Текст книги "Люди мужества"

Автор книги: Александр Черешнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Зарулив на свою стоянку, лейтенант Шишигин выключил моторы, снял шлем и, вылезая из самолета, запел:

Была бы только ночка, да ночка потемней.

Ударим по фашистам, ударим посильней!

Во время полетов на бомбардировку вражеских объектов изобретательность, инициативу и сметливость проявляли не только летчики и штурманы, но и другие члены экипажей. Нелегко приходилось и борттехникам. Нередко они в полете устраняли неисправности и повреждения материальной части. Одним из таких специалистов на все руки был техник-лейтенант Федор Тарасович Баев.

В разгар боевых вылетов на Орел противник усилил его противовоздушную оборону. Особенно большое сосредоточение зенитной артиллерии и прожекторов было на железнодорожной станции. Мощные лучи специальных установок ослепляли летчиков и штурманов, мешали прицельному бомбометанию, наводили истребителей на наши ТБ-3. Чтобы отвлекать внимание прожектористов, Федор Баев всякий раз придумывал сюрпризы.

Как-то борттехник набил несколько старых комбинезонов соломой и во время захода на цель сбрасывал их по одному. Полагая, что с борта корабля высаживается воздушный десант, гитлеровцы направляли лучи прожекторов на чучела, а летчики, пользуясь этим, сбрасывали бомбы на вражеские эшелоны с живой сплои и техникой.

3

В апреле наш полк не только наносил удары по врагу в районе Курской дуги, но и поддерживал наземные войска в Донбассе и в других районах.

Однажды наши экипажи вылетели бомбить аэродром противника в Сталине (Донецк). Налет был неожиданным. В первый заход одна из бомб разрушила здание, в котором фашисты устроили казино. Позже стало известно, что из развалин игорного дома гитлеровцы извлекли более 40 трупов. Вторая фугаска попала в бомбоубежище. Там погибло 15 фашистских асов, многих ранило. Были поражены и другие цели: бомбосклад, склад горючего, здание на окраине города, где размещался штаб вражеского корпуса.

Во время налета летчикам большую помощь оказал безвестный герой. Когда наши самолеты развернулись на боевой курс, над важными объектами немецкого аэродрома одна за другой стали взлетать ракеты. Долго отважный патриот стрелял этой ночью из ракетницы, направляя наши самолеты на цель.

Вскоре после этого мы летали бомбить железнодорожный узел Унеча. Отбомбились удачно: на воздух взлетели три эшелона врага. Гитлеровцы в панике разбежались, оставив невыключенными прожекторы.

Наш корабль взял обратный курс. Впереди был неблизкий путь. А погода начала портиться. Перед линией фронта ТБ-3 вошел в плотный слой облаков. Я пометил на карте расчетное место и доложил командиру корабля наши координаты. Летчики плавно вращали большие круглые штурвалы, следили за показаниями, приборов.

– Скоро будем дома! – крикнул мне Шишигин.

Радист принес радиограмму: "Аэродром закрыт, идите на запасный". Я начал настраивать радиополукомпас на приводную радиостанцию запасного аэродрома, но позывные почему-то исчезли. Что делать? Облачность не уменьшалась, земли не было видно, а расчетное время подходило к концу.

По моей просьбе летчики снизились до 300 метров. Под нами расстилалась все та же серая муть.

– Горючего на пять минут, – доложил борттехник.

Лейтенант Шишигин приказал готовиться к вынужденной посадке. Борттехник встал у штурвала стабилизатора, я зарядил ракетницу, ушел в носовую часть штурманской кабины. Но выстрелить не успел – все четыре мотора заглохли. Сразу стало тихо. Только свистел встречный поток воздуха. Командир резко толкнул рули глубины и, сохраняя скорость, повел машину на снижение. По широкому плексигласовому козырьку били капли дождя. Свет белых ракет блекло таял в густом тумане. Но вот внизу смутно замелькали черные верхушки деревьев. Огромные колеса самолета уже цеплялись за них, ветки хлестко стучали по обшивке.

– Спокойно! – предупредил командир членов экипажа. – Садимся на лес.

