Текст книги "Люди мужества"

Автор книги: Александр Черешнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Черешнев Александр Иванович
Люди мужества

Черешнев Александр Иванович

Люди мужества

Аннотация издательства: Автор – бывший штурман тяжелого бомбардировщика. Он водил свой крылатый гигант по многим маршрутам: над горными хребтами Кавказа и Крыма, над лесами Брянщины и волжскими берегами, над огненной Орловско-Курской дугой и по глубоким вражеским тылам. В ужасе никли к земле оккупанты, когда над ними появлялись корабли авиации дальнего действия; с радостью встречали друзей с Большой земли народные мстители. В книге тепло, с любовью рассказывается о людях подлинного мужества – летчиках и штурманах, политработниках и техниках, внесших достойный вклад в дело победы над немецко-фашистской Германией.

Содержание

Из школы – на войну

Огненная дуга

К брянским партизанам

На Ленинградском фронте

Особо важное задание

Победные маршруты

Четверть века спустя

Из школы – на войну

1

Москва. 1942 год. Ноябрь...

Я прибыл в штаб авиации дальнего действия. Курсантская жизнь позади. Наконец-то мечта выехать на фронт должна осуществиться...

В отделе кадров высокий плотный подполковник спросил, хорошо ли доехал, здоров ли, не голоден ли, и лишь после этого сказал:

– Вы направляетесь в 325-й бомбардировочный авиационный полк. Его называют полком Счетчикова.

Он пригласил меня к висевшей на стене большой карте.

– Вот здесь аэродром, а штаб дивизии в сорока километрах.

Подполковник пожал мне руку, пожелал счастливого пути и, вложив мое личное дело в большой бумажный пакет, добавил:

– Документы пойдут следом за вами.

На Казанском вокзале красноармейцы и командиры толпились у билетных касс, в залах ожидания. Некоторые спали на длинных лавках, другие прямо на полу, подложив под голову вещевые мешки. Дежурные по вокзалу, проходя мимо, ворчали, но никого не будили. Женщина с красной повязкой на рукаве подняла откатившуюся от изголовья молоденького красноармейца шапку-ушанку, аккуратно отряхнула и положила рядом с ним. Она долго всматривалась в круглое, совсем мальчишечье лицо, вздохнула:

– Отдохни, сынок, на фронте-то вряд ли придется...

Вручая мне билет, кассирша объяснила:

– Поезд отправляется через тридцать минут.

Я выбежал на перрон. Со всех сторон состав обступили пассажиры. Впереди меня пробивались к вагону военные в летной форме.

Через несколько минут мы оказались в одном купе. Все направлялись на юг, в авиационные полки, которые базировались в районе Сталинграда.

Ехали быстро, поезд лишь изредка останавливался на больших станциях. В вагоне давно улеглось возбуждение, вызванное прощанием с Москвой. За окном была ночь, но авиаторы не спали, разговор не умолкал.

Рядом со мной сидел двадцатилетний юноша Вася Кошелев. Из-под его густых бровей весело смотрели большие голубые глаза. За столиком разместился круглолицый, черноглазый казах Курал Рустемов. Он ровесник Кошелеву. Третьим пассажиром, ехавшим с нами в одну часть, был русоволосый Миша Сысуев. По возрасту он моложе всех, ему шел девятнадцатый. Миша посмотрел на нас добрыми васильковыми глазами, достал из чемодана полбуханки домашнего хлеба и, раздав нам по равной доле, сказал:

– Ешьте, ребята, теперь мы однополчане.

Василий принес четыре кружки кипятку, Курал положил на столик две сушеные рыбины, а я угостил друзей сахаром.

Познакомились ближе. Кошелев – орловчанин, сын майора-чекиста. Рустемов – выходец из семьи чимкентских землеробов, с двенадцатилетнего возраста воспитывался в детском доме. Сысуев – колхозник из мордовского села Посоп. У всех среднее образование. Трое летчиков и один штурман.

Беседовали до поздней ночи. Вспоминали, где кого застала война, рассказывали разные случаи из своей недавней курсантской жизни.

Наконец Кошелев и Сысуев, прижавшись друг к другу, задремали. Вскоре заснул и Курал.

