Текст книги "Посетитель музея"

Автор книги: Александр Хакимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Лысый хрыч немигающе буравил Стрелка выпуклой зеленью глаз, пережидая всплеск эмоций. Не дождался и снизошел до краткого ответа:

– Не "Живой Мир". КОМКОН.

– Вы?! Вы, Экселенц?!

– КОМКОН...– уточнил лысый хрыч.

– Вы же и есть КОМКОН! – неподобающе указал пальцем Стрелок.– Вы!

– Не я один.

– А кто еще?!

Стрелок прекрасно знал, кто еще. Собственно, никто не делал тайны из "кто еще КОМКОН". Ну, Белый Ферзь. Ну, Слегач. Ну, Гуру. Умник еще. И – Экселенц. Вопрос Стрелка был и не вопрос вовсе, а уничижительная оценка остальным комконовцам. Это он погорячился. Погорячился, да. Это, пожалуй, нервный срыв. Это, пожалуй, не на грани мужской истерики, а за гранью. Каждый из верховного квинтета КОМКОНа заслуживает глубокого почитания и прочая, и прочая, и прочая.

Однако приняли же злополучный вердикт! И как оперативно! И как безоговорочно!

– Кто?! – повторил Стрелок. И это был уже не вопрос. Просьба. Мольба.

– КОМКОН...– повторил лысый хрыч, указывая тоном на неподобающее поведение Стрелка.

– Виноват, Экселенц...– стушевался Стрелок. Попереминался. Повторил: – Виноват...

Не ободрил его Экселенц: "Ты не виноват". Сказал ему Экселенц:

– Иди. Иди и впредь не греши.

И Стрелок выполнил "кру-угом!" и пошел. Кто из вас без греха? Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?

Стрелок – без греха. Обвинители не проклюнулись. Никто не осудил его.

Он искал встречи с остальными из верховного квинтета КОМКОНа. Он досаждал и осаждал. Он, в конце концов, охотился на них! Нет-нет, только в понимании выслеживал, ему только спросить...

Он-таки выследил – и не кого-либо, а Гуру. Самого престарелого и самого почитаемого из верховного квинтета. В КОМКОНе, разумелось, все равны. Но некоторые равнее. ГУРУ – равнее некоторых. Не провозглашалось, но разумелось. Хотя при утверждении очередного вердикта он неизменно голосовал против. И против. И против. Пацифистская блажь. Но принцип большинства есть принцип большинства. Расклад голосов собственно, никто не делал тайны из расклада голосов. Один всегда против. Кто тот один – никто не делал тайны и из этого. Гуру. Снова Гуру. Опять Гуру... Вот только из итогов голосования по закрытию Тагоры ктото сделал тайну. Кто-кто?! КОМКОН и сделал!

Сам Стрелок априори испытывал к Гуру уважение, уважение и уважение. При том, что знал, как неизменно голосует Гуру на верховном квинтете. (А начет закрытия Тагоры, небось, "за"? В кои-то веки, а?! Пацифист блаженный! Или блажной?) Но Гуру есть Гуру...

И Стрелок ощутил мгновенную робость до слабости в ногах, когда очутился лицом к лицу с ним. Именно очутился – главное, внезапность, как на охоте. А то, понимаешь, избегают они его, что ли?!

Стрелок выследил престарелого Гуру в Степанакерте, на шумном достлуг-байраме, посвященном трехсотлетию нерушимого азербайджано-армянского братства. Очень многолюдный достлуг-байрам.

Стрелок очутился лицом к лицу с Гуру и брякнул от смущения:

– А я вас узнал! – с идиотической ухмылкой.

Еще бы не узнать Гуру, чье лицо известно любому землянину и не только землянину, но и любому!

– А я – вас... – произнес Гуру после томительной для Стрелка паузы. А глаза добрые-добрые!

Неловко-то как, массаракш! Стрелку ведь ничего не надо, ему только спросить...

Он не успел спросить, сформулировать не успел.

Гуру неловко размахнулся и влепил пощечину. Не больно. Однако звонко. И демонстративно. За что?!! Публично...

Публики на достлуг-байраме было с избытком. Публики, гомонящей, хохочущей, горланящей. И вмиг – вакуумная тишина.

– Спасибо. Я удовлетворен...– учтиво произнес Гуру. Потом вдруг сразу схватился за сердце, стал оседать, успев спросить у достлуг-байрама: – Можно, я лягу?

Лег. И больше не встал. Еще неделю продержался на стимуляторах – в Краславской клинике. И – ушел. Навсегда.

А Стрелок ушел в долгий, почти трехгодичный ступор. Даже запил. По-черному. Сказать бы, до цирроза, сохранись эта напасть со времен постсредневековья.

– Сопляк и дешевка! – орал на него Спец, брызгая слюной, приводил, что называется, в чувство.– Поднимись! Поднимись, говорю! Не молчи! Скажи что-нибудь!.. И-иех, сопляк и дешевка, хвостом тя по голове!