Борттехник энергичным движением выбрал нужный угол для посадки. Тяжелый бомбардировщик с грохотом опустился на лесную поляну и, подпрыгивая на бугорках, подминая мелкий кустарник, неуклюже покатился по земле.

Все обошлось благополучно благодаря летному мастерству Алексея Николаевича Шишигина и смелости всего экипажа. Но поволноваться пришлось немало. Особенно мне, потому что я чувствовал себя единственным виновником вынужденной посадки.

...Праздничные дни Первомая мы провели на своем аэродроме. Наш самолет подремонтировали, поставили новый мотор. 3 мая экипаж вылетел на аэродром подскока – в освобожденную Россошь. А два дня спустя мы поднялись в воздух для бомбардировки скопления вражеских войск в Днепропетровске.

К цели подошли без затруднений. С высоты 2100 метров хорошо просматривалось русло Днепра, даже видны были оба моста через реку. Цель беспрерывно бомбили наши самолеты. Я тоже сбросил бомбы и, как всегда, стал наблюдать за тем, куда они упадут. В расчетное время увидел в районе цели два взрыва. Приняв их за удары своих бомб, сообщил по радио на командный пункт о том, что боевое задание выполнено.

Вместе с борттехником мы смотрели вниз. Хорошо видели вспышки света фар. Вся дорога была забита транспортом: гитлеровцы отступали на запад. Естественно, настроение у нас было приподнятое, каждый горел нетерпением скорее прогнать немецко-фашистских захватчиков с нашей земли.

На аэродроме подскока в Россоши Шишигин зарулил самолет на окраину стоянки. Недалеко оказалась небольшая речушка, которая впадает в Дон. В предрассветной мгле командир нащупал мягкую травку, сказал:

– Вот здесь, на бережку, стелите газеты, будем завтракать.

Он достал термос, налил нам чаю, и мы приступили к трапезе. Но тут же были ошеломлены "громом среди ясного неба".

– Бомбы не сброшены! – крикнул бортмеханик старшина Коля Попов.

Все бросились к самолету. Под широкими крыльями ТБ-3 висели по две двухсотпятидесятикилограммовые фугаски. У меня подломились ноги, язык онемел. Командир корабля взял меня под руку, привел к "столу" и, вместо того чтобы ругать, спросил:

– Забыл снять предохранитель с бомбосбрасывателя? – И успокоил: – Не переживай, штурман. Самое страшное позади – мы удачно сели с бомбами, не подорвались...

В эту тяжелую для меня минуту я понял, сколько самообладания у моего командира.

Мы вернулись на базовый аэродром. Я ждал наказания, но никто не напоминал мне о моей провинности. Все однополчане знали, что наш замполит майор Петросянц умел терпеливо во всем разобраться, понять душевное состояние подчиненного, к нему можно было смело идти с любой бедой. Пошел и я. Комиссар, внимательно выслушал меня и сказал:

– Знаю, младший лейтенант, историю с бомбами. Понимаю вас. – Он дружелюбно посмотрел на меня и заверил: – Можете летать спокойно, только больше не повторяйте ошибок...

7 мая наш полк вылетел на бомбардировку вражеского аэродрома в Полтаве.

Над линией фронта на высоте 1800 метров затрясло мотор. После попытки борттехника устранить неисправность Алексей Николаевич Шишигин выключил закапризничавший двигатель и объявил:

– Пойдем на цель на трех моторах!

Самолет летел со снижением. Над Полтавой высота была всего лишь 800 метров.

– Нас собьют, товарищ командир, – с тревогой сказал борттехник.

– Не собьют! Штурман, приготовиться к бомбометанию в один заход!

Казалось, весь огонь врага был направлен на наш самолет. Я сбросил серию бомб на цель и тут же просигналил об этом командиру. Он с резким снижением развернул корабль и лег на обратный курс.

Борттехник доложил, что в самолете много пробоин, но моторы работают исправно. Высоты у нас оставалось 300 метров, а до линии фронта было еще не менее десяти минут лета, и каждая из них тянулась бесконечно долго. И только тогда напряженность экипажа сменилась спокойствием, когда наш старенький и израненный ТБ-3 перетянул линию фронта.

