Текст книги "В пасти Дракона"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

2. Китайский дракон

Дракон у китайцев – это альфа и омега всей их жизни, хотя он и не что иное, как создание богатой фантазии сынов Поднебесной империи. Однако это вовсе не божество в общепринятом значении этого слова. Далеко нет. Дракон в том смысле, как понимает его китаец, какой бы то ни было – богдыхан, высший сановник или последний кули, – это олицетворение понятия о высоком, возвышенном, всесовершенном. Дракон является олицетворением величайшего могущества и символом многих тайных сил природы.

Землетрясения, солнечные и лунные затмения, наводнения – всё это находит себе у китайца полное объяснение в поступках дракона. Даже европейски образованные китайцы, безусловно знакомые с причинами космических явлений, и те продолжают верить, что землетрясения происходят от бешеных движений дракона, которыми он выражает свой гнев; что солнечные и лунные затмения объясняются тем, что ужасное чудовище похищает время от времени эти светила; что наводнения производит злой дракон Киао; что поражение молнией есть результат действия молниеносного дракона, великого и справедливого судьи. Словом, китаец без своего дракона ни на шаг…

Дракон пребывает всюду: в земле, в воздухе, в воде. Дракона можно встретить в жилых домах, где он является гением-покровителем. От волнообразных телесных форм дракона произошли волнообразные извилины поверхности гор и холмов. На китайских картах указаны даже местопребывания дракона, что узнаётся по волнообразным линиям горной цепи.

Дракону, а не кому-либо иному, обязаны и европейцы тем, что они не смогли упрочить своё влияние в Поднебесной империи.

Все кровавые события прошлого года имели место на почве неуважения европейцев к этому созданию китайской фан тазии.

Европейцы явились с целью эксплуатировать природные богатства Китая и прежде всего столкнулись с драконом. Они находили громадные неистощимые залежи каменного угля, но когда приступили к разработке копей, весь народ, от мандарина, заседающего в цунг-ли-ямене, и до последнего осуждённого на отрубление головы преступника, которому терять было нечего, приходил в священный трепет. Там, где были залежи, находилось местопребывание дракона…

Прямые крыши европейских домов точно так же ужасали китайцев, потому что они уверены в нелюбви своего дракона ко всему, что прямолинейно.

Сравнительно недавно ещё императору была подана просьба, подписанная всеми китайскими мандаринами, по поводу ходатайства европейцев о разработке каменноугольных копей невдалеке от императорских гробниц. В этой просьбе мандарины умоляли «сына Неба» пощадить священные императорские гробницы.

«Дракон может разгневаться за разработку угля, – было сказано в этой просьбе, – и в своём великом гневе сокрушит священные останки предков и родственников богдыхана».

Вице-король Фу-Киана, человек, бывавший не раз в Европе и Америке, умолял правительство своего императора не разрешать европейцам строить дома и дачи на холмах, окружающих город Фу-Джоу.

«Городу этому, – мотивировал свою слёзную просьбу высокопоставленный государственный муж, – покровительствует добрый дракон. Фу-Джоу обязан ему своим основанием. Дома и дачи белых дьяволов придутся как раз на тех местах, где проходят жилы дракона. Вследствие тяжести построек легко может произойти нарушение кровообращения в его организме, и тогда он в своём справедливом гневе причинит много зла не только городу, но и всей области».

Это – слова государственного человека, видавшего при своих побывках в Европе, что «белые дьяволы» совершенно безнаказанно нарушают «циркуляцию крови драконов».

Но этот вице-король был старик, сжившийся с верою в дракона, молодости же в подобных вопросах всегда свойственны легкомыслие и скептицизм.

Одному молодому дипломату, жившему в Петербурге и затем в Париже, пришлось разговаривать с парижским учёным о постройке рельсового пути из Тянь-Цзиня в Пекин.

– Ничего из этого не выйдет! – безапелляционно объявил китайский дипломат.

– Отчего же? – удивился его собеседник.

– Придётся строить мост через Пей-хо!

– Так что же? Строительное искусство в настоящее время достигло высшей степени своего развития!

