Текст книги "Общественный строй лангобардов в VI-VII веках"

Автор книги: Александр Неусыхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Значительная роль соседей в решении чисто хозяйственных вопросов, касающихся жителей села, достаточно ясно отразилась в эдикте. Село выступает в нем как реальная единица, жители которой устраивают иногда вооруженные мятежи против должностных лиц⁴⁶, а иногда сами являются объектами вооруженного нападения то рабов⁴⁷,  то кого-либо из свободных, преследующих своего противника⁴⁸. Но вывести из эдикта конкретную характеристику общинных распорядков о этих селах нельзя, так как в нем не содержатся на этот счет никаких данных.

Зато он дает не мало прямых указаний на наличие индивидуального владения землей и на мобилизацию земельной собственности. Целый ряд распоряжений эдикта направлен к охране индивидуального права пользования самыми разнообразными земельными угодьями (лугом, лесом, пахотным полем, садом, виноградником), а также дровами, орудиями производства (плугом), скотом и, наконец, усадьбой и мельницей⁴⁹.  Правда, трудно установить, имеется ли при этом в виду охрана частной собственности или только охрана индивидуального пользавания; но, во всяком случае, эдикт пестрит такими ,вьпраженнями, как лес, принадлежащий «другому» (silva alterius § 240-241), хозяин леса» (dominus silvae в §. 319) – права которого противопоставлены «естественному праву» каждого на непомеченные деревья в .лесу (jus naturalle, § 319), —как «чужое поле» (campus allienus, § 354-35), «чужая земля» terra аlliеnа, § 151), причем запрет постройки мельницы на чужой земле прямо мотивяруется необходимостью «различать свое и чужое»⁵⁰. По обилию таких (и аналогичных им) упоминаний эдикт Ротари оставляет далеко позади себя «Салическую Правду».

О мобилизации земельной собственности говорят многочисленные распоряжения относительно дарения и всякого рода сделок с недвижимостью (не говоря уже о купле-продаже земли, ср. Rothari, § 227. 235 и др.) . Но так как право дарения вступило естественным образом в конфликт с правами наследования, то оно обставлено целым рядом ограничений: дарение никоим образом не должно лишать собственности законных наследников⁵¹; рождение у дарителя сыновей или дочерей после совершения дарения приводит к его полной или частичной недействительности; человек, переселяющийся в другое место жительства, должен вернуть дарителю подаренное имущество. В случае дарения с оговоркой о сохранении ,права пользования подаренными досмерти дарителя последний не имеет права расточать подаренное⁵² (объектом .дарения может быть не только движимость, но и «земля с рабами или без них»)⁵³. Самый акт дарения происходит при свидетелях (аntе liberos homines) и обставлен определенной процедурой (gairethinx, thinx quo est donato)⁵⁴ .

Несмотря на указанные ограничения, дарения все же пробивали брешь в прежнем порядке распоряжения земельной собственностью путем передачи ее по наследству и содействовали росту поземельного и всякого иного имущественного неравенства. В этом же направлении оказывало влияние распространение долговых обязательств и залоговых сделок (объектом последних могла быть и земля)⁵⁵ , тем более, что сын считался ответственным за долги своего отца⁵⁶.

Пережитки родового быта и остатки общинных распорядков разлагались таким образом изнутри и извне.

Росту имущественного неравенства соответствовало усиление неравенства социального. Расслоение в среде свободных, рост альдионата, рабства и разных форм зависимости, возникновение новой, военно-должностной знати, – вот основные проявления этого процесса.

