Текст книги "Зеленые дьяволы сельвы"

Автор книги: Александр Шалимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Александр Шалимов
Зеленые дьяволы сельвы

– Зеленые дьяволы, босс. Рабочие отказываются идти туда…

По холеному розовому лицу Арчибальда Кроу промелькнула брезгливая гримаса. Однако он сдержался. Неторопливо протянул массивную, унизанную перстнями руку, поправил листок перекидного календаря, завернутый струей воздуха от бесшумного вентилятора, подрегулировал скорость… «Проклятая жара, кондиционеры выходят из строя, а эта штуковина только раздража-ет». – Он покосился на сверкающий никелем корпус вентилятора.

После бессонной ночи Кроу все раздражало – и обжигающее утреннее солнце, и влажная духота в саду, и тепловатый душ, и эта кажущаяся прохлада в кабинете. Ничего себе прохлада! На термометре, который держит бронзовый фавн, торчащий среди телефонных аппаратов, – двадцать девять по Цельсию. Конечно, поменьше, чем снаружи, но, стоит пошевелиться, и кожа становится липкой от пота. Он распрямил спину, с отвращением почувствовал, что рубашка уже прилипает к лопаткам.

«И этот идиот, – Кроу вскинул глаза на темно-коричневое морщинистое лицо Лопеса, – опять несет какую-то блевотину…»

Лопес поймал взгляд босса и открыл рот, чтобы продолжать, но Кроу не позволил. Постучал торцом серебряного «Паркера» по полированной черни стола, не глядя на Лопеса, негромко спросил:

– Напомните-ка, пожалуйста, сколько я плачу вам?

– Я… – начал Лопес и осекся, уставившись в лицо хозяина.

– Вы болван, Лопес, – возможно мягче сказал Кроу, – вонючий, нудный болван! Начинаю думать, что ошибся в вас. Кажется, я уже говорил, меня не интересуют ваши отношения с рабочими. Меня интересует древесина, в частности вот эта. -Кроу снова постучал «Паркером» по столу. – В понедельник вы получили все необходимые указания. Ваши рубщики должны были начать от устья Утаяли и двигаться левым берегом. Ширина фронта вырубки два километра. Ну, а вырубив все ценное, вы должны были сжечь сельву до следующего притока Риу-Негру… Как, кстати, он называется?.

– Боа-Негру… Но…

– И никаких «но»… Разве вы забыли, что я не меняю приказов?

– Там, на Боа-Негру, деревня, хозяин… Индейцы… йаномами… Около сотни…

– Ну и что?

– Женщины, много детей…

– Ну и что?

– Говорят, это их земля… И лес по Утаяли, по Боа-Негру… Говорят, губернатор штата приказал не трогать лес и деревню. У них бумага есть…

– Определенно я ошибся в вас, Лопес. – Кроу задумчиво покачал головой. – Сколько у вас рабочих?

– Было тридцать…

– Почему было?

– Убили троих… Вчера… Ночью сбежали еще трое… Они говорят – зеленые дьяволы. Говорят, видели… Боятся, босс…

– У вас нет оружия? Ты, например, зачем на себя столько нацепил? – Кроу указал «Паркером» на пистолетные кобуры, оттягивающие широкий кожаный пояс Лопеса.

– Их пуля не берет, босс. – Лопес наклонился ближе к столу, округлил глаза, переходя на шепот.

– Дурень! – Кроу откинулся в кресле. – И не придвигайся, пожалуйста, от тебя чесноком разит… Господи, какие идиоты… Электроника, интегральные схемы, компьютеры, космические полеты – и «пуля не берет». Кого сегодня пуля не берет… Ты же грамотный человек, Лопес. Учился… Читаешь газеты, разговариваешь по телефону, смотришь телевизор. У тебя в лесном лагере радиопередатчик, ты умеешь им пользоваться… Ну, чего молчишь? Я ведь не ошибаюсь? Учили тебя?

– Три года… Ходил в школу католической миссии… Потом надо было работать…

– Видишь, три года. Тоже кое-что… Так почему все-таки «пуля не берет» этих… как ты их называешь?

– Зеленые дьяволы сельвы… Я не знаю… Люди говорят…

– И ты пробовал?

– Чего?..

– Пулей… Хотя бы вот из твоих пушек.

– А их я не видел…

– В этом все дело, Лопес. Болтун ты и трус к тому же!.. И ни слова больше! Немедленно возвращайся к своим дурням, и чтобы работали. Понял?

