Текст книги "Спасатель (СИ)"

Автор книги: Александр Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Топот приблизился и я уже собирался скомандовать отход, но некоторые неповторимые идиомы, громко произнесенные вслух и донесенные до нас порывами ветра, убедили в том, что перед нами свои. Иностранец, даже после обучения в ЦРУ, так сочно выражаться не сможет. От радости я даже потер руки. Вот и замечательно – отдам им обузу и свалю. Меня сюда прислали за летописью, а не детский сад открывать. Послав подчиненного вперед, все-таки Егорку местные ратники в лицо хорошо знают, я с опаской тронулся следом.

Так и есть – городецкие дружинники. Сначала показался дозорный, истово махавший руками и кричавший, чтобы по нему не стреляли, а за ним выехала дюжина всадников. Они, как и мы, убегали от монголов, только параллельной дорогой, пока наконец, наши дорожки не пересеклись. Однако, даже отступая, боеспособности гридни не потеряли. Помятые щиты с иззубренными краями и торчащими обломками стрел никто не бросил. Копий мало, и это понятно – они ломаются в первой же сшибке или остаются в телах врагов. Зато мечи или сабли есть у всех, а у некоторых в комплекте даже имеется второе оружие – булава, кистень или клевец. Правда, лица у ратников усталые, доспехи покрыты бурыми пятнами, пластинки на них измятые или болтаются полуоторванные на одной заклепке.

Интересно, что в фильмах про средневековье киноактеры сплошь и рядом идут в бой без шлема, жертвуя исторической достоверность для того, чтобы дать зрителям насладиться своим гордым профилем. Но люди еще в древности поняли, что голова – самая уязвимая часть тела, и в первую очередь пытаются защитить именно ее. Если, к примеру, у крестьянина имеется парочка железных пластинок, то идя на войну, он нацепит их на шапку, чтобы сберечь самое дорогое. Ни одному дружиннику не придет в голову не закрыть эту самую голову шлемом с бармицей и наносником, а лучше полумаской. Среди встреченных ратников у двоих даже имелись стальные личины, полностью прикрывающие лицо. С торчащими из-под них бородами, богатыри немного походили на гномов из фэнтэзийных фильмов, особенно один низкорослый витязь с топором на длинной толстой рукоятке. Ему бы еще гномий плоский шлем вместо русского конического, и можно сниматься в "Средиземье триста лет спустя".

Бойцы обрадовались еще больше чем я. Конечно, не тому, что с ними теперь целый боярин в моем лице, а своему княжичу, а также возможности под благовидным предлогом удалиться от места побоища. Окажись врагов в два-три раза больше, впрочем, так первоначально и было, они бы не уклонялись от схватки. Но с десятикратным перевесом… тут говорить не о чем.

Взаимное представление много времени не заняло, благо что меня уже многие видели, а новости здесь разносятся быстро. Некоторых воинов я тоже в лицо узнал, но вот самый представительный из них, Фрол Капеца, мне в Городце совершенно точно еще не попадался, хотя физиономия и казалась смутно знакомой. Однако его великолепные доспехи – золоченый шлем, блестящие посеребренные наручи, чешуйчатые оплечья и большая пластина, прикрывавшая грудь, слишком примечательные, и не запомнить их было невозможно. Фрол в свою очередь также пристально вглядывался мне в лицо и, вдруг весело хмыкнув, радостно воскликнул:

– Боярин, ты же схимником недавно был! Но я рад, что ты снова стал ратником.