– Не сомневаюсь, но мне хорошо известно, что дракон Пейхо не согласен на постройку моста. Он разрушит мост, едва только тот будет построен!

Всё это было сказано совершенно серьёзно и с полным убеждением в правдивости своих слов, как засвидетельствовал в своё время собеседник[2]2
  Маттиньен – учёный, публицист.


[Закрыть] молодого дипломата.

Но что же это за дракон? Видал ли его, по крайней мере, кто-либо даже из китайцев?

Мандарин первого класса, бывший послом в Европе и Америке, самым серьёзным образом уверял, что видел собственными своими глазами летавших по поднебесью драконов. Они представляли собой нечто похожее в одно и то же время и на крокодила, и на удава. Лапы у них с пятью когтями на каждой. Крыльев нет, но это не мешает чудовищу подниматься на какую ему угодно высоту, где он до бесконечности меняет свои формы. Дракон редко показывается во всём своём виде смертным, да и то эти немногие счастливцы удостаиваются видеть только туловище его, голова же и хвост всегда скрыты в облаках…

Вот каково по своему внешнему виду это чудовище, являющееся олицетворением китайского народа, изображённое на его государственном гербе, на знамёнах его войск.

Драконы, как сказано, бывают добрые, являющиеся ангелами-хранителями, и злые, которым решительно ничего не стоит причинить вред человеку. К счастью для китайцев, последних легко можно всегда задобрить, хотя ничего нет легче, как и прогневать их.

Выступление рек из берегов, как уже сказано выше, есть следствие гнева злого дракона Киао. В одной старинной китайской книге, календаре Хия, где говорится о всевозможных народных бедствиях и мерах к устранению их, составитель календаря очень советует властям, если случится наводнение, приказать народу как только можно тщательнее обыскать всю почву, чтобы, постукивая по земле, найти, где укрылся злой дракон. И вот советы календаря Хия, преподанные несколько сот лет тому назад, до сих пор свято исполняются и администрацией, и народом. Когда случается необходимость отыскать грозного Киао, масса людей бросает все свои дела и отправляется искать всюду хотя бы его воплощение. Несколько лет тому назад согнано было на поиски Киао население города Нинг-По. Искали долго и упорно, Киао нигде не было. Вдруг у берега реки, позади камней, увидали жавшуюся к ним перепуганную маленькую чёрную собачонку. Сейчас же «специалисты» признали в несчастном животном не что иное, как воплощение ужасного дракона. Бедная собачонка была убита после жесточайших мучений. Она оказалась принадлежащей какому-то европейцу. Тот принёс жалобу местному мандарину, и чтобы успокоить гнев обозлённого белого дьявола, администрация приказала обезглавить троих участников поисков Киао. Троим людям за жалкую собачонку были отрублены головы, и европеец-христианин был очень доволен таким возмездием. Казнённые же умерли с полным сознанием того, что дело их правое, и хотя им приходится расставаться с жизнью, но эти жизни приносятся в жертву народному благу. Другие китайцы также смотрели на них как на мучеников идеи, и вряд ли казнь эта послужила делу укрепления симпатий желтолицых сынов Поднебесной империи к белым дьяволам.

В своей борьбе со злым драконом китайцы не всегда прибегают к силе. Чаще всего, чтобы предотвратить бедствие, виновником которого они считают злого дракона, они пробуют умилостивить его слезами и покорными молениями.

Вот как нельзя лучше характеризующий китайские суеверия исторический факт…

Несколько лет тому назад река Пей-хо, та самая, на берегах которой разыгрались ужасные события прошлого года, прорвала плотину и разлилась так широко, что затопила не только приречную равнину, но и все окрестные низменности. Жители Тянь-Цзиня и Пекина, находящиеся и постоянном соприкосновении с европейцами, стало быть, уже пошатнувшиеся и своих суевериях, отправились на поиски Киао. Нашли где-то на берегу маленькую змейку. С множеством почестей, по заранее составленному церемониалу, отнесли жалкое пресмыкающееся к знаменитому во всей Европе Ли-Хун-Чангу. И этот человек, перед мудростью которого преклоняется образованный мир, не замедлил признать в ничтожной безобидной змейке ужасного дракона наводнений… Желая умилостивить оборотня, Ли-Хун-Чанг смиренно пал на колени перед змеёю, касаясь, в знак глубочайшего своего унижения перед всесильным духом, лбом земли… Змейка извивалась и шипела, а великий человек, память о котором навеки сохранится во всемирной истории, смиренно шептал Koto – молитву о возвращении реки в берега…