Лопес, не поднимая головы, мрачно кивнул.

– Отправляйся! Завтра приеду, посмотрю, что вы там наработали. Прихвачу с собой Одноглазого с его парнями. Они быстро наведут порядок. Рубщиков еще подошлю. Но – смотри в оба… Будут опять разбегаться, головой ответишь.

– К вам человек из города, отец Антонио.

В проеме двери, сквозь раздвинутую бамбуковую занавесь, на пастора глядела широкая улыбающаяся физиономия Чико.

– Пригласи его сюда, мой мальчик.

Пастор осторожно опустил на дощатый пол извивающуюся серебристую ленту, которую держал двумя пальцами за плоскую треугольную голову. Змея скрылась в одной из трещин между неплотно подогнанными досками пола.

– Все отдала? – Чико прищурился, приглядываясь к фаянсовому блюдечку на столе.

– На этот раз все. – Пастор аккуратно отодвинул блюдечко от края стола и прикрыл стеклом.

– Еще принести?

– Попозже. Я скажу. А теперь позови того сеньора из города.

– Он не сеньор, отец Антонио…

Голова Чико исчезла, стебли бамбука сомкнулись, заслонив дверной проем. Послышался удаляющийся топот босых ног и звонкий голосок Чико, обращенный к кому-то на центральной площадке селения:

– Сюда, это сюда… Отец Антонио ждет…

Шаги у входа, шепот Чико, потом деликатный стук в дощатую стенку возле двери.

– Да-да, входите, пожалуйста. – Пастор поднялся из-за стола. Бамбуковый занавес раздвинулся, пропуская гостя – невысокого

коренастого человека в светлых шортах и голубой безрукавке с большой репортерской сумкой через плечо. Из-за плеча посетителя выглядывала настороженная мордочка Чико.

– Мне надо видеть пастора Нуньеса, – сказал, наклонив голову, человек в шортах и бросил вопросительный взгляд на вошедшего следом Чико.

– Я – Антонио Нуньес. – Пастор протянул руку.

– О-о, – гость пытался скрыть удивление, – так вы и есть пастор… Извините, но я думал… Меня зовут Тун Читапактль, я журналист – корреспондент центральной газеты штата.

– Вы, вероятно, думали увидеть благообразного седого старца в черной сутане, – улыбнулся пастор, пожимая руку гостя, – а вас встречает худой длинноногий парень с копной рыжих волос, в потертых джинсах и сандалиях на босу ногу, к тому же небритый… Просто мы с ним, – пастор указал на Чико, присевшего на пол у двери, – не ждали сегодня гостей. Однако прошу садиться. – Он указал на грубо сколоченные табуреты возле стола. – А что касается сутаны – тут она не служит делу… Надеваю ее, когда отправляюсь к нашему епископу. Но это случается не часто. Признаюсь вам, дорогой сеньор, даже службу тут веду в джинсах – у меня есть еще одни, поновее – и вот в такой рубашке на выпуск. Слово правды, обращенное к простым людям, не нуждается в красивых одеждах. Не так ли?..

– Вероятно, вы правы, хотя… – журналист оглядел более чем скромную обстановку комнаты, – хотя, кажется, не все соглашаются с вами… Но вы становитесь популярным. Люди говорят о вас, ставят в пример другим… Поэтому наша газета хотела бы рассказать о вас…

– Что ж, если правду, в добрый час.

– Я приехал именно затем, чтобы узнать правду.

– Тогда надо, вероятно, начинать с них, – пастор указал на Чико.

– Именно так я и поступаю. Я уже побывал в соседнем селении. Теперь хотел бы побеседовать с вами.

– Пожалуйста…

– Но с глазу на глаз, если позволите…

– Вот как? У меня ведь нет секретов от них. – Пастор снова указал на Чико. – Но если вы настаиваете… Чико, мой мальчик, поймай пару хороших рыб и попроси Марианну приготовить их.

Бросив тревожный взгляд на журналиста, Чико молча выскользнул наружу.

– Вы ведь не откажетесь пообедать со мной, сеньор? – продолжал пастор, поворачиваясь к своему собеседнику.

– Благодарю. И называйте меня просто Тун, отец мой.

– А вы меня – просто Антонио.

– Еще раз благодарю.

– Тун – это ведь не здешнее имя? – Пастор с интересом разглядывал коричневое, словно выточенное из древесины каобы, лицо гостя.

