Текст книги "В пасти Дракона"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Горе отца не знало пределов.

– Проклятые! Отняли её у меня! – стенал он, бегая по дому. – Где ты? Где ты, моя Лена? Что с тобой?

Но он был всё-таки мужчина. Когда первый взрыв отчаяния прошёл, он кинулся сделать заявление о пропаже дочери. Ему обещали сделать всё, что только можно. Но до того ли было в то время!..

18-го мая под вечер в Пекин вступил соединённо-европейский десант под общим начальством русского военного агента в Китае полковника генерального штаба К. И. Вогака. В Пекине, казалось, воцарилось спокойствие. Боксёры и бездомная голытьба куда-то исчезли. Скопления народа на улицах не замечалось. В десанте, вызванном посланником, казалось, не было никакой необходимости.

Китайские власти пропустили десант с большим неудовольствием. Они по нескольку раз пересчитывали людей, а когда те вошли в ворота, вдруг задержали багаж. Каждый тюк осматривали с подозрительной тщательностью, словно боялись пропустить скрытые в нём пушки. Наконец всё было улажено. Моряки разошлись по своим посольствам. Жизнь с их появлением сразу приняла другой характер. Небольшой посёлок европейцев заметно оживился. У ворот посольств появились военные караулы. По нескольку раз в день раздавались то барабанный бой, то звуки труб. Присутствие военной охраны отразилось и на обитателях посёлка. Тревога рассеялась, страхи улеглись. Жизнь вошла в свою обычную колею.

14. В Порт-Артуре

Но если в Пекине все европейцы беспечно веселились, не предчувствуя никакой опасности, не видя, что китайский Дракон уже раскрыл свою пасть, чтобы поглотить обречённых ему на жертву белокожих людей, то в Порт-Артуре гораздо более были осведомлены о характере положения.

– Эх, не обойтись без свалки! – говорили в порт-артурских кружках.

– Чего только спят там… Получили по семидесяти пяти человек десанта и успокоились… А здесь за них страдай.

Страдать, действительно, приходилось. Несмотря на успокоительные извещения из Пекина, десант в четыре тысячи человек был уже готов, чтобы по первому приказанию пойти на выручку своих в столицу Поднебесной империи. Ежедневно происходили учения, примерная посадка людей на суда, манёвры. Люди были воодушевлены, но неизвестность томила их: дни шли за днями, не принося с собой ничего нового.

Шатов переживал дни тревоги. Он знал из письма, что Варвара Алексеевна уехала во Владивосток, но приходившие тревожные вести о волнениях вокруг Пекина заставляли его бояться за дорогих ему людей, оставшихся среди мятежной толпы.

За эти дни он приобрёл себе совершенно неожиданных друзей.

Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, сыновья несчастного Юнь-Ань-О, словно переродились после той ужасной ночи, когда они так неожиданно потеряли отца и сестру. Но они, по крайней мере, знали, что отец их убит, что же сталось с их сестрою – было неизвестно.

Маленькая Уинг-Ти пропала без следа… Никто более не видел её в Порт-Артуре, а братья даже не пытались искать её.

– Мы знаем, где она! – однажды сказал Чи-Бо-Юй Зинченко, с которым у них завязалась тесная дружба.

– Где?

– Далеко отсюда!

– Так пойти бы да отобрать!

– Нет, казак! – покачивал головой молодой китаец. – Это невозможно.

– Как так невозможно! Скажи только, из-под земли, если нужно, достану.

– Погоди, узнаешь сам!

От всяких пояснений братья уклонялись.

Почему-то оба парня вдруг стали выказывать необыкновенное расположение к Николаю Ивановичу. Они часто приходили к нему и целые часы проводили в его комнатке, не говоря ни слова.

Шатов сперва думал, что приходят они, надеясь покормиться около него. Но Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу наотрез отказывались от всех предложений и денег и кушаний, какими он угощал их. Оба они довольно сносно говорили по-русски, все понимали сами и вообще казались очень смышлёными людьми.

