Текст книги "Перед потопом"
Автор книги: Александр Шалимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– А-а, – капитан поморщился. – Эта штука давно вышла из строя. Электроэнергии едва хватает, чтобы держать под соответствующим напряжением заграждения.
– Боже! – вырвалось у Дюрана. – Так у вас граница под высоким напряжением!
Капитан насмешливо ухмыльнулся:
– А как же? И не только у нас, мсье… Вы там, в Париже, просто не в курсе… Но могу вам сказать, нашу зону мы держим под высоким напряжением только по ночам. А днем накапливаем энергию. Днем нам помогает солнце. Даже там, – капитан махнул рукой в западном направлении, – мало найдется безумцев, которые рискнули бы показаться днем – тут или где в другом месте.
– А ночью?
– Ночью случается, но… конец один.
– И кто же это?
Капитан пожал плечами.
– Как узнать? Остается… нечто, превращенное в уголь. Если поедете засветло, увидите.
– Неужели не пытались выяснить, кто или что они такое?
– Нет… А зачем? У нас приказ не пропускать никого, любыми средствами. Любыми, мсье. А ведь у нас есть средства, позволяющие гм… если угодно, расщеплять на атомы…
– Понимаю. – Дюран вздохнул. – Однако вернемся к началу разговора. Нас вы пропустите? Или ехать на другой пост?
Капитан снова пожал плечами.
– Я мог бы, конечно, и не пропустить, – он многозначительно помолчал, – но… поезжайте, если там, – он указал в открытую дверь, – мои ребята не нашли ничего такого… А зачем едете, не скажете?
– Нет.
– Ладно. Когда же рассчитываете… проехать обратно?
– До рассвета, в крайнем случае – рано утром.
– Попробуйте… Кстати, тогда сможете поглядеть украшения на нашей проволочной стене. Поезжайте!
Он передвинул двумя пальцами идентификат Дюрану по поверхности стола и встал.
– Мне сообщили о вас, – пояснил он, выходя вслед за Дюраном под дождь. – Не подумайте ничего плохого… Просто чертовски захотелось перекинуться парой слов с человеком из Парижа, тем более министром. Никогда в жизни не видел живого министра и, скорее всего, больше уже не увижу… Так что прошу извинить, если что не так. Скучища у нас тут кошмарная, ваше превосходительство…
Дюран не ответил. Он кивнул Дэну и молча сел в машину. Остальные последовали за ним. Дэн захлопнул дверь. Со скрежетом отодвинулась впереди тяжелая решетка ворот. Прожекторы, направленные до этого на элмоб, медленно повернулись в сторону открывшегося прохода. Осветили пустынную в выбоинах дорогу, уходящую во мрак. Элмоб медленно тронулся с места.
– А ну, парни! – тихо сказал Дэн. – Готовьтесь… Бронежилеты и прочее… Давайте их сюда, мсье Колэн.
Они ехали молча уже около получаса. Мишель вел машину по центральной полосе автострады осторожно и довольно медленно. Рефлекторы элмоба прорезали мрак двумя расширяющимися конусами желтого света. Впереди можно было разглядеть лишь струи дождя и мокрую, в выбоинах поверхность бетона, плывущую навстречу машине.
– Не проскочили ли мы тот съезд – вправо за Бомон ле Роже? – спросил Дюран, напряженно вглядываясь вперед. – Кажется, слева какие-то развалины? Что это может быть?
– Вероятно, Руа, – отозвался Колэн. – Я слежу по карте. До съезда еще несколько километров.
– Все правильно, – кивнул Мишель. – Приходится ехать очень медленно. Не знаешь, что впереди… Надо успеть затормозить, в случае чего… По компьютеру тоже получается так. Мы сейчас тут, – он ткнул пальцем в экран, – а съезд – вот он, а надо бы сюда. Только не знаю… – он не кончил.
– Думаете, не сможем доехать до самого Курселя? – спросил Дюран.
Шофер пожал плечами.
– Кто его знает… Генерал говорил – тут всего семь-восемь километров. Дальше вода…
– А сколько мы отъехали от поста парашютистов?
Шофер бросил взгляд на компьютер.
– Десять с половиной.