Если уже во времена Тацита можно наблюдать появление неравенства внутри основной массы свободных членов германского племени, то у лангобардов времен Ротари расслоение в среде некогда равноправных свободных соплеменников зашло уже довольно далеко. Правда, свободные еще составляют значительную часть племени: все распоряжения эдикта, в которых особо не подчеркнута социальная квалификация затрагиваемых ими лиц, относятся к свободным, понятая «лангобард» и «свободный» – в известного мере еще синонимы. Свободные являются носителями лакгобардского права и резко противопоставляются рабам, – независимо от каких бы то ни было различий внутри самого стоя свободных⁵⁷. Они обозначаются в эдикте при помощи различных терминов, – чаще всего как «iiberi>>, иногда как «exeтcitates», изредка как «ingenui»⁵⁸, причем эта терминологическая разница не соответствует различным подразделениям в среде свободных, которые еще не приобрели (за некоторыми исключениями) сословно-юридического) оформления.

Противопоставдление свободных рабам (независимо от разницы социального положения отдельных групп свободных) ярко сказывается в запрещении рабу жениться на свободной: за этот проступок раб отвечает жизнью, а свободную женщину, решившуюся на брак с рабом, ждет либо смерть от руки ее родных, либо продажа ее ими же foris provincia, либо, накокец, превращение в королевскую рабыню⁵⁹. Однако, хотя между рабом и свободным проведена такая резкая грань, самое понятие свободы в эдикте Ротари отнюдь не однозначно. Эдикт различает свободу двух родов: а) свободу, предполагавшую наличие или сохранение известной личной или мзтериальной зависимости свободного от другого лица, – его патрона или «благодетеля"(benefactor) и б) полную независимость от какого бы то ни было другого частного лица. Тех, которые являются свободными в первом смысле, эдикт называет не совсем подходящим термином „fulcfree“ (что, в сущности, значит: "Vollfrei», т. е. «вполне свободный»,или "Volkfгei, Gemeinfгei», т. е. «равноправный свободный» и, таким образом, в обоих значениях не соответствует истинному положению характеризуемого этим термином лица); свободных во ,втором смысле он обозначает словом «haamund», которое поясняется тут же соответствующим .латитгсквм термином «a se extraneus», что значит в данном контексте «независимыйi от патрона»⁶⁰.Так как термин «fulcfree» встречается в эдикте Ротари сравнительно редко⁶¹, то трудно установить, являются ли обычные "liberi» «свободные» этого эдикта всегда обладателями свободы в обоих ее смыслах или иногда только в первом. Во всяком случае, наличие таких выражений, как «libera id est fulcfrea»⁶² (cвободная, т.е. fulcfrea»)⁶³  или «mulier libera fulcfrea» («женщина свободная – fulcfrea»)⁶⁴ наряду с противопоставлением понятий «fulcfrea» и "haamund», свидетельствует о том, что самое понятие «fulcfree» проделало известную эволюцию: вначале оно, по-видимому, обозначало полную свободу без всякой зависимости от кого бы то ни было что и соответствует смыслу слова fulcfrее, а потом стало обозначать «свободу» в первом из разобранных ныне смыслов. Несмотря на такое изменение содержания понятия «fulcfrее», оно продолжает иногда фигурировать и в эдикте Ротари в старом своем значении. Эта двойственность понятия fulcfrеа в эди'кте – результат и в то же вредя показатель того, что отмеченная эволюция произошла под влиянием притока в состав нижнего слоя свободных лангобардов, выходцев из рядов отпускаемых на волю альдиев и рабов. Раньше не только всякий свободный был «fulcfree», но и всякий «fulcfrее» был свободен (без каких бы то ни было ограничений). Но усиление роли примежуточных и зависимых социальных групп (альдиев) и рост рабства в результате завоевания Италии привели к различию тех, кто получил свободу в силу акта отпуска на волю и сохранил некоторую независимость от своего патрона, и тех, кто имел эту свободу искони или (в более редких случаях) приобрел путем отпусска на волю полную независимость. Это различение перенесено было и на понятие "свободы» вообще, независимо от происхождения свободы того или иного лица.