– Нет… Мой отец с Юкатана. Он из народа майя.

– А ваша матушка?

– Она с Ориноко, из Колумбии. Тоже индеанка.

– Но вы теперь бразилец.

– Я учился в Манаусе.

– И стали журналистом. Индеец-журналист. Нечто новое в здешней действительности.

– Как и пастор в джинсах, живущий в сельве вместе со своей паствой.

– Пожалуй… Новое, которое так необходимо тут, но… приходит с трудом… Увы…

– Скажите… Антонио, ваш сосед… он… не становится слишком бесцеремонным?

Пастор испытующе глянул на своего собеседника:

– Кого вы имеете в виду, Тун?

– Американца, конечно, этого Кроу… Арчибальда Кроу-младшего.

– А-а, – пастор помрачнел и опустил глаза. – Ну конечно… Вам известно кое-что о здешних делах?

– Еще бы… Я подготовил большой материал, но он не пошел. Главный снял. Сказал – недоказательно. Они там расшаркиваются перед боссами с Севера. А этот Кроу… – Тун покачал головой и умолк.

– Да-да… Я тоже писал епископу. Он велел не вмешиваться… в политику. Прочитал мне суровую нотацию. Повторил несколько раз, что у служителей церкви тут задачи иные…

– Что вам точно известно… Антонио? Пастор развел руками.

– Точно?.. Пожалуй, мало… Слышал, что говорили люди. А говорили страшное… И не только на исповеди. Земли по Риу-Негру арендовал у федерального правительства еще отец нынешнего Кроу – Арчибальд Кроу-старший. Я его никогда не видел. Говорят, он был плохой человек и кончил плохо, но я ничего точно не знаю и не могу судить. Все происходило до моего приезда. Вот вы видели этого мальчика – Чико, моего воспитанника. Ему четырнадцать лет. Он единственный, кто уцелел… Когда ему было три года, говорят, что люди Кроу-старшего уничтожили его деревню и убили всех его родичей. Он один спасся чудом, – пастор прерывисто вздохнул, – и живет у меня с шести лет. Сначала был совсем дикий – молчал, бросался на людей и пытался кусаться. Потом начал отходить… Я научил его читать, писать. Сейчас он – как все вокруг, но…

– Он что-нибудь помнит? Мог бы рассказать?

– Послушайте, Тун… В вас тоже индейская кровь. Вы же должны понимать… Разве такое забывается? Я не знаю, что там у него внутри. – Пастор постучал себя по виску. – Я никогда не спрашивал об этом и никогда не спрошу, если он сам не скажет. Повторяю, сейчас он – как все, но я-то знаю, каким он был. И поэтому не хочу и не позволю говорить с ним… о его прошлом. Пусть все останется как есть. Виновник злодейства, вероятно, понес кару…

– Но ведь он был не один?

– Главный виновник… И бог покарал его.

– А если преступление повторится?

– Нет… Невозможно… Теперь такое невозможно. Мир становится другим.

– Едва ли вы сами верите в то, что сейчас сказали… Что могло измениться за одиннадцать лет?.. Вместо одного Кроу тут у вас под боком другой. Еще неизвестно, пастор, кто из них хуже. В нынешнем мире люди вообще не становятся лучше… Я имею в виду тех, у кого деньги, сила, власть… Судьбы отдельных людей для них совсем ничего не значили и не значат. Особенно тут, в сельве, за сотни миль от больших городов.

– Не знаю… Я ничего не знаю об этом и не могу судить.

– Вот, точно так же мне говорили в других селениях. А ведь знают… И молчат… И вы знаете…

– Нет.

– Знаете… Не можете не знать, если прожили тут столько лет. В сельве по Риу-Негру тогда было уничтожено не одно индейское поселение, а несколько: пять, может быть, десять… Со всеми обитателями… Ваш Чико, вероятно, единственный, кто тогда уцелел. Вообразите, один трехлетний ребенок из сотен, может быть, из тысячи варварски истребленных, ни в чем не повинных людей. А дьяволы, сотворившие все это, живы и благоденствуют.

– Откуда вам это известно?

– Кое-что узнал, кое о чем догадываюсь. Но мне нужны улики – неопровержимые доказательства… Какие – вам известно… Ваш Чико одно из них.