Стрелок не поднимался и молчал. Угрюмо. И лишь снова оказавшись один после очередного визита друга-Спеца, изредка риторически вопрошал вслух:

– За что?! Нет, главное, за что?! Кто-нибудь мне объяснит, за что?!

Никто. Никто ему так и не объяснил.

Время лечит все.

Но легкие рецидивы есть легкие рецидивы.

Стрелок, выйдя из трехгодичного ступора, вошел в стадию "Ах, так?!". Убедившись, что Тагора по-прежнему закрыта, он с упорством, достойным лучшего применения, затребовал свою капсулу, ту самую, да! Вместе с содержимым, конечно! Псевдо не псевдо, хомо не хомо – это его добыча. Выньте да положьте! У вас Тагора, значит, закрыта, и на Тагору, значит, никак?! И чудненько! А у него в музейной экспозиции брешь, и он эту брешь может скомпенсировать лишь за счет этого самого псевдохомо, именно этого, ибо другого не дано – закрыто. И вообще, о чем речь?! Товарищи ученые! Доценты с кандидатами! Не натешились с организмом (псевдо не псевдо, хомо не хомо!) за три-то года, пока Стрелок... мнэ-э... безмолвствовал?! Не натешились, значит? А плевать! Отдайте. Это моя добыча. Отдайте... Настырность хронического склочника. Станешь тут с вами склочником! Да, склочник! Вот и отдайте!

Отдали. Вам как – на руки? Или – в музей?

В музей, конечно. Зачем же на руки! Добыча, да, его. Но он ведь ее – для музея. Пусть будет. Пусть смотрят.

Профессор Исии Сиро капсулу и доставил. Самолично. Прибыл на глайдере. Не кланялся и не улыбался, не кланялся и не улыбался, не кланялся и не улыбался. И эти японцы еще что-то говорят о незыблемости ритуалов!

По случаю пополнения экспозиции Стрелок тоже прибыл, тоже на глайдере.

Они пересеклись на каких-то пять-шесть секунд, на крыше Музея, на взлетно-посадочном круге. Стрелок прибыл, а профессор, знаете ли, как раз убывает. Не поклонился и не улыбнулся.

И Аматэрасу с ним, с профессором, в конце концов! Вольному воля! Экспонат-то хоть привез? Или так, погулять вышел?

Ага, привез. Вот он.

И чудненько! Пусть будет. Пусть смотрят.

Посетители музея, пра-ашу!

То-то и оно. Проси, не проси – с тех самых пор Стрелок стал чуть ли не единственным посетителем. И то от случая к случаю – по случаю. Например, как сегодня, как здесь и сейчас. Вековину стажа отметить – всем случаем случай! Не так ли? Один, совсем один. То-то и оно.

Нет, не один! Кто-то (некто?) пнул его под коленки – мягко, типа "соизвольте подвинуться, за вами не видно". Ох, Вагнер, Вагнер! В смысле – Рихард. В смысле – "Риенци".

Заглушил все посторонние звуки, заглушил. Эдак на Гиганде (на Сауле, на Гарроте, на Леониде, на Тагоре) увлечешься кристаллофонами, заслушаешься и – ку-ку. Но здесь и сейчас опасаться нечего. Возрадоваться разве! Не один он, не один. Еще посетитель!

Стрелок сдернул серьги кристаллофонов, одновременно оборачиваясь и подвигаясь в сторону: пожалуйста-пожалуйста, пардон, что помешал.

Тьфу! Массаракш! Никакой не посетитель. Кибер-уборщик. Чистота залог чего-то там. И верно. Без кибера-уборщика тут заросло бы все... по самое некуда.

– Пшел вон! Кыш! – пронзительной фистулой отогнал Стрелок.

Кибер порскнул было за угол, в Зало.

– И оттуда пшел! Кыш! Понял, нет?!

Еще не хватало! Последняя точка маршрута! Зало! И там вдруг кибер-уборщик! Помимо того, что (кто?) там пребывает с тех пор, как ушел... навсегда. Нет уж! Зало на то и Зало там надлежит быть одному, с самим собой... и с тем, что (кто?) пребывает в Зало с тех пор, как...

Кибер виноватой трусцой по широкой дуге обогнул Стрелка и скрылся в коридорных дебрях. Чувство вины – оно киберам присуще? Или как?

Стрелку, например, присуще. Но здесь и сейчас он его не ощущал. Там и тогда – тоже. И вообще... За что?! За что, массаракш и массаракш!!!

Опять риторика. Но без нее в Зало – никак.

Янтариновое круглое Зало.

И в центре янтариновый же, высокий, в рост человека, постамент.

И на постаменте... мнэ-э... трофеем не назвать, экспонатом тоже...

Голова престарелого Гуру.

Не скульптура, не муляж.

Именно голова именно престарелого именно Гуру.