Наличие двух пониманий свободы в здикте Ротари и двойственность самого понятия "fulcfree», – первые признаки намечающегося оформления правовых сословных разграничений внутри некогда однородной массы равноправных свободных лангобардов. Но если эти разграничения только еще намечаются, то их редпосылка – социально-экономи-ческое неравенство в среде свободных – уже совершившийся факт. В этом отношении расслоение уже довольно глубоко, и процесс его дальнейшего углубления, повидимому, быстро идет вперед.

Уже в прологе к своему эдикту «сиятельнейший муж» Ротари – "король лангобардов» заявляет, что он озабочен благом своих подданных и в особенности теми несправедливостями, которые чинят сильные люди по отношению к бедным⁶⁵, наличие которых констатировано таким образом в самом начале эдикта. Как эдикт борется с этими насилиями на деле, видно хотя бы из того, что задолжавшему бедняку (из числа свободных лангобардов) не только не предоставляется никаких льгот в смысле выплаты долга, но, наоборот, агенту королевской власти —скульдахию —вменяется в обязанность конфкисковать у него последнюю лошадь и корову (если у него, как прямо ска-зано в эдикте, ничего нет кроме домашних лошадей, волов или коров) и отдать их ,кредитору⁶⁶. Наличие фактического неравенства в среде свободных подтверждается не только этими данными и не одной лишь упомянутой выше разницей вергельда свободного в зависимости от его «ценности», «родовитости» или «знатности»⁶⁷. В эдикте Ротари встречаются намеки на то, что низший, т. е. имущественно наименее обеспеченный, слой свободных по своему экономическому положению уже начал приближаться к рабам. Такое впечатление производят упоминания о совместных выступлениях рабов и свободных, и особенно – о всякого рода проступках, совершаемых рабами вместе со свободными или даже по прямому приказанию последних. Так, мы узнаем, что свободный человек посылает своего раба на кражу ,или что несколько человек (рабов и свободных) совершают кражу сообща⁶⁸.

Эдикт не только карает совместные преступления рабов и свободных, налагая за эта большой штраф, на и мотивируег свою строгость следующим сентенциозным соображением: «ибо позорно и ни с чем не сообразно, чтобы свободный человек вмешивался в кражу или давал на нее свое согласие»⁶⁹. Сентенция и строгость законодателя: столь же показательны, как и самый факт: видимо, находились такие свободные, которых суровая необходимость заставляла забывать несообразность и позорнасть мелкой кражи, в то время как «сиятельнейитий» король презрительно считал ее уделом жалкого раба, деянием, несовместимым с достоинством свободного; в данном тексте подразумевается такое понимание этого достоинства, которое характерно для тех времен, когда большая часть племени состояла из равноправных свободных и о котором королю приходится особо напоминать в эпоху крушения этого равноправия и бцрно идущего процесса расслоения внутри свободных. Может быть, в рядах этих бедневшиlх свободных мы могли бы встретить того несостоятельного должника, у которого немилосердный скильдахий, блюститель интересов истца (и своих собственных), увел последною корову, но у которого мог остаться раб, пигодный для того, чтобы помочь ,разорившемусяуся свободному промыслить себе пропитанне грабежем. Но могло быть и иначе: обедневший свободный, лишившийся и скота и рабов, ,мог 'вступить в своеобразную сделку с чужими рабами; недаром эдикт отмечает такие случаи, когда несколько человек – свободных и рабов – совместно совершают кражу⁷⁰. Не из этих ли разоряющихся свободных выходят люди, которые становятся во главе целой толпы рабов, предпринимающих вооруженньlе нападения на обитателей -лангобардстсих сел⁷¹? Во всяком случае, штраф, лагаемый на свободного за организацию подобных нападений или участие в них, близок к штрафу за совместную кражу ;только он еще болюшьше и квалифыицируется как выкуп жизни виновника), а нападающие, так же как и обитатели села, названы особенным термином: «homines rusticani» («деревенские жигели», «крестьяне), определяющим их хозяйственное, а не правовое положение. Термин «свободный» перестал обозначать определенную социальную группу с тех пор, как на ряду со свободными крестьянами (rusiici) появились свободные дружинники (gasindi), а с другой стороны, часть свободных rulstiсi по своему социально-экономическому положению сильно приблизилась к несвободным сервам и полусвободным альдиям. Сопоставление социального положения альдиев и рабов можно сделать на основании данных о разных способах освобождения рабов. Эдикт насчитывает четыре таких способа⁷²: а) отпуск на волю в силу определенной процедуры последовательной передачи отпускаемого из рук в руки четырьмя свободными людьми, из коих четвертый ведет освобождаемого (в присутствии особых понятых) на перекресток и говорит ему: можешь итти на все четыре стороны» ; б) эта процедура, однако, сама по себе еще не дает полной свободы и независимости; чтобы предоставить освобождаемому такую свободу, господин раба должен указать, что он хочет сделать раба не просто «свободным» (fulcfrее), 'но и «независимым от себя» (haamund ad sе, id еse+ extraneum); в противном случае указанная процедура дает лишь частичную свободу, в отпущенный на волю продолжает оставаться под властью своего патрона⁷⁴; в) освобождение по распоряжению короля (по-видимому, через денарий) давало полную свободу и независимость, как и  при объявлении раба « haamund»⁷⁵ ;  г) если господин хочет сделать своего раба не свободным, а альдием, то он не должен применить процедуру, в силу которой отпускаемый раб получает право итти «на все четыре стороны»⁷⁶. Таким образом, порядок отпуска рабов на волю по эдикту Рсэтари различает и предусматривает не только различные виды свободы, о которых уже была речь выше, но и промежуточное состояние полусвободы, в котором оставались рабы, отпущеннье на условиях превращения их в альдиев. В чем же собственно выражается конкретно полусвободное состояние альдия? В каком смысле он несвооден и в каком свободен?