– Нет… Мне очень жаль… Вы… вы обманули меня… Тун энергично замотал головой:

– Клянусь, сказал правду. Меня послали к вам, и я буду писать о вас, но у меня была и другая мысль – моя собственная. Не удержался, темперамент подвел – сразу выложил все. Теперь вы вправе прогнать меня, но… прежде подумайте о людях, которые живут тут рядом с вами, о тех, кому вы желаете добра.

– Хотите сказать – им угрожает опасность?

– Боюсь, да…

– Постойте, Тун, дайте мне подумать. У меня в голове все перемешалось.

Пастор поднялся со своего табурета, сгорбившись и покусывая пальцы, принялся шагать по узкому свободному пространству между деревянным топчаном в дальнем углу и столом, за которым сидел Тун. Журналист мысленно считал: пять шагов в одну сторону, пять обратно и снова – пять и пять… Худой и длинный, с низко опущенной головой, бледным, с запавшими щеками лицом, на котором тонкий хрящеватый нос, казалось, касался узкого подбородка, он вдруг напомнил Туну Дон Кихота. Журналист мысленно усмехнулся: пожалуй, это находка – именно Дон Кихот. Можно так и назвать очерк: «Дон Кихот на пороге XXI века». Да и с чем еще сравнить его подвиг: в атомно-космический век уйти в сельву, чтобы нести учение Христа детям каменного века – последним могиканам неолита в стремительно сокращающихся под натиском цивилизации амазонских дебрях.

Резко остановившись, пастор снова присел на табурет и устремил на журналиста испытующий, тревожный взгляд.

Тун молчал, не отводя глаз. Тяжело вздохнув, пастор тихо сказал:

– До меня доходили слухи, но я не верил. Впрочем, и сейчас не верю… Ведь если действительно случилось все то, о чем вы говорите, должны сохраниться следы – кости людей, могилы, пожарища. Даже в сельве поселения не исчезают бесследно. Тем более если случилось недавно. Ваши… предположения можно проверить.

Тун усмехнулся:

– Вам известно, зачем старому Кроу понадобились здешние леса? Кроу и другим… Таких концессий в Амазонии сотни, если не тысячи. Федеральное правительство в недалеком прошлом раздавало их щедро и по дешевке. А срок – на пятьдесят и на сто лет…

– Да, я знаю… Им нужна древесина ценных пород. Кроу на арендованных землях построил мебельные и бумажно-целлюлозные фабрики. Самая большая в Карвуэйру – в двухстах километрах отсюда.

– Дело не в древесине, вернее, не только в ней. Вот посмотрите. – Тун раскрыл свою репортерскую сумку, вытащил наклеенную на полотно цветную карту, развернул.

– Смотрите, – повторил он, – здесь штат Амазонас – весь целиком до границ Венесуэлы, Колумбии и Перу. Некогда его полностью покрывала амазонская сельва – самый большой и самый богатый разнообразием растительности лесной массив планеты. Выруб сельвы начался давно – стране нужны были управные земли. Однако длительное время выруб происходил медленно, а кое-где сельва даже успевала восстанавливаться. Ситуация изменилась примерно четверть века назад. Новая техника позволила резко ускорить наступление на сельву. В восточной части штата количество лесов уже заметно уменьшилось; теперь под ударом оказалась сельва к западу от столицы штата. Смотрите, это Манаус, а вот тут – в пятистах километрах к северо-западу, по Риу-Негру, – земли, арендованные династией Кроу. Пятьдесят тысяч квадратных километров сельвы. Ваше селение тоже тут, в непосредственной близости от его владений. Вам понятно?..

Пастор наклонился над картой, внимательно разглядывая узор знаков. Кивал головой, словно находя в этой вязи подтверждение своим мыслям. Потом спросил, коснувшись пальцем карты:

– Эта карандашная штриховка? Вы ее нанесли? Тун молча кивнул.

– И что она означает?

– Вырубы. На заштрихованных площадях сельвы больше нет. Она превращена в мебель, бумагу, в доллары Арчибальда Кроу и других.

– Господи, – пастор перекрестился, – никогда не предполагал, что уже столько вырублено.

– В штате Амазонас – около сорока процентов – две пятых того, что было. В других штатах еще больше.

