Текст книги "Андрей Курбский"

Автор книги: Александр Филюшкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Роковой Невель

Относительно дальнейшей карьеры князя летом 1560 года в источниках присутствует некоторая путаница. По одним разрядам, уже в мае 1560 года во время большого похода по Ливонии Курбский был лишен своей высокой должности и являлся только первым воеводой передового полка (второй воевода – П. И. Горенский-Оболенский). Князь участвовал в боях под Феллином, Вассенштейном, Дерптом, Венденом, Вольмаром, в набегах на рижском направлении. В Ливонии он воевал с весны как минимум до конца лета, потому что участвовал в осаде Феллина, которая длилась до 30 августа 1560 года.

По другой разрядной росписи, Курбский был отозван из Ливонии уже летом 1560 года и неожиданно оказался воеводой в Мценске. Думается, что это назначение надо относить ко времени его возвращения после летней кампании 1560 года из Прибалтики, то есть к осени 1560 года. В росписи воевод на южной границе, которая относится или к осени 1560 года, или к весне 1561 года, Курбский значится на традиционной для него должности второго воеводы полка правой руки (первый – И. Ф. Мстиславский) [79]79
  Там же. С. 386 – 388; ПСРЛ. Т. 13. С. 327; РК – 1. С. 179, 190; Разрядная книга 1475 – 1605 гг. М., 1981. Т. 2. Ч. 1. С. 49, 78, 80, 83, 90.


[Закрыть].

О других назначениях Курбского в 1561 году ничего не известно, но можно говорить об изменении характера его карьеры. Вместо высших командных должностей в действующих полках его теперь ставят на малозначительные воеводские посты в прифронтовых городах. Симптомом этого была отправка в Мценск. Данную тенденцию можно оценить как регресс военной карьеры Курбского. До этого он всего один раз был городским воеводой, да и то в самом начале своего пути (в Пронске в 1550 году). С высоты долгожданного поста первого воеводы большого полка на ливонском фронте, наконец-то достигнутого в 1560 году, падать было болезненно. Князь оценивает происходящее как самую черную неблагодарность царя по отношению к своим верным и доблестным воеводам:

«Что же после этого устраивает наш царь? Когда с Божьей помощью храбрецы защитили его от враждебных соседей, тогда он и воздал им: тогда самой злобой отплачивает он за самую доброту, самой жестокостью за самую преданность, коварством и хитростью за добрую и верную их службу» [80]80
  Курбский А. М. История... С. 397.


[Закрыть].

В 1562 году Курбский значится на последнем месте в списке воевод, назначенных на один год наместниками Великих Лук (после П. В. Морозова, В. Д. Данилова, царевича Симеона Касаевича, И. И. Турунтая-Пронского). Во главе небольших отрядов князь несколько раз ходил походами в земли Великого княжества Литовского. Вместе с Ф. И. Троекуровым он сжег посады и окрестности Витебска и Сурожа. При этом он был ранен.

Между тем радикально изменилась ситуация на театре боевых действий. Истек срок очередного русско-литовского перемирия. Россия и Великое княжество Литовское поставили своеобразный рекорд по длительности военного противостояния: официально между ними не было мира с 1487 по 1686 год. Краткосрочные войны (в конце XV – первой половине XVI века их было пять: 1487 – 1494, 1500 – 1503, 1507 – 1508, 1512 – 1522, 1534 годов) сменялись недолгими перемириями, как правило, на пять лет. В 1559 году, когда истекал срок очередного перемирия, положение внезапно обострилось. Великое княжество решило воспользоваться тем, что Россия в 1558 году вторглась в Ливонию, и выторговать для себя ряд уступок. Король Сигизмунд II Август прекрасно понимал, что для Москвы крайне невыгодно вмешательство других держав в ливонский конфликт. Тем более что у Короны были свои планы по захвату «инфлянтов». Поэтому литовские дипломаты поставили следующее условие: перемирие с Россией будет продлено, если русские вернут земли великого княжества, захваченные при Иване III и Василии III. Если Иван Грозный откажется от Смоленска – то Литва закроет глаза на его агрессию в Ливонии. Русская дипломатия категорически отвергла подобные претензии, после чего Великое княжество Литовское обвинило Россию в агрессии против Рижского архиепископства, которое возглавлял родственник Сигизмунда Вильгельм Бранденбургский. Переговоры оказались сорванными, перемирие не продлено, уже в августе 1560 года начались первые стычки между русскими и литовскими частями, а в 1561 году между Россией и великим княжеством вспыхнула война, которая в 1570 году завершилась победой Ивана Грозного.