– Значит, съезд мы все-таки проскочили, – воскликнул Дюран, – давайте остановимся…
– Съезд впереди, ваше превосходительство, – возразил Колэн. – Вероятно, пост парашютистов ближе к Парижу, чем мы предполагали. Или его могли отодвинуть. Генерал Къюсак не знал точно…
– Вы помните, где тот дом, Мишель?
– Конечно, ваше превосходительство. И подъезды к нему помню. Не волнуйтесь. Мы там будем через несколько минут… Если только…
– Если только? – повторил Дюран.
– Если вода не остановит… Впереди она совсем близко. Так получается по компьютеру…
Снова наступила тишина. Дюран слышал только настороженное дыхание своих спутников. Их взгляды были устремлены вперед. Там в колеблющемся свете рефлекторов по-прежнему мелькали лишь струи дождя и медленно плыл навстречу серый в выбоинах бетон.
Прошло еще несколько томительных минут.
– Здесь, – чуть слышно прошептал Мишель.
Элмоб резко свернул вправо на узкую извилистую дорогу между шпалерами оголенных кустарников. Невидимые ветки зашелестели по стеклам и крыше машины. Рефлекторы теперь освещали впереди уродливые ветки разросшихся кустарников, пятна мокрого в трещинах асфальта и лужи на узкой проезжей части разбитой дороги.
Дюран стиснул зубы. Это место показалось ему совершенно незнакомым. Он не мог сообразить, какой же отрезок хорошо известной ему дороги так изменился за сравнительно короткое время…
– Вы не ошиблись, Мишель? – тихо спросил он, наклоняясь к водителю.
Тот молча потряс головой, не отрывая взгляда от дороги, а Колэн, повернувшись на мгновение к Дюрану, процедил:
– Он едет правильно…
В тоне секретаря Дюран уловил презрение и злобу.
«Зачем я их дергаю? – устало подумал он, – им гораздо труднее, чем мне… Будь, что будет…»
Он закрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья. Петляя в зарослях, машина спускалась все ниже. Ветки задевали корпус и крышу то справа, то слева. Все чаще доносился треск. Снаружи что-то рвалось и ломалось… Казалось, спуску не будет конца. В одном месте они чуть не застряли. Мишель сдал немного назад, потом резко рванул элмоб вперед, и Дюран услышал общий вздох облегчения. Шелест и треск сразу стихли. Элмоб дрогнул и остановился. Дюран открыл глаза. Совсем близко в желтом свете рефлекторов были видны какие-то строения. Он пригляделся и узнал…
– Мы на месте, ваше превосходительство, – сказал, обернувшись, Мишель. Его лицо ярко блестело.
Дюран не сразу сообразил, что щеки и лоб водителя усеяны мелкими каплями пота.
Дзн приоткрыл дверь и выглянул наружу.
– Дождя тут нет, – констатировал он, – выходить по одному… Вы пока оставайтесь в машине, мсье, – добавил он, обращаясь к Дюрану. – Мы сделаем небольшую рекогносцировку.
Он что-то сказал Юсефу и Бланшару, и оба, взяв наизготовку автоматы, исчезли в темноте. Мартин Руа, стоящий возле самой машины, торопливо перекрестился.
«Боже мой, – подумал Дюран. – Я снова здесь… Если бы ты могла знать, Фиона!.. Или все лишь мучительный сон, как вчера… Я заснул на каком-то заседании и не могу проснуться… Нет… нет, теперь, конечно, не сон, но… Чего я еще жду?»
Он хотел выйти из машины, но Дэн предостерегающе поднял руку:
– Минуту терпения, мсье. Они вернутся, – он кивнул в сторону дома, – и тогда…
На освещенной площадке перед домом появились две фигуры с автоматами.
– Нигде никого, – доложил подходя Юсеф. – И следов не видно – на дорожках, на клумбах… С той стороны под окнами цветы, – он покачал головой, – много цветов. И не помяты, не поломаны…
«Здесь всегда было много цветов, – подумал Дюран. – Фиона особенно любила осенние цветы».
– Астры? – спросил он, выходя из машины.
– Астры, мсье, а еще хризантемы, сальвии… Очень странно, – добавил Юсеф, помолчав.
– Что тебе показалось странным? – поинтересовался Дэн.