Несвобода альдия сказывается прежде всего в том, что он не имеет права без разрешения патрона продавать свой земельный участок или сидящих на нем рабов⁷⁷, другими словами, не может распоряжаться своим держанием и, очевидно, прикреплен к нему. В этом смысле он не отличается от раба; за проступки по отношенению к альдиям штраф идет «господину» альдия, Так же. как за проступки пи отношению к рабам – хозяину раба⁷⁸ (рабы и альдии в соответствующих статьях эдикта прямо сопоставлены)⁷⁹, причем патрон альдия назван его господином; за кражу, учиненную альдионкой или рабыней, отвечает господин⁸⁰. Таким образом, альдий находится в поземельной и в личной зависимости от своего патрона, в сущности мало чем отличающейся от зависимости раба. Однако альдию все же были свойственны какие-то элементы личной свободы. В то время как браки между свободными и рабами запрещены⁸¹ и ведут к обращению в рабство свободттой женщины, вышедшей за раба,  жегнитьба альдия на свободной еще не делает эту последнюю рабыней, ; она может после смерти мужа – при соблюдении известных условий вернуться к своим родным в качестве свободной женщины⁸². более того: эдикт прямо указытзает на то, что гальдионка, вышедшая замуж за -раба, т е р я е т с в о ю с в об о д у. В другом параграфе альдионка определяется как женщина, рожденная свободной матерью⁸³.  Некоторые вольнг,отпущенные, как показано выше, попадали в результате освобождения в положение альдиев, и эдикт иногда прямо сопоставляет альдиев и вольноотпущенных⁸⁴, но само собою разумеется, отнгодь не всякий альдий был вольноотпущенным и что даже большей частью альдии не были таковыми. Однако упомянутая "личная свобода» альдиев во время издания эдикта Ротари хгже стала призрачною. Единственным реальным отличием альдия от раба является в то время его имущественное. положение: альдий имел в своем пользовании не только участок земли, но и рабов⁸⁵, в то время как далеко не всякий раб сидел на земле, и в качестве имущества раба указан только скот. Соотвегственно и стоимость личности альдиев несколько вышестоимости раба (за убийство альдия полагается 60 солидов, за убийство раба – министериала – 50 солидов⁸⁶, за убийство рабов других низших разрядов – 16-25 солидов) . Правда, за увечья, причиненные альдию, штраф иногда уплачивается сообразно индивидуальной оценке личносги данного альдия; но эти колебания здесь не так значительны, как внутри слоя свободных. Итак, альдии – з а в и с и м ы е  з е м е л ь ные держатели, «полусвобода» которых ближе к «несвободе», чем к свободе.