– Но ведь это же просто безумие какое-то… И оно продолжается, ускоряется… Впрочем, нет, не безумие… Тут совсем другое. Для одних – бизнес, очень прибыльный бизнес… Другие называют это тягчайшим преступлением, хотя не существует законов, карающих за подобные преступления. Уничтожение сельвы лишает людей главного, без чего жизнь существовать не может, – кислорода для дыхания. Амазонская сельва – огромная, самая большая на Земле фабрика кислорода. Она, если угодно, – «легкие» атмосферы, «легкие» всей биосферы Земли – всего живого. Ныне эти «легкие» стремительно съедает рак цивилизации. Фирма Кроу и ей подобные – раковые клетки в организме биосферы. Это, так сказать, по большому счету… Однако преступление на том не кончается. Вам известно, Антонио, во что ныне превращены эти заштрихованные площади, на которых всего десять – пятнадцать лет назад простиралась девственная амазонская сельва?

– Ну… я знаю, теперь на месте сведенных лесов управные земли. Туда переселяют фермеров… Но я не думал, что леса исчезают так быстро. Насколько надежны ваши данные, Тун?

– К сожалению, – губы журналиста искривила гримаса отвращения, – вполне надежны. Штриховка нанесена по материалам аэрофотосъемок и съемок со спутников. Здесь, – Тун постучал ладонью по карте, – данные двухмесячной давности. На сегодняшний день заштрихованную площадь следовало бы еще увеличить. И вот тут, – он коснулся пальцем одного из изгибов голубой нити Риу-Негру, – она уже подступает вплотную к вашим краям, пастор.

– Вы подразумеваете вырубы Кроу?

– Именно…

– Но граница его концессии определена: она где-то южнее…

– Вот именно – «где-то там». Никто ее не переносил на местность. Да это и едва ли возможно в условиях сельвы. Тут все определяют сроки концессии, а не территория. Пятьдесят тысяч квадратных километров – площадь немалая; всегда возможны варианты…

– Здешние земли отведены местным индейским племенам, – возразил пастор. – Я сам видел документ, подписанный губернатором штата.

– На местности границы резервации никак не обозначены?

– Не знаю, не думал об этом… Однако в документе они оговорены.

– Так ведь то слова. А слова остаются словами. При желании им можно придавать разный смысл. Как уже бывало не раз. Особенно вдалеке от исполнительной власти.

– Вы пугаете меня, Тун.

– Нет… Я приехал помочь вам и вашей пастве. И вам не следует мешать мне; более того, вы тоже должны мне помочь. Соединив усилия, мы, может быть, добьемся чего-то… В противном случае возможен произвол… Снова произвол. Арчибальд Кроу-младший – фигура значительная и хорошо знает свою силу. У него влиятельные друзья в Манаусе и в столице.

– Вы полагаете, люди Кроу могут заставить нас покинуть эти места?

– Это один из возможных сценариев. Могут сжечь здешнюю сельву, что обычно и делают, вырубив предварительно наиболее ценные породы деревьев. Могут, наконец, поступить так, как поступили одиннадцать лет назад с родичами Чико…

Пастор замотал головой:

– Нет-нет, невозможно. Теперь такое невозможно… Они же христиане.

– О ком вы говорите, Антонио?

– О тех… О молодом Кроу… О его людях…

– Черт побери! О-о, простите меня, ради бога, пастор… Люди Кроу – христиане!.. Послушайте же… Индейские деревни к югу от Риу-Негру, о которых я уже упоминал, – их было несколько, не менее пяти – были сожжены напалмом; жители, кто не сгорел заживо, были убиты – все поголовно, даже грудные младенцы. Это дело рук людей Кроу… Вы говорите – должны сохраниться следы… Не осталось следов… Эти люди… Нет… эти чудовища научились не оставлять их. Ценные сорта деревьев были вырублены, остальное предано огню. Там теперь действительно управные земли, фермы, плантации, дороги, фабрики, даже аэродромы. Современная цивилизация с ее благами – на месте девственной сельвы, которую населяли дикари, обитавшие в каменном веке. И поверьте мне, тех, кто ныне живет на землях империи Кроу, не тревожит судьба обитателей исчезнувшей сельвы. И бесполезно искать доказательства свершенного зла… Люди повсюду селятся на былых могилах, а в почвах, на которых выращивают свой хлеб, всюду есть прах былых жертв – жертв старости, болезней, войн, тирании, преступлений…

– Кажется, мы с вами поменялись ролями, Тун, – тихо сказал пастор. – То, что вы сейчас говорите, скорее пристало бы говорить мне, призывая к христианскому смирению и всепрощению.

– Нет… Вы готовы на этом остановиться, а я готовлюсь к дальнейшей борьбе. Боюсь, мы находимся на противоположных позициях по отношению к злу. И сожалею, что не сумел убедить вас.