Теперь стало ясно, что мы действительно уже сталкивались, но только не в этом году, а во время одного из предыдущих заданий. Из моих девяти выходов в прошлое только один пришелся на тридцатые годы тринадцатого века, и тогда я действительно играл роль монаха. Понятно, что в поисках летописей и иных письменных документов спасателям все время приходится отираться возле монастырей. Но обычно мы рядимся в бояр, и лишь иногда приходится переодеваться чернецом. Все бы ничего, но мое поведение во время нашей встречи под Переславлем… хм, несколько выходило за рамки привычного. Но моей вины тут особо нет. Шел себе по лесу в поношенной рясе и, несмотря на прохладную погоду, босиком, рассчитывая, что на мою персону в таком виде никто покушаться не станет. И действительно, встреченные по пути разбойники ограничились лишь презрительными взглядами в сторону монаха-оборванца. Так бы и прошел мимо, если бы тати в это время не грабили несчастных прохожих, на свою беду оказавшихся сравнительно зажиточными. И ладно, если бы разбойничали голодные крестьяне, которых на большую дорогу толкнули неурожай или военные действия. Но нет, эти оказались настоящими профессионалами. Одеты хорошо, бороды аккуратно подстрижены. Кое у кого на голове красуются железные шапки (* упрощенный вариант шлема), а на кожуки местами нашиты стальные пластинки, прикрывая самые уязвимые части тела. У каждого второго в чехле за спиной висит щит. Вожак, с непроницаемым лицом бывалого воина, вообще блистал новенькими поножами и наплечниками, а шею закрывал высокий кольчужный ворот, сплетенный из больших плющеных колец. Вооружены лихие люди отнюдь не дубинами или крестьянскими секирами (* в эту эпоху секира – большой топор для рубки деревьев), а боевыми копьями, топорами, чеканами и даже короткими мечами. И все это железо тщательно начищено и блестит не хуже, чем у княжеских дружинников. Таких вот хорошо экипированных и признающих дисциплину бродяг называют охочими людьми. Обычно они подвизаются на охране купеческих караванов или ходят в Югру за пушниной, а при случае нанимаются к какому-нибудь князю на время похода. Но эта ватажка вместо честной и достаточно прибыльной работы выбрала путь злодейства и разбоя.

К моему приходу как раз этим нехорошим делом шайка и занималась. Двое разбойников держали за локти истошно кричавших мужиков, не желавших расставаться с имуществом, еще двое тщательно их обыскивали, не забывая даже вытряхнуть сапоги и развернуть обмотки. Главарь банды следил за процессом, давая указания, а его помощник время от времени старательно бил крестьян кулаком, видимо, отрабатывая удар. Протестов такое вопиющее поведение ни у кого из товарищей "боксера" не вызывало. Наоборот, его соратников также было решительно невозможно обвинить в гуманизме при обращении с пленными.

Скорее всего, после окончания забавы несчастных селян отпустят, но они почти наверняка станут инвалидами, неспособными содержать семью.

Инструкция гласит, что при встрече с криминальными элементами иноку позволительно скрыться бегством, и лишь в исключительных случаях разрешается прибегнуть к мягкому увещеванию. Именно так я и поступил, постаравшись вложить в слова всю силу убеждения. Большая часть слушателей проповедь проигнорировали, но один из душегубцев, а именно "спортсмен", тренирующийся на живых людях, подошел поближе. Разумеется, вовсе не из желания вступить в диспут с образованным человеком. Нет, он в полном согласии с рассчитанной моделью поведения разбойников и без лишних церемоний попытался отвесить мне оплеуху. Надо сказать, удар по лицу бронированной перчаткой нес серьезную угрозу моему здоровью а, следовательно, и выполнению задания. Поэтому дальше все пошло на автомате. Совершенно машинально я четко отработанным движением саданул посохом прямо в лоб святотатцу. Длинная тяжелая жердина, которую ввиду отсутствия оружия мне приходилось таскать, сделала то, чего не смогли добиться логика и доброе слово, утихомирив нехорошего человека. Молча переглянувшись, пятеро оставшихся разбойников прекратили мучить свои жертвы и дружно схватились за оружие. Видно, что тати привыкли сначала бить, а потом думать. Поэтому они не сразу поняли, что первый смертельный удар схимника не был случайностью, и подходили ко мне по одному, вразнобой.