Наряду с альдиями существует частично совпадающий с ними во личнму составу слой вольноотпущенных. обозначаемых в эдикте римски.м термином «liberti» и обязанных остставаться под покровительством их общих господ⁸⁷. Однако понятие «вольноотпущенный», как было показано выше, не совпадает с понятием «альдий». В соответствии с этим судьба отдельных вольноотпущенных могла быть весьма различна: одни из них становилась альдиями, в то время как другие поступали на службу к герцогам или частным лицам. Это различие судеб объясняется, конечно, разницей в имущественном положении данных птиц и в степени полноты приобретенной ими свободы. Но была еще в третья возможность: некоторые вольноотпущенные, не имевшие земельных угчастков, стремилось тем или иным способом приобрести их. Может быть, именно этих безземельных вольноотпущенных имеет .в виду та статья эдикта Ротари, которая говорит о предоставлении на известный срок одним :гггцом в пользование другому земли с домом и рабами и заключении между контрагентами этой сделки письменного договораоб ее условиях, получившего название «libellus"⁸⁸.

Эта статья эдикта является указанием на возникновение слоя зависимых арендаторов «либеллярвев», упоминаемых в грамотах VIII – Х вв. и в законодательстве VIII в. Как видно из более поздних данныхл, либеллярии были не просто арендаторами по римскому образцу, но находились и в личной зависимости от владельца земли, который был обязан был отвечать за убийство, совершенное либеллярием, несмотря на то, что последний считался свободным человеком⁸⁹. Таким образом, все зти промежуточные группы (агьдии, низший слой вольноотпущенных, лабеллярии) имеют явную тенденцию к слиянию в одну массу зависимых держателей, – тенденцию, которая, однако, ко времени эдикта Ротари скорее наметилась, чем завершалась.

Ниже этих промежуточных групп стоят рабы. Они распадаются на несколько разрядов сообразно их функции и роли .в хозяйстве господина: а) рабов-министериалов, б) рабов, обрабатывающих земельные участки и живущих вместе .со своими семьями ,в отдельных дворах (massае), откуда и название servi massarii, в} домашних рабов (к которым относились также пастухи и некоторые категории ремесленников). Внутри каждого из этих разрядов различался начальствующий персонал (magistri) и подчиненные⁹⁰. Значительная роль рабства и альдионата во времена эдикта Ротари объясняется не только ходом внутренней эволюции лангобардского общества, но и его соприкосновением с населением бывшей римской Италии. Известно, что в число альдиев вошли бывшие римские колoны и что ряды лангобардски храбов пополнялись римскими рабами. Эдикт не проводит различия между римскими и лангобардскими рабами (за исключением одного случая, который, впрочем, поддается и иному истолкованию). И те, и другие по своему фактическому гтоложению весьма приблизились к крепостным держателям и стояли одинаково далеко как от римских рабов времен империи, так и от слабо эксплоатируемых германских рабов эпохи Тацита.