– Не знаю… Я должен подумать… Но прошу: не задавайте ваших вопросов Чико. Можете обещать мне это?

– Вы лишаете меня возможности собрать доказательства преступления.

– Нет-нет… Продолжайте ваш поиск. Ради бога… Но мальчика оставьте в покое. Обещайте!

– Хорошо… Пусть пока будет по-вашему. Но вы тоже подумайте, пастор. Обстоятельства могут измениться, и тогда…

– Вот тогда мы и продолжим разговор.

– Если не будет поздно.

– Все в руках господа, Тун.

– Разумеется. Однако господь любит, когда ему помогают… – Сказав это, Тун подумал, что пастор может обидеться. Пастор, однако, не выразил недовольства. Он лишь покачал головой, усмехнулся и, приподняв жалюзи, высунулся в окно. Несколько раз втянув носом воздух, он сообщил, что рыба дожаривается, и пригласил Туна разделить с ним трапезу.

Большой белый катер Арчибальда Кроу пришвартовывался у деревянного причала в устье Утаяли вскоре после полудня, когда солнце еще находилось в самом зените. Кроу в элегантном белом костюме, белых туфлях и белом тропическом шлеме первым шагнул на причал, небрежно кивнул низко склонившемуся Лопесу и внимательно оглядел берег. На обширной расчищенной площадке под могучими густолиственными фикусами, веерными равеналами и цветущими цезальпиниями[1][1]
  Представители вечнозеленой древесной флоры в бассейне Амазонки.


[Закрыть] лежали аккуратные штабеля темных стволов со свежеснятой корой. Невдалеке, в густых зарослях, надрывно гудел трактор. Подъехал тяжело нагруженный лесовоз, и двое полуобнаженных рабочих возле небольшого подъемного крана торопливо принялись за разгрузку.

У причала работа, кажется, спорилась… Кроу подумал, что вчерашний «втык» образумил Лопеса.

Обернувшись к своему спутнику, который неторопливо вылезал из рубки, придерживаясь за высокий борт катера, Кроу бросил:

– Сегодня тут порядок, Хьюго… Может, и зря привез вас?

Спутник Кроу молча пожал мощными плечами. Это был крупный, широкоплечий мужчина, массивного телосложения, в больших темных очках, закрывавших половину лица. Его голова была непокрыта, жидковатые светлые волосы гладко зачесаны назад, высокий медно-красный от загара лоб наискось, от виска к виску, пересекала темная лента шрама. Выгоревшая безрукавка защитного цвета и короткие шорты, так же как и непокрытая голова, свидетельствовали о давней привычке к экваториальному солнцу. Во всей его массивной фигуре, неторопливых движениях, мускулатуре спортсмена-тяжеловеса, на обнаженных руках и ногах, в тяжелом, почти квадратном подбородке и презрительно опущенных углах тонких губ было что-то от центурионов Древнего Рима, что-то надменно-угрожающее, внушавшее одновременно и уважение, и страх, и неизбежность безусловного повиновения.

Кроу подумал об этом и где-то в глубине снова шевельнулась противная мысль, которой он старательно избегал, что ему как раз и недостает той убежденности в собственном превосходстве и неоспоримости права поступать по-своему, которой наделен Хьюго. Взгляд Кроу, обращенный к «вернейшему, незаменимому и пожизненному», как было написано в завещании отца, «помощнику и другу семьи», выразил сложные чувства. Промелькнули, быстро сменяя друг друга, восхищение, зависть, тревога, брезгливость, сомнение… Видимо сосредоточившись на последнем, Кроу нахмурился и поспешил отвернуться.

Лопес украдкой переводил настороженный взгляд с лица босса на выраставшую над причалом массивную фигуру Одноглазого.

Прозвище Одноглазый давно и прочно прилипло к Хьюго, после того как девочка-индеанка в одном из борделей Манауса выколола ему левый глаз шипом драцены. Именно поэтому Хьюго постоянно носил большие темные очки в черепаховой оправе, инкрустированной золотом.

Заметив, что босс отвернулся, Лопес поспешил приветствовать Хьюго еще более униженно, чем самого Кроу.

Хьюго поставил ногу в высоком шнурованном башмаке на доску причала, надавил, пробуя прочность дерева и, не обращая внимания на подскочившего Лопеса, отвернулся с коротким распоряжением кому-то внизу, в катере.