Мне не спалось. Мысли уносили в далекое детство... На берегу реки Дёмы – родное село Кирсаново. В центре его, рядом с красивым поповским домом, утопающим в зелени большого сада, стояла наша двухоконная, под соломенной крышей, избенка. Она подслеповато смотрела на запад, где за длинным казенным амбаром были разбросаны посеревшие от времени и дождей деревянные кресты сельского кладбища.

Мать наша, Аграфена Ефимовна, вечно была озабочена: чем накормить, во что обуть нас, четверых детей. Долгие зимние ночи просиживала она за прялкой, а в знойные дни летней страды батрачила на полях зажиточных крестьян.

По вечерам семья собиралась у костра. В закопченном ведерке кипела вода; мать и сестра Соня натирали галушки, старшие братья, Петр и Михаил, подбрасывали хворост в огонь.

Без отца нам было нелегко. Он погиб в империалистическую войну. В памяти моей осталась фотография, висевшая в избе на простенке. По рассказам односельчан, отец пал в бою с немцами недалеко от города Проскурова. "Там, в украинском селе Евнушково, похоронили мы Ивана Павловича", – говорил наш сосед Иван Евстигнеевич Савельев, который служил и воевал вместе с отцом в Самарском Измаильском полку.

И вот снова война с Германией. Теперь уже с фашистской. Жестокая, кровопролитная война...

Поезд мчался на всех парах. Еще быстрее проносились в памяти картины пережитого...

Училище штурманов. Госэкзамен. Каждый мечтает летать на новых бомбардировщиках конструкции Сергея Владимировича Ильюшина. В училище появились два таких красавца. ДБ-3Ф отличался хорошим навигационным оборудованием, большей скоростью. Преподаватель разрешил ознакомиться с самолетом, посмотреть на приборы в кабинах штурмана и летчика. Слышали мы и о том, что созданы и другие новейшие бомбардировщики: СБ, Пе-2...

Война распорядилась нами по-своему. Второго июля 1941 года большая группа выпускников училища выехала на Юго-Западный фронт в распоряжение командования 164-й резервной авиабригады. Тогда нам казалось, что война может окончиться без нас. Мы думали: враг будет разгромлен очень скоро, поэтому каждому хотелось побыстрее попасть на фронт, вступить в бой с фашистами. Но, услышав 3 июля речь Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина по радио, поняли: война будет большой, кровопролитной и затяжной...

В резерве мы находились недолго. Самолетов не хватало, и нас отправили в тыл для обучения ночным полетам.

Запомнился жаркий июльский день. Поезд прибыл на небольшую станцию в степи. Разомлевшие, недовольные тем, что нас отозвали с фронта, мы сошли на перрон, построились. Сопровождавший нас капитан, застегнув воротник коверкотовой гимнастерки, подал команду:

– Шагом марш!

И длинная колонна молодых авиаторов зашагала по пыльной дороге. Азиатское солнце, казалось, плавило все вокруг. Резиновые подошвы кирзовых сапог нагрелись так, что обжигали ступни. Хотелось все сбросить с себя и окатиться холодной водой. Но мы шли.

Остановились на большом аэродроме, около длинного одноэтажного здания. Едва успели стереть пот, подтянуть ремни, как снова раздалась команда:

– Смирно!

К нам подходил высокий, стройный генерал. На его груди блестела Золотая Звезда Героя.

– Штурман Беляков! – восторженно сказал кто-то. Я вспомнил о легендарном перелете самолета АНТ-25 через Северный полюс в Америку. Это было летом 1937 года, все центральные газеты поместили снимок мужественного экипажа, командиром которого был В. П. Чкалов, вторым пилотом Г. Ф. Байдуков и штурманом А. В. Беляков.

С появлением Александра Васильевича строй оживился. Генерал поздоровался. Затем внимательно осмотрел всех и спросил:

– Вам известно, куда вы приехали?

Кто-то ответил.

– Да, здесь высшая школа штурманов, – подтвердил Александр Васильевич. Он прошел вдоль строя, вернулся на середину.

– Кто летал ночью, поднимите руки!