На командном пункте, когда Шишигин доложил о выполнении задания, нас подозвал заместитель командира полка по политчасти майор X. С. Петросянц и сказал:

– На трех моторах надо было бомбить не основную тюль, а запасную, она ближе. Не рискуйте без особой надобности, друзья. Нам еще воевать не один день.

4

Обстановка на Курской дуге требовала сосредоточения авиации в непосредственной близости от района боевых действий. В штабе полка заканчивалась подготовка к перелету на новый аэродром.

В один из нелетных дней однополчане сыграли свадьбу – младший лейтенант Михаил Сысуев женился на медицинской сестре Тане Домнышевой. Опережая события, скажу, что это был счастливый брак. Семья Сысуевых жила дружно. У них родились сын и дочь. Теперь они уже взрослые. Младший Сысуев – офицер Советской Армии. Татьяна Васильевна и поныне работает в одной из московских поликлиник. Сам же Михаил Петрович Сысуев в октябре 1964 года трагически погиб вместе с Маршалом Советского Союза С. С. Бирюзовым.

31 мая мы покинули аэродром. Новое место базирования было значительно ближе к фронту. Аэродром располагался в лесу. Под общежитие нам отвели большое деревянное здание – бывшую гостиницу.

– Теперь, – сказал Василий Кошелев, – возвращаться с задания будем раньше. И вылетов больше сделаем.

Алексея Николаевича Шишигина перевели в тыл, в военное училище штурманов, готовить кадры для фронта. Меня назначили в экипаж лейтенанта Волкова Юрия Евгеньевича. Внешностью Волков не слишком приметен: беловолосый, среднего роста, с худым озабоченным лицом. Родился он в Ташкенте, там же окончил десятилетку и три курса текстильного института, без отрыва от производства – аэроклуб, а в марте 1941 года – школу летчиков. На фронте Волков с начала войны. На груди летчика-коммуниста – орден Отечественной войны и знак "Гвардия".

Второй пилот – симпатичный, совсем молоденький украинец Иван Петрович Коломиец. Плотный, коренастый. На его гимнастерке два значка – комсомольский и парашютиста.

Воздушным стрелком-радистом был по-юношески краснощекий сержант Константин Алексеевич Воронов. В 1938 году он окончил тульский аэроклуб и поступил в школу летчиков. Освоил полеты на бомбардировщике СБ. Но в первые дни войны самолетов не хватало. Чтобы не расстаться с авиацией, Константин согласился переучиться на стрелка-радиста. В его распоряжении были радиостанция РСБ-5 и пулемет Березина. Но мечту – управлять самолетом – не оставлял.

Командир эскадрильи майор Кацюржинский запланировал с Вороновым тренировку в качестве второго пилота.

Хвостовым воздушным стрелком назначили члена ВЛКСМ сержанта Николая Александровича Лазарева. В его кабине тоже стоял крупнокалиберный пулемет, который предназначался для защиты самолета от вражеских стервятников с задней сферы, откуда фашистские летчики особенно часто производили атаки.

Обязанности башенного стрелка выполнял комсомолец с Черниговщины Иван Пантелеевич Быченко, смуглый юноша лет двадцати. Он был немногословен, хмур и задумчив. Его родители не успели эвакуироваться, остались в родном селе Тимоновичи, где свирепствовали гитлеровцы.

Борттехник Александр Семенович Леонов отличался высоким ростом и атлетическим сложением. Помощник его – бортмеханик Антон Афанасьевич Забродский, уроженец Житомира.

– Экипажем я доволен, – сказал командир. – Ребята обстрелянные, опытные. И самолет нам достался неплохой. Моторы М-34. Скорость гораздо больше, чем у "ревуна". Хвост защищен дополнительной пулеметной установкой.

В опытности членов экипажа и преимуществах машины я убедился в первый же вылет, когда мы бомбили вражеские эшелоны на железнодорожной станции Карачев. Юрий Евгеньевич Волков отлично пилотировал самолет. После того как отбомбились, он дал полный газ, увеличил обороты, и облегченная машина быстро набрала высоту. Эта тактика отхода от цели для меня была новой.