Самый молодой и самый шустрый из них подбежал первым, стараясь показать остальным свою прыть и доблесть. Еще на бегу, он выхватил из-за пояса топор и выписывал им в воздухе "восьмерку". Взмах посохом и, получив тычок по голени, юнец опрокинулся на траву. Топор он не выпустил и, перекатившись на спину, даже попытался встать, а потому мне пришлось повторить удар, но на этот раз по горлу. Все равно разбойника в ближайшее время изловили бы княжеские кмети, и штрафом за свои злодеяния он бы не отделался. Но о системе наказания в древней Руси я размышлял потом, а в эту секунду ко мне уже летел другой оглашенный, выставив копье. Ну не понимаю такой логики. Вот видел же человек, что инок два раза подряд одолел его товарищей, и все равно прется на рожон, не дождавшись подкрепления. Согласен, что копье с острым железным наконечником лучше простой палки, но и про момент инерции забывать не стоит. Мне достаточно чуть отклониться в сторону, а он бы так и пробежал мимо, если бы не мой посох, оказавшийся у него прямо под ногами. Забавно, что разбойники два раза подряд попались на один и тот же прием.

Увидев, что от первоначального состава банды осталось ровно пятьдесят процентов, грабители поспешно отошли назад, и вожак самолично взялся за лук. Однако выпущенные им три стрелы удивительным образом попали прямо в посох, превратив его в подобие гигантского гребешка. Впрочем, что тут удивительного, если его лук – простая деревяшка, не чета тугому составному луку дружинников. Однако, ничуть не смутившись, разбойник достал сулицу (* короткое метательное копье) и с размаху швырнул в меня. Дротик опять-таки вполне ожидаемо задел волшебную жердину и рухнул к моим ногам. Затем наступила очередь топора, который, в общем-то, метательным оружием не является, но, тем не менее, в опытных руках приобретает способность метко попадать в цель. Крутящийся и воющий топор, поющий страшную песню смерти, летел мне прямо в лицо, но на самом деле особой опасности не представлял. Жесткие тренировки и полученные на них многочисленные синяки не прошли даром, так что через мгновенье я уже крепко сжимал топорище в ладони. Конечно, проделал это не так ловко, как индейцы в фильмах ловят томагавки, но все же с задачей справился. Помня, что по разработанной в центре легенде вооружаться мне нельзя, я отбросил топор в сторону, постаравшись сделать это с максимально презрительным видом.

Зарычав от злости, бандиты дрогнули и нерешительно начали озираться, раздумывая, не скрыться ли от сумасшедшего монаха в лесу. Но главарь хлесткими фразами и недвусмысленными взмахами меча убедил подчиненных завершить начатую работу. Хотя противники сначала и недооценили боеспособность отдельно взятого монаха, за что и поплатились, но теперь они додумались перейти к тактике окружения. Коротко посовещавшись, причем, вожак повернулся ко мне спиной и я не мог прочитать по губам, что он говорит, разбойники начали обходной маневр. Понимая, что им нет смысла соревновать с мастером фехтования, главарь вооружился клевцом, видимо, рассчитывая зацепить им мой посох. То же самое сделал один из его подручных, и лишь третий, самый старший по возрасту, с пегой от седины бородой, взял короткое копье. Обступив меня с трех сторон, охочие люди закружились в зловещем хороводе, ожидая удобного момента. Признаюсь, мне стало жутко. Одно дело, сражаться, когда тыл закрыт стеной или прикрыт товарищем, и совсем другое ожидать удара в спину.

Атака началась неожиданно, без всякого сигнала. "Пегий" проворно шагнул вперед, выбросив в мою сторону руку с копьем, и я решил, что его ладонь с узловатыми почерневшими пальцами – это последнее, что я вижу в жизни. Но бойцовский навык у меня никуда не делся, и посох мгновенно отбил вражеский выпад. Впрочем, план разбойников себя действительно оправдал. Пока один из них усердно тыкал в меня копьем, остальные успели приблизиться. Отважный тать-копьеносец ценой своей жизни выгадал несколько мгновений, и оставшиеся двое бандитов выхватили у меня посох, наивно полагая, что браться за оружие мне не позволят строгие обеты, а кулаком я им много урона не нанесу. Все это, конечно, так, но они забыли, что бить можно не только руками, но и ногами.