Лопес протянул руку, чтобы помочь Одноглазому перейти на причал, но Хьюго, не поворачивая головы, пробормотал «пшел» и переступил на причал второй ногой. Доски заскрипели и прогнулись под его тяжестью. Кроу с опаской глянул вниз на темную, медленно струящуюся воду Утаяли, оглянулся на Хьюго, предупредил:

– Подождите-ка там… Я сначала сойду.

Когда, сопровождаемый Лопесом, он преодолел двадцатиметровый дощатый настил причала, Хьюго Одноглазый подал

знак кивком головы, и на причале один за другим появились шестеро в полувоенной тропической униформе, с пистолетами у пояса и автоматами на груди. Они рысцой сбежали на берег, и за ними неторопливо проследовал Хьюго, тяжело ступая большими шнурованными башмаками на толстой подошве.

Кроу уже сидел в плетеном кресле у стола под легким полотняным тентом. Стол был заставлен бутылками и разноцветными китайскими термосами. Лопес осторожно наливал в высокий хрустальный бокал прозрачную зеленоватую жидкость. Кроу призывно махнул рукой. Хьюго подошел, присел на свободное кресло с другой стороны стола. Лопес поставил хрустальный бокал перед Кроу и протянул Одноглазому бутылку с зеленой жидкостью. Тот мельком глянул на этикетку и отрицательно качнул головой.

– Напрасно, – заметил Кроу, сделав глоток из хрустального бокала, – божественная штука. Особенно в такую жару.

Он снял свой белый пробковый шлем и принялся вытирать платком лоб и шею.

– Джин с тоником, два к одному, Лопес, – объявил Одноглазый и, скрестив на груди мощные руки, откинулся в кресле.

– И это напрасно, – процедил Кроу, потягивая из своего бокала, – не понимаю, неужели вам не жарко, Хьюго?

– Жарко, – последовал ответ, – что из того?

– По обыкновению выпендриваетесь, хотя тут ни к чему. Хьюго презрительно усмехнулся и пробормотал что-то неразборчивое.

– Не понимаю по-немецки, уже не раз говорил вам, – наставительно заметил Кроу.

– Это не немецкий… У вас нет никаких способностей к языкам, – проворчал Хьюго в промежутке между большими глотками джина. – Вы и по-португальски едва говорите, – продолжал он после краткого молчания, – а, между прочим, ваш фатер превосходно объяснялся на десятке… нет, на двенадцати языках, не считая вашего родного американского.

– Английского, Хьюго.

– Черта с два! Какой там английский. Вы изобрели свой американский язык, вернее – полублатной жаргон… Образованные англичане вас давно перестали понимать…

– Ладно. Потрепались – и хватит, – голос Кроу стал отрывистым и резким. – И кончайте пить, Хьюго. К делу. Докладывайте, Лопес.

– О чем?

– Все о том же… Вы полагаете, мы приехали полюбоваться вами?

– Сегодня вышли на работу…

– Я это уже заметил. Где валят?

– Сегодня у самой реки.

– А на севере?

– Людей не хватает, босс.

– Крутишь, Лопес. Тут на площадке вижу только фернамбуковую[2][2]
  Фернамбуковое, или пернамбуковое, дерево (Caesalpinia echinata) – бразильское красное дерево с очень твердой и тяжелой желто-красной древесиной, которая со временем становится темно-красной. Издавна вывозилось в Европу и Северную Америку через бразильский порт Пернамбуку (Ресифи) – откуда и название.


[Закрыть] древесину. Где махагониевые стволы? Фабрикам сейчас нужно махагониевое дерево. Тебе говорили…

– Махагони[3][3]
  Махагони, махагониевое дерево – собирательное название древесины тропических деревьев красного и красно-коричневого цветов, идущей на изготовление мебели, отделку комфортабельных кают и вагонов, интерьеров в дорогих отелях. Одним из представителей «махагониевого дерева» является вечнозеленое дерево Swietenia mahagoni, достигающее высоты пятнадцати и более метров. Его родина – Гаити, Куба, Южная Америка.


[Закрыть] тут мало, босс. – Лопес тяжело вздохнул. – Совсем мало…

– Мало внизу у реки, где рубишь. Махагони на севере, ближе к водоразделу.

– Нет, босс, махагони по Риу-Негру везде мало.

– Вот так это выглядит, Хьюго, – сказал Кроу, разглядывая носки своих изящных белых туфель.

– Откуда они приходили? – поинтересовался Одноглазый, протягивая руку к бутылке с джином.