На земле командир сказал, что отход от цели со снижением устарел и не всегда его надо применять. Немецкие летчики-истребители изучили этот маневр и, как правило, нападают на ТБ-3 при отходе его от объекта бомбометания на малых высотах. Новая тактика, как я убедился в последующих налетах на Карачев и Рославль, вполне оправдала себя.

Наступили самые короткие июньские ночи. На Курской дуге стояло затишье, а у ночных тяжелых бомбардировщиков боевая нагрузка с каждым днем увеличивалась. Летать начинали в вечерних сумерках и заканчивали, когда над аэродромом появлялись первые лучи солнца.

На рассвете 13 июня 1943 года после бомбардировки вражеского аэродрома в Карачеве наши ТБ-3 слетались к своему лесному "стойбищу" и кружились над ним в ожидании очереди на посадку. Позже всех с задания вернулся экипаж лейтенанта Н. П. Матюшанского.

На командный пункт лейтенант пришел без штурмана. Комбинезон на нем был весь изодран, шлем с разбитыми очками он держал в руке.

– Боевое задание выполнено! – подняв усталые глаза на командира полка, доложил Матюшанский. – Огнем воздушных стрелков и штурмана сбит истребитель "Мессершмитт-110".

– А где штурман? – спросил майор Петросянц.

– Иван Григорьевич Петренко тяжело ранен.

И лейтенант рассказал, как это случилось:

– На наш самолет налетели пять истребителей противника и атаковали с разных сторон. В горячем бою никто не заметил, как был ранен штурман. А сам он промолчал, чтобы не помешать стрелкам вести огонь по врагу. Тяжело раненный в ногу, Петренко продолжал отражать наскоки стервятников. Один "мессершмитт" был сбит, остальные прекратили атаки.

С Иваном Григорьевичем Петренко я познакомился в январе 1943 года, после возвращения группы однополчан, выполнявших задание командования на Кавказе и в Крыму. Это был жизнерадостный, общительный лейтенант, отличавшийся хорошей физической закалкой, большим самообладанием в бою. При встрече с вражескими истребителями он смело отражал атаки, а цели бомбил, как правило, в несколько заходов, не обращая внимания на зенитный огонь.

Когда началась битва на Орловско-Курскон дуге, Иван Петренко подал заявление с просьбой о приеме в партию: "Хочу воевать коммунистом", – писал он. Товарищи удовлетворили его просьбу, и он с честью оправдал их доверие.

От старшего врача полка В. П. Ершова мы узнали, что из санчасти Петренко отправлен в мичуринский госпиталь. Там ему ампутировали ногу. Нетрудно было представить, как тяжело переживал эту трагедию отважный штурман. Мы постоянно писали ему, посылали в госпиталь посылки, достали для него любимую его книгу Л. Войнич "Овод". Приходили весточки и от Ивана Петренко. Мы читали их всей эскадрильей. Вот одно из писем, которое было адресовано мне:

"...Тут все белое: сестра, врач, простыни. Комната тоже белая. В ней много света, но мне кажется, что весь этот уют не для меня, для безнадежных. Мое сердце – там, в полку, в штурманской кабине бомбардировщика.

На днях ко мне подошел один врач и прямо сказал: "Вылечим. Не падайте духом. Будете летать". Так, Сашко, я верю, что буду летать! Тут один знакомый рассказал, что подобный случай был с летчиком-истребителем. После ранения ему ампутировали обе ноги. Он вылечился, научился ходить на протезах, да так, что мог танцевать... Этого летчика – фамилию его, к сожалению, не знаю – медкомиссия допустила к тренировочным полетам. И я не теряю надежды вернуться в полк. Пока все. Передавай привет хлопцам".

Никто еще не знал тогда о подвиге Алексея Маресьева. Но мы были уверены, что вскоре встретимся с нашим мужественным штурманом. И встретились. Через два месяца Петренко прибыл в свою часть. Рана зажила, выглядел он хорошо, однако был невесел. Как мы впоследствии узнали, медицинская комиссия признала его негодным к строевой службе. Он был демобилизован. Но эти документы Петренко никому не показал, домой не поехал, а вернулся в родной полк и начал настойчиво добиваться назначения на штурманскую работу, в экипаж.