В общем-то, пнуть противника в живот – прием хорошо известный, но вот ударам ногами в прыжке здесь не учат даже дружинников, а тем более, монастырскую братию. Узрев, как инок подпрыгнул, крутнувшись юлой, и стремительно вылетевшая из-под рясы грязная ступня выбила дух из вожака шайки, последний выживший разбойник бухнулся на колени. Довольный оказанным эффектом, хотя и несколько смущенный нарушением устава Службы, я приготовился произнести внушение раскаявшемуся грешнику, как сзади что-то грохнуло и звякнуло. Поддев пальцем ноги валявшуюся сулицу, и подбросив ее в воздух, я мгновенно развернулся, присев в "позу всадника" и выставив вперед левую руку, а правой, не глядя, поймал копье. Но, как оказалось, сделал все это зря, потому что на меня во все глаза смотрели несколько дружинников, явно никогда прежде не видевших стиль Шао-Линя. Ратники, услышав крики несчастных, мчались скорее на помощь, а приехав, стали свидетелями разборок в стиле кун-фу. Разумеется, в монастырях жило немало отставных ратоборцев, но восточные школы боевых искусств на Русь пока не проникли, и чтобы вот так в полете достать голову противника пяткой, такого здесь еще не видели. Потрясенные зрелищем, гридни не проронили ни слова, когда я гордо удалился, подобрав рясу.

Неудивительно, что Фрол надолго запомнил необычного чернеца и горел желанием увидеть, что же инок сумеет натворить, если ему дать меч.

* * *

Только интересно, что Капеца здесь делает, в чужом краю. Впрочем, недоумение быстро разрешил Егорка, который как второе лицо в отряде, почитал себя обязанным все докладывать своему командиру.

– А Фрол неместный, он из дружины боярина рязанского Евпатия Львовича. Тот когда из Чернигова спешил в Рязань, проходил здесь, а Капеца занедужил и у нас остался. Все собирался вернуться, да не успел.

Вот оно что. Евпатий Коловрат, отправленный послом к Черниговскому князю, не дождался от него никакой помощи, и лишь получил разрешение набрать три сотни добровольцев. Желающих воевать с погаными в черниговской дружине нашлось куда больше, чем триста, хотя все и понимали, на что идут. Неудивительно, что выздоровевший Фрол тоже без малейших колебаний присоединился к Городецкой рати.

Однако командовал уцелевшим подразделением вовсе не Капеца, а десятник Василий Плещей – чернобородый здоровяк, невероятно широкоплечий, в полном соответствии своему прозвищу (* Плещей – плечистый). Он вышел из боя практически без царапины, лишь султан на высоком шлеме сбила вражеская сабля, но вот коня витязь потерял. Зато теперь Василий восседал на великолепном трофейном жеребце самаркандской породы, от головы до хвоста покрытого пластинчатым монгольским доспехом. Меня даже на секунду охватила зависть, ведь у моей лошаденки не имелось даже стального налобника или латного оголовья.

Убедившись, что с Ростиславом все в порядке, Плещей с надеждой спросил, не помешают ли дружинники выполнению моей миссии. Отказываться я, естественно, не стал, но переговорить предложил в более укромном месте.

– Что мы тут на перекрестке торчим как три тополя на Плющихе, – кстати, интересно, откуда это выражение появилось? Судя по недоуменным лицам ратников, оно не из этого периода. – Надо отъехать подальше.

Возражений не последовало, и Василий указал отряду направление, в котором надлежало двигаться. По едва натоптанной тропинке мы углубились в самую пущу, подальше от просеки. Как только тропа стала пошире, десятник повел лошадь рядом со мной. Понизив голос, Плещей без лишних предисловий спросил мое мнение о шансах продолжительного сопротивления города захватчикам:

– Городец все?

Хороший вопрос. Хотелось бы обнадежить соратника, но лучше сказать правду.