– Над шеренгами показалось всего лишь три руки: подняли их два лейтенанта и капитан.

– Ну вот, а воевать собрались! – полушутливо сказал начальник школы и уже серьезно добавил: – Настоящие штурманы бомбят днем и ночью, в любую погоду...

Наступила тишина. Генерал еще раз окинул нас взглядом.

– Что ж, будем учиться!

И мы учились. Напряженно, без передышки. Днем в классах, ночью на самолетах. Летали на больших высотах, по большим маршрутам. При этом использовали радиосредства, компасную навигацию – все, что требовала программа обучения штурмана-ночника. С нами всегда и всюду был генерал-майор Беляков.

...Сильный толчок разбудил нас.

– Высаживайтесь, ваша станция! – весело объявила молоденькая проводница.

В штабе 62-й дивизии АДД нас задержали ненадолго. Оказалось, что полк расположен недалеко от станции-тупичка, куда ходит специальный поезд из трех вагонов. Уже к вечеру мы ехали пригородным поездом в свою часть.

Штаб полка, куда нам предстояло прибыть, находился в центре районного села. Нас встретил помощник дежурного по гарнизону. Было темно. Беззвездное черное небо. Дома с затемненными окнами тонули во мраке. Улицы безмолвны и пустынны. Кругом тишина, только высоко в небе надрывно гудел какой-то самолет.

У небольшого деревянного дома помдеж остановился, тщательно втоптал в землю недокуренную папиросу, затем, обернувшись, сказал:

– Вот и штаб.

За столом, склонившись над картой, сидел майор. При скудном свете самодельной лампы мы увидели его суровое, но приятное лицо. Он встал. Большие голубые глаза блеснули любопытством. Наш сопровождающий доложил:

– Группа сержантов прибыла в ваше распоряжение.

– Садитесь, товарищи. Давайте знакомиться, – сказал майор. – Я командир эскадрильи Кацюржинский Григорий Захарович. В состав экипажей включим после того, как проверим вашу подготовку на практике. Введем в строй – тогда будете летать на боевые задания. Вопросы есть?

Курал встал, вытянулся в струнку и спросил:

– Почему часть называют полком Счетчикова?

– Майор Георгий Семенович Счетчиков – первый командир этой части. Он подготовил летный состав к боевым действиям в ночных условиях, и первого сентября сорок первого года полк получил боевое крещение – нанес бомбовый удар по группе танков армии Гудериана в районе Новгород-Северского.

Кацюржинский посмотрел на нас и, убедившись, что мы слушаем его с большим интересом, продолжал:

– Майор Счетчиков пользовался у нас большим уважением и авторитетом. И даже после того, как он был переведен в другую часть, наш полк продолжают называть его именем. Летчики любили его за то, что он лично летал почти на все боевые задания, всегда первым появлялся над целью.

Командир эскадрильи рассказал нам несколько эпизодов из летной жизни Георгия Семеновича. Особенно запомнился один из них.

В конце сентября сорок первого года авиаторы во главе со своим командиром Счетчиковым вылетели на бомбежку наземных вражеских войск в районе Шостка. Цель была защищена многослойным огнем зенитной артиллерии, автоматическими пушками "Эрликон", а на подступах к ней патрулировали "мессершмитты". Но, Несмотря на сильный огонь противника, флагманский корабль прорвался к цели, осветил ее и, сделав несколько заходов, сбросил 2200 килограммов бомб. На земле возникли большие пожары, взрывы. Вслед за ведущим успешно отбомбились и ведомые.

Когда самолет командира вернулся на свой аэродром, однополчане были удивлены: как же майор сумел дотянуть это решето до аэродрома?!

Вся обшивка ТБ-3 была изодрана осколками снарядов – 475 пробоин насчитали техники на самолете Счетчикова...

От Григория Захаровича Кацюржинского мы узнали о боевом пути 325-го авиаполка. Наша часть вместе с другими участвовала в обороне Севастополя, обеспечивала всем необходимым крымских партизан. Во время бомбардировки вражеского аэродрома Сарабус было уничтожено до ста самолетов противника. Бесстрашные экипажи разрушили завод искусственного горючего, которым очень дорожили фашисты, вывели из строя большое количество живой силы и техники врага на аэродромах, железнодорожных станциях Северного Кавказа.