– Поймите, у меня особый счет к гитлеровцам, – убеждал он командование, – Я должен сполна с ними рассчитаться. Мое родное село на Сумщине ждет меня не как инвалида...

Помню, Ивану Петренко предложили штабную работу, но он продолжал добиваться своего. Обращался к командиру 4-го корпуса АДД генералу И. В. Георгиеву и даже к Главному маршалу авиации А. Е. Голованову.

Однажды мы шли с ним по лесной тропинке. Он был необычно возбужден, разговорчив.

– Все равно буду летать! – сказал Петренко. Потом, хитровато усмехнувшись, признался: – Пришел ответ от главкома АДД: к летной работе допущен!

Я от души поздравил его.

Нелегко было штурману, потерявшему ногу, все начинать сначала, но Петренко тренировался с удивительной настойчивостью и все-таки добился своего. Летал он наравне со всеми. Бил врага под Ленинградом, на Украине, в Белоруссии и в Польше. Получил боевые награды – ордена Красного Знамени, Отечественной войны, несколько медалей. Он досрочно получил воинское звание "старший лейтенант" и был назначен штурманом отряда.

Петренко мечтал после войны поступить учиться в академию. Но до победного дня не дожил.

14 июля 1944 года капитана И. Н. Островского и старшего лейтенанта И. Г. Петренко вызвал в штаб командир полка. Подполковник подошел к карте, висевшей на стене, и обратился к экипажу:

– Сегодня советская авиация будет бомбить скопление гитлеровских войск. Пользуясь этой обстановкой, необходимо сбросить трех парашютистов под Кельце. Это ответственное задание поручается вам.

Как только над аэродромом опустилась ночь, вместе с бомбардировщиками вырулил на старт и Ли-2, на борту которого находились разведчики.

– На какой высоте пойдем? – спросил Островский штурмана.

– 2500 метров, – ответил Петренко. – Пулеметы не достанут.

Линия фронта обозначалась стрельбой "катюш". Самолет пошел на снижение. Справа наша авиация бомбила железнодорожный узел.

– Заходим на цель, – сказал командир экипажа. – Иван Григорьевич, дай команду парашютистам приготовиться к прыжку.

Внизу мелькали поляны. Вот и Кельце – место, отмеченное на карте. Петренко дал сигнал, и в ту же секунду пассажиры исчезли за самолетом. Воздушные стрелки и борттехник Федор Тарасович Баев следили за ними. Парашюты открылись, трое отважных разведчиков приземлились на опушке леса. Через пятнадцать минут капитан Островский развернул самолет и повел его по обратному маршруту.

Машина шла точно по курсу. Настроение экипажа было отличное. Радист сержант А. Б. Маленький отстукивал ключом – передавал на КП о выполнении боевого задания. И вдруг башенный стрелок открыл по вынырнувшему откуда-то "мессершмитту" огонь из крупнокалиберного пулемета. Резким движением рулей Островский бросил самолет в левый разворот. Правое крыло Ли-2 прошила огненная трасса, но самолет не загорелся.

Гитлеровский стервятник зашел спереди. Командир экипажа ударил из носового пулемета. Вражеский истребитель исчез в темноте. Но не прошло и двух минут, как черный силуэт другого "мессера" повис над Ли-2. Борттехник Ф. Т. Баев и радист открыли по нему огонь длинными очередями. В это время с противоположной стороны на экипаж набросились еще два хищника. Они ударили одновременно и пробили левую плоскость. Вспыхнул вытекший бензин. Островский послал самолет в пике, но пламя разгоралось сильней.

– Прыгать! – отдал приказ командир.

"Мессершмитты" кружились над израненной, горящей машиной, поливая ее пулеметно-пушечным огнем.

А. Б. Маленький, закончив передачу последней радиограммы, увидел Петренко на сиденье второго пилота.

– Прыгаем! – крикнул Анатолий.