– В нем, небось, доспешных почти не осталось, – попробовал я прозрачно намекнуть на безвыходность ситуации.

– Дружинников пару дюжин, – начал считать Плещей, – да среди купцов и слободских еще десяток латников наберется. Остальным город даст щиты и копья, но что черный люд может сделать супротив большой рати?

– Вот, Василий, ты и ответил на свой вопрос.

– Неужели они долго не продержатся? – никак не мог поверить в очевидное десятник, что, впрочем, легко объяснимо. Будь это чужой город, он бы смотрел на ситуацию более объективно. Придется резать правду-матку прямо в глаза.

– Когда мы языка допросили, тот дал показания, что идет Очирбат с полтысячей и везет стенобитные снасти. Как только обозные сани подъедут, татары достанут крючья, ломы, железные наконечники для барана (* тарана), и заодно переметы через ров соорудят. А могут и, не дожидаясь пороков, пойти на штурм. Окружат город со всех сторон, и малочисленные защитники ничего поделать не смогут. Так что теперь полагайтесь только на себя.

Скрипнув зубами от злости и бессилия, десятник взял себя в руки и перешел к текущим вопросам.

– А куда вы ехать намереваетесь, в Чернигов?

– Нет, князь приказал в Серенск, там проживает некий Тимофей Ратча. Вот этому боярину и передадим Ярослава, а он уже отвезет мальчонку подальше.

– Да не боярин Тимошка, а старший дружинник, – снова встрял Егорка, ехавший вслед за мной и ловивший каждое слово. – У нас кузнецов всего двое, вот и послали отроков в другой град, чтобы доспехи им закупить. А Ратча новгородец, и лучше него никто не сторгуется.

Ну что же, вполне разумно устроить примерку брони перед тем, как её купить. Конечно, на дворе не шестнадцатый век, индивидуально подгонять готические доспехи под фигуру не требуется. Но хотя бы примерно выбрать размер весьма желательно, хотя бы по принципу маленький или большой. Кольчуги ведь не от балды делали, а с учетом роста, ширины плеч и длины рук. Шлемы тоже не на всякую голову могут налезть. И что послали не владетельного боярина, тоже понятно. Тем сейчас некогда, надо все время хозяйством заниматься. А Серенск город большой… был. Вернее, еще стоит, но очень скоро сгорит до основания, и уже никогда не возродится. Но это в будущем, а пока что в нем поболе тысячи жителей. Не сравнится с пятитысячным Козельском, но по числу ремесленников ему в здешних местах равных нет. Ювелиры, гончары, кожевенники и, что очень важно для нас – кузнецы. Буквально целый квартал кузнецов.

– Скажи боярин, – снова затеребил меня Плещей, – сколько всего басурмане войск привели? Говорят, их хан один палец согнет, и тьму (*десять тысяч) пошлет. А два кулака сожмет, так это сто тысяч.

– Нет у него десяти туменов, – оспорил я методику подсчета вражеских сил. – Вернее, были, но поубавились. Осталось только пять, хорошо, если семь расчетных диви… туменов.

Изначально Курултай послал в поход на запад тридцать тысяч, и эти силы возросли в несколько раз за счет покоренных народов. К границам Руси монголов подошло вместе с башкирами, половцами и прочими "союзниками", от ста двадцати до ста пятидесяти тысяч. Но это предположительно, а сколько точно войск привел Батый, и как много их осталось к весне, я бы и сам хотел знать, да откуда? Запустить спутник не получится, а проникнуть в ставку монголов, чтобы пересчитать войска, пока никому не удавалось, даже китайцам. Так что есть только оценки, да и те весьма приблизительные.

Но все-таки, куда Ярику лучше поехать, и где он сможет переждать нашествие? В Смоленске безопасно, но отправляться туда, это значит точнехонько попасть под удар Батыя, который, как еще в школе учили, прошел мимо Смоленска на расстоянии дневного перехода. Вот только такого счастья мне не хватало. Проскочить три сотни верст прямо перед носом татар практически невозможно. В той истории Ярослав как-то выкрутился – то ли спрятался в глухой заимке, то ли его отец прихватил с собой полсотни лучших ратников, способных отбиться от мелких отрядов. Кстати, о самом князе в летописях больше не упоминается, так что не факт, что путешествие для Ростислава окончилось благополучно.