– Все, – Юсеф указал стволом автомата на дом. – По дороге одни развалины. Съезд сюда с автострады, вы сами видели, как зарос. Дорога – еле проехали… А тут… Дом целый, пристройки с той стороны тоже. Все двери заперты. Ставни и жалюзи целы. Ни одного выбитого стекла. Разве не странно?
– А свет внутри не видел? – насмешливо спросил Дэн.
– Свет? – удивился Юсеф и покачал головой. – Ну, ты даешь, сержант!
Дэн взглянул на Бланшара:
– Добавишь что-нибудь?
Бланшар переступил с ноги на ногу:
– Дорожки вроде подметены…
– С чего взял?
– Листья… За домом сад… Деревья голые. На траве опавшие листья. А дорожки чистые. И тут, смотрите: ни одного листика. Чистый гравий.
– Ветер, – нахмурился Дэн. – Знаешь, какие тут ветры? Океан рядом. Ветер и подмел.
Бланшар хмыкнул недоверчиво, но промолчал.
– Вы войдете внутрь, мсье? – спросил Дэн.
– Да, – кивнул Дюран, доставая из кармана ключи на цепочке.
– Кому-нибудь сопровождать вас?
– Не обязательно. Я войду внутрь ненадолго. Если понадобится помощь, позову. А пока помогите мсье Колэну. Ему надо найти кое-какие документы. Они во флигеле с той стороны дома. Вы хорошо помните, где искать, Колэн?
Разумеется, патрон.
– Тогда действуйте. А вы, сержант, постарайтесь сделать так, чтобы нас не застали врасплох. Может быть, убавить свет? Чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания.
– Выключим рефлекторы, как только вы откроете дверь, – кивнул Дэн.
– Можете уже выключать, – сказал Дюран. – У меня два фонаря. Один на этой каске, – он коснулся рукой головы, – а другой вот… – Он раскрыл ладонь левой руки, и оттуда вырвался узкий луч яркого света. – Кроме того, не исключено, что в доме еще есть электричество. Крыша, кажется, цела, а это солнечные батареи. В подвале – аккумуляторы.
Дюран кивнул своим спутникам и направился к дому. Когда он поднялся по нескольким ступеням на невысокое каменное крыльцо, рефлекторы элмоба погасли. Надвинулась тьма, но она оказалась не полной. Сзади неярко светили подфарники машины и какой-то бледный свет шел сверху. Дюран взглянул на небо. В разрыве туч желтела ущербная луна.
«Впервые за много месяцев», – подумал Дюран.
Поворачивая ключ в замке, он услышал голос Дэна:
– Мартин, твой пост у входной двери. Смотри в оба и слушай – не позовет ли мсье Робэр. Юсеф, отправляйся с мсье Колэном. Мишель, вы скройтесь в машине… А мы с ним, – он, очевидно, имел в виду Бланшара, – будем караулить вокруг. Ну, с Богом, парни. Ваши «завтра» в ваших руках…
Входная дверь отворилась с протяжным скрипом. Изнутри пахнуло сыростью и запахом гнили. Дюран включил оба своих фонаря и сделал несколько осторожных шагов. Наружную дверь он оставил настежь открытой.
На каменном полу просторного холла лежал хорошо знакомый зеленовато-бурый ковер, основательно вытертый посередине. Две массивные дубовые лестницы, огибая холл слева и справа, вели наверх к широкой площадке второго этажа. Застекленная двустворчатая дверь из холла в гостиную была приоткрыта. Дюран подошел к ней, распахнул, осветил фонарями большую квадратную комнату. Здесь тоже все было так, как они оставили. Белый рояль Фионы с открытой клавиатурой, старинные кожаные кресла, кремовые занавеси на окнах, круглый стол посредине и над ним хрустальная люстра в чехле. Более светлые прямоугольники на желтовато-зеленых обоях указывали места снятых картин.
Похоже было, что после его отъезда в дом никто не проникал. Это, действительно, могло бы показаться странным… Могло бы… А он не испытывал никакого удивления. Разве он мог предполагать, что застанет здесь все таким, как было?.. Он просто не думал об этом. Он должен был еще раз побывать в доме, где навсегда расстался с Фионой… Только ли потому, что тогда обещал ей, или за всем этим крылась иная причина, еще более важная?..
