Текст книги "Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. Т. 2"

Автор книги: Александр Солженицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Такой мелкий, – жалуется начальник охраны, – даже подводные лодки своим ходом не проходят: на баржи их кладут, тогда перетягивают.

А как насчёт крейсеров?… О, тиран-отшельник! Ночной безумец! В каком бреду ты это всё выдумал?!

И куда спешил ты, проклятый? Что жгло тебя и кололо – в двадцать месяцев? Ведь эти четверть миллиона могли остаться жить. Ну, эсперантисты тебе в горле стояли – а крестьянские ребята сколько б тебе наработали! сколько б раз ты ещё в атаку их поднял – за родину, за Сталина!

– Дорого обошёлся, – говорю я охраннику.

– Зато быстро построили! – уверенно отвечает он.

На твоих бы косточках!..

Я вспоминаю гордую фотографию беломорского тома: старорусский крест, взятый опорой электрическим проводам.

На ваших бы косточках…

В тот день прошёл я около канала восемь часов. За это время одна самоходная баржа прошла от Повенца к Сороке и одна, того же типа, от Сороки к Повенцу. Номера у них были разные, и только по номерам я их различил, что эта – не возвращалась. Потому что нагружены они были совершенно одинаково: одинаковыми сосновыми брёвнами, уже лежалыми, годными на дрова.

А вычитая, получим ноль.

И четверть миллиона в уме.

* * *

А за Беломорско-Балтийским шёл канал Москва-Волга, сразу все туда поехали и работяги, и начальником лагеря Фирин, и начальником строительства Коган. (Ордена Ленина за Беломор застали их обоих уже там.)

Но этот канал хоть оказался нужен. А все традиции Беломора он славно продолжил и развил, и здесь мы ещё лучше поймём, чем отличался Архипелаг периода бурных метастазов от застойного соловецкого. Вот когда было вспомнить и пожалеть о молчаливых жестоких Соловках. Теперь не только требовали работы, не только бить слабеющим кайлом неподатливые камни. Нет, забирая жизнь, ещё прежде того влезли в грудь и обыскивали душу.

Вот что было самое тяжёлое на каналах: от каждого требовали ещё чирикать. Уже в фитилях надо было изображать общественную жизнь. Коснеющим от голода языком надо было выступать с речами, требуя перевыполнения планов! И выявления вредителей! И наказания враждебной пропаганды, кулацких слухов (все лагерные слухи были «кулацкие»). И озираться, как бы змеи недоверия не оплели тебя самого на новый срок.

Беря сейчас бесстыдные эти книги, где так гладко и восторженно представлена жизнь обречённых, – почти уже поверить нельзя, что это всерьёз писалось и всерьёз же читалось. (Да осмотрительный Главлит уничтожил тиражи, так что и тут нам достался экземпляр из последних.)

Теперь нашим Вергилием будет прилежная ученица Вышинского Ида Авербах.[76]76
  И. Л. Авербах. «От преступления к труду», под редакцией Вышинского. Изд-во «Советское законодательство», 1936


[Закрыть]

Даже ввинчивая простой шуруп, надо вначале проявить старание: не отклонить ось, не вышатнуть шуруп в сторону. А уж когда малость войдёт – можно и вторую руку освободить, только вкручивай да посвистывай.

Читаем Вышинского: "Именно благодаря воспитательной задаче наш ИТЛ принципиально противоположен буржуазной тюрьме, где царит голое насилие."[77]77
  Предисловие Вышинского к сборнику «От тюрем…»


[Закрыть] «В противоположность буржуазным государствам у нас насилие в борьбе с преступностью играет второстепенную роль, а центр тяжести перенесен на организационно-материальные, культурно-просветительные и политико-воспитательные мероприятия.»[78]78
  Предисловие Вышинского к книге Авербах.


[Закрыть] (Надо мозги наморщить, чтобы не проронить: вместо палки – шкала пайки плюс агитация.) И вот уже: «…успехи социализма оказывают своё волшебное (так и вылеплено: волшебное!) влияние и на… борьбу с преступностью.»[79]79
  Там же.