Отказываясь от всего, что ни предлагал Шатов, братья, в свою очередь, готовы были на всякие услуги. Они старались угадать, что нужно молодому человеку, и исполнить прежде, чем он попросил бы их. При этом они выказывали замечательную расторопность и редкую выносливость.

Шатов терялся в догадках, что им могло быть от него нужно.

Наконец братья высказались.

– Русские скоро пойдут на Китай, – сказал однажды Чи-Бо-Юй, говоривший первым как старший.

– Говорят, что пойдут, – отвечал Николай Иванович. – Только не знаю, верно ли это: может быть, не за чем идти будет.

– Нет, русские пойдут!

– Ты почём знаешь?

– Знаю… Наш отец умер, потому что любил русских…

– Вот как! Почему же?

– Потому что здесь был посланник Дракона. Это он убил нашего отца.

– Какой посланник Дракона?

– Великий Дракон Китая ненавидит иностранцев. Они роют землю и причиняют ему боль, мешают спать.

– Ну, Чи-Бо-Юй, признаюсь, я считал тебя умнее!..

– Я говорю верно, Дракон ненавидит иностранцев, и его слуги истребят их всех. Русские должны пойти, чтобы отомстить за гибель своих.

Николай Иванович теперь почувствовал смысл в словах китайца. Он знал их суеверия и какую роль в них играл дракон.

– Ты так думаешь? – переспросил он.

– Не думаю, а знаю. Посланник Дракона приходил сюда призывать всех верных к избиению иностранцев. Казак Зинченко видел его дважды и не сумел удержать в своих руках. У него было послание Дракона. Посланник Дракона – Синь-Хо. Мы нашли на пожарище его нож. Он убил нашего отца и увёз Уинг-Ти, нашу сестру.

– Так чего же вы молчали! – с сердцем воскликнул Шатов. – Ваше первое дело было явиться и сообщить начальству о своих подозрениях.

– Нет, этого мы не хотели сделать.

– Да почему же?

– Потому что мы погибли бы, не успев отомстить убийце отца.

– Напрасно вы так думаете, русские всегда сумели бы защитить вас.

– Однако они не защитили нашего отца.

Шатов не нашёлся, как ответить на это.

– Что же вы хотите теперь делать? – спросил он.

– Мстить!

– Теперь-то, когда ваш посланник Дракона, верно, давно уже у себя в Пекине или где там ещё!

– Теперь это и возможно, если ты, господин, захочешь нам помочь.

– Я? Как же я помогу вам?

– Ты это можешь. Когда русские пойдут в Китай, возьми нас с собой. Просим тебя, возьми! Мы не будем даром есть ваш хлеб, мы принесём пользу.

Николай Иванович задумался.

– Не знаю, как это и сделать! – пожал плечами он.

– Мы хотели поступить в русские солдаты, но нам сказали, что если нас и возьмут, то оставят здесь, а в Китай на Пекин не пустят. Ты, господин, попроси командира. Он тебе позволит взять нас.

– Хорошо, я попробую, но не ручаюсь, что получится.

Лица братьев расцвели от радости.

– Благодарим тебя, господин, только ты проси за нас получше… Поклонись ему за нас, а мы… мы будем служить так, что все будут довольны.

Мало надеялся Шатов на то, что просьба братьев будет исполнена, но всё-таки, встретив командира своей роты в офицерском собрании, передал ему их просьбу. Вопреки всяким ожиданиям, он не получил решительного отказа.

– Вы говорите, что на них можно положиться? – спросил капитан.

– О да, вполне!

– И ими в их желании руководит чувство мести за отца?

– Так во всяком случае они говорят.

– А каковы парни сами по себе?

– Насколько я мог заметить, очень способные, рассудительные… Они совсем не похожи на всех остальных китайцев, которых мы здесь видим. Уже само желание мстить – я не сомневаюсь, что оно вполне искреннее, – показывает, что они не таковы, как все.

– Гм!.. Об этом можно подумать.

После этого разговор перешёл на интересовавшие всех события, и собеседники стали внимательно прислушиваться к громкому разговору в кучке их сотоварищей, окружавших какого-то старого отставного морского офицера.

– Трудно угадать, что только выйдет из всей этой заворотки! – заговорил старый седой моряк. – Представьте себе, я прекрасно помню шестидесятый год, когда совершилось нечто подобное тому, что может свершиться теперь. И знаете, что я вам скажу! Очутившиеся в плену европейцы действительно пережили ужасы. Немногие остались в живых, и как зло надсмеялись тогда китайцы над требованием выдачи несчастных пленников! Они отвечали согласием и действительно выдали, но выдали-то их в гробах. Как вам это понравится? Некоторые были положены туда живыми. Солдаты, уже видавшие много смертей, плакали при виде этих несчастных.

– Но позвольте, Россия тогда не участвовала в Пекинском походе.

Старый моряк улыбнулся.

– Русским посланником в Пекине был тогда умный человек – граф Игнатьев. Знаете ли вы, что только ему европейцы обязаны сравнительной лёгкостью, с которой они завладели тогда столицей Китая? Знаете ли, что если Пекин не подвергся тогда бомбардировке, то он – виновник этого? Это не то что теперь.

– Но как же это?

– Вот так! Во время всех ужасов наш посланник совершенно спокойно жил в своём доме, и китайцы не только его, но даже никого из русских пальцем не тронули. Напротив того, когда союзники подошли к Пекину, он явился к ним… вестником мира. Французы и англичане готовились бомбардировать красивейший в мире город. Разве им чего-нибудь жалко! Граф Игнатьев, явившись к ним, стал их отговаривать от этого неистовства. Его и слушать не хотели. Бомбардировка была решена, и решение подписано. Казалось, никакие силы, даже небесные, не в состоянии были предотвратить разрушение Пекина, но это смог, благодаря своему уму и находчивости, сделать наш русский посол. Он рассказал союзникам, что в Пекине есть храм, построенный для албазинцев и их потомков, окитаившихся, но сохранивших в неприкосновенной чистоте свою религию – древнее, отеческое православие. При этом он предупредил, что если хоть один боевой снаряд попадёт в этот храм, то вся Сибирь сочтёт это оскорблением святыни, и нельзя будет удержать сибиряков-казаков от нападения всей их массы на союзные войска. Адмиралы перепугались. Сибирские казаки ведь не китайцы: с ними не так-то легко управиться. Взрыв религиозного фанатизма вызвать в них было бы небезопасно. Начали расспрашивать графа, в какой части Пекина находится эта церковь, обещая не пускать туда своих снарядов. Но граф опять нашёлся. Он рассказал, что церковь ветхая и может разрушиться от сотрясения воздуха при пушечных выстрелах. При этом он, конечно, пояснил, что казаки разбирать не будут, от каких причин разрушился храм, а всё поставят на счёт европейцам и не замедлят расправиться с ними по-свойски. Как ни кинь – выходило всё клин. Адмиралы были в смущении, они не знали, что делать. Наш посол вызвался им помочь в их затруднении и вступил с китайцами в переговоры о сдаче Пекина. Те верить не хотели, чтобы он решился отправиться в город, полный враждебно настроенных азиатов, для которых никакой посол вовсе не был неприкосновенным. Граф только улыбался. В обыкновенном паланкине отправился он в забаррикадированный Пекин. В лагере союзников на него смотрели как на обречённого на смерть, на живого покойника. Но наш посол знал китайцев. Он шёл смело и приказал носильщикам паланкина переходить баррикаду, не обращая внимания на укрывшихся за ней солдат. Те было схватились за своё допотопное оружие, но когда узнали, что это русский, встретили графа почтительно, как милого гостя. Без всякого затруднения, не встреченный даже выстрелом, добрался наш посол до советников бежавшего богдыхана и уговорил их войти в переговоры с европейцами. Так те и поступили, и мир скоро был заключён[30]30
  Исторически верный рассказ.


[Закрыть]. Так вот как действовал тогда русский посол. В благодарность за оказанную им услугу китайское правительство утвердило Айгунский трактат; по нему переходило к ним всё Приамурье, о котором до тех пор шёл спор. Все остались довольны, а о русских китайцы сохранили самые добрые воспоминания – как о своих верных друзьях и защитниках против ненавистных им уже и тогда белых чертей… Вот, господа, что было… Дай Бог, чтоб и теперь то же вышло. Только вряд ли. Теперь новые птицы – новые песни. А жаль, если придётся воевать с китайцами.

– Почему же? – спросил кто-то. – Разве они такие серьёзные враги?

– Враги? В том-то и дело, что они никому врагами быть не могут. Хороший народ, трудолюбивый народ. Что там говорят об их лживости, нечестности – всё это европейские провокационные выдумки. Если китайцы лживы, так это их высокопоставленные сановники, их мандарины, судьи их, власть имущие. А настоящий китаец всегда честен, гостеприимен, услужлив. Они любят русских, и вовсе нежелательно было бы нам восстанавливать их против себя. А что до того, чтобы поколотить, так поколотим, потому что мы – русские и с нами Бог! Жаль и того, что нам придётся действовать теперь сообща с западными европейцами. Ох, видел я, что это за птицы! Они пойдут за нашей спиной, и все их неистовства будут отнесены китайцами на наш счёт. Вот что скверно!

– Ну уж вы очень строги к европейцам! – заметил кто-то из собрания.

Не строг, а справедлив! – ответил моряк. – Что? Не читаете вы здесь разве газет и не знаете, что проделывают кичащиеся своей высшей культурой альбионцы в Южной Африке? Не хороши они? А ведь там какие ни на есть – белые. Что же они будут проделывать здесь, у китайцев, которых они считают хуже дикарей? Уму непостижимо! Но при всё этом заметьте, что все храбрые рыцари Европы пойдут за чужой спиной и воспользуются плодами всех её побед, оставив её ни с чем.

Вообще здесь, в Порт-Артуре, все были, от мала до велика, уверены в неизбежности войны.

Воинские части прибывали одна за другой. 12-й стрелковый сибирский полк был переправлен сюда в полном составе. Командир его, полковник Анисимов, истинный «слуга Царю, отец солдатам», как говорили все, получил назначение командовать первым нашим отрядом, который отправлялся на поле битвы. Ему подчинялись и казачьи сотни, и артиллерия. Все одобрили этот выбор – Анисимов действительно был известен как превосходный служака, человек дела, личной инициативы и храбрец, каких мало. Солдаты его любили и готовы были всюду следовать за ним. Когда он на учениях появлялся перед фронтом, их обычное «здравия желаем» звучало совсем иными, чем в прочих случаях, оттенками. Ласка и искренняя почтительность всегда слышались в нём.

Впрочем, все приготовления велись тихо, незаметно. Не было видно никакой особенной суматохи, обычно предшествующей сигналу к военным действиям. Чувствовалось только какое-то особое нравственное напряжение, нервность, но всё это сдерживалось, и все – и военные, и штатские – старались делать вид, будто ничего серьёзного впереди не предстоит.

Даже разговоры о событиях смолкли, но это не значило, чтобы были сердца, которые не бились бы тревогой. Грядущее виделось грозным и таинственным. Что крылось в нём – не знал никто. Но для всех было ясно, что дымившийся вулкан готов был запылать и излить мощные потоки лавы.

Нечего и говорить, что в этом случае кратером являлся Пекин, около которого собралось столько горючего материала.

Но все скрывали свои чувства, и жизнь в Порт-Артуре, за исключением вполне понятного оживления, внесённого прибытием новых воинских частей, текла своим обычным порядком.

Шатов все эти дни пребывал в необыкновенном волнении. Из Пекина приходили вести одна тревожней другой. Говорили, что там собрались бесчисленные скопища всякого сброда, готового на всевозможные бесчинства, что правительственные войска братаются с этим сбродом, против которого власти не предпринимают никаких мер, и как будто даже одобряют его выходки, оставляют их безнаказанными. Прошли слухи, что начались уже избиения отдельных европейцев, что после разрушения боксёрами железнодорожных станций европейцам-инженерам, жившим по линии железной дороги, приходилось с оружием в руках отстаивать свою жизнь. Говорили о частых перестрелках, в особенности с «большими кулаками», как здесь, с английской лёгкой руки, стали называть и-хо-туанов; рассказывали об убийствах миссионеров в Бао-Дин-Фу, где некоторые из них были даже зверски замучены. Всё это способствовало общему возбуждению, но всё это скрывалось под маской искусственной беспечности.

– Куда только смотрят адмиралы! – говорили в порт-артурских кружках. – Разве трудно перебросить десанты к Таку? Оттуда по железной дороге всего полсуток езды до Пекина. Две-три сотни казаков, пехоту им на поддержку, вот и будет весь этот сброд разогнан… Только время упускают…

– Да что же поделать, если из Пекина никаких просьб о помощи нет?

– Может быть, там ослепли все? Не видят, что творится?

– Да, движение не шуточное! Это не то, что было прежде.

Николай Иванович прислушивался ко всем этим разговорам.

Он уже успел выхлопотать себе назначение в передовой отряд Анисимова и знал, что если войска будут двинуты, он будет с ними. С этой стороны молодой человек был спокоен. Мучила его только одна неизвестность об участи семьи Кочеровых.

Но вот его томление наконец получило некоторое удовлетворение…

Однажды вечером, когда Шатов был в офицерском собрании, ему подали телеграмму. Он, то бледнея, то краснея, вскрыл её и впился глазами в её содержание. Лицо его вдруг окаменело, невольный стон вырвался из груди. Телеграмма была от Василия Ивановича Кочерова. И содержала следующее:

«Приезжай, пока ещё можно, немедленно! Елена пропала без вести»…

Листок выпал из рук молодого человека, он почувствовал, как дыхание спёрлось в груди; в глазах потемнело, голова пошла кругом. Он был близок к обмороку.

Товарищи встревожились.

– Шатов, что с вами? – окружили они его. – Какое известие вы получили?

Николай Иванович только жестом мог указать на телеграмму. Её подняли и прочитали.

– Да ведь это ваша невеста? Вот горе-то! – послышались соболезнования.

– Успокойтесь, Шагов, будьте мужчиной, полноте! Скоро мы все пойдём и выручим вашу невесту!

Тяжким усилием воли Николай Иванович овладел собой.

– Благодарю вас, господа! – довольно твёрдо сказал он. – Да, мы пойдём. Но найдём ли мы её?

– Найдём, найдём! – как-то однако неуверенно отвечали ему.

Всем было ясно, что пойти, прийти – это было одно дело, а найти пропавшую – совершенно другое.

Вдруг появление одного из офицеров, близких к контр-адмиралу Алексееву, начальнику Квантунской области, отвлекло общее внимание от Шатова. Все поняли, что это появление неспроста. Слишком много было работы, чтобы близкие к адмиралу сотрудники являлись в такое время в офицерские кружки.

Сейчас все бывшие в зале окружили прибывшего, смотревшего на них как-то особенно.

– Есть новости? – заговорили разом десятки офицеров. – Что китайцы? Какие вести из Пекина?

– Погодите, господа, погодите… Дайте время!

– Да не томите! Вам-то всё известно.

– Сами завтра узнаете.

– Что? Что узнаем? Поход?

– Да, господа!

– На Пекин?

– Ну нет. Пока, может быть, обойдётся и без этого… До Пекина не дойдём…

– Да что же? Подробности…

– Какие же вам, господа, подробности? Впрочем, могу сообщить по секрету. Из Пекина пришло уведомление, что «роль послов там кончена и деятельность передаётся в руки адмиралов»… вот вам… Понимаете, что это значит?

– Наконец-то! Слава Богу! – раздались восклицания. – Стало быть, тугонько пришлось там нашим…

– Верно, не сладко… Впрочем, особенной опасности для наших пекинцев нет и быть не может. В Тянь-Цзине английский адмирал Сеймур. С ним две тысячи европейских солдат. Правда – разных национальностей. Но всё-таки это внушительная сила для Китая…

– А наша роль?

– Сеймур пойдёт на Пекин, мы сменим его в Тянь-Цзине… Вот пока всё, что известно.

– Но поход несомненен?

– Да, полковник Анисимов поведёт первый эшелон нашего отряда.

Не из одной груди вырвался вздох зависти. Анисимов и сибирские стрелки казались всем счастливцами. Много накопилось богатырской силы за двадцать два года непрерывного мира. Для многих и очень многих война казалась не ужасным бедствием, а удалой потехой. Никто не думал об её ужасах, все видели только её парадную сторону. Каждому хотелось стать поскорее героем, показать молодецкую удаль; но особенно радовало всех, что кончилось томительное ожидание и туман будущего развеивался.

Долго не смолкало «ура!» в этот вечер. Шампанское лилось рекою, тосты за русские победы возглашались один за другим. Даже Шатов и тот в сём кипучем оживлении почувствовал себя ободрённым; надежда возвращалась к нему. Он был уверен, что скоро, всего через какую-нибудь неделю, он уже будет в Пекине; а там он найдёт Лену, живую или мёртвую.

На другой день адмирал Алексеев поздравил отряд с походом после торжественного молебствия. В кратких выражениях он указал солдатам, чего требует от них долг, напомнил, что русские побеждали везде и всюду и, вместе с тем, всегда были милостивы к побеждённому. Но что более всего произвело на будущих бойцов впечатление – это напоминание адмирала, что они идут выручать своих, спасать православные храмы, которых не пощадили, как было уже известно в Порт-Артуре, изуверы.

– За веру, значит, идём! – толковали солдатики. – Ежели за веру, так и помереть не боязно, потому что прямо в Царство Небесное попадёшь…

– Ишь ведь, что выдумали длиннокосые! Православную церковь сжечь[31]31
  25-го мая была сожжена и разрушена церковь в православном селении Дунь-О-Дунь в 50 верстах от Пекина.


[Закрыть], храм, стало быть, осквернить… Ну, теперь держись только, разнесём!

– Да и думать нечего! Разнесём – как пить дать!..

– И своих в обиду не дадим…

– Известно, не дадим! Длиннокосые тьфу! Какие это, можно сказать, враги? Зайцы трусливые и те их храбрее…

В первую голову в Тянь-Цзинь отправился эшелон под командой полковника Анисимова. Его составляли 12-й восточносибирский стрелковый полк с четырьмя полевыми орудиями, взвод сапёров и взвод казаков. Всего в отряде было две тысячи человек, и этих сил казалось вполне достаточно для борьбы с проснувшимся и рассвирепевшим Драконом.

Да, более ничего не оставалось делать, как прибегнуть к силе русского оружия… Кровавый пожар разгорался со всё возрастающей силой. Волей-неволей приходилось тушить его всеми возможными средствами. А такие пожары тушатся не чем иным, как кровью…

После многих лет мира на долю русских воинов выпадало труднейшее дело. Видно, им приходилось первыми выступить на борьбу с противником, помериться силами с которым им никогда ещё не удавалось. Им приходилось спасать «Европу в Китае», ту самую Европу, которая и вызвала этот ужасный пожар…

Смело, бодро, с полной надеждой на Бога, который никогда ещё не оставлял ни России, ни русских, пошли наши солдатики, эти бестрепетные сыны Руси святой, туда, куда звал их долг человеколюбия.

Пошли – с нами Бог!