Дюран стащил с головы защитную каску, бросил на ближайшее кресло, потер ладонью лоб. Необходимо что-то вспомнить… Что-то очень важное…
«Словно во сне, – мелькнула мысль, – но если и это сон, ему нет конца… Или сон повторяется снова и снова… Чепуха какая-то, – он тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться. – Что теперь необходимо сделать? Прежде всего надо попробовать включить свет…»
Он пощелкал выключателями на стене. Свет не загорелся.
Дюран вернулся в холл. Нашел в дубовой обшивке панели под лестницей маленькую дверцу стенного шкафа. Открыл. Осветил внутренности. За дверцей на мраморной доске находился небольшой старинный рубильник и два ряда разноцветных кнопок. Дюран осторожно включил рубильник. Позади вспыхнул неяркий желтый свет. Дюран оглянулся. Зажглась небольшая люстра под резным дубовым потолком холла. Гостиная теперь тоже была освещена. Тогда он по очереди стал нажимать кнопки верхнего ряда. Ярко вспыхнули хрустальные бра на стенах холла, где-то негромко загудел вентилятор. Издалека, со второго этажа, послышались звуки рояля.
«Радио? – подумал Дюран, – а может, какая-нибудь видеомагнитола?» – Он попытался вспомнить, где на втором этаже могла быть видеоаппаратура. Наверху располагались спальни, комнаты для гостей, его кабинет, библиотека, будуар Фионы… Видеоэкранов там нигде не было. В будуаре стояло небольшое пианино…
Дюран пожал плечами: «Не могло же оно заиграть само…» Некоторое время он прислушивался: «Кажется, Шопен, завершающие аккорды одного из ноктюрнов…»
Музыка стихла и наступила тишина. Впрочем, не совсем. Где-то продолжал гудеть вентилятор.
«Теперь, пожалуй, поднимусь наверх, – решил Дюран. – Письмо, если только оно действительно существует, вероятнее всего, в кабинете. Или она оставила его в будуаре. В последней записке она писала: «Все кончилось, любимый! Завтра меня уже не будет… Нам так и не удалось увидеться еще раз. Но я ни о чем не жалею… Помни о своем обещании. Это очень важно. Письмо я оставила там… Поезжай, найди его, когда почувствуешь, что больше ждать нельзя. А еще запомни: завтра будет другой день, и, возможно, он будет хорошим… Твоя Фиона».
Эту записку Дюран никогда не держал в руках. Он прочитал ее с дисплея своего компьютера. Нацарапанные кое-как строчки хранятся в накопителе электронной памяти, но Дюрану никогда не хватало сил вернуть их на экран еще раз…
Конечно, то было чудовищное решение… Человек заболевал и все связи с ним обрывались бесповоротно и навсегда. Даже обнаружение вируса в крови обрекало на вечную изоляцию, хотя болезнь иногда развивалась медленно. Впрочем, в их жестоком, чудовищно перенаселенном, тонущем, ночном мире только эти драконовские меры смогли притормозить наступление пандемии. Если бы не они, Земля давно стала бы кладбищем человечества. Теперь вот, наконец, создали вакцину. Она предохраняет тех, кто еще не заразился… Говорят, исцеляет и некоторых вирусоносителей… Фиона ее не дождалась…
«Она, конечно, догадывалась, что заболевает, – думал Дюран, медленно поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, – поэтому так неожиданно ускорила отъезд и настояла, что поедет одна. Первоначально мы хотели пробыть здесь до конца парламентских каникул. Мы знали, что больше сюда не вернемся. Граница Оставленной земли приближалась. После отъезда Фионы я не мог найти себе места. Уехал через два дня. Но ее уже не застал в Париже. Письма приходили из разных городов… А потом это ужасное известие… Своим отъездом она хотела спасти меня, хотя, в общем, непонятно, почему я тогда не заболел…»
На лестничной площадке над холлом Дюран остановился. Оба коридора, ведущие в правое и левое крыло второго этажа, тонули в темноте. Освещение тут не включилось. Кабинет находился в самом конце левого крыла. Будуар Фионы был в правом крыле сразу за поворотом коридора. Дюран коснулся рукой головы. Вспомнил, что каска с более мощным фонарем осталась внизу в гостиной. «Вернуться за ней?..» У него был еще один фонарь, закрепленный на ладони левой руки. Этот фонарь давал очень узкий луч света, но, может быть, удастся включить освещение в коридоре или в комнатах второго этажа. Он решил попробовать… Можно, конечно, позвать Мартина Руа и попросить его принести из гостиной каску со вторым фонарем. Дюран посмотрел вниз. Наружная дверь была приоткрыта, но Мартина Руа возле нее не видно.