Еще известно, что уцелеет Брянск, но опять-таки, путь туда хотя и короче, чем до Смоленска, но тоже неблизкий. Без планшета трудно сказать, но где-то километров сто восемьдесят по прямой. Третий вариант – сбежать на юг, но это лишь временный выход. В следующем году монголы снова вернутся, и уже не спеша и не торопясь, тщательно разорят черниговские города. Вот уж удружил Ростислав Ясно Солнышко, подкинув неразрешимую задачу. Ладно, попробуем подойти к решению с другой стороны. Дите может до лета затаиться где-нибудь в глухой чащобе, а после ухода орды дружинники отвезут его к уцелевшим родственникам. Только вопрос, к каким? Но это несложно выяснить. Местные знают, где Ярослава не только с удовольствием приютят, но и помогут восстановить Городец, а мне известно, какие поселения уцелеют. Объединив наши познания, мы вместе выработаем оптимальный план.

Выехав на небольшую поляну, Василий поднял руку, приказывая остановиться, и осадил коня. Минуту все сидели в седлах не двигаясь и внимательно прислушиваясь, но ни криков, ни посвиста, ни топота до нас не доносилось. Вокруг полная тишина и идиллия. Лишь иногда доносится карканье ворон, да белка, выглядывающая из дупла увешенного убрусами дуба, доедала пойманную мышку. А еще грызун называется. Но чем же несчастному зверьку еще питаться, как не птичками и мелкой живностью, если к весне все орешки и грибочки закончились?

Ратники, кроме двоих дозорных, отъехавших подальше, попрыгали на землю, размять ноги и малость согреться. Теплые плащи взяли с собой не все, но толстые стеганки и кафтаны не дадут никому сильно замерзнуть.

В первую очередь заботясь о лошадях, гридни проверяли подпруги или отваживали запаленных коней, хотя ни одного скакуна, к счастью, не загнали. Пользуясь передышкой, ратники торопливо отхлебывали из бурдюков воды, или что там у них налито. Не успевшие позавтракать, ведь утром всем было не до еды, доставали соты с золотистым медом, или грызли вчерашний хлеб. Пара человек даже бросили, как бы невзначай, крошки к подножию священного дуба, благодаря богов за спасение в сече и прося благословения на новые подвиги. Все-таки у дубам даже в девятнадцатом веке ходили за помощью, а местных вятичей только сто лет с небольшим, как крестили. Но не у всех хватало сил и желания даже поесть. Например, высокий воин с иссеченными наплечниками и помятым шлемом, сняв с трофейной лошади десятника притороченный войлок, бросил его на снег и улегся, приходя в себя от ушибов и усталости. Наскоро перекусив, дружинники, косясь на Нюшу, деликатно отвернувшуюся, потянулись к дальнему краю поляны.

Подождав, пока все ратники переделали срочные дела и привели себя в порядок, я попросил Плещея собрать их вместе и начал совещание.

* * *

– Скажите мне, други, есть у вашего княжича где-нибудь родичи? Нет, я понимаю, что в черниговщине все удельные князья ольговичи (* потомки Олега Гориславича). Но вот близкие имеются?

– А то ж, – с гордостью откликнулся Василий. – Почитай половина черниговских князей с ним в близком родстве или в свойстве. И трубчевские, и дебрянские, и сновские, а еще козельский.

– Вот только козельского нам не надо. – Я даже вздрогнул от такого предложения. Захватив Козельск, прозванный монголами Могу-Болгусун (* Злой Город), степняки уничтожили всех его жителей до единого. Так что советовать спасаться в обреченном городе, не совсем разумная мысль. Однако, десятник послезнанием не обладал, и мой категоричный отказ его несколько удивил.