Дождь так же, как и река, находится в полной власти дракона.

Если засуха продолжается и нет признаков близкого дождя, народ так же отправляется на поиски дракона-дождевика, как и на поиски Киао.

Известный синолог доктор Мартин рассказывает следующее[3]3
  В английском журнале «А Cycle of Cathay». Доктор Мартин, миссионер.


[Закрыть].

В окрестностях Нинг-По стояла засуха, угрожавшая населению полным неурожаем риса. Пошли толки, как отвратить беду. Решили отыскать дракона, властелина дождя. Отправились, нашли в соседнем болоте случайно уцелевшую ящерицу. Конечно, ящерица сейчас же была признана воплощением дракона. С великими почестями её посадили в глиняный кувшин, и огромная процессия в несколько тысяч человек, с знамёнами и музыкантами впереди, тронулась и направилась с болота к дому дайотая[4]4
  Градоначальника.


[Закрыть]. Ящерицу несли в паланкине впереди процессии. В доме дайотая кувшин установили на особой постели на шёлковые подушки. Мандарин униженно на коленях молился перед нею о ниспослании дождя, и по окончании этого Koto ящерицу с прежней церемонией отнесли обратно на болото.

Чтобы умилостивить дождевого дракона в случае засухи, мандарины назначают для всего населения строжайший пост, состоящий, главным образом, в воздержании от мясной пищи. У каждого дома в данной местности во время дождя прикрепляют на жёлтой бумаге изображение дракона с молитвенным обращением к нему. Если дракон остаётся неумолимым и засуха продолжается, тогда в честь дракона устраиваются театральные представления, также имеющие целью умилостивить его. Если же и это не помогает, тогда начинают пугать неумолимое чудовище адским шумом.

Дракон неумолим, и вот прибегают к новому средству. Все молитвы оставляются, их сменяют ужаснейшая ругань и проклятья в адрес недавнего предмета униженного поклонения. Те, кто только что кланялись ему земно, прославляли его имя, с ожесточением набрасываются на деревянное или бумажное изображение дождевика, только что с великими почестями носимое в торжественных процессиях, начинают всяким манером издеваться над ним, колотят его палками, рвут на части[5]5
  П. Гук. L’Empire chinois.


[Закрыть].

Несколько сот лет тому назад в Пекине упала метеорная глыба железа. Случилось так, что при падении своём она попала в колодец, и тут же китайцы это заурядное явление сочли за знамение дождевого дракона. Были построены два храма, один общий у колодца с глыбой, другой – специально посвящённый дракону дождя. Когда повсеместно в Китае случается засуха, сам император трижды в этом храме молится о дожде и приносит жертвы. Если это не помогает, отправляют во второй храм принца императорской крови за глыбой. Перед нею богдыхан совершает новые моления уже коленопреклонённо, и народ верит, что после этого дождь должен пойти непременно.

Однажды в царствование богдыхана Киа-Кианга это не помогло. Молился богдыхан очень усердно, а засуха продолжалась и грозила голодом всему Китаю. Несмотря на бесчисленные процессии и всевозможные чествования дракона-дождевика, несколько северных провинций было уже опустошено голодом. Что было делать беднякам? Киа-Кианг оказался очень энергичным «сыном Неба». Он сам разгневался на гневающееся божество и, не долго думая, грозным эдиктом, в котором на чём свет стоит был обруган дракон, осудил его на вечную ссылку в провинцию Восточного Туркестана Торготу на берега Или. Приговор должен был быть приведён в исполнение, и бедному дракону «пришлось» бы отправиться в ссылку. Но весь цунг-ли-ямень, все принцы крови, все мандарины слёзно умоляли богдыхана помиловать бедного осуждённого или, по крайней мере, смягчить его участь. Киа-Кианг сменил свой гнев на милость и послал курьера с отменой своего повеления. Дракон-дождевик был помилован с условием впредь поаккуратнее относиться к своим обязанностям.