«Пойду так», – решил Дюран.
Он снова заглянул в левый коридор, потом в правый. Теперь ему показалось, что в конце правого коридора чуть светлее. Свет мог проникать в коридор из какой-то комнаты за поворотом. Освещая путь узким лучом малого фонаря, Дюран углубился во мрак правого коридора. Дважды он останавливался и пытался ощупью отыскать выключатели на стенах, но ничего не нашел. Может быть, из-за этих остановок коридор показался ему непривычно длинным. Наконец он добрался до поворота. Дверь в будуар Фионы была приоткрыта и оттуда в коридор проникала полоска света.
«Я должен был бы удивиться или испугаться, – подумал Дюран, – но ничего этого нет… Почему?»
Он подошел к двери и медленно отворил ее. Будуар был погружен в полумрак. Торшер отбрасывал резко очерченный круг света на ковер и белую клавиатуру пианино. Возле пианино, спиной к двери, сидела женщина. Шорох открываемой двери заставил ее обернуться. Это была Фиона.
«Схожу с ума», – спокойно подумал Дюран, прислоняясь к косяку двери.
– Ты, – сказала Фиона и по ее лицу скользнула улыбка, – я знала, что ты вернешься, Робэр. Я ждала тебя.
Он молча глядел на нее. Именно такой она представлялась ему в те редкие мгновения, когда он позволял себе вспоминать… За пианино, вполоборота к нему, чуть откинув назад прекрасную голову. Бледное лицо, обрамленное волнами каштановых волос, упавших на плечи. Яркие губы, чуть приоткрытые в улыбке. На груди в вырезе темного платья тонкая золотая цепочка с амулетом: контуром сфинкса в золотом обруче.
– Что же ты молчишь? – продолжала она, не отрывая от него взгляда. – Разве ты ехал не для встречи со мной?
– Не знаю, – прошептал он чуть слышно. – И не могу понять… Кто ты и… откуда… Или, вернее, что ты такое… И где я?
Она рассмеялась:
– Пока ты на пороге… Входи, не бойся. Вопреки твоей воле ничего не случится. Входи и садись, – она указала на кресло по другую сторону торшера.
– Но я хотел бы знать…
– Как я тут очутилась?
Он попытался возразить, но она не позволила:
– Это совсем просто, Робэр. Но не в этом сейчас дело… Ты все поймешь чуть позднее. Важно, что мы снова вместе и… не расстанемся, если… ты сам того не пожелаешь.
– Ты можешь вернуться со мной… в Париж?
Она быстро повернулась к нему на своей крутящейся табуретке.
– Это совершенно невозможно, дорогой, неужели ты не знаешь? Для тех, кого они… вышвыривают сюда, нет возврата.
– Вышвыривают?
– А ты что думал? Я не умирала слишком долго. Слишком долго, с их точки зрения. Они могли бы ускорить конец; я думала, они так и сделают. Но они гуманны. Слишком гуманны, дорогой. Им надоело ждать и однажды ночью они… вывезли меня на Оставленную землю и бросили… на растерзание мутантам – так они думали.
– Невозможно! – вырвалось у Дюрана.
– Почему же невозможно, дорогой? Невозможного на Земле давно не существует. А это, – она пожала плечами, – это совсем просто… Они так поступают со всеми, кто… не хочет сразу умирать.
– Боже мой!
– Он не услышит, Робэр! Земной мир обречен. Он не справился с поставленной задачей и должен исчезнуть.
– Почему ты думаешь так?
– Я не думаю, я знаю. И ты знаешь это, Робэр. Разве не так?
– Я говорил лишь о бессилии Человечества, но я не знал… Вероятно, я многого не знаю.
– Но о многом ты догадывался… Войди же и садись, – она снова указала на кресло, вблизи от себя. – У нас еще есть время, хотя тут оно идет немного иначе, чем там, откуда ты приехал. Прошу тебя, присядь. Или ты все еще боишься меня?
– Не знаю… Нет, хотя, – он сделал несколько шагов к указанному ему креслу. – Я все-таки хотел бы понять, что ты такое, Фиона.