[Закрыть]

Вслед за своим учителем поясняет и Авербах: задача советской исправтрудполитики – "превращение наиболее скверного людского материала («сырьё»-то помните? «насекомых» помните? – А. С.) в полноценных активных сознательных строителей социализма."

Только вот – коэффициентик… Четверть миллиона скверного материала легло, 12 с половиною тысяч активных сознательных освобождено досрочно (Беломор)…

Да ведь это, оказывается, ещё VIII съезд партии, в 1919 году, когда пылала гражданская война, ещё ждали Деникина под Орёл, ещё впереди были Кронштадт и Тамбовское восстание, – VIII съезд определил: заменить систему наказаний (то есть вообще никого не наказывать?) – системой воспитания!

"Принудительного" – теперь добавляет Авербах. И риторически (уже припася нам разящий ответ) спрашивает: но как же? Как можно переделать сознание в пользу социализма, если оно уже на воле сложилось ему враждебно, а лагерное принуждение ощущается как насилие и может только усилить вражду?

И мы с читателем в тупике: ведь верно?…

Не тут-то было, сейчас она нас ослепит: да производительным осмысленным трудом с высокой целью! – вот чем будет переделано всякое враждебное или неустойчивое сознание. А для этого, оказывается, нужна: «концентрация работ на гигантских объектах, поражающих воображение своей грандиозностью»! (Ах, вот оно, зачем Беломор-то, а мы лопухи ничего не поняли…) Этим достигается «наглядность, эффективность и пафос строительства». Причём обязательно «работа от ноля до завершения» и «каждый лагерник» (ещё сегодня не умерший) «чувствует политический резонанс своего личного труда, заинтересованность всей страны в его работе».

А вы замечаете, как шуруп уже плавно пошёл? Может и косовато, но мы теряем способность ему сопротивляться? Отец по карте трубочкой провёл, а об оправдании его ли забота? Всегда найдётся Авербах: "Андрей Януарьевич, у меня вот такая мысль, как вы думаете, я в книге проведу?"

Но это – только цветочки. Надо, чтобы заключённый, ещё не выйдя из лагеря, уже "воспитался к высшим социалистическим формам труда".

А что нужно для этого?… Застопорился шуруп.

Ах, бестолочь! Да соревнование и ударничество!! Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе? «Не просто работа, а работа героическая!» (Приказ ОГПУ № 190.)

Соревнование за переходящее красное знамя центрального штаба! районного штаба! отделенческого штаба! Соревнование между лагпунктами, сооружениями, бригадами! "Вместе с переходящим красным знаменем присуждается и духовой оркестр! – он целыми днями играет повелителям во время работы и во время вкусной еды"! (Вкусной еды на снимке не видно, но вы видите также и прожектор. Это – для ночных работ, Волгоканал строится круглосуточно.[80]80
  Оркестр использовался и в других лагерях: поставят на берегу и играет несколько суток подряд, пока заключённые без смены и без отдыха выгружают из баржи лес. И. Д. Т. был оркестрантом на Беломоре и вспоминает: оркестр вызывал озлобление у работающих (ведь оркестранты освобождались от общих работ, имели отдельную койку, военную форму). Им кричали: «Филоны! Дармоеды! Идите сюда вкалывать!»


[Закрыть] В каждой бригаде заключённых – тройка по соревнованию. Учёт – и резолюции! Резолюции – и учёт! Итоги штурма перемычки за первую пятидневку! за вторую пятидневку! Общелагерная газета «Перековка». Её лозунг: "Потопим своё прошлое на дне канала!" Её призыв: «Работать без выходных!» Общий восторг, общее согласие! Передовой ударник сказал: "Конечно! Какие могут быть выходные дни? У Волги-то выходных нет, вот-вот разольётся". А как с выходными у Миссисипи?… – Хватайте его, это кулацкий агент! Пункт обязательств: «сбереженье здоровья каждым членом коллектива». О, человечность! Нет, это вот для чего – «чтобы сократить число невыходов на работу». «Не болеть – и не брать освобождений!» Красные доски. Чёрные доски. Доски показателей: дней до сдачи; что сделано вчера, чту сегодня. Книги почёта. В каждом бараке – почётные грамоты, «окна перековки», графики, диаграммы (это сколько лоботрясов бегает и пишет). Каждый заключённый должен быть в курсе производственных планов! И каждый заключённый должен быть в курсе всей политической жизни страны! Поэтому на разводе (за счёт утреннего времени, конечно) – производственная пятиминутка, после возврата в лагерь (когда ноги не держат) – политическая пятиминутка. В часы обеда не давать расползаться по щелям, не давать спать – политические читки! Если на воле – Шесть Условий товарища Сталина, – то и каждый лагерник должен зубрить их наизусть![81]81
  Надо заметить, что интеллигенты, пролезшие на руководящие должности канала, умно использовали эти шесть условий: «Всемерно использовать специалистов»? – значит, вытягивайте инженеров с общих. «Не допускать текучести рабочей силы»? – значит, запретите этапы!