– А что так, – недоуменно округлил глаза Плещей, переводя взгляд с меня на княжича. – Василий Титович еще малый, и на наши владения не позарится. Он добрый сосед. Да и город его рядом совсем.

– Что малый, то верно, ему, кажись, только двенадцать исполнилось, а вот правит-то за него наместник. – О том, какая судьба ожидает в скором времени Козельск, пока говорить не хотелось, поэтому пришлось на ходу придумывать объяснение.

– Это верно, – подтвердил мои слова рязанец, – всеми делами там заправляет Борис Олферич. И как он повернет, нам неведомо.

Десятник спорить больше не стал и лишь пожал своими широченными плечами.

– Ну а самые близкая родня, – продолжал он перечень, – это щижские дядья Ростислава. К ним ехать надо.

Не знаю, не знаю. Вщиж монголы взяли наскоком, застав жителей врасплох. Если щижцев предупредить, то мощные укрепления города, а там один только ров девятисаженной ширины, отпугнут грабителей. Степняков там была-то, наверно, неполная тысяча. Конечно, произойдет изменение в истории, но если подумать, то минимальное. Все равно через год татары вернутся и наверстают упущенное, а Ярик к тому времени уже займет свою отчину, которую следующие полтора десятилетия никто зорить не будет. Вроде план получается складный, но все же меня продолжали терзать сомнения.

– А щижцам можно доверять? – продолжал я вытягивать сведенья. – Под предлогом малолетства город у внучатого племянника не отнимут?

Василий не стал отвечать сходу и задумчиво потер лоб кольчужной перчаткой.

– Оно, конечно, Городец это вотчина, но дядья сами без городов сидят, а княжеству присмотр нужен, – неохотно признал он мою правоту. Да уж, пока здесь ничего не было, кроме отдельных поселков, сюда силой никого не затащили бы править. А теперь, с развитой инфраструктурой и налаженным управлением, местность стала лакомым куском.

Дружинники растерянно переглянулись, не радуясь перспективе смены власти. Менять князя им решительно не хотелось, и это понятно. Для маленького княжича они свои, родные. Почитай, с пеленок его воспитывали, как сына полка. Ярик вырастет, и во всем их слушаться станет, может, даже землями наградит и боярами сделает. А для нового владыки они чужаки, да еще их могут перевести в дальний гарнизон. Но ведь у всех здесь поблизости родственники живут – родители, дети или невеста, если конечно, они успели спрятаться от нашествия в глухих дебрях.

Сбившись в кружок, гридни начали спорить о путях выхода из кризиса. Егорка тоже активно участвовал в маленьком вече, видимо, считая, что первое боевое задание сделало его равноправным взрослым дружинником. Лишь двое дозорных, впрочем, самых молодых из отряда, не могли покинуть пост для участия в референдуме, да мы с Фролом стояли в сторонке. Понимая, как рязанец мучается неведением о судьбе своей земли, я вкратце пересказал ему о подвигах Евпатия Коловрата и о событиях минувшей зимы, не делясь источником информации. Капеца слушал, окаменев лицом, не проронив ни слова, и даже не задаваясь вопросом, откуда мне все это известно.

Пока я рассказывал, дискуссия разгоралась все сильнее, мне даже жутко стало. Тут одиннадцать человек, и все говорят одновременно, что же тогда бывает на настоящем вече? Впрочем, яростные дебаты шли вполголоса, о войне и необходимых мерах безопасности никто не забывал, и окончились так же неожиданно, как и начались. Кружок распался и, потолкав друг друга локтями, ратники выпихнули вперед самого старшего по возрасту – Лютовида. Последний, вопреки грозному имени, походил скорее на сельского священника, какими их обычно представляют: длинные волосы, слегка тронутые проседью, широкая серебристая борода, благообразное одухотворенное лицо и даже явно проступавшая округлость на уровне пояса, которую нельзя получить только за счет мышц пресса. Лютик, как его называли товарищи, повертел в руках видавший виды шлем, бывший когда-то гладким, а теперь состоявший исключительно из вмятин и царапин, смущенно почесал лоб и, наконец, решительно высказал общую мысль.