Но он почему-то, может быть, потому, что так и следует богу, и ухом не повёл и на этот раз. Тогда Киа-Кианг воспылал самым ярым гневом и решил оскорбить непослушного дракона до самой глубины его драконьей души. В том пекинском храме, где в важных случаях молится богдыхан о ниспослании дождя, есть колодец, прикрытый камнем с изображением дождевого дракона на внутренней его стороне. Сдвинуть этот камень с места – значит навлечь на весь Китай ужасный гнев дождевика, а с ним и величайшую беду для всего народа. Разгневанный неблагодарностью дракона за дарованную ему милость, Киа-Кианг после того, как и капли дождя не упало с неба в течение нескольких дней, отправился в храм и свергнул камень со священного колодца. И что же?.. Случилось так, что немедленно после этого пошёл дождь, да ещё какой ливень. Дождь лил, не переставая ни день, ни ночь, в течение трёх суток. Киа-Кианг, воображавший, что дракон оказывает ему любезность, был очень доволен. Чтобы доказать дракону, свою благодарность, он отправился в храм возносить благодарственные моления. Но теперь уже дракон был разгневан. Ливень не переставал. Шли сутки за сутками, а целые океаны воды низвергались с небес. Вместо засухи грозил потоп. Народ, знавший о кощунственном поступке богдыхана, заволновался. Пришлось струсить самому грозному Киа-Киангу. Смиренно покаялся он в своём неуважении, и дракон смилостивился: на десятые сутки необычайный ливень прекратился[6]6
  Дулитл. Social Life of the Chinese.


[Закрыть].

Пусть всё это – суеверие, смешное с европейской точки зрения, но разве можно забывать, что это – суеверие целого народа, суеверие, дорогое этому народу, укрепившееся в его воззрениях в течение множества веков? Ведь это – та же самая народная вера в бесплотное всемогущее существо, как и других всех народов, но выразившееся в своеобразной форме… А кто же даже из высококультурных европейцев не вступится за свои религиозные верования?..

Молниеносный дракон – великий и справедливый судья, действительно является таковым в понятии и представлении китайца. Все мало-мальски власть имущие в Китае продажны, у кого же искать высшей справедливости, высшего беспристрастия? И вот народ олицетворил идеал в виде молниеносного дракона. Если во время грозы кого-нибудь убьёт молнией, то все китайцы убеждены, что этот человек, какой бы святой жизни он ни был, на самом деле мошенник из мошенников, только ловко умевший скрывать свои преступления. Но не был обманут дракон, и когда чаша его долготерпения переполнилась, он покарал негодяя…

Китайцы убеждены, что на спине убитого молнией посредством зеркала всегда можно прочесть надпись, гласящую об его преступлениях при жизни.

Несколько лет тому назад над Кантоном[7]7
  Портовый город на юге Китая, где проживает масса европейцев всех национальностей.


[Закрыть] и его окрестностями разразился ужаснейший тайфун, сопровождавшийся грозою. Как на грех, были убиты молнией несколько европейцев. Всё население города объяснило это несчастье тем, что европейцы стреляли из пушек в священного дракона, повелителя молнии, когда он парил над англо-французской концессией. Китайцы даже продавали картинки с изображением этого святотатственного поступка белых дьяволов.