[Закрыть] Если на воле – постановление Совнаркома об увольнении за прогул, то здесь разъяснительная работа: всякий сегодняшний отказчик и симулянт после своего освобождения будет заклеймён презрением масс Советского Союза. Такой порядок: для получения звания ударника – мало одних производственных достижений! Ещё надо: а) читать газеты, б) любить свой канал, в) уметь рассказывать о его значении.

И – чудо! О, чудо! О, преображение и вознесение! – "ударник перестаёт ощущать дисциплину и труд как нечто, навязанное извне, а – как внутреннюю необходимость"! (Ну верно, ну конечно, ведь свобода же – не свобода, а осознанная решётка.) Новые социалистические формы поощрения! – выдача значков ударника. И что бы вы думали, что бы вы думали? "Значок ударника расценивается работягами выше, чем пайка!" Да, выше, чем пайка! И целые бригады "самовольно выходят на работу за два часа до развода" (ах, какой произвол! и что же делать конвою?) «и ещё остаются там после окончания рабочего дня»! Гроза? – работают и в грозу! (Ведь конвой не отпустит.) Вот она, ударная работа!

О, пылание! О, спички! Думали, что вы будете гореть – десятилетия…

А техника, мы о ней говорили и на Беломоре: на подъёме прицепляется к тачке спереди крючковуй – а как её вскатишь наверх? Иван Немцов вдруг решил делать работу за пятерых! Сказано-сделано: набросал за смену… 55 кубометров земли![82]82
  Ю. Куземко. «3-й шлюз». Дмитлаг, 1935


[Закрыть] (Посчитаем: это 5 кубометров в час, кубометр в 12 минут – даже самого лёгкого грунта, попробуйте!) Обстановка такая: насосов нет, колодцы не готовы – побороть воду своими руками! А женщины? Поднимали в одиночку камни по 4 пуда![83]83
  Брошюра «Каналоармейка», Дмитлаг, 1935. «Не подлежит распространению за пределы лагеря».


[Закрыть] Переворачивались тачки, камни летели в головы и в ноги. Ничего, берём! То – «по пояс в воде», то – «непрерывные 62 часа работы», то – «три дня 500 человек долбили обледеневшую землю» – и оказалось бесполезно. Ничего, берём!

 
Мы лопатой нашей боевою
Откопали счастье под Москвою!
 

Та «особая весёлая напряжённость», которую принесли с ББК. «Шли на штурм с буйными весёлыми песнями»…

 
В любую погоду
Шагайте к разводу!
 

А вот и сами ударницы, они приехали на слёт. Сбоку, у поезда, – начальник конвоя, слева ещё там один конвоир. Что-то не слишком воодушевлённые счастливые лица, хотя эти женщины не должны думать ни о детях, ни о доме, только о канале, который они так полюбили. Довольно холодно, кто в валенках, кто в сапогах, домашних конечно, а вторая слева в первом ряду – воровка в ворованных туфлях – где же пофорсить, как не на слёте? Вот и другой такой слёт. На плакате: «Москву с Волгой мы трудом сольём. Сделаем досрочно, дёшево и прочно!» А как это всё увязать – пусть у инженерув головы болят. Легко видно, что тени улыбок для аппарата, а в общем здорово устали эти женщины, выступать они не будут, а ждут от слёта только сытного обеда один раз. Всё больше простые крестьянские лица.[84]84
  Все эти фото – из книги Авербах. Она предупреждает: в ней нет фото кулаков и вредителей (то есть, лучших крестьянских и интеллигентских лиц) – мол, «ещё не пришло время» для них. Увы, уже и не придёт. Мёртвых не вернёшь.