– Не надо Ярослава Ростиславича ни к кому везти. Соберем гридней, соберем наших жен по селам, если они выжили. А когда поганые уйдут, будем дань собирать и Городец отстроим, кстати, с той стороны уже дым идет.

Соберем-соберем, плохо у него с выразительностью и ясностью речи. Ладно, идея ничем не хуже других, и я, в общем-то, согласен. Но только кто будет руководить процессом, вот в чем вопрос. Десятник это хорошо, но для управления аж целым княжеством его недостаточно. В домонгольскую эпоху постоянная дружина все время жила при князе, и лишь самых знатных из них, родовитых или выслужившихся, наделяли землей. Имеется в виду, понятно, не приусадебный участок, а села, с которых можно кормиться, собирая дань. Вот на такого владетельного боярина, обладающего весом и авторитетом среди вятших жителей, а так же имеющего преданных лично ему людей, и нужно опираться юному князю. Такому человеку охотно подчинятся воины с ополченцами и он сможет отвадить загребущие ручонки родственников, алчущих чужой земли.

– А скажите-ка, молодцы, – снова обратился я к витязям, – бояре какие-нибудь у князя имеются?

– Микула вел нашу сотню, – грустно вздохнул Лютик, – но он на льду остался. И Радобыл тоже в сече погиб.

– У Микулы детей нет, – вдруг подал голос ребенок, про которого я уже и думать забыл. – Его село Ухошино тебе, Гаврила, в отчину отдаю.

Вот это сюрприз. Стоял "первоклассник" тихонько в сторонке, кормил хлебцем мою лошадку, а сам, оказывается, все слушал и вникал. Да уж. Каким он станет, когда вырастет?

– Благодарствую князь, – говоря это, я заметил, что уже уткнулся носом себе в сапоги. Так вбили в нас привычку кланяться в пояс, чуть скажи князь ласковое слово. Ладно, хоть не в галантную Францию семнадцатого века отправили – там бы замучился целый танец со шляпой отплясывать, только чтобы кого-нибудь поприветствовать.

Но черт с ними, с поклонами, мне вот только проблемы с селом не хватало. Так, подумаем. В первую очередь надо с Микулиной вдовой разобраться. Оставлю ей усадьбу, не облагаемую налогом, и двух девок в услужении. С этим понятно, а вот как быть с казной почившего боярина? Мне же теперь на свои средства воинов кормить, лошадкам овес или рожь закупать, доспехи чинить. Мошна имеется, но небольшая – одна гривна на шее, штук семь весовых гривен в кошеле, еще полкило серебра монетами и чуток золота. Вроде много, но надо учесть дефицит товаров после нашествия и, как следствие, немыслимую инфляцию. Нужны средства, а где их взять, если налоговый период в вотчине уже закончился? Урожай собрали осенью и господскую долю тут же изъяли. Меха, добываемые зимой, тоже наверняка успели продать. Интересно, имею ли я право на дань, собранную в этом году предыдущим владельцам? Что тут местное законодательство говорит о наследстве на движимое имущество? А если он церковную десятину не успел выплатить, то как с ней быть, учитывая, что в этой епархии скоро ни одной церкви не останется? И сколько у Микулы крестьян, и какие у них юридические отношения – в смысле, гридни или холопы?

Так, это что, я уже мысленно примеряю себя на роль пусть и не рабовладельца, но настоящего феодала? Лучше озаботимся текущим моментом и перейдем к наболевшим вопросам. Это только невежественные рядовые могут думать, что могущественная коалиция, состоящая из их десятка и новоиспеченного боярина в моем лице, сможет своротить горы и прогнать захватчиков. И все же на всякий случай оставлю себе зарубку в памяти: ежели действительно получу имение, то нужно ввести там современный севооборот. И еще, завезти из Мурома или Новгорода семена огурцов.