– То есть призрак ли я, привидение, вампир в образе твоей Фионы, или просто биоробот, голограмма?
– Существует и еще одна возможность, дорогая. И пока она представляется мне наиболее вероятной. Ты порождение моего воображения. Я сплю и вижу тебя во сне или я сошел с ума.
– А что бы ты предпочел?
– Разве это имеет значение?
– До определенной степени – да.
– Тогда… Тогда я предпочел бы обнять тебя – живую… Но я чувствую, что это… находится за пределами моих возможностей.
– Да… пожалуй. С этим тебе не следует торопиться. По крайней мере тут.
– Значит ты… не живая.
По ее лицу пробежала тень.
– Я не могу сейчас объяснить… Постарайся принять меня такой, какую видишь, Робэр. Все это несколько сложнее, чем ты предполагаешь.
– Я хотел бы обнять твои колени, Фиона.
– Нет, нет, ни в коем случае…
– Даже если после этого мне пришлось бы умереть.
– Нет-нет, любимый. Садись и посиди спокойно, нам надо еще кое о чем поговорить.
– Неужели я не могу даже прикоснуться к тебе, поцеловать кончики твоих пальцев?
Она со вздохом покачала головой.
– Значит, – Дюран тяжело опустился в кресло, – ты существуешь лишь в моем больном воображении, Фиона.
– Неужели это так важно, Робэр? Мы же видим друг друга, обмениваемся словами, мыслями…
– Для меня важно!
– Я даже смогла бы сказать, о чем ты сейчас думаешь.
– Ну, о чем же?
– Ты хотел бы взять меня на руки, снести вниз по лестнице, засунуть в свой элмоб и мчаться, сломя голову, в Париж.
– Но ты только что сказала, что это невозможно.
– Да… И тем не менее ты думаешь сейчас именно об этом. Разве не так? – она рассмеялась.
– Ты смеешься, а мне хотелось бы плакать.
– Но почему? Все дальнейшее зависит только от нас. Точнее – от тебя, Робэр.
– Не понимаю…
– Но ты не хочешь слушать. Ты зациклился на одном – увезти меня в Париж.
– Тогда говори… Я буду молчать.
– Постарайся быть терпеливым и… послушным, Робэр. Итак: еще живую меня вывезли за границу вашего мира.
– Он был и твоим, Фиона.
– Ты совершенно несносен. Ни на йоту не изменился. Можешь ты помолчать хоть несколько минут?
– Уже молчу.
– Там у вас, – ее голос стал отрывистым и резким, – за этой чудовищной железной оградой, сквозь которую пропущен смертельный ток, давно перестали понимать, что происходит на Земле. Вы тонете в пустословии, разучились отличать добро от зла, милосердие от жестокости, свободу от тирании, науку от суеверий. Вы придумали чудовищный способ отлучения человечества от всего того, что истинно человечно. Нравственный кризис, начавшийся еще в прошлом столетии, превратился в лавиноподобную катастрофу, из которой уже нет выхода. В конце концов, это поняли и те, кто безуспешно пытался в последние века направить развитие человечества по более гуманному пути.
Земной разум оказался непригодным для… дальнейшего совершенствования. Более того, он стал опасным для Вселенной в целом. Этот потоп – последний и окончательный в истории нынешней цивилизации, Робэр. Таково решение тех, кто ответствен за эволюцию разума…
На этом я могла бы и кончить, если бы не одно обстоятельство. Внимание тех, кто принимал окончательное решение, привлекли мутации последних десятилетий. Я имею в виду – мутации человека, мутации разума. Исследования были сосредоточены на тех особях, которых отвергло агонизирующее человечество – на обитателях Оставленной земли и на тех, кого на Оставленную землю выбрасывали за ненадобностью, как меня, например. Именно среди этих «отходов человечества» были обнаружены обнадеживающие признаки эволюции к дальнейшему совершенствованию разума. Это были особи, способные преодолеть нравственное разложение вида Homo sapiens. Начался отбор… В числе многих других отобрали и меня, предварительно вылечив. Оставленная земля, на которой мы с тобой сейчас находимся, Робэр, давно стала исполинской лабораторией с невообразимыми ранее возможностями… Ее задача – сохранение одной из ветвей земного разума. Так возник своего рода новый ковчег нынешнего потопа. Существующие у вас, за вашей железной стеной, представления об Оставленной земле не только фальшивы и лживы, в них все перевернуто с ног на голову, все наоборот – вопреки здравому смыслу. Параноидальная логика агонизирующего разума возобладала еще раз, подтвердив ранее поставленный диагноз.