Пламя разделило их. Пробившись сквозь огонь, радист выпрыгнул из самолета. А старший лейтенант Петренко направил горящую машину на вражескую колонну, двигающуюся к линии фронта.

Приземлившись, сержант услышал сильный взрыв, затем увидел зарево над дорогой: на ней горели немецкие автомашины, рвались ящики со снарядами. Это мертвый Петренко продолжал борьбу с фашистами.

В стороне от радиста приземлились остальные товарищи. На рассвете экипаж, потерпевший бедствие, был окружен гитлеровцами.

– Живыми не сдаваться! – крикнул техник-лейтенант Ф. Т. Баев товарищам и открыл огонь из автомата, который помимо пистолета ТТ всегда был при нем.

Горстка храбрецов сражалась с фашистами до последней возможности... Местные жители похоронили экипаж героев в районе Кельце, недалеко от Катовиц, и на могиле установили памятник. Об этом они написали заместителю командира полка по политчасти майору X. С. Петросянцу.

А 25 июня среди нас не стало экипажа старшего лейтенанта Ф. И. Целыковского.

Федор Иванович был ветераном полка, имел большой опыт, отлично летал. Ему не раз приходилось попадать в сложные ситуации, а в боях на Кавказе 23 октября 1942 года его горящий самолет врезался в береговую черту моря и взорвался. Из восьми человек чудом остались в живых Целыковский и воздушный стрелок-радист Яша Хрупкий.

Командира экипажа выбросило из самолета взрывной волной. Придя в себя, летчик вытащил из-под обломков машины стрелка-радиста. Долго лечили обгоревшего юношу, но все же возвратили в боевой строй, и он продолжал сражаться с врагом до конца войны. Ныне Яков Хруцкий – директор одной из школ в Белоруссии.

...Нас долго не покидала надежда на возвращение членов экипажа Ф. И. Целыковского. Мы видели их горящую машину над Карачевым, однако надеялись, что все обойдется благополучно. Такие случаи в полку бывали не раз.

И вот на десятые сутки Федор Иванович действительно прилетел со своим штурманом капитаном Алырщиковым, борттехником Георгием Герусом. Как мы и предполагали, Целыковский, уроженец Орловщины, хорошо знавший свою местность, не повел товарищей через насыщенную вражескими войсками линию фронта. Они направились на запад, в тыл врага. В Брянских лесах отыскали партизан, и командир отряда имени Щорса переправил их на самолете через линию фронта.

Судьба остальных членов экипажа осталась неизвестной. Из пяти человек в полк возвратился только воздушный стрелок-радист В. И. Пальчевский, о котором следует рассказать подробнее.

Старшина Владимир Иванович Пальчевский был тяжело ранен, из горящего самолета он вылез с трудом, прыгал с парашютом последним. Приземлившись на ржаном поле, стрелок-радист быстро наметил ориентир для движения, но не успел сделать и шага, как услышал лай собак и чужую речь. Бросив парашют, Владимир побежал от преследователей. Но раненые ноги плохо подчинялись ему. Метров через десять он упал.

Лай собак приближался. Собрав все силы, старшина кое-как добрался до соседнего леса. В овраге, где журчал небольшой ручей, утолил жажду, перевязал раны и, немного отдохнув, пошел на восток.

Одиннадцать суток был он в нелегком пути. Ночь под 5 июля оказалась самой тяжелой в его жизни. Пальчевский добрался до переднего края линии фронта. Где немцы, где наши – трудно было разобраться: кругом нестихаемая стрельба и вспышки ракет.

Увидев позади себя россыпь огней немецких ракет, старшина решил, что впереди свои, и пополз дальше, плотно прижимаясь к земле. Вскоре перед ним показалась землянка. Долго наблюдал он, прежде чем войти в нее. Землянка оказалась блиндажом. На полу спали люди. Найдя свободное место, старшина прилег.

Глаза Владимира стали слипаться, но заснуть он не успел. В блиндаж вошел офицер и что-то крикнул по-немецки. Солдаты заворочались. "Теперь все, конец, – подумал Пальчевский. – Эх, гранату бы!.."

