменецкий

МАТЕМАТИКА

В последнее время у Ильи Ильича открылась поразительная и совершенно необъяснимая в его теперишнем положении способность к сложным математическим подсчетам. Сестра так и говорила ему: "Вам, Илья Ильич, в каком-нибудь банке сейчас цены бы не было", на что он скорбно, но с затаенной гордостью неизменно отвечал: "Года мои не те, Ниночка". Кстати, о годах. Именно эта тема занимала Илью Ильича все сегодняшнее утро.

– Вот посуди сам, – обратился он к Железнову, традиционному и, увы, единственному своему собеседнику, -посуди сам, Железнов. Сколько у нас, в среднем, живет человек? Годков 70 протянет, как полагаешь?

Железнов сдержанно кивнул.

– Мужик, – продолжал Илья Ильич, – меньше бабы живет, и в прессе об этом говорится. Бабе легше. Она, так думаю, и до 75 дотянуть может, а?

Железнов проигнорировал ответ, но Илья Ильич, которого уже начала одолевать математическая страсть, совершенно не обиделся.

– Давайте подсчитаем, – обращаясь к неведомой аудитории, сказал он. – 70 лет – это у нас сколько дней получается? Двадцать пять тысяч пятьсот пятьдесят дней. Вот оно как. Давайте учтем високосные годы: 70 делить на 4 – семнадцать с половиной. Ну, половину долой, а так отнимем 17, получается двадцать пять тысяч четыреста восемьдесят три. Вот так, значит, дорогие товарищи: отпущено каждому из вас (тут его голос приобрел торжественное звучание, словно бы Илья Ильич представлял интересы самого Создателя) 25483 денечка на белом свете пожить. Имейте ввиду.

Здесь Илью Ильича прервала Ниночка. Она внесла поднос с двумя тарелками молочного рисового супа, который составлял сегодняшний завтрак. Илья Ильич наскоро похлебал, а вот Железнов ел до отвращения медленно, так что лекция немного откладывалась. Наконец, утренняя экзекуция окончилась, и Илья Ильич удовлетворенно вздохнул.

– Давайте рассудим, – он попытался сделать широкий круговой жест рукой, как бы приглашая слушателей к рассуждению. – Каждый день, сутки то есть, – это 24 часа. Стало быть, -он на мгновение наморщил лоб, – отведено нам с вами э-ээ шестьсот одиннадцать тысяч пятьсот девяносто два часа. Ого-го, слышь Железнов, – и Илья Ильич еще раз торжественно огласил сумму.

Железнов понимающе закивал.

– А теперь, дорогие товарищи, сделаем еще кое-какие несложные вычисления. Каждые сутки мы спим, это понятно. 8 часов минимум. Умножаем 8 на 25483 – получаем 203864 часа. Отнимаем – получается 407728 часов. Бодрствуем мы, стало быть, столько. Однако пойдем дальше (здесь Илья Ильич даже поразился смелости своего ума, взявшегося за такую работу). Сколько, например, мы в жизни своей едим? Ведь еда, если рассудить здраво, это тоже некий сон сознания, стало быть едим мы три раза в день, все вместе, допустим, часика два. Сосчитаем: 356672 часа со всеми минусами. Это уже поменьше будет, правда Железнов?

На некоторое время вычисления снова прервались: Илье Ильичу принесли утку, от которой он думал отказаться, а затем как-то жеманно воспользовался.

– Все рассуждаете, – задумчиво произнесла Ниночка, глядя на свет сквозь теплое стекло. – А вам, между прочим, вредно.

Илья Ильич гордо промолчал и проводил Ниночку холодным, полным презрения взглядом.

– Итак, 356672 – значительная, я бы сказал, цифра, цифирь, если хотите. Однако и это еще не все. Каждый день мы проводим на работе восемь часов кряду. Давайте множить. Сколько это у нас получается? 152808 часов, стало быть. Столько мы, с позволения сказать, живем. Хм, однако, – Илья Ильич уловил в сознании отблеск какой-то неприятной мысли и нахмурился, однако это скоро прошло.