Теперь, с сентября 1942 года, полк начал действовать в районе Сталинграда.

– А где же сейчас майор Счетчиков? – спросил сержант Рустемов.

– Его назначили заместителем командира дивизии.

После беседы мы вышли из штаба.

Общежитие летного состава находилось в центре села. Адъютант эскадрильи провел нас в большую комнату.

– Занимайте свободные койки.

– Как в хорошей гостинице, – удивился Курал.

Мы еще долго не могли уснуть под впечатлением встречи с командиром эскадрильи. Григорий Захарович был кадровым авиатором. Еще в 1932 году его, как коммуниста, по спецнабору направили на учебу в Луганскую военную школу летчиков. В 325-м полку майор Кацюржинский со дня его формирования. На фронте с первых дней войны. 24 февраля 1942 года за образцовое выполнение боевых заданий Г. З. Кацюржинский был награжден орденом Красного Знамени.

– У такого командира есть чему поучиться, – с гордостью сказал Василий Кошелев. – Очень хочется, чтобы майор остался доволен нами.

– Его доверие, а тем более похвалу надо еще заслужить, – резонно заметил Рустемов.

2

Утром на построении личного состава майор Кацюржинский представил нас сослуживцам. Затем он зачитал приказ командира полка о зачислении Кошелева Василия Павловича, Сысуева Михаила Петровича и Рустемова Курала Рустемовича вторыми пилотами, а меня штурманом на тяжелый бомбардировщик ТБ-3. Мы с Кошелевым оказались в одном отряде, где командиром был капитан Трушкин Афанасий Николаевич.

После завтрака меня вызвали в штаб эскадрильи.

– Старший сержант Черешнев? – спросил капитан с широкими черными бровями.

– Так точно.

– Садитесь, поговорим, – пригласил он. – Будем знакомы. Штурман эскадрильи Андрей Евдокимович Соломонов.

Капитан подробно рассказал о программе, которую мне предстояло пройти, прежде чем приступить к самостоятельным боевым полетам в качестве штурмана корабля.

И вот новое пополнение включилось в напряженную прифронтовую жизнь. Днем и ночью над аэродромом кружились самолеты. Под руководством опытных командиров-инструкторов летчики отрабатывали технику пилотирования, а штурманы – технику самолетовождения и бомбометания, практиковались в настройке радиополукомпаса РПК-2, визуальной и радиоориентировке, летали на полигон, сбрасывали боевые бомбы ФАБ-100. Воздушные стрелки тренировались в стрельбе по коyусам, буксируемым самолетами, и наземным целям. В воздухе беспрерывно раздавалась пулеметная трескотня...

24 декабря последний тренировочный полет. Командир эскадрильи проверял мою готовность к боевым действиям.

ТБ-3 поднялся в воздух. Записав время отхода от аэродрома, я стал следить за компасом и прокладывать на карте линию фактического пути. Полет проходил по неизвестному для меня маршруту, при закрытой кабине – остекление было занавешено шторками. Не видя земных ориентиров, я должен был в любую минуту доложить командиру, где пролетаем.

Прибор показывал, что мы находимся на высоте 1000 метров. Мерно гудели моторы. На четвертом развороте я записал данные и по карте определил, что через несколько минут под нами будет Тамбов. "Сейчас майор спросит, где находимся, и сделает разворот", – подумал я и приготовил линейку и карандаш. Но вместо этого самолет круто пошел на снижение. К монотонному звуку двигателей примешивался какой-то другой, резкий звук. Я вошел в кабину летчиков и с их мостика увидел: над нами повисли два истребителя. Что такое?

– Свои! – крикнул майор. – Приказывают садиться.

Сделав разворот, командир убрал газ, начал планировать. Два краснозвездных "ястребка" промчались над нами и, выполнив круг над аэродромом, произвели посадку.

Оказалось, о нашем учебном полете Тамбов ничего не знал, и истребителям ПВО было приказано задержать "нарушителя".