В то время как происходит это сближение фактического состояния различных групп зависимого населения, расслоение в среде свободных приводит не только к разорению и принижению одной их части, но и к возвышению другой. Наряду со старой родовой знатью, наличие которой засвидетельствовано колебаниями вергельда свободных в зависимости от их родовитости и знатности, начинает складываться новая, военно-должностная знать, выделяющаяся из массы свободных лангобардов. Многие свободные и даже некоторые вольноотпущенные вступают в дружины герцогов или частных лиц⁹¹ и получают от них подарки⁹²; 4 женщины, которых их опекун вовлек в прелюбодеяние, коммендируются королю, становясь в прямую зависимость от главы лангобардсксго государства⁹³. Перед нами отношения, являющиеся зародышами коммендации и бенефиция. Правда, бенефиций пока еще носит срочный характер: объекты дарения, сделанные патронами вольноотпущенного, после счерти последнего возвращаются к дарителю, точно так же, как и подарки герцога или частного лица его дружинникам или подзащитным⁹⁴; та же участь постигает полученное в качестве дарения свободным человеком в том случае, если он захочет переселиться в другое место⁹⁵. Срочность бенефиция по эдикту Ротари явствует из с самого применения этого термина: в «бенефиций или в пользование» . предоставляется нередко и движимость, например. скот⁹⁶. Однако самое обилие дарений, наличие дружин не только у королей, но и у герцогюв, а может быть, и у частных лиц⁹⁷  – все это свидетельствует о кристаллизации на противоположном полюсе лангобардского общества высшего слоя, представителей которого Ротари называет красноречивым термином "barones nostri»⁹⁸. Эволюция социального строя лангобардов в эпоху Ротари привела к созданию предпосылок для распадения общества на два класса – зависимых держателей и эксплоатирующих их землевладельцев. И хотя пока сложились лишь предпосылки образования этих классов, тем не менее этапы пути, пройденного лангобардским обществом в этом направлении, ярко отразились и в политической структуре этого общества. Более того: здесь они выступают с особенной ясностью.

У варварских германских народов, стоящих на ступени развития, близкой к развитию лангобардов времен Ротари, часто можно наблюдать как бы две конкурирующие друг с другом силы: старинные родо-племенные учреждения и королевскую власть. У лангобардов эпохи Ротари первая значительно слабее второй, но зато и вторая расщеплена в свою очередь на две различные силы – власть короля и власть герцогов.

В то время как по «Салической Правде» судебное собрание свободных жителей сотни или округа – «mallus publicus»—играет огромную роль и является едва ли не основой политической жизни племени, над которой только начинает надстраиваться сильная королевская власть с ее должностными лицами (графами, сацебаронами) и дружинниками, – в эдикте Ротари собрание, соответствующее mallus, совершенно отсутствует, а собрания односельчан происходят лишь в не¬которых специфических случаях: по поводу потравы или ущерба, при¬чиненного чьим-либо конем; при разборе дела об ответственности сына за долги отца⁹⁹; в остальных случаях в качестве судей фигурируют должностные лица короля, – если оставить в стороне уже разобранный выше факт участия родичей в заключении целого ряда сделок. В эдикте Ротари отсутствует и подробное изложение самой судебной процедуры, занимающее так много места в статьях «Салической Правды», касающихся франкского mallus. В эдикте фигурируют только соприсяжники да оценщики имущества –  заслуживающие доверия люди из числа соседей» («vicini boni fidei homines»)¹⁰⁰, слегка напоминающие франкских рахинбургов, но выполняющие лишь одну из их многообразных функций. Отсутствует и народное собрание всего племени; как показывают данные о конкретных случаях избрания лангобардскипх королей, вместо него происходят собрания представителей знати¹⁰¹.