[Закрыть] А в проходе встрял самоохранник. Иуда, очень уж хочется ему попасть на карточку. – А вот и ударная бригада, вполне технически оснащённая, неправда, что мы всё на своём пару тянем!

Тут ещё была небольшая бедёнка – "по окончании Беломора появилось в разных газетах слишком много ликующих статей, парализовавших устрашающее действие лагерей… В освещении Беломора так перегнули, что приезжающие на канал Москва-Волга ожидали молочных рек в кисельных берегах и предъявили невероятные требования к администрации" (уж не требовали ли они себе чистого белья?). Так что, ври-ври, да не завирайся. «Над нами и сегодня реет знамя Беломора», – пишет газета «Перековка». Умеренно. И хватит.

Впрочем, и на Беломоре и на Волгоканале поняли: "лагерное соревнование и ударничество должно быть связано со всей системой льгот", чтобы льготы "стимулировали ударничество". "Главная основа соревнования – материальная заинтересованность" (!? – нас, кажется, швырнуло? мы повернули на сто восемьдесят градусов? Провокация! Крепче за поручни!) И построено так: от производственных показателей зависят: и питание! и жильё! и одежда! и бельё и частота бань! (кто плохо работает – пусть и ходит в лохмотьях и вшах!) и досрочка! и отдых! и свидания! Например, выдача значка ударника – чисто социалистическая форма поощрения. Но пусть значок даёт право на внеочередное долгое свидание! – и вот он уже стал дороже пайки…

"Если на воле по советской конституции применяется принцип кто не работает, тот не ест, то почему надо лагерников ставить в привилегированное положение?" (Труднейшее в устроении лагерей: они не должны стать местами привилегий!) Шкала Дмитлага (от г. Дмитрова): штрафной котёл – мутная вода, штрафной паёк – триста граммов. Сто процентов дают право на восьмисотку и право докупить сто граммов в ларьке. И тогда «подчинение дисциплине начинается с эгоистических мотивов (заинтересованность в улучшении пайка) – и поднимается до социалистической заинтересованности в красном знамени»!

Но главное – зачёты! зачёты! (Засчитыванье одного проработанного дня более чем за один день срока.) Штабы соревнования дают заключённому характеристику. Для зачётов нужно не только перевыполнение, но и общественная работа! А тому, кто был в прошлом нетрудовым элементом, – понижать зачёты, давать мизерные. "Он может только замаскироваться, а не исправиться! Ему нужно дольше побыть в лагере, дать себя проверить." (Например, катит тачку в гору – а может быть это он не работает, а только маскируется?)

И что же делают досрочно-освобождённые?… Как что!? Они самозакрепляются! Они слишком полюбили канал, чтоб отсюда уехать! "Они так увлекаются, что, освобождаясь, добровольно остаются на канале на землекопных работах до конца стройки"![85]85
  И. Л. Авербах. «От преступления к труду», стр. 164


[Закрыть] (Добровольно катать тачки в гору. И можно автору верить? Конечно. Ведь в паспорте штамп: «был в лагерях ОГПУ». И больше нигде работы не найдёшь.)

Но что это?… Испортилась машинка соловьиных трелей – и в перерыве мы слышим усталое дыхание правды: "даже и воровской мир охвачен соревнованием только на 60 %" (уж если и воры не соревнуются!..); "лагерники часто истолковывают льготы и награды как неправильно применённые"; "характеристики пишутся шаблонно"; "по характеристикам сплошь и рядом (!) дневальный проходил как ударник-землекоп и получал ударный зачёт, а действительный ударник оказывался без зачёта";[86]86
  У нас всё перепрокидывается, и даже награды порой оборачивались нелепо. Кузнецу Парамонову в одном из архангельских лагерей за отличную работу сбросили два года с десятки. Из-за этого конец его восьмёрки пришелся на военные годы, и, как Пятьдесят Восьмая, он не был освобождён, а оставлен "до особого (опять особого) распоряжения". Только кончилась война – однодельцы Парамонова свои десятки кончили – и освободились. А он трубил ещё с год. Прокурор ознакомился с его жалобой и ничего поделать не мог: «особое распоряжение» по всему Архипелагу ещё оставалось в силе.