В землянке, где находился командный пункт, у Кацюржинского потребовали документы, проверили наш учебный маршрут на карте, посмотрели записи в бортовом журнале, опросили экипаж о цели полета.

Майор отчитывался, а я сидел за столиком, погрузившись в раздумье. Все ли у меня хорошо получилось? Допустят ли к боевым полетам? Хотелось быстрее собственными руками обрушить на врага смертоносный груз...

– Идемте! – услышал я голос комэска. – Разрешение на вылет получено.

Испытание на готовность к боевым действиям я выдержал.

– Поздравляю вас, – крепко пожал мне руку командир эскадрильи.

На второй день резко похолодало. Дул сильный ветер. Одетые во все меховое, мы собрались в землянке, на КП аэродрома. Разместились поэкипажно за длинным столом, разложив перед собой карты и штурманское снаряжение.

Командир полка попросил начальника штаба Андреева Романа Васильевича зачитать приказ о боевом расчете. Мне предстояло лететь в экипаже, где командиром был капитан Афанасий Николаевич Трушкин, а поверяющим – штурман нашего отряда старший лейтенант Пасиченко Трофим Платонович. Узнав об этом, я обрадовался. Трушкин и Пасиченко с первых дней войны в действующем полку. На их счету много боевых вылетов. Они летали в сложных условиях под Москвой в 1941 году, в непроглядно темные ночи на Кавказе и в Крыму в 1942 году, а теперь – под Сталинградом. Вторым пилотом оказался Вася Кошелев. Он хлопнул меня по плечу и весело сказал:

– Снова вместе, вот здорово!

От этих слов стало как-то теплее.

Штурман полка капитан Степин Павел Николаевич повесил перед нами карту с проложенным маршрутом. Черная линия заданного пути уходила на юг, затем от характерной излучины Дона поворачивала на юго-запад и упиралась в красный кружок, окаймляющий крупный железнодорожный узел.

– Бомбардировочный удар будем наносить по скоплению гитлеровцев на станции Лихая, – сказал капитан. – Противник подтягивает туда эшелоны с танками, артиллерией и пехотой.

Степин взял со стола указку, показал контрольные ориентиры, сообщил данные о магнитно-путевых углах, о расстоянии, максимальных высотах и подошел к нам. Он был невысокого роста, стройный. Позже я узнал, что наш штурман родился в крестьянской семье, в Саратовской области. В 1931 году с матерью, тремя братишками и сестренкой переехал в Магнитогорск, где его отец строил металлургический комбинат. По спецнабору ЦК ВЛКСМ в 1937 году был направлен в военное училище штурманов, спустя три года молодого лейтенанта, как отличника, оставили в училище. Вначале он был инструктором, затем преподавал воздушную навигацию.

В июле 1941 года с группой добровольцев Степин уехал на фронт. Он летал на бомбардировку военных объектов в тылу противника, приобрел опыт боевой работы в ночных условиях и недавно назначен штурманом полка.

Теперь этот двадцатидвухлетний блондин с улыбчивыми глазами стоял перед нами. Его грудь украшали боевые награды.

– Обратите внимание на линию фронта, – сказал капитан, – она может служить световым ориентиром, а цель изучайте по фотоснимкам.

В землянку вошел командир полка.

– Готовы? – спросил он.

– Так точно! – Доложил Степин.

Я аккуратно свернул полетную карту, заложил ее в планшет и вместе с Кошелевым пошел на самолетную стоянку.

На заснеженной окраине аэродрома стояли ширококрылые ТБ-3. Их плоскости издали напоминали шиферные крыши. В тридцатые годы, когда тяжелый бомбардировщик был создан группой конструкторов А. Н. Туполева, он считался самой большой машиной в мире. И если уступал, то разве только знаменитому "Максиму Горькому" и германскому гидросамолету ДО-Х. Его полетный вес составлял 32 400 килограммов. Бомбардировочное оборудование позволяло подвешивать до 5000 килограммов бомб разного калибра, а 8000 литров горючего обеспечивали беспосадочный перелет на расстояние до 2000 километров.