Военная судьба князя на русско-литовском фронте складывалась не слишком успешно. В августе 1562 года состоялась неудачная для него битва с литовцами под городом Невелем. Современники считали боязнь наказания за невельское поражение причиной, побудившей Курбского к измене. Процитируем, например, польского историка XVI века Мартина Вельского:

«В 1563 году осенью на сейме Варшавском получено из Литвы радостное известие о поражении нашими 40 тысяч россиян под московским замком Невлем. Коронный гетман Флориан Зебржидовский, сам будучи болен, отрядил из Озерищ Черскаго каштеляна Станислава Лесневельского с 1500 польских воинов и с десятью полевыми орудиями к Невлю, близ которого расположилось сорокатысячное войско неприятелей. Лесневельский, узнав достоверно о силе их, приказал ночью развести во многих местах огни, чтобы отряд его казался многочисленнее, и стал на выгодном месте, имея с двух сторон воду; рано утром устроил свое войско, расставил орудия в скрытых местах и ждал нападения. Вскоре показались москали: их было так много, что наши не могли окинуть их взором. Русские же, видя горсть поляков, дивились их смелости, и московский гетман Крупский (sic. – А. Ф.)говорил, что одними нагайками загонит их в Москву. Наконец, сразились. Битва продолжалась с утра до вечера. Сначала москали, имея превосходные силы, одолевали, но наши устояли на поле сражения и перебили их весьма много: пало по крайней мере семь или восемь тысяч кроме утонувших и побитых во время преследования. Так Господь Бог даровал нам свою удивительную победу, к великому удивлению москалей. Товарищ Крупского, приписывая ему всю неудачу, упрекал его в проигранной битве. Он же, указав на наше войско, отвечал на упреки: Они еще здесь: попробуй, не удастся ли тебе лучше, чем мне. Я же не хочу измерять своих сил вторично: ибо знаю поляков. Крупский был ранен и, опасаясь, что товарищ обвинит его перед великим князем, бежал к нам: король дал ему поместье Ковель и другие. В гербе его был лев» [81]81
  Цит. по: [Устрялов Н. Г.] Сказания князя Курбского. С. XII – XIII.


[Закрыть].

Историки, начиная с Н. Г. Устрялова и С. М. Соловьева, разделяли эту точку зрения. В советской историографии даже считалось, что Курбский специально проиграл битву под Невелем, и это было первым актом его предательства.

Однако есть основания усомниться в подобной трактовке. Прежде всего крупного сражения и не было. Рассказ Мартина Вельского о том, как полторы тысячи поляков с десятью пушками разгромили 40 тысяч русских, был с охотой подхвачен его коллегами. Другой польский хронист XVI века, Мацей Стрыйковский, писал, что русских погибло 3 тысячи, а поляков – 15 человек. По Александру Гваньини, Курбский потерял 15 тысяч только убитыми, не считая пропавших без вести во время бегства. Эти цифры, несомненно, абсолютно фантастичны. В самые лучшие годы при Иване Грозном вся русская армия с немалым трудом могла выставить 50 – 60 тысяч человек, а обычно ее состав колебался от 20 до 40 тысяч, не считая крепостных гарнизонов. А тут 40 тысяч человек оказываются под началом четвертого воеводы Великих Лук, затеявшего небольшую вылазку на литовскую территорию! О соотношении 15 убитых поляков против трех тысяч русских умолчим – такие сказочные цифры были характерны для польской пропаганды времени Ливонской войны.

Русские источники не склонны считать Невельскую битву сколь-либо значимым событием. Псковская летопись сообщает лишь о небольшой стычке. Округу Невеля стали грабить литовские отряды. Преследовать их был послан Курбский. Крупных сражений не случилось. Произошло несколько мелких боев, захват языков. Князь действительно не сумел поймать и разгромить врагов, но ни о каком сокрушительном поражении московских войск не может быть и речи. Иван Грозный упрекал Курбского именно в «непобеде»: «А как же под городом нашим Невелем с 15 тысячами человек вы не смогли победить 4 тысячи, и не только не победили, но и сами от них, израненные, едва спаслись, ничего не добившись?» [82]82
  ПСРЛ. СПб., 1848. Т. 4. С. 314; Первое послание Ивана Грозного Андрею Курбскому. С. 63.