А белые дьяволы в своём гордом ослеплении не пожелали считаться с глубокими верованиями шестисотмиллионного народа. Они грубо вторгались в религиозную область, смеясь над укоренившимся за многие века суеверием. Вот китайский народ и свёл с ними счёты…

Всюду в Китае, как уже было сказано выше, солнечные и лунные затмения приписываются гневу дракона, похищающего с небес эти светила. Поэтому затмения наводят на китайцев всегда необыкновенный ужас. Сыны Поднебесной империи страшатся их более всего, считая предвозвестниками недалёких ужасных событий, и можно ли себе представить что-либо убедительнее для китайцев того обстоятельства, что прошлый год, ознаменовавшийся страшным кровопролитием, неистовым разбоем белых дьяволов, повально, не разбирая ни правых, ни виноватых, избивавших население целых городов, начался как раз солнечным затмением!

Что только творилось в Пекине, когда четыре пятых солнечного диска оказались среди бела дня закрытыми… И в Европе на народную массу это безобидное космическое явление производит самое удручающее впечатление, в Китае же весь народ усмотрел в нём предзнаменование близких ужасных событий.

Свой Новый год китайцы, конечно, по-своему встречают очень весело. Богдыхан принимает и послов, и высокопоставленных лиц в необыкновенно торжественной аудиенции, население городов устраивает праздники, торжественные шествия, сжигает бесчисленные фейерверки, взрывает петарды. Ничего этого в тот ужасный для китайцев день Нового года не было. Торжественная аудиенция была отменена, в Пекине царила зловещая тишина, свидетельствовавшая о глубочайшем потрясении, переживаемом полумиллиардным населением Срединной империи. Когда солнечный диск начал закрываться, раздались стоны и плач, потом поднялся необычайный шум, стреляли из пушек, ружей, взрывали петарды, били в медные тазы, тысячи духовых инструментов и барабанов визжали и гремели на всевозможные лады, и всё это проделывалось только для того, чтобы прогнать дракона, чудовище, собиравшееся проглотить лучшее из всего, что только есть на тверди небесной, – солнце.

Конечно, это в конце концов «удалось». Дракон испугался и выплюнул из своей пасти дневное светило, но впечатления пережитых ужасов и волнений остались во всех китайских сердцах.

Совпадение для китайцев знаменательное и утвердившее их веру в дракона.

3. В Порт-Артуре

Зинченко и Васюхнов скоро домчались до форта Хуан-Дзинь-Шань[8]8
  Золотая гора.


[Закрыть], где находятся пороховые погреба и казармы для войск, оберегающих Порт-Артур со стороны суши.

Чудный вид представляет Порт-Артур, особенно со стороны моря, в ясный солнечный день. Золотые лучи с поднебесной выси заливают этот дивный уголок Божьего мира, недавно пустынный и заброшенный, а теперь, словно по мановению руки какого-то всемогущего волшебника, вдруг расцветший, как расцветает цветок на заброшенной клумбе.

Порт-артурская крепость, как и все крепости, была угрюмо-величественна. Она поражала взгляд своею неприступностью, своей обособленностью от всего остального мира, и в то же время эта угрюмая неприветливость скрашивалась роскошью природы, окружавшей крепость своим зелёным, весёлым, радующим сердце убором.

Крепость и её форты казались вымершими. Ни звука не доносилось оттуда. Со стороны казалось, что жизнь совершенно замерла за этими валами, за этими стенами. Только на высоком флагштоке весело развевался русский флаг, символ русской победы и могущества.

Зато вокруг крепости, в городе и в посёлке, ключом кипела жизнь.

Русских везде и всюду называют плохими колонизаторами, упрекают в том, что они гораздо более способны к слиянию с чужаками сами, чем к подведению этих чужаков под русский уровень. Может быть, это и так, но в отношении Порт-Артура смело можно сказать только то, что этот далёкий клочок земли за какие-нибудь ничтожные два года стал русским в каждой своей пяди.

Всюду на улицах городка слышалась живая русская речь, видны были русские лица, а если и попадались кое-когда сыны Поднебесной империи, то они выделялись резким пятном, что тоже только служило к их большей выгоде.

Китайская толпа поразительно безлична. Слишком уже много китайцев! Все они – как один, и трудно подметить в толпе отдельные особенности каждого. На русском же, так сказать, «фоне» эти маленькие узкоглазые желтолицые люди заметно выделялись и выглядели пятнами на общей картине.