К сороковым годам авиация совершила рывок вперед. В небе появился бомбардировщик, выгодно отличающийся от старого ТБ-3. Он был с убирающимися шасси, закрытой прозрачным фонарем кабиной летчиков, а главное – у нового самолета были больше скорость, радиус действия и выше потолок.

Таким образом, четырехмоторный гигант с размахом крыльев 48 метров, громоздкой системой водяного охлаждения и крейсерской скоростью 140 километров в час оказался устаревшим. Но в первый период войны нам пришлось мобилизовать все средства борьбы, и ТБ-3 использовался в качестве ночного тяжелого бомбардировщика в битвах под Москвой, Сталинградом, в сражении на Курской дуге...

Мы подошли к машине с хвостовым номером "шесть". Ее экипаж был нам знаком еще по тренировочным полетам. У крайнего двигателя на стремянке стояли двое: совсем молоденький техник-лейтенант Алексей Плаксенко и кареглазый, среднего роста старший техник-лейтенант Александр Соловьев. Они доливали в радиатор антифриз – жидкость, не допускающую замерзания воды в системе охлаждения при сильных морозах. Стрелок-радист Ваня Меркулов уже зарядил свой кинжальный пулемет – один из трех крупнокалиберных пулеметов системы Березина, установленных на ТБ-3, и начал проверять радиостанцию РСБ-5.

В центре фюзеляжа высился плексигласовый колпак другой турельной установки. Башенный стрелок Феофан Дробушков протирал ее. В хвостовой кабине возле третьего пулемета укладывал патронные ленты воздушный стрелок Вася Устименко.

Соловьев оттащил стремянку от самолета и, прихрамывая, подошел ко мне, чтобы помочь подогнать подвесные ремни парашюта. В полку все знали, что старший техник отряда Александр Иванович Соловьев болен ревматизмом, постоянные боли в ногах мешали ему летать. Но он не считался с этим и не упускал возможности участвовать в боевых вылетах.

Командир отряда Трушкин принял рапорт Соловьева о готовности машины, обошел ее, посмотрел подвеску бомб.

– Сколько горючего?

– Под пробку! – ответил старший техник-лейтенант.

– Хорошо, – одобрил капитан. – Цель дальняя, и лишний килограмм не помешает.

На старте раздался выстрел, и наступившую темноту разрезал яркий свет зеленой ракеты. Вечернюю тишину нарушили хлопки запускаемых моторов, затем рокот и завывающий гул заглушил все звуки. Трушкин дал газ, и самолет, качаясь, пополз со стоянки по неровному грунту. Пасиченко стоял на мостике в передней рубке и, размахивая флажками, помогал летчикам выруливать машину. Я сидел за штурманским столиком у левого борта и наблюдал за взлетом кораблей полка. Из-под гигантских крыльев вырывались поднимаемые четырьмя винтами снежные вихри. Тяжелый бомбардировщик исчезал в облаке снега; только в конце летного поля из этого облака вспыхивали трехцветные аэронавигационные огни (АНО) – машина отрывалась от земли.

Наш ТБ-3 пробежал весь аэродром и над черными оврагами повис в воздухе. Мелькнула извилистая речушка Цна. Стрелка высотомера медленно поползла вправо по циферблату – 300, 400, 500... Я сличил карту с местностью и выключил свет в кабине. Моторы надрывнo гудели: гау-гау-гау...

Кругом темно. Только по звездам можно определить, где небо, где земля. Но чем выше поднимался наш корабль, тем лучше становилась видимость, глаз привыкал, и я уже начал различать крупные ориентиры. За рекой Медведица еще раз сличил карту с местностью, уточнил путевую скорость, рассчитал время прибытия к контрольному ориентиру и стал его ждать. Чем ближе мы подлетали к руслу Дона, тем напряженнее я всматривался в его берега. Мне хотелось рассмотреть, где немцы, где наши. Но, как я ни всматривался, увидеть почти ничего не мог. С высоты 2100 метров ночью видны были только вспышки артиллерийского огня, пулеметные трассы и взрывы бомб, сбрасываемых с невидимых для меня самолетов.