Зато сфера королевской и герцогской власти обрисована в высшей степени подробно. Королю бесспорно принадлежат все права верховной власти, как она понималась в варварском государстве: высшая военная и судебная власть, право распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, верховный мундиум, который выражается, между прочим, в многочисленных статьях о королевской опеке над женщинами (лишившимися по какой-либо причине мундиума родных) , над переселенцами, людьми бедными и беззащитными и т. д¹⁰². Все члены лангобардского племени рассматриваются в эдикте как подданные короля, которому они обязаны беспрекословно повиноваться. Убийство по приказанию короля считается вполне законным деянием, и наследники убитого не имеют права предъявлять к убийце какие бы то ни было претензии¹⁰³, в то время как всякое иное убийство рассматривается как преступление и карается уплатой вергельда¹⁰⁴. Мотивировка законности убийства по королевскому повелению тоже свидетельствует о понимании власти короля в качестве верховной власти: «так как мы полагаем, что сердца королей в руце божией, то немыслимо, чтобы какой-либо человек мог очистить (т. е. оправдать на суде) того, кого король приказал убить»¹⁰⁴; И цельй ряд других деяний (избиение и связывание свободных) тоже квалифицируется как преступление, если только они совершены не по королевскому приказанию¹⁰⁵.

Столь значительная сила королевской власти была возможна лишь при наличии v короля достаточной материальной базы, военной опоры и административного персонала. Однако во всех этих сферах власгь лангобардского короля пересекалась с властью герцогов, и в этом пересечении и отчасти взаимном переплетении обеих властей и заключается уже отмеченное выше своеобразие политической структуры лангобардского госидарстна. Уступка половины земельных владений. сделаиная герцогами в пользу короля при избрании Аутари, заложила, правда, основы упомянутой материальной базы королевской власти однако далеко не во всех герцогствах эта уступка была проведена в жизнь в полной пере, а в некоторых (как Сполето и Беневент) она и вовсе не была осушествлена, и в основном раздел герцогских и королевских владений  ограничился главным образом пределами Северо-западной Италии. Поэтому короли, начиная с Аутари, стремились к увеличению своих личных владений путем завоевания, а во вновь завоеваниьх областях (в Пьяченце, Парне, Реджио, в городах Тусции и Лигурийского побережья) они либо совершенно не назначали герцогов, либо использовали всякое их восстание как повод для их смещения и назначения своих ставленников. Во всяком случае уже выделение половины герцогских земель дало в руки короля значительные территории из числа бывших частных владений герцогов, бывшего императорского .земельного фонда и, накоцец, обширные рекультивированные пространства. Завоевания еще более укрепили эту материальную базу королевской власти. Рука об руку с этим укреплением шло и стремление королей присвоить себе право назначения герцогов, которое отразилось и в ста тье эдикта Ротари, карающей смертной казнью «всякого, кто поднимет в войске мятеж против своего герцога или против того, кто назначен королем для командования войском»¹⁰⁶.

Однако наряду с такими герцоггами, которые и в самом деле постепенно превращались в должностных лиц короля, существовали герцоги, объем власти которых приближался к королевской. Не говоря уже о о  фактически самостоятельных герцогах Сполето и Беневента, которые инменовали себя соответствующим образом (summus dox gentis Langobardorum), и многие другие герцоги вовсе не были командирами коро-левских войск и судебно-политическими агентами короля, а обладали и сами целым рядом прав, присущих королевской власти: правом созывать военное ополчение в пределах своего герцогства (Нееrbann) правда, по поручению короля, – высшей судебной и политической властью (но не законодательной), ограниченной лишь правом всякого свободного лангобарда апеллировать к королевскому суду. У герцогов, так же как и у королей, были свои дружины, и они (как и короли) делали земельные пожалования своим дружинникам и слугам; они взимали в свою пользу часть судебных штрафов, хотя в этом отношении их доходы уступали королевским, так как поступления в пользу короля как верховного судьи, политического властителя и высшего носителя мундиума были крайне многообразны (сюда входила значительная часть вергельдов и штрафов, выморочное наследство, или его доли, конфискованное имущество, рабы и рабыни, обращенные в рабство за какие-либо проступки, и пр.)¹⁰⁷. Право чеканки монеты тоже принадлежало одному только королю¹⁰⁸, так же как и право объявления войны и заключения мира; его на деле некоторые герцоги – в особепности Сполетский и Беневентский (но и не только они) вели иногда и самостоятельную внешнюю политику: недаром папа Григорий I обращался к королю Агилульфу, чтобы тот приказал своим гецогам соблюдать условия перемирия.