Всего два года прожили они с русскими людьми, и в эти два года с ними случилась замечательная метаморфоза. Китайцы сами превратились в людей; это уже были не прежние забитые, приниженные, не уверенные ни в одном мгновении своего существования человекоподобные существа. Но вот, пожив с русскими, они уже узнали, что и они – люди, что и они имеют право человека, как и все остальные их белокожие соседи, и, действительно, стали людьми. Явилась уверенность в будущем, явилась полная уверенность и в том, что каждый из них найдёт помощь и защиту против всякого насилия, кем бы оно ни было совершено. Благодаря этому стало прививаться и очень быстро понятие о справедливости, и вот недавние захудалые человечки вдруг раздобрели, лица их прояснились, от прежнего безучастия почти и следов не осталось. Они подняли головы и держали себя с полным человеческим достоинством.

Пусть русский человек плохой колонизатор, но он прежде всего человек. Ему каждый, кто создан по образу и подобию Божьему, – брат, друг. Национальность для него не играет в этом отношении роли, и русский способен любить и жалеть китайца от всей души, как жалел бы и любил и своего брата, и земляка.

Поэтому-то лишь только русские заняли Порт-Артур, сейчас же между ними и населением установились самые дружеские отношения. Не было хозяев и рабов – были люди. Русский всегда добродушен, а русский простолюдин добродушие своё простирает до крайних пределов, и каждый, кто слаб, беспомощен, беззащитен, всегда встретит в нём лучшего друга, заботливого покровителя и покровителя притом совершенно бескорыстного.

Зинченко, отбывавший свой срок службы в Порт-Артуре, среди китайцев имел большого приятеля в лице местного аборигена Юнь-Ань-О, пожилого уже человека, родившегося на этих берегах и пережившего немало всевозможных переворотов на своём веку.

Юнь-Ань-О был очень расположен к добродушному казаку, и Зинченко всегда был дорогим гостем в фанзе этого китайца. Он, как и большинство исконного населения, жил от земледелия и не оставил земли даже тогда, когда с появлением русских в Порт-Артуре явилась возможность с большой выгодой для себя заняться каким-либо производством – в особенности столярным, на которое накинулись китайцы, едва только Порт-Артур перешёл во владение России. Этот простой человек был привязан к своему клочку земли. Ежедневно его можно было видеть на улицах города с двумя корзинами на бамбуковом коромысле и с небольшими вилами о 5-6 зубцах в руках. Вооружённый таким образом, он обходил улицы и дворы, собирал с них всё, что мало-мальски годилось бы для удобрения истощённой почвы, и всё это уносил в своё поле, хлеб свой с которого он получал именно в поте лица своего.

У старого Юнь-Ань-О было двое сыновей: Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, двое рослых молодцов, втайне мечтавших о том, чтобы поступить на русскую военную службу, но не смевших и заикнуться отцу о своём желании. Была у него и дочка, Уинг-Ти, хорошенькая девушка, которую даже не портили раскосые глаза и жёлтый цвет лица. Она-то и была главной причиной дружбы удалого сибирского казака со старым китайцем…

Зинченко, освободившись от обязанностей службы, чувствовал себя далеко непокойным. Сердце у него, как он сам определял своё состояние, было «не в порядке». О встрече на Мандаринской дороге хотя им и было доложено по начальству, но доклад был сделан так, что на него даже и не обратили внимания. Мало ли бывало прохожих! Излишняя подозрительность могла только послужить во вред установившимся сношениям, да и сам Зинченко пользовался репутацией очень смышлёного малого, на бдительность которого можно было вполне положиться.

Встреча была самая обыкновенная, а между тем казак не был покоен. Чуялось, что кроется в этом появлении в кумирне незнакомого китайца что-то не совсем обычное. Работал инстинкт, подсказывавший приближение хотя и неведомой ещё, но всё-таки близкой опасности.

«Хорошо ещё, что я эту китайскую грамотку прихватил, – размышлял казак. – Вот ужо схожу к Юнанке, он почитает да и скажет, что в ней прописано там».