Мы развернулись на юго-запад. Я продолжал смотреть вниз. От сильного напряжения слезились глаза, и я с досадой смахивал рукавом комбинезона соленую влагу с лица. "Найду ли цель, поражу ли ее бомбами в первом вылете?" – все чаще мучили меня мысли. Как бы отгадав их, ко мне подошел Пасиченко. Он посмотрел на горизонт, сказал:

– Смотри, скоро наш лидер сбросит САБы, потом начнем бомбить.

И действительно, вскоре темный горизонт разрезал сноп света, сброшенные САБы (светящиеся авиабомбы) сначала как бы повисли, а затем начали опускаться, все ярче освещая железнодорожный узел – станцию Лихая. И тут же вспыхнули лучи вражеских прожекторов. Гитлеровцы открыли огонь из орудий зенитной артиллерии, в черное небо взлетали красные шары – снаряды автоматической пушки "Эрликон". Счетверенные пулеметные установки прошивали ночной горизонт трассирующими пулями.

– Началось! – крикнул мне Пасиченко. – Переходи на прицел. Не забудь снять бомбардировочное вооружение с предохранителя!

В объективе прицела я увидел столб огня, он двигался по курсовой черте нам навстречу, точно светящаяся лампочка на тренажере. Бомбы рвались все чаще и чаще. На южной окраине станции что-то вспыхнуло, и огненное зарево с каждой секундой разрасталось. Я подал команду: "На боевой!" Это означало, что самолет вошел в зону прицеливания, лег на боевой курс, изменить который ничто уже не могло: маневрирование здесь равносильно нарушению приказа.

Капитан Трушкин и сержант Кошелев словно застыли и срослись со своими огромными штурвалами. Замерли стрелки компаса и высотомера. Прошло несколько томительных секунд, и две бомбы весом по 250 килограммов полетели вниз. По моему сигналу летчики сделали разворот влево и снова зашли на цель. Я открыл бомболюки и прильнул к прицелу. На станции Лихая бушевало море огня. Вдруг кабину ярко осветило, в ней стало неуютно, она сразу сделалась какой-то чужой. Взрывы снарядов стали вспыхивать возле самолета.

Закрыв правый глаз, я напряг левый и с трудом уловил цель – она была уже на перекрестии. Бомбы сбросил залпом, стокилограммовые фугаски с грохотом вывалились из кассет бомболюков и полетели вниз.

Я подал сигнал: "Бомбы сброшены". Летчики тотчас же развернулись вправо, чтобы быстрее оторваться от ослепительных лучей. Но вражеские прожекторы цепко держали в своих щупальцах наш ТБ-3.

Скорость самолета достигала предела. От перегрузки старенький бомбардировщик дрожал. Меня прижало к сиденью, будто придавило тяжелым камнем. Но и в такой непривычной обстановке я видел, как рвались бомбы над целью, успел сосчитать 5 крупных и 12 мелких очагов пожара. Станция Лихая была охвачена почти сплошным пламенем. Что-то беспрерывно рвалось, вспыхивали то синие, то желтые, то ярко-красные огни.

– Хорошо отбомбились! – крикнул мне штурман отряда, и тут же наши стрелки открыли огонь из всех пулеметов: нас атаковал "Мессершмитт-110".

Завязался воздушный бой. Летчики, убрав газ, начали маневрировать. Самолет резко пошел на снижение. Меня снова прижало к сиденью. Четырехмоторную громадину бросало то вправо, то влево...

Наконец стервятник потерял нас, и мы на малой высоте пересекли Дон, но только уже в другом месте. Ни вспышек орудийных выстрелов, ни взрывов бомб, ни светящихся трасс пулеметной пальбы я уже не видел: то ли переместилась линия фронта, то ли уснули под утро усталые солдаты.

На командном пункте было людно и шумно. Почти все экипажи вернулись с задания. Командир полка принимал рапорты от летчиков, а штурманы, сидя за столом, писали боевые донесения. Капитан Степин поздравил меня с боевым крещением, усадил рядом с собой и спросил:

– Как полет?

– Нормально, – ответил я смущенно.

– Не страшно было?

Я промолчал.

– Это не на полигоне, а на войне, – заметил Степин.