– Не надо, Хьюго, – попросил Кроу и тоже потянулся к бутылке.

– Успокойтесь, Арчи, – Хьюго завладел бутылкой и плеснул в свой стакан немного джина.

– Я повторяю: откуда они приходили, Лопес?

– Кто, сеньор?

– Твои партизаны.

– Не было партизан. – Лопес испуганно замотал головой.

– Ну, тогда индейцы?

– Нет-нет, не они…

– Кто же тогда побил твоих людей? Или они сбежали, а ты просто наврал боссу, чтобы не работать на этом берегу? Ну-ка давай, как на исповеди, Лопес.

– Клянусь, сеньор. Все правда… Они убили троих… Мои люди видели… Они спрятались, потому и остались живы. Потом рассказали мне…

– Где те, кто видел? Зови их сюда.

– Не могу, сеньор. Они… очень испугались тогда… Ночью убежали… Теперь не знаю где.

– Вот так это выглядит, Хьюго, – повторил Кроу. – Уж как-нибудь постарайся разгадать ребус… Что касается меня, то я…

– Подожди, – прервал Одноглазый. – Что говорили те, кто потом сбежал?

– Они очень испугались, сеньор. Сначала не хотели ничего говорить. Только кричали – зеленые дьяволы, тут есть зеленые дьяволы… Мы их сейчас видели…

– Ты когда-нибудь слышал о таких? – поинтересовался Кроу.

– Ну и что дальше? – спросил Хьюго, игнорируя вопрос шефа.

– Потом они сказали, как было на северной делянке… Солнце заходило, они возвращались в лагерь; те трое еще обрубали ветви у последней фернамбуки. Вдруг они услышали крики и шум и увидели… дьяволов… Они падали с неба, а может, с верхушек деревьев, я не знаю… Те трое – у фернамбуки – громко кричали… Наверное, хотели убежать и вдруг упали.

– Так все сразу и упали, – брезгливо сморщился Кроу. – Ты действительно очень плохо придумал, Лопес.

– Подожди, Арчи, – повысил голос Хьюго. – Это совсем не так просто, как ты воображаешь. Ну, дальше, Лопес.

– У них, наверно, не было никакого оружия, и вроде они ничего не сделали тем, у фернамбуки. Может, они убивают глазами? Те, кто видел, так говорили… Потом они схватили тела и исчезли…

– Как исчезли? Куда? – снова вмешался Кроу. – Бред какой-то!..

Хьюго глянул на него, шевельнул бровью, но ничего не сказал и снова повернулся к Лопесу.

– Улетели, наверно, или ушли по верхушкам деревьев, – не очень уверенно продолжал Лопес. – Люди так говорили… Они не хотели смотреть… Побежали скорее в лагерь.

– Бред сплошной, – повторил Кроу. – А по-твоему, Хьюго?

– Какие они, на что похожи и сколько их было? – спросил Хьюго, словно не слыша вопроса Кроу.

Лопес почесал голову:

– Зеленые дьяволы сельвы, сеньор. – Он щелкнул языком, прищурился. – Люди о них разное болтают… Сеньор, может, слышал?.. Я сам их никогда не видел. Те парни, которые убежали, много смотреть боялись. Солнце зашло, сразу потемнело… Говорили – большие, побольше человека, с крыльями, зеленые, как листья. Прыгают высоко и летают… Еще говорили – было их пять или шесть…

– Похоже на каких-то обезьян? – Кроу с трудом сдерживал негодование; поведение Хьюго начинало бесить его. – Неизвестные науке крупные обезьяны – такое ведь возможно, не правда ли? А зеленый цвет – приспособляемость к природной среде. Есть же зеленые гамадрилы… Ну, а добрая половина рассказанного выдумка и бред… А по-твоему? Впрочем, я не убежден, что все это не выдумки, – заключил Кроу, переходя на французский.

На этот раз Хьюго счел нужным ответить:

– Это мы без особого труда выясним. Если выдумка – зачем? С какой целью? Одна линия поведения. Если не все выдумка – другая линия. Если что-то действительно было, остается узнать, кто эти «шутники»? Отвлекаясь от возможной чертовщины, я бы скорее предположил проделки не обезьян, неизвестных науке, а известных науке здешних индейцев. Мы их считаем дикарями, но они далеко не во всем дикари. В здешней сельве сохранились кое-где их стойбища, от которых давно пора избавиться.