То же пересечение королевских и герцогских прав можно наблюдать и в порядке функционирования административного аппарата короля. Главные представители этого аппаратга – гастальды – выступают в двойной роли управителей королевских имений и судебно-политических агентов короля. Там, где королевские владения расположены были в пределах герцогств, гастальд был конкурирующей герцогом. но низшей судебной ингтанцигей. Эдикт Ротари, отражающий именно этот этап во взаимоотношении герцогов и гастальдов, – характерный для раннего периода истории лангобардского государства, – подчеркивает, что свободный лангобард (еxercitalis) может жаловаться на несправедливость гастальда герцогу и на несправедливость герцога –гастальду~; однако разбор жалобы на гастальда герцог производит сам, в то время как жалобу на герцога гастальд не имеет нрава разобрать самолично, а должен довеси дело до сведения заинтересованного герцога или короля¹⁰⁹. В ходе исторического процесса такие гастальды, в пределах герцогства все больше и больше отступали на задний план перед герцогами. Зато там, где герцоги совершенно отсутствовали (что имело место в более позднее время, когда короли стремились в некоторых областях совсем не назначать герцогов), гастальды, собственно, заняли постепенно место герцогов, и их власть стала распространяться на всю территорию бывших римских городских округов, которым в территориальном отношении) и соответствовали .лангобардские герцогства. В самостоятельных герцогствах – – Сполето и Беневент – гастальды являлись должностными .лицами герцогов, :а не короля. Компетенция герцогов, которые превратились в должностных лиц короля. очень  близка к компетенции гастальдов. И герцогов этого типа, и гастальдов лангобардское законодатетьство часто обозначает одним и теми же термином – judiсеs»¹¹⁰ – по одной из их основных функций – судебной. Гастальды были, однако, одновременно и управителями королевких имений. В какой мере их судебная власть пропитана частно¬правовыми представлениями, – вернее, неотделима от ее частнохозяйственной основы, – видно из того, что и герцог, и гастальд, и его помощник скульдахий (непосредственный управляющий отдельным королевским поместьем, наделенный судебной властью в сельской территории в отличие от гастальдов и герцогов, творящих суд в городах) несут личную ответственность перед потерпевшими или истцом в случае несправедливого решения тяжбы или нерадивого исполнения своих обязанностей, небрежного ведения дела¹¹¹. За все это перечисленные должностные лица уплачивают штраф в пользу потерпевшей стороны. Должность гастальдов не пожизненна, их назначение и смещение зависит от короля. Король стремится всячески ограничить хозяйственную самостоятельность гастальда, задержать процесс его обогащения и пресечь возможные злоупотребления с его стороны, вызванные пристрастностью; с этой целью он запрещает гастальду, после того как тот вступил в управление королевскими имениями, принимать от кого бы то ни было дарения без подтверждения их особой королевской грамотой¹¹². Остальные помощники гастальда – сотники (centenarii, lосорsiti), объединяемые общим термином actores regis, составляли вместе с ску,льдахием низший административный персонал короля в отличие от высшего – герцогов и гастальдов. Однако и их жизнь защищена очень высоким вергельдом – в 800 солидов. Любопытна, что числовое выражение вергельда в эдикте Ротари дано именно применительно к королевским должностным лицам. Сумма вергельда скульдахия, во всяком случае, не ниже вергельда простого свободного, хотя скульдахий не принадлежит к числи высших должностных лиц короля. Эти последние в социальном отношении все больше и больше сливались с дружинниками – газиндами, складываясь в будущий господствующий класс. Герцоги давно потеряли былую связь с родовыми объединениями, находившимися под их властью, и превратились либо в самостоятельных политических властителей, либо в должностных лиц короля, входя в качестве составного элемента в формирующийся слой должностной знати.