Дверь землянки широко распахнулась, вошел штурман майор Зуб Трофим Степанович, о котором мы уже были наслышаны как о самом неунывающем человеке в полку.

– Ну и дали мы им! Долго будут помнить гитлеровцы станцию Лихую, шумел он, не стесняясь полкового начальства.

Зуб снял меховой шлем, примятые русые волосы упали на лоб. Ему было за сорок, но сейчас он мало чем отличался от нас. Всеобщее возбуждение как бы уравняло возраст всех летчиков.

На следующий день капитан Стенин показал мне фотоснимки:

– Смотрите, Черешнев. Бомбы, сброшенные с самолетов нашего полка, упали кучно, цель поражена. И ваши бомбы здесь.

Только тогда я наконец-то успокоился. А то ведь все время как-то не верилось, что среди бомб, обрушившихся на узловую станцию, были и мои.

Чуть позже штурман отряда Пасиченко сказал мне:

– Сегодня опять летим. На ту же цель. От взлета до посадки будешь делать все сам. Понял?

– Понял, товарищ старший лейтенант, – ответил я и начал готовить снаряжение.

Ко мне подошел штурман Петров Евгений Иванович. Он сел рядом и, улыбаясь, спросил:

– Как думаешь, почему нас посылают вторично бомбить Лихую? Ведь цель поражена.

О тактическом значении повторных бомбардировок узловых станций мне уже рассказывал старший лейтенант Пасиченко.

– Чтобы противник не смог быстро восстановить работу узла, – ответил я не задумываясь.

– Правильно, – согласился Петров. – Наша задача – не дать врагу передышки, особенно ночью, срывать доставку войск к фронту.

С лейтенантом Петровым я познакомился на второй же день после прибытия в полк. Койки наши оказались рядом, мы вместе ходили в столовую, ездили на аэродром. Не раз становились рядом на эскадрильском построении. Плотный высокий блондин, спокойный, даже немного медлительный, он стал для меня образцом. Еще в 1940 году он окончил военное училище штурманов. УЧИЛСЯ хорошо, и его оставили на инструкторской работе. Получив отпуск, Петров уехал на родину в Горьковскую область, где жила его любимая девушка Нина. В училище он вернулся с молодой женой. Но не успел обжиться, как услышал страшное слово "война!"

Многие его сослуживцы вскоре выехали на фронт. Подал рапорт и Петров. Но ему отказали. Только в ноябре 1941 года он был зачислен в 325-й полк. Не раз участвовал в жарких воздушных боях, развернувшихся на Кавказе.

В мае 1942 года экипаж, в котором он летал, после выполнения задания возвращался на свой аэродром. День был пасмурный. Небо затянуло плотной серой облачной массой. ТБ-3 спокойно шел на высоте 100 метров над таманским побережьем. И вдруг из облаков выскочили три фашистских истребителя. Пользуясь внезапностью, "фокке-вульфы" подожгли ТБ-3 и тут же снова скрылись в облаках. Только благодаря высокому летному мастерству и большой выдержке командира корабля лейтенанта Николая Саввича Ганюшкина горящую машину удалось посадить на береговую черту...

В другой раз штурмана Петрова и его боевых товарищей беда настигла над Азовским морем. Темной июльской ночью самолет подходил к цели. Надо было нанести бомбардировочный удар по скоплению вражеских сил в Мариупольском порту. На высоте 2000 метров завязался бой. Два "мессершмитта" беспрерывно атаковали ТБ-3. Первые атаки были успешно отражены. Но вот кончились патроны, и фашистские стервятники подошли вплотную, открыли огонь из пулеметов и пушек. ТБ-3 загорелся. Экипаж выпрыгнул с парашютами.

Всю ночь Петров и пятеро его товарищей плавали в волнах Азовского моря. Утром их подобрал советский рыболовный баркас и доставил к пристани.

За мужество и отвагу лейтенант Петров был награжден орденом Красной Звезды. Он охотно делился боевым опытом, и я всегда слушал его внимательно.

– Желаю тебе хорошего начала боевого пути! – сказал Петров.

– Сегодня полечу во второй раз, – напомнил я лейтенанту, складывая карты в планшет.