Последняя воля, затихающим шепотом озвученная в Краславской клинике: тело сжечь и пепел развеять над Тагорой, а голову... голову поместить в Музей... нет, не в бакинский, не в токийский, не в питерский... именно и только в лабрадорский, вот этот вот самый – наряду с остальными... мнэ-э... трофеями?.. экспонатами?..

Возрастной маразм? Дикий каприз? Что сказать-то этим хотел, Гуру?

Ан что хотел, то сказал. У каждого, в конце концов, свой масштаб капризности!

Голову препарировал Спец. Долго думал – как? Не в капсулу же с рассолом ее помещать, в самом-то деле! Не опилками же набивать и раскрашивать, в самом-то деле!

И Спец сделал то, что Спец сделал. И сказал: "Это моя лучшая фильма. И это моя последняя фильма!".

Почему – фильма? Какая-такая фильма? Опять образованность хочут показать, массаракш, массаракш и массаракш!

Но что да, то да. Сработано на века!

И в очередной "четвертушке" скорбный Наш в куртке из шкуры алайца-боевика торжественно-траурным тоном так и заявил: "Сработано на века!". И предложил присвоить Музею имя престарелого Гуру, а... мнэ-э... экспонат считать своеобразным... мнэ-э... бюстом, памятником, если угодно. Чтобы помнили! Ныне, и присно, и вовеки веков, ура!

И всеобщим голосованием предложение Нашего приняли на ура. (Обширная аудитория у Нашего-таки, обширная!) Ныне, и присно, и вовеки веков...

Что ж, век миновал. Аккурат миновал. Я знаю, век уж мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя...

Стрелок остановился строго напротив. Получилось – глаза в глаза.

"Ну и?" – сардонически вопросил Стрелок, мысленно, разумеется.– "Доказал? И что? И кому?.. И-иех-х, Гуру ты Гуру! А глаза добрые-добрые!"

Потом отступил на шаг и все-таки отдал должное – вытянулся в струнку, щелкнул каблуками, отсалютовал коротким жестом – указательный палец резко к виску, и резко же вниз, руки по швам. Гуру есть Гуру. (Но все-таки! За что?!!) Да, отсалютовал. Сказано, отсалютовал! Не повертел пальцем у виска, а резко поднес, и резко вниз. Отсалютовал, ну!

Зало – в церемонном молчании. Весьма кстати кибер-уборщик спровоцировал Стрелка на сдергивание кристаллофонов с ушей. Вагнер здесь неуместен. Покойник не любил Вагнера. О вкусах не спорят. Впрочем, и какая-либо иная музыка здесь неуместна. Сказано: Зало – в церемонном молчании.

Н-ну... Спасибо этому дому, пойдем к другому. Довольно Стрелок церемонился, пора и честь знать. Домой, домой. Честь пора знать.

Он вышагнул из полусферы (под раковину моллюска) на крышу.

Бр-р! Все еще дождь. И снег. И ветер. И звезд ночной полет.

Хорошо ему там, в янтариновом Зало – тепло и светло. И главное – сухо... Во веки веков.

А тут... Бр-р!

А что?! Чем не идея?! Ха! В свою очередь, выразить аналогичную последнюю волю и – сюда, в то же Зало, на еще один постамент. Строго напротив. Ха! Экспозиция "А теперь сходитесь!".

Он поежился (от пробирающего холода, только от него!) и отменными прыжками заспешил к глайдеру. Не особо следя, наступает на мозаичные буквы или нет. Верить приметам – дурная примета. Ха!

Вот мы и дома. То есть пока в глайдере, но это уже почти дома. Тепло и светло. И главное – сухо...

Поехали?

Нет, чего-то недостает. Чего-то, чего-то, чего-то... Мне чегото смутно жаль.

Ага! Музычка! Как без нее?!

Он снова подвесил к мочкам ушей кристаллофоны. Вагнера на сегодня предостаточно, пожалуй. Ну тогда... Ну пусть... Да хоть бы кто!

Бетховен? Бетховен так Бетховен. "Аппассионата" так "Аппассионата".

Тирьям-пам-пам, пам-пам! Тириям-тириям-тириям!..

Вперед! И вверх!

Вперед и вверх, а там!.. Вперед и вверх, а там!.. Вперед и вверх, а там!..

Эка, удачно легло на мелодию!

Тирьям-пам-пам, пам-пам! Тирьям-пам-пам, пам-пам! Тирьям-пам-пам!

А позади и внизу – Музей.

Мне сверху видно все, ты так и знай!

Сверху – разрозненные мозаичные буквы на крыше собрались в строгую шеренгу, выстроились:

МУЗЕИ ИНОПЛАНЕТНЫХ КУРЬЕЗОВ ИМЕНИ ГОРБОВСКОГО

Глайдер вошел в зону плотных облаков-кумулюсов.

Вперед и вверх!

Тирьям-пам-пам!

P.S. "Лабрадор – это земля, которую Господь подарил Каину"

Жак Картье, первооткрыватель Лабрадорского полуострова

1997-1999. Баку. Санкт-Петербург