Некоторое время он лежал молча, перемножая в уме разные незначительные цифры. Иногда в стройный хор его вычислений вторгались воспоминания: например, Илья Ильич вспомнил, что сын с невесткой обещали прийти в среду, а сегодня, между прочим, пятница, но это с ними часто бывает. Еще подумалось, что простыня подозрительно влажная, и даже как будто пахнет, но эту мысль он отогнал как крайне несущественную. Из окна чувствительно дуло, тем более, что Ниночка как назло неплотно прикрыла форточку, а уже, между прочим, ноябрь месяц. Чтобы не поддаваться бесполезным измышлениям, Илья Ильич решительно обратился к соседу:

– Вот ты подумай, Железнов, а в чем она, собственно, заключается, эта наша с тобой жизнь? Не знаешь? Вот и я не знаю. И здесь, дорогой Железнов, нам поможет математика. Вычли мы с тобой сон, еду, работу. А что мы забыли? Телевизор забыли, голубой, так сказать, экран. Эдак часика три каждый божий день. Считай, Железнов: 76359 часиков выходит. Уйма времени, если разобраться, жить и жить. Но и тут человек не властен над судьбой своей.

Железнов попытался было пошевелить головой, но вспомнив, вероятно, о своем параличе, нечленораздельно замычал и захлопал глазами.

– Во-во, – словно бы разобрав реплику соседа, понимающе сказал Илья Ильич. – Одобряешь, значит. Вычли мы, значит, телевизор. Что осталось: на работу–с работы ехать считай час. Плюс по магазинам – еще час. Два, стало быть, часа. Плюс на херню разную еще часок добавим. И выходит у нас... выходит у нас... минус 90 часов выходит, или как? В минусах мы с тобой...

Илья Ильич настолько оторопел, что утратил на мгновение дар речи совершенно как Железнов. Похоже, он основательно запутался в расчетах, и чей-то строгий голос громко, как на партсобрании, повторил изнутри: "Запутались вы, Илья Ильич, сильно запутались. Некому было вас поправить до сегодняшнего дня, некому, но мы поправим, Илья Ильич, крепко вас поправим". С ужасом он заметил, что строгий голос раздается совсем не изнутри, а откуда-то со стороны окна. С трудом повернув голову, Илья Ильич разглядел две коренастые фигуры в строгих серых костюмах, стоящие прямо у его кровати.

– Я, – залепетал он, – видимо в цифрах ошибся. Прошу извинить, неправильные, знаете ли, расчеты оказались, ложные. Порочащие основную линию. Готов понести ответственность...

– Ай-яй-яй, – поучительно сказал голос. – Стыдно, товарищ, а еще старый большевик. Нехорошо. Притом в спецпансионате отдыхаете, на привилегированном положении.

– Где ж оно, положение-то? – хрипло проговорил Илья Ильич. – Жрать один рис дают, простыни не меняют, холодно. Медсестра, сучка, хоть бы температуру померяла, что ли.

– Жалуетесь, значит? – голос сделался еще строже. – Это мы учтем.

Фигура обмахнулась длинным мохнатым хвостом и стукнула копытом, видневшимся из-под серой брючины.

– Ты не дрейфь, Ильич, – вдруг сказал другой, и как-то доверительно всхрюкнул. – И не такие проколы случались, верно? – обратился он к напарнику.

– И не говори, – с легкой печалью ответил он. – Вишь, один Ильич просчитался, другой теперь под себя ссыт. И так целую вечность. Жалко.

Ниночка принесла для Железнова судно, и фигуры почтительно пропустили ее.

– А насчет смысла жизни, это ты прав, братуха, – сказал хвостатый Илье Ильичу. – Я и сам не раз задумывался. Сидишь тут, сидишь – а жить-то когда? Вроде и не делаешь ничего, все равно маета сплошная что у вас, что у нас. Ошибся кто-то, видимо, в расчетах.

– Так тогда ж калькуляторов не было, – усмехнулся второй и, приобняв хвостатого за талию, добавил: – Пошли. Дельце есть.

Последнее, что видел Илья Ильич, заключалось в чрезвычайно выразительном жесте, который сделал один из визитеров, щелкнув себя пальцем по небритой нижней челюсти.