Фиона умолкла. Наступило долгое молчание.
– Значит, ты более не Фиона, которую я любил, – тихо сказал Дюран, – ты новая праведница, допущенная в новый ковчег. Интересно, когда же он отплывает и куда?
Фиона весело рассмеялась, блеснув зубами.
– Он никуда не отплывает и он совсем близко. Ты можешь вступить на него хоть сейчас.
– Я снова перестаю понимать, – Дюран покачал головой. – Даже став праведницей, ты по-прежнему продолжаешь дразнить меня.
– Вовсе и не думаю! Это ты не хочешь перестать стандартно мыслить, дорогой.
– Меня никто не отбирал для вашего нового ковчега.
– А я? Разве я не могла это сделать?
– Значит, став праведницей, ты приобрела необыкновенные права и власть над людьми и событиями?
– Никаких необыкновенных прав и никакой власти, поверь. Все гораздо проще… Ну, попробуй отрешиться от пут формальной логики.
Дюран тяжело вздохнул:
– Боюсь – это выше моих сил…
– Однако ты здесь.
– Да… И ты знаешь, почему.
– А как же тогда с формальной логикой?
– Не знаю… Ты только что сказала: все гораздо проще… Для меня все было просто, пока я ехал сюда… Но теперь…
– Теперь тебе осталось только сделать окончательный выбор. Окончательный, Робэр… Перед каждым из нас рано или поздно возникает необходимость такого выбора.
– Кажется, начинаю понимать, – прошептал Дюран. – Все было предопределено заранее? Не так ли? Раньше это называли роком.
– Ну, не совсем, – Фиона закусила губы. – Выбор остается за тобой…
– Выбор – как уйти из жизни? Это немного… Значит, все вокруг, – он бросил взгляд по сторонам, – лишь фантом… И наша встреча – последнее воспоминание о минувшем…
Она не ответила. Он взглянул на нее. Ее глаза были полны слез.
– Ты плачешь, Фиона? Но почему?
– Ты ведь решил, Робэр.
– Нет. Еще нет… Понимаешь, казалось бы просто и в то же время… сложно… Эти люди, которые сопровождали меня. Их судьба на моей совести. А еще албанские дети – восемь тысяч албанских детей…
– Албанские дети?
– Да, там за железной стеной. Я должен попытаться завтра помочь им…
Фиона медленно встала со своего табурета. Пальцами левой руки оперлась о клавиатуру. Пианино ответило долгим, стонущим аккордом.
– Пойдем, – сказала, вздохнув, Фиона, – наше время истекает. Ты хочешь помочь албанским детям… Я поняла… Следуй за мной. Попробую помочь тебе…
Они вышли во мрак коридора. Дюран снова ощутил запах сырости и тлена. Он включил свой фонарь. Фиона медленно двигалась шагах в трех впереди.
– Этот запах, почему? – спросил Дюран. – Откуда он?
– Сейчас поймешь.
– Мне кажется, он стал сильнее…
Она не ответила.
Они долго шли вдоль темного коридора. Мрак прорезал лишь тонкий луч маленького фонарика, закрепленного на ладони Дюрана.
– Осторожно, – сказала вдруг Фиона. – Сейчас будем спускаться. Держись за перила. На лестнице не хватает нескольких ступеней.
Дюран подумал, что не заметил этого, когда поднимался на второй этаж.
– Я оставил в холле свет, – начал он, – почему сейчас…
– Свети себе под ноги, – перебила Фиона. – Вот тут нет одной ступени. И дальше тоже…
Наконец они добрались до наружной двери. Она была распахнута настежь. В окружающем мраке дверной проем вырисовывался серым прямоугольником. Дюрану показалось, что теперь он стал шире.
Фиона вышла на каменное крыльцо и обернулась:
– Не отставай, Робэр.
Он выбрался наружу следом за ней; с облегчением вдохнул чистый ночной воздух. Дождя не было. Совсем низко над горизонтом в разрыве туч желтел узкий серп луны. Невдалеке слышался мерный рокот прибоя.