[Закрыть]

Во всяком случае, в 1562 году Курбскому в вину его неудача под Невелем поставлена не была. Он остался в армии, сохранил командную должность. Никаких следов опалы на Курбского после Невеля усмотреть невозможно. Опала, причины которой нам неизвестны, видимо, началась раньше – в конце 1560 года, и выразилась в отзыве из Ливонии и назначении во Мценск, а затем в Великие Луки. Своими действиями под Луками и далее под Полоцком Курбский, напротив, снискал себе прощение, что и выразилось в назначении его в 1563 году наместником всей Русской Ливонии.

Пропагандистский характер рассказов польских хронистов – и Вельского, и Стрыйковского, и Гваньини – очевиден. Здесь налицо совпадение изображения Курбского с типичным для европейской пропаганды времени Ливонской войны образом «мудрого московита», который постигает всю мощь польского оружия и готов изменить своему царю из-за открывшейся ему истины: превосходства Польши над Россией.

Последняя кампания: Курбский под Полоцком

В конце 1562 года князь Курбский оказался участником Полоцкого похода Ивана Грозного. В ноябре в Москве было принято решение о подготовке крупномасштабной кампании, целью которой был один из крупнейших городов Великого княжества Литовского – Полоцк. Выбор его как объекта главного удара был обусловлен несколькими причинами. Это была крупнейшая крепость на пути от русской границы к столице великого княжества – Вильно. С его падением московская конница выходила на Виленскую дорогу, и мог быть поставлен вопрос о покорении всей Литвы. Кроме того, если посмотреть на карту московско-литовских столкновений в XVI веке, то видно, как зоны столкновений постепенно перемещаются от южных рубежей (Черниговщины и Северщины) на север, к Смоленску и Орше. К 1560-м годам главным регионом, в котором еще не произошло урегулирование отношений путем большой войны, был как раз район Полоцка и Себежа.

Другой причиной выбора Полоцка в качестве объекта нападения была идеологическая. Еще в 1513 году Россия пыталась предложить Священной Римской империи признание своего права на захват Киева, Полоцка и Витебска в обмен на признание права имперских войск на вторжение в Прусские земли, захваченные Ягеллонами. Начиная с 1517 года Полоцк упоминается практически во всех случаях декларирования Москвой территориальных претензий на «исконно русские земли», завоеванные Великим княжеством Литовским. И, хотя вплоть до Ливонской войны эти декларации Россией никогда не претворялись в жизнь, а служили, скорей, средством дипломатического давления на Литву, нападение на Полоцк в 1563 году произвело грандиозный политический эффект. Оно навевало на поляков и литовцев страшные мысли, что русский царь перешел от слов к делу и за Полоцком последуют Киев и Вильно...

30 ноября 1562 года войска двинулись из Москвы. Армия шла через Можайск и Торопец к Великим Лукам. 5 января Иван IV во главе главных сил прибыл в Великие Луки, сюда же подошли остальные отряды. 10 января 1563 года войска начали выходить из Лук и двигаться к Полоцку. В большом полку значилось 2929 дворян, 1629 татар и 1295 казаков. Полк правой руки состоял из 2027 дворян, 966 служилых татар и мордвы, 1009 казаков. Передовой полк включал в себя 1900 дворян, 940 служилых татар и 1046 казаков. Полк левой руки – 1900 дворян, 933 татарина и 605 казаков. Сторожевой полк – 1855 дворян и 1111 человек татар, мордвы и мещеры. Наряд – 1433 дворян и 1048 казаков. С дворянами шли боевые холопы – их точное число неизвестно, но, видимо, количество конных воинов надо умножить как минимум вдвое. Это был один из крупнейших заграничных походов русской армии в XVI веке.

К середине XVI века Полоцк являлся хорошо укрепленным центром Великого княжества Литовского. Его фортификации состояли из рва, вала, бревенчатой крепостной стены и девяти башен от четырех до семи метров высоты. Башни носили имена: Устейская (в устье реки Полоты), Мошна (в излучине Полоты), Экиманская, Освейская, Coфинская и т. д. На стенах и башнях располагалось несколько десятков орудий. Общая длина валов и рвов, окружавших город, к середине XVI века по периметру составляла около четырех километров – немало по меркам того времени.

Удар оказался для короля Сигизмунда совершенно неожиданным. Вооруженные силы Великого княжества Литовского оказались не в состоянии отразить вторжение. Король вообще ограничился заявлениями о великом испытании и моральной поддержке, гетман Литвы Миколай Радзивилл начал собирать полки, но под Полоцк им было не успеть. К моменту начала осады в наличии было всего две тысячи литовских воинов и 400 поляков. Городской гарнизон оказался брошен на произвол судьбы. Положение воеводы Полоцка Станислава Довойны осложнялось еще и тем, что под защиту городских стен прибыло несколько тысяч беженцев из всей городской округи. В случае долгой осады это означало, что запасов продовольствия хватит ненадолго и помощи Радзивилла можно и не дождаться.