Офицер торопил медленно собирающегося в наряд солдата. Когда тот вышел, офицер включил ручной фонарь, и сильный луч заскользил по темно-зеленым шинелям спящих гитлеровцев. Старшина достал пистолет. Луч фонаря скользнул по Пальчевскому, и в этот момент старшина выстрелил. Затем еще и еще.

Полусонные гитлеровцы, не поняв в чем дело, загалдели, некоторые начали вскакивать с пригретых мест. Пальчевский одним рывком выпрыгнул в дверь. Около землянки лежал автомат убитого офицера. Старшина схватил его.

– Получайте, сволочи!

Он с остервенением нажимал на спусковой крючок. Из блиндажа послышались крики, стоны, сбоку раздался топот бегущих солдат. Пальчевский, откинув в сторону разряженный автомат, бросился бежать. Сзади затрещали автоматы, пули засвистели над головой, сбоку. Обожгло ногу, сапог наполнился горячей липкой кровью. Перед глазами кружился утренний горизонт.

На рассвете немецкие танки пошли в наступление. От грохота и шума моторов Пальчевский очнулся. Поняв, где свои, он пополз вслед за "тиграми", но от резкой боли потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел склонившееся над ним лицо медсестры. Она ответила на его молчаливый вопрос:

– Вас принесли разведчики. Увидели, что еще дышите, положили на плащ-палатку и притащили.

В прифронтовом санбате старшине оказали медицинскую помощь. У него было несколько ран.

Обо всем этом мне рассказал сам Владимир Иванович, когда возвратился в родной полк.

Долечивался старшина в полковом лазарете. Медики во главе с В. П. Ершовым отнеслись к нему очень заботливо. Много уделяли времени больному врач Иванова Валентина Сергеевна и медсестра Сысуева Татьяна Васильевна.

На построении личного состава первой эскадрильи майор Г. З. Кацюржинский сказал:

– Верный сын белорусского народа Владимир Пальчевский честно выполнил воинский долг перед Родиной. Оказавшись в чрезвычайно сложной обстановке в тылу врага, будучи тяжело раненным и обессилевшим от голода, он смело вступил в смертельную схватку с врагами и вышел победителем!

За проявленные мужество и бесстрашие старшина В. И. Пальчевский был награжден орденом Отечественной войны I степени.

* * *

26 июня наш полк бомбил скопление вражеских войск на станции Навля, расположенной в 50 километрах южнее Брянска. В эту ночь с боевого задания не вернулся экипаж флагманского корабля первой эскадрильи, на котором командиром летал майор Кацюржинский, штурманом капитан Соломонов, борттехником старший техник-лейтенант Никифоров.

На борту самолета в эту ночь находился и командир полка подполковник Сабуров. Он летал на проверку действий экипажа в боевых условиях.

Флагманский корабль пришел на цель первым. Осветив цель светящимися бомбами, экипаж начал производить бомбардировку. Самолет зашел второй раз. Штурман эскадрильи Андрей Евдокимович Соломонов прицельно сбросил остальные бомбы и, доложив об этом Кацюржинскому, поставил на компасе обратный курс.

В это время на бомбардировщик налетели два стервятника. Завязался ожесточенный воздушный бой. На пятой атаке врагу удалось вывести из строя два мотора. ТБ-3 резко пошел на снижение. Майор Кацюржинский направил самолет по кратчайшему пути к линии фронта, чтобы быстрее пересечь ее. Но этого сделать не удалось. У переднего края ТБ-3 плюхнулся на землю, занятую врагом. Израненная машина развалилась, экипаж остался невредим.

Район приземления оказался очень насыщенным войсками противника. Ракеты сразу же осветили местность.

Послышались голоса бегущих к самолету немцев. Экипаж залег в укрытие и, отразив наскок гитлеровцев, рассредоточился.

Подполковник Сабуров и Кацюржинский при переходе последнего рубежа были обнаружены врагом. Завязался неравный бой. Сабуров был тяжело ранен и окружен немцами. Кацюржинский отбивался до последнего патрона, но, к сожалению, ничем не мог помочь командиру...

С большими трудностями удалось перейти линию фронта майору Кацюржинскому и борттехнику Никифорову.