[Закрыть] «у многих (!) – чувство безнадёжности».[87]87
  Ну, да V-е Совещание работников юстиции в 1931 не зря осудило эту лавочку: «широкое и ничем не оправдываемое применение условно-досрочного освобождения и зачётов рабочих дней… приводит к нереальности судебных приговоров, подрыву уголовной репрессии – и к искривлению классовой линии».


[Закрыть]

А трели – опять полились, да с металлом! Самое главное поощрение забыли? – "жестокое и беспощадное проведение дисциплинарных взысканий"! Приказ ОГПУ от 28.11.33 (это – к зиме, чтоб стоя не качались)! "Всех неисправимых лентяев и симулянтов отправить в отдалённые северные лагеря с полным лишением прав на льготы. Злостных отказчиков и подстрекателей предавать суду лагерных коллегий. За малейшую попытку срыва железной дисциплины – лишать всех уже полученных льгот и преимуществ." (Например, за попытку погреться у костра…)

И всё-таки самое главное звено мы опять уронили, бестолковщина! Всё сказали, а главного не сказали! Слушайте, слушайте! "Коллективность есть принцип и метод советской исправительно-трудовой политики." Ведь нужны же "приводные ремни от администрации к массе"! "Только опираясь на коллективы, многочисленная администрация лагерей может переделывать сознание заключённых." "От низших форм – коллективной ответственности, до высших форм: дело чести, дело славы, дело доблести и геройства"! (Браним мы часто свой язык, что де он с веками блекнет. А вдуматься – нет! Он – благороднеет. Раньше как говорили, по-извозчичьи – возжи? А теперь – приводные ремни! Раньше – круговая порука, так и пахнет конюшней. А теперь – коллективная ответственность.)

"Бригада есть основная форма перевоспитания" (приказ по Дмитлагу, 1933). "Это значит – доверие к коллективу, невозможное при капитализме!" (Но вполне возможное при феодализме: провинился один в деревне, всех раздевай и секи! А всё-таки благородно: доверие к коллективу.) «Это значит – самодеятельность лагерников в деле перевоспитания.». «Это – психологическое обогащение личности от коллектива!» (Нет, слова-то, слова какие! Ведь этим психологическим обогащением Авербах нас навзрыд повалила! Ведь что значит учёный человек.) "Коллектив повышает чувство человеческого достоинства каждого заключённого и тем препятствует проведению системы морального подавления!"

И ведь скажи пожалуйста, тридцатью годами позже Иды Авербах пришлось и мне два слова вымолвить о бригаде, ну просто как там дела идут, – а на Западе люди совсем иначе, совсем искажённо поняли: "Бригада – основной вклад коммунизма в науку о наказаниях (что как раз верно, это и Авербах говорит)… Это – коллективный организм, живущий, работающий, едящий, спящий и страдающий вместе в безжалостно-вынужденном симбиозе."[88]88
  Ernst Pavel. «The Triumph of Survival». – The Nation. 1963, 2 Febr.


[Закрыть]

О, без бригады ещё пережить лагерь можно! Без бригады ты – личность, ты сам избираешь линию поведения. Без бригады ты можешь хоть умереть гордо – в бригаде и умереть тебе дадут только подло, только на брюхе. От начальника, от десятника, от надзирателя, от конвоира – ото всех ты можешь спрятаться и улучить минутку отдыха, там потянуть послабже, здесь поднять полегче. Но от приводных ремней – от товарищей по бригаде, – ни укрыва, ни спасенья, ни пощады тебе нет. Ты не можешь не хотеть работать, ты не можешь предпочесть работе голодную смерть в сознании, что ты – политический. Нет уж, раз вышел за зону, записан на выходе – всё сделанное сегодня бригадой, будет делиться уже не на 25, а на 26, и весь бригадный процент из-за тебя упадёт со 123 на 119, с рекордного котла на простой, все потеряют бабку пшённую и по сто граммов хлеба. Так уследят за тобой товарищи лучше всяких надзирателей! И бригадирский кулак тебя покарает доходчивей целого наркомата внутренних дел!