Иван Грозный отправил в Полоцк посла с предложением сдачи и перехода в подданство России на тех условиях, на которых захотят сами полочане. Горожане посла убили. 30 января 1563 года сам царь ездил осматривать будущий театр боевых действий, а 31 января началась расстановка полков вокруг крепости для осады и штурма. Первоначально предполагалось атаковать укрепления по льду реки Полоты, со стороны водоема, где они были слабее, чем со стороны поля. Но на Полоте оказался слишком тонкий лед, и гнать по нему пехоту и конницу под огнем неприятельской артиллерии было рискованно. Тогда полки были сосредоточены против городских стен полоцкого посада. Им было приказано строить из дерева и земли осадные укрепления – туры. За турами размещали осадную артиллерию.

Первая попытка штурма была предпринята 5 февраля. Стрельцы под командованием Ивана Голохвастова подожгли крепостную башню над Двиной, взяли ее и вошли в острог. Однако не удержались в городе и отступили. До вечера 5 февраля Полоцк обстреливала легкая и средняя артиллерия. Крупнокалиберные орудия еще не были установлены на позициях. Однако хватило легких и средних: полочане запросили переговоров о сдаче.

Переговоры, длившиеся с 6 по 8 февраля, получились странными. С одной стороны, оба противника сознательно тянули время. Русским надо было установить на позициях тяжелую артиллерию, а воевода Довойна рассчитывал на прибытие Радзивилла. С другой – успех на переговорах был все же возможен: в Полоцке была довольно влиятельная прослойка православного населения, готового на компромисс с московским царем. Для Ивана IV было бы даже значимей, если бы Полоцк склонил свою голову без боя: это бы означало, что деморализованное население Великого княжества Литовского готово признать власть православного государя.

В итоге переговоры закончились неудачей. Довойна так и не смог решиться на принятие русских условий, а московские воеводы за время переговоров успели подвести туры под самые городские стены и изготовить к стрельбе тяжелые орудия. 8 февраля переговоры были прерваны и заговорила артиллерия. Как писали современники, начался такой пушечный гром, что, «казалось, небо и вся земля обрушились» на Полоцк. Крупнокалиберные ядра буквально взламывали стены, разрушали строения в городе. На посаде вспыхнул страшный пожар, уничтоживший почти три тысячи дворов. По разным данным, возгорание случилось или от огня русской артиллерии, или от поджогов, сделанных по приказу воеводы Довойны. Воевода решил отвести свои силы в замок, а для этого будто бы и приказал сжечь посад. Так или иначе, одновременно с пожаром начался второй штурм города. Русские дворяне под командованием Д. Ф. Овичины и Д. И. Хворостинина, пройдя через пылающие улицы, «втоптали» польский гарнизон в замок, но взять его не смогли.

Таким образом, к 9 февраля город был частично взят. Жители начали сдаваться. С 9 по 11 февраля тяжелая артиллерия и туры переносились «на пожженное место», на пепелище полоцкого посада, к стенам замка. Непрерывный огонь длился несколько суток. Его интенсивность достигала такой силы, что отдельные ядра пролетали территорию замка насквозь и ударялись в противоположную стену изнутри. Горожане прятались от огня в погребах. Гарнизон занимался не обороной, а тушением очагов пожаров. Но их было слишком много, и в конце концов полоцкий замок оказался объятым пламенем. Артиллерийским огнем было разрушено 40 укрепленных участков стены из 204, составлявших укрепления замка. Было очевидно, что падение полоцкой цитадели – только вопрос времени.

Защитники Полоцка вели себя мужественно, даже делали вылазки, чтобы разрушить русские осадные укрепления. Сделать этого не удалось, зато после каждой контратаки силы оборонявшихся таяли. Утром 15 февраля 1563 года городские ворота открылись, и из них вышла процессия православных священников во главе с епископом Арсением. Так Полоцк объявил о своей сдаче. В результате переговоров, длившихся до вечера, Иван Грозный пообещал не трогать защитников города. После достижения договоренности о правилах сдачи навстречу русским полкам из Полоцка вышло «3907 мужского полу, а жонок и девок 7253 и обоего [пола] 11 160 человек».