«А где же машина и все они?» – подумал Дюран. Площадка перед домом была пуста. Фиона медленно спустилась по ступеням. Отойдя немного от дома, остановилась и обернулась.
– Я не вижу машины, – крикнул Дюран.
Она призывно махнула рукой. Он направился к ней, спотыкаясь о камни, в беспорядке лежащие в густой траве.
– Смотри, – Фиона указала на дом, из которого они только что вышли.
Дюран обернулся. На месте дома теперь громоздились освещенные луной уродливые развалины. Черными провалами зияли выбитые окна и вход.
– Ты прав, – тихо сказала Фиона. – То было наше прошлое, а вот это – настоящее… – она вздохнула. – Время – его пришлось немного вернуть назад. Иначе всех вас уничтожили бы у последнего контрольного пункта.
– Но как же… – начал Дюран и умолк.
– Они, вероятно, догадываются, что на Оставленной земле происходит нечто, не предвиденное ими.
– Они? О ком ты говоришь?
– О тех, кто привел нынешнюю цивилизацию к краху. О тех, кто стоит над всеми вами. Вы лишь марионетки, Робэр. Вас давно лишили правдивой информации, вы совершенно беспомощны и потому обречены. Решившись, наконец, выполнить мое пожелание, ты обрекал на смерть себя и своих спутников.
– Значит, Къюсак?.. – Дюран вздрогнул.
– Нет-нет, он тоже ничего не знал и не будет знать.
– Когда вы… сдвинули время?
– Как только ты решил ехать.
– Но как ты узнала?
– Считай, что догадалась…
– Кто же ты, наконец?
– Я – Фиона.
– Нет…
– Тогда я воплощение твоих воспоминаний… Тебя это больше устраивает?
– Не знаю… Скажи, я по-прежнему не могу коснуться тебя?
Она отрицательно качнула головой.
– Ты просто не сможешь. Мы находимся… в разном времени.
– И его никак нельзя совместить?
– Это зависит не от меня, дорогой.
– В каком же времени нахожусь теперь я?
Она бросила взгляд на свои часы.
– У тебя сейчас начало того дня, когда ты окончательно решил ехать сюда. Кстати, и в Париже – теперь то же время.
– Так значит?.. – он не закончил.
– Да, ты еще не прожил этот день. Он у тебя впереди.
– И все те… кто сопровождал меня?..
– Еще не знают, что им предстоит поездка с тобой.
– А твое время, Фиона? Какое оно? – голос его дрогнул.
– О, оно в прошлом. Помнишь тот день, когда мы расстались?.. Я по-прежнему там, дорогой. Мы были гораздо ближе друг к другу, когда ты вошел… Но и тогда точное совмещение оказалось невозможным.
– От кого это зависело?
– Один из парадоксов времени, – она усмехнулась, – хотя… Могли быть и иные причины.
– Значит, все это, – он обвел взглядом руины и заросшую травой площадку перед крыльцом, – и наша встреча и ты сама – лишь фантомы, возникшие в моем воображении?.. И ничего этого нет и не было?
– Ну, не знаю… Впрочем, ты можешь думать так, если это принесет облегчение… Или вообрази, что ты видел все это во сне.
– А как же с выбором, о котором ты говорила?
– У тебя его уже не осталось. Ты обязан вернуться. Албанские дети… Может быть, это то главное, ради чего ты жил.
– Но как?
– О, это совсем просто. Тебе достаточно пожелать. – Она опустила голову. – Прощай, любимый! Завтра наступит другой день и, возможно, он будет лучше сегодняшнего…
Дюран заставил себя проснуться… Некоторое время лежал не шевелясь, пытаясь понять, что с ним происходит. Воспоминания накатывались волнами. Удивительный сон! И, кажется, повторился дважды… Что это – призыв, напоминание, предупреждение?.. Он бросил взгляд на часы, стоящие у изголовья. Два часа ночи… Он спал совсем недолго, и такой сон! О чем он думал вчера, засыпая? Ах да, албанские дети… Восемь тысяч албанских детей! Может быть, это то главное, рада чего он жил… Откуда эта фраза? Кто ее произнес? Надо бы обязательно вспомнить… Впрочем, у него есть время… Завтра будет другой день и, возможно, он будет хорошим…