Вот это и есть – самодеятельность в перевоспитании. Это и есть психологическое обогащение личности от коллектива.

Теперь-то нам ясно как стёклышко, но на Волгоканале сами устроители ещё верить не смели, какой они крепкий ошейник нашли. И у них рядовая всеобщая бригада была на задворках, а только трудовой коллектив понимался как высшая честь и поощрение. Даже в мае 1934 ещё половина зэков Дмитлага были «неорганизованные», их… не принимали в трудколлективы! Их брали в «трудартели», и то не всех: кроме священников, сектантов и вообще верующих (если откажется от религии – ведь цель того стоит! – принимали с месячным испытательным сроком). Пятьдесят Восьмую в трудколлективы стали нехотя принимать, но и то у кого срок меньше пяти лет. У Коллектива был председатель, совет, а демократия – совершенно необузданная: собрания коллектива проводились только по разрешению КВЧ и только в присутствии ротного (да, ведь и роты ещё!) воспитателя. Разумеется, коллективы подкармливали по сравнению со сбродом: лучшим коллективам отводили огороды внутри зоны (не отдельно людям, а по-колхозному – для добавки в общий котёл). Коллектив распадался на секции, и всякий свободный часок они занимались то проверкой быта, то разбором краж и промотов казённого имущества, то выпуском стенгазет, то разбором дисциплинарных нарушений. На собрании коллективов часами с важностью разбирался вопрос: как перековать лентяя Вовку? симулянта Гришку? Коллектив и сам имел право исключать своих членов и просить лишить их зачётов, но круче того администрация распускала целые коллективы, «продолжающие преступные традиции» (то есть не захваченные коллективной жизнью). Однако самым увлекательным бывали периодические чистки коллективов – от лентяев, от недостойных, от шептунов (изображающих трудколлективы как взаимно-шпионские организации) и от пробравшейся агентуры классового врага. Например, обнаруживалось, что кто-то, уже в лагере, скрывает своё кулацкое происхождение (за которое, собственно, в лагерь и попал) – и вот теперь его клеймили и вычищали – не из лагеря вычищали, а из трудколлектива. (Художники-реалисты! О, напишите эту картину: «Чистка в трудколлективе»! Эти бритые головы, эти измотанные лица с настороженными выражениями, эти тряпки на телах – и этих озлобленных ораторов! Вот отсюда хорош будет типаж. А кому трудно представить, так и на воле было подобное. И в Китае тоже.) И слушайте: "Предварительно до каждого лагерника доводились задачи и цели чистки. Потом перед лицом общественности каждый член коллектива держал отчёт".[89]89
  Все неоговоренные цитаты в этой главе – по книге Авербах. Но иногда я соединял её разные фразы вместе, иногда опускал нестерпимое многословие – ведь ей на диссертацию надо было тянуть, а у нас места нет. Однако смысла я не исказил нигде.


[Закрыть]

А ещё – выявление лжеударников! А выборы культсоветов! А – выговоры тем, кто плохо ликвидирует свою неграмотность! А сами занятия по ликбезу: «мы-не-ра-бы!! ра-бы-не-мы!» А песни?

 
"Это царство болот и низин
Станет родиной нашей счастливой";
 

или, так и рвётся из груди:

 
"И даже самою прекрасной песнею
Мы не расскажем, нет, не воспоём,
Страны, которой нет нигде чудеснее,
Страны, в которой мы с тобой живём."[90]90
  Песенные сборники Дмитлага. 1935. А музыка называлась – каналоармейская, и в конкурсной комиссии состояли вольные композиторы – Шостакович, Кабалевский, Шехтер…


[Закрыть]
 

Вот это всё и значит по-лагерному – чирикать.

О! так доймут, что ещё заплачешь по ротмистру Курилке, по простой короткой расстрельной дороге, по откровенному соловецкому бесправию.

Боже! На дне какого канала утопить нам это прошлое??!