Свое слово государь сдержал частично. Героически сражавшийся польский отряд был отпущен с развернутыми знаменами и оружием в руках. Командиры-ротмистры получили от Ивана богатые дары – соболиные шубы, подшитые драгоценными тканями. Репрессии сперва не коснулись и городских жителей православного или католического вероисповедания, однако затем часть горожан была уведена в Москву, в плен. Согласно ходившим в Литве слухам, вошедший в Полоцк татарский отряд вырезал попавшихся под руку монахов-бернардинцев. А полоцкие евреи, не пожелавшие принять крещение, были утоплены в реке. Так ли это – неизвестно, но современники из уст в уста передавали страшные «легенды о полоцких казнях» русского царя.

В городе был оставлен русский гарнизон во главе с князьями И. П. Шуйским, П. С. Серебряным и В. С. Серебряным. 27 февраля Иван IV покинул свои новые владения и пошел к Москве.

Победа Ивана Грозного под Полоцком в 1563 году явилась наивысшим успехом России на литовском фронте. Полоцк оказался самой дальней точкой русского продвижения на западном направлении в XVI веке. После его взятия 15 тысяч русской и татарской конницы вышли на виленскую дорогу, и между ними и столицей Литвы не было крупных крепостей. Литовцы боялись, что русские соберутся и ударят на столицу, – а оборонять ее, как уже показала практика, фактически было некому. В Польше и Литве ходила легенда о «серебряном гробе», который Иван Грозный после полоцкой победы якобы заготовил для короля Сигизмунда. Воины Ивана IV занимались грабежом и погромами окрестностей Полоцка в направлении Вильно. Банальное мародерство сочеталось с тем, что «в иные имения и села вступают и посягают [на их собственность], и людей приводят к [невольным] клятвам верности, а [тех, кто не даст такой клятвы], берут в плен». Захваченные земли и крестьян дети боярские «тянули к Полоцку».

Великое княжество Литовское от потери Полоцка испытало шок. Оно даже не смогло организовать толковый контрудар. Проходивший в мае – июне в Вильно сейм литовской шляхты постановил собрать ополчение («посполитое рушание») к 1 августа 1563 года. Были определены нормы имущества, с которого дворяне великого княжества должны были выставлять определенное количество воинов с полным вооружением. Несоблюдение норм сбора ополчения грозило конфискацией имений. Но, несмотря на «крутизну» принимаемых мер, мобилизация происходила медленно и плохо. Идти воевать почти никто не хотел, хотя, казалось, над родиной нависла смертельная опасность.

Что нам известно о деятельности Курбского во время «Полоцкого взятия»? Под стенами Полоцка князь был третьим воеводой сторожевого полка (вместе с царевичем Ибаком, П. М. Щенятевым, И. М. Воронцовым). Он ставил осадные укрепления («туры») против острога до реки Полоты. В ходе дальнейших боев отряд Курбского оборонял «туры» от вылазок полочан. Интересно, что в своей автобиографии, написанной уже во время литовской эмиграции, Курбский ни слова не говорит о своей участии в штурме Полоцка. Видимо, для потенциальных читателей – жителей Великого княжества Литовского – эта тема могла показаться чересчур болезненной.

Об обстоятельствах эмиграции Курбского в Литву поговорим в следующей главе, а пока подведем итоги его пути в качестве московского воинника. Как видно из описания воеводской карьеры, «русский период» жизни князя прошел в боях и походах, используя выражение одного из списков первого послания Курбского Грозному – в «дальноконных градах». Он прошел с боями фактически все четыре главных фронта России того времени: казанский, крымский, ливонский и литовский. Сражался честно, мужественно, был неоднократно ранен. Ощущал себя воином христианских полков, носителем высшей идеи «побарания за христиан на супостатов». Как христианский воин, исполнитель особой миссии, обладал высоким самомнением и был уверен в справедливом воздаянии за свои ратные труды, которого ждал от царя и от Бога.

В то же время нельзя говорить о какой-то выдающейся роли князя как полководца и командира. Посты, им занимаемые, в большинстве случаев довольно скромны: он всего однажды был первым воеводой большого полка, то есть главным командиром (1560). В основном Курбский возглавлял сторожевой, передовой полки, полк левой руки или был вторым воеводой полка правой руки – должности отнюдь не ведущие в воинской иерархии. Нет поводов сомневаться в личной воинской храбрости князя и его боевом опыте, но порой встречающееся в историографии мнение о Курбском как выдающемся российском полководце не подтверждается фактами. Оно базируется главным образом на самовосхвалении Курбским себя и своих полководческих талантов в собственной биографии.