5

В полк пришло пополнение. Молодежь, прибывшая из военных школ, упорно училась, а опытные летчики и штурманы помогали ей быстрее освоиться и войти в строй. Пополнился и самолето-моторный парк. По всему чувствовалось, что вот-вот начнется большое сражение, и мы готовились к нему основательно.

Противник продолжал концентрировать войска. К концу июня железнодорожные станции, аэродромы и объекты фронтового тыла обросли мощным зенитным прикрытием.

С каждым днем немецкая авиация становилась наглей, участились налеты бомбардировщиков на Кочотовку, Мичуринск, Елец, Ефремов, Курск. Проникали отдельные ночные "юнкерсы" и на аэродромы АДД. Так, 29 июня были сброшены бомбы в районе расположения нашего полка. Но самолеты не пострадали, они были хорошо замаркированы.

5 июля из штаба дивизии поступил приказ привести в боевую готовность все экипажи, чтобы поддержать с воздуха оборонительные действия наших войск, обрушить на танковые полчища врага сокрушительные бомбардировочные удары.

Перед тем как идти на задание, в части состоялся митинг. Майор X. С. Петросянц призвал авиаторов к новым подвигам во имя Родины, во имя разгрома ненавистных оккупантов. Мы заверили командование, что не посрамим доблестного звания воздушных бойцов.

С наступлением сумерек над аэродромом Хоботово взвилась зеленая ракета – сигнал на вылет. Тяжелые корабли один за другим поднимались в небо.

На линии фронта шла ожесточенная перестрелка. Била артиллерия, стреляли пулеметы, могучие залпы "катюш" громили боевые порядки противника. Подходя к переднему краю наших войск, мы заметили в траншеях световые целеуказатели: цепочки горящих электрических лампочек образовывали стрелы, направленные на вражеские объекты. Здорово придумала пехота! Под нашим самолетом такая стрела указывала на район деревни Пушкарное.

Я сел за бомбардировочный прицел, а молодому штурману Николаю Демину, круглощекому, чернобровому пареньку, приказал вести наблюдение за передней сферой. Николай недавно прибыл в полк, и мне пришлось основательно позаниматься с ним перед тем, как его допустили к полетам.

Снизившись до 800 метров, мы пошли в атаку. Дрогнула и раскололась ночная тишина. Сотни тонн смертоносного металла полетели на головы фашистов. Бомбы рвались в танковых колоннах, на огневых позициях неприятельских батарей, уничтожали орудия, боеприпасы, склады с горючим. Только на рассвете ТБ-3 зарулили на стоянку.

Увидев, как из соседней машины вылез майор Петросянц, Николай Демин удивленно спросил:

– Разве замполит тоже летал?

– Летал, Коля, – ответил я комсомольцу. – На ответственные задания он всегда ходит вместе со всеми.

– Здорово! – воскликнул молодой штурман.

На командном пункте Николай Демин поделился со сверстниками своими впечатлениями о первом боевом вылете. Вопросам не было конца.

– Скоро и вы полетите, сами все увидите, испытаете, – сказал Николай.

До 12 июля наш 325-й полк наносил удары по скоплению врага в районе населенных пунктов Малиновец, Лески, что недалеко от станции Залегощь, Бутово, Томаровка, Покровка, Лучки, Бьшовка, Прохоровка. К этому времени на Орловско-Курской дуге гитлеровским полчищам был нанесен сокрушительный удар. Лопнули надежды врага на сверхмощные тяжелые танки "тигры" и "пантеры" и самоходные пушки "фердинанд". Наступление фашистских войск захлебнулось. А 12 июля советские войска перешли в наступление.

На другой же день наша часть произвела налет на штаб белгородской группировки противника, а 14-го – бомбила врага в районе станции Навля.

Во второй половине июля вместо не вернувшегося с боевого задания подполковника Сабурова командование полком принял гвардии майор Н. Г. Афонин. Многие ветераны знали Николая Григорьевича еще по тому периоду, когда он, будучи капитаном, помогал Г. Ф. Счетчикову вводить часть в строй действующих.