Лишь только выдалась минута полной свободы, Зинченко поспешил к своему другу-китайцу.

Порт-Артур, по крайней мере в своей китайской части, ещё носил вполне национальный отпечаток. Он ютился в котловине среди гор на северо-восточном берегу залива того же имени. Расположен городок на неровной местности без всякого плана, с кривыми, неширокими и недавно ещё немощёными улицами, застроенными множеством китайских лавочек, напоминающих своим видом бахчисарайские, где двором служит часть разбираемой передней деревянной стены. Главная улица, около версты длиною, тянется от самого залива через весь город и выходит на Мандаринскую (Маньчжурскую) дорогу, ведущую вглубь полуострова. Кроме главной улицы, есть ещё базарная, набережная, несколько узеньких переулков – вот и весь город. Большинство домов кирпичные или из серого гранита, а остальные глинобитные. Почти все крыши черепичные, и только очень немногие дома покрыты соломой, глиной или толем. Жители пользуются водой из колодцев, которых много и вода которых очень вкусна и хороша. Каменные здания находятся в порту, отделённом от города каменной стеной. Здесь сосредоточено управление краем, живут военные, моряки, чиновники со своими семьями. Тут уже всё поставлено на европейскую ногу. В порту устроен прекрасный водопровод, проведено электрическое освещение, словом, имеются все удобства, к которым привыкли жители больших европейских городов.

Фанза Юнь-Ань-О была бедная, как и все такие же китайские постройки, изобиловала массой перегородок, разбивавших её на несколько клетушек, вовсе недостойных, однако, громкого названия «горниц», как их стали величать китайцы, ознакомившись с русскими названиями частей дома. Перегородки были наделаны из прочных кукурузных стеблей, обмазанных с обеих сторон глиной. Полов и потолков не было – лес вообще в Китае дорог. На улицу не выходило ни одного окна – все они были проделаны во двор и представляли из себя большие щели, заклеенные промасленной бумагой. В самой большой горнице стоял кан – низкая каменная лежанка, имевшая вид нар. Кан у китайцев не только служит для отопления всего помещения, но и является ложем для всей без исключения семьи. Это, так сказать, семейный очаг китайца, куда допускаются только самые близкие люди и друзья.

Когда Зинченко подошёл к фанзе Юнь-Ань-О, ему встретились Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, разодетые по-праздничному и, видимо, куда-то торопившиеся. Они так и расплылись довольной улыбкой, увидя подходившего казака.

– Здорово, молодцы, – приветствовал их гость. – Куда это?

Китайцы Порт-Артура за годы пребывания русских так освоились с их языком, что сами не только понимали, но и отвечать могли довольно сносно по-русски.

– Ден-лунь-цзе – фонарный праздник, – отвечал старший Чи-Бо-Юй. – Пойдём, казак, с нами!

– Нет, к батьке пришёл… Дома он, старый-то ваш, или нет?

– Он только что вернулся с поля… Иди, иди… Отец тебя любит, будет рад тебя видеть…

– Ну, ладно… А вы с Богом, марш своей дорогой! Веселитесь! – и, поправив папаху, Зинченко согнулся в три погибели, чтобы проникнуть внутрь фанзы.

На входных дверях были наклеены два листа бумаги с изображёнными на них в виде воинов двумя добрыми гениями, которые должны были охранять Юнь-Ань-О и его семью от злого духа. На всех дверях и окопных косяках с наружной и внутренней сторон были расклеены разноцветные тейзы – бумажки с надписями, содержавшими добрые пожелания вроде: «Будь всё время здоров», или «Чтобы было всё хорошо». Зинченко всё это уже пригляделось, и он прошёл прямо к кану, где отдыхал от дневных трудов его старый друг.

– Как поживаешь, старина? – приветствовал его казак. – Устал, поди? Не тормошись, не хочу твоего чаю… Я к тебе с делом пришёл…

Юнь-Ань-О вопросительно поглядел на гостя.

– Ты по-своему читать маракуешь? – последовал новый вопрос.

Старик кивнул.

– Так прочти-ка, что у вас здесь написано, и потом мне скажешь!

Он протянул Юнь-Ань-О сорванный им со стены кумирни листок с изображением красного дракона.

Старый китаец бросил сперва только беглый взгляд на этот лист, вздрогнул весь, лицо его побурело и отразило внезапно охвативший всё его существо ужас.

– Русский! Русский! Где ты взял это? – задыхаясь от волнения, прошептал он. – Скажи, где?

– Там, в вашей молельне на Мандаринской дороге. Да ты что это?

На Юнь-Ань-О смотреть было жалко. Он трясся, как в лихорадке, всем телом. Даже зубы его стучали, и на его жёлтом лбу видны были крупные капли пота.

– Да что с тобой, милый человек, недужится, что ли? – принялся расспрашивать изумлённый казак. – Какая такая муха тебя укусила?

– Нет, теперь ничего… ничего… всё прошло… упавшим голосом отвечал хозяин. – Ты мне это оставь, прошу тебя, оставь, если ты мне друг…

– Да ты скажи мне, что здесь такое? – допытывался Зинченко. – Молитва, что ли, ваша какая?

– Молитва! – как эхо подтвердил Юнь-Ань-О. – Отдай мне её!

– А ничего тут нет такого, что начальству знать нужно?..

– Нет, ничего…

– Тогда возьми, только смотри, не обманываешь ли ты меня, а?

– Нет, нет! Но знаешь, в городе хороший праздник, фонарный праздник. Моя бедная маленькая дочь пошла посмотреть на него… Я был бы спокоен за неё, если бы ты вернулся вместе с нею… Сделай милость, русский!

– А, понимаю, не в пору гость – хуже татарина! – нисколько, впрочем, не обидевшись, воскликнул Зинченко. – Так, так, так! Делать нечего! Шапку в охапку и мир этому дому – пойдём к другому…

– Ты не обижайся, прошу тебя, – лепетал старик. – Так будет лучше… Поспеши, праздник скоро кончится… А это, – он указал на лист с изображением дракона, – оставь у меня…

– Ну, ладно, ладно, возьми! А я, признаться, хотел в станицу послать, пусть бы там позабавились.

– Пусть у меня будет, так лучше…

Он чуть не выгонял, сам того не замечая, своего гостя. Зинченко, которому улыбалась перспектива встречи с дочерью старика, заторопился сам, и Юнь-Ань-О наконец остался в фанзе один.

Тут он дал волю своему отчаянию.

– О горе, ужас! – воскликнул он. – Я не знаю, что делать, как мне поступить… Дракон зовёт! Его посланник уже здесь. Опять беда, опять кровь… Фанг-Шуэ[9]9
  Гений-охранитель дома у китайцев.


[Закрыть], научи, вразуми меня, что мне делать… Отдать Дракону детей, моих сыновей!? Он требует их… Нет, никогда! Русские сильны, они защитят бедного китайца…

В своём волнении он принялся перечитывать иероглифы, которые были начертаны вокруг изображения дракона.

Там значилось: «Члены божественного общества «Справедливой руки»[10]10
  Боксёры.


[Закрыть] действительно благородные люди, которые защищают страну Неба и доставляют народу мир. Они – удивительные люди, истребляющие овец[11]11
  Иностранцев.


[Закрыть] и искореняющие ягнят[12]12
  Сторонников иностранцев.


[Закрыть]. Иностранные дьяволы – дьяволы второго разряда. Они обладают при их хитрости многими волшебствами. Они колют людей в голову булавками, чтобы те через неделю умерли. Этим путём они хотят истребить весь народ, чтобы безнаказанно изрезать всю страну Неба железными дорогами, ископать её копями, из которых они добывают себе уголь. Этим они тревожат наших предков в могилах и раздражают Дракона. Всякий верный, увидавший это послание, должен немедленно присоединиться к сообществу «Справедливой руки», иначе он будет считаться изменником и умрёт… Смерть всем иностранцам и их